Текст книги "Там, за поворотом…"

Автор книги: Валерий Мусаханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

«Погоди, – думал я, – вот заведем машину и будем кататься, тогда первый побежишь за нами».

А машина не хотела заводиться. И все стало не в радость: и начинающаяся дружная весна, и даже хорошие отметки в школе. А вдобавок от знакомого курсанта мы с Киркой узнали, что летная спецшкола существует последний год, ее расформировывают, потому что теперь есть суворовские и нахимовские училища, – и мы совсем пали духом. Хмурые, молчаливые ходили мы в школу, а после занятий уныло шатались по окрестным улицам. И тут нам помог случай.

Мы бесцельно брели по тихой улице. День был бессолнечный, и спокойный сизоватый свет наполнял улицу до самого неба, ровного и тоже сизого, делал фасады старинных домов легкими, воздушными. Мы брели и молчали. Я опустил голову и старался идти по старому шву на асфальте, оставшемуся после ремонта кабеля или водопровода. Я увлекся этим занятием, потому что полоска старого шва иногда петляла, а то и вовсе исчезала, и, чтобы не упустить ее, требовалось внимание. Я шел и воображал себя охотником, идущим по следу. И вдруг Кирка сильно ткнул меня локтем под ребра. У меня даже дыхание зашлось. Я ошалело уставился на него и прошипел, отдуваясь:

– Ты что, сдурел?

– Смотри! – чуть ли не выкрикнул Кирка и показал пальцем куда-то на ту сторону улицы.

Я повернул голову.

По той стороне нам навстречу шел невысокий человек в зеленой брезентовой курточке и летном кожаном шлеме и нес на плече, просунув руку в отверстие, мотоциклетную раму с маленьким мотором. Ни руля, ни фары на раме не было, колеса тоже были сняты, но я сразу узнал по мотору, что это – точно такой же вело-мото, как наш, только красного цвета.

Человек на противоположной стороне поравнялся с нами и пошел дальше.

– Бежим, а то уйдет, – скороговоркой выпалил Кирка и кинулся через мостовую.

Мы свернули в небольшой переулок с красными кирпичными строениями. Будто что-то связано с этим местом, с красными невысокими строениями. И грустная задумчивость вдруг нашла на меня, и только когда над полукруглыми воротами я увидел лепные лошадиные головы, то все вспомнил. В этом гараже, давно, во время войны, мы были с Федей! Я спросил Кирку:

– Помнишь?

Он молча кивнул в ответ.

Человека с рамой на плече мы остановили у самых ворот гаража. Я подошел сбоку и, стараясь быть изысканно вежливым, сказал:

– Извините, пожалуйста, за нескромность. Это у вас вело-мото ДКВ?

Человек повернул ко мне лицо, и я увидел, что он совсем молодой, ну просто парень лет двадцати. И что-то очень знакомое показалось в его лице, будто я уже где-то видел эти глаза и улыбку. Он поглядел на меня и сказал нараспев:

– Пожалуйста, пожалуйста, моя скромность удовлетворит вашу нескромность. Это, действительно, вело-мото ДКВ, – он смолк и вдруг расхохотался, запрокинув голову в летном шлеме. А я смотрел на него и силился вспомнить, где мы встречались до этого.

– Ну, ты и даешь, – сквозь смех сказал парень. – Тебе послом надо быть где-нибудь в Турции или Персии. Там такой разговор в моде.

Он стоял, чуть расставив ноги в крепких грубых ботинках, держал на плече раму, смотрел на нас, и глаза у него были веселые и отчаянные, – сразу было видно, что такой парень ничего на свете не боится. И я невольно улыбнулся ему, а сам все думал, на кого же он похож и где мы встречались?

Кирка сказал:

– Как-то неудобно приставать с расспросами.

– Неудобно, когда ботинки жмут, – сказал парень. – Давайте выкладывайте ваше дело, а то у меня перерыв обеденный кончается.

И тут я узнал его!

– Федя! – заорал я.

Он внимательно и строго посмотрел на меня, потом на Кирку и вдруг, широко улыбнувшись, протянул нам руку.

– Живы, парни!

– Живы, – сказал я и пожал ему руку.

– Вот это здорово, – Федя дернул Кирку за руку. – А я думал, не выжили, ведь были совсем дистрофики.

– Все в порядке, – солидно ответил Кирка.

– Ну, что у вас за дело?

– У нас не заводится, – сказал я, не отрывая взгляда от Фединого лица.

– Что не заводится?

– Вот такой же вело-мото.

– Крутим-крутим педалями, а мотор только чихает и хлюпает, – добавил Кирка.

– Искра-то на свече есть? – быстро по-деловому спросил Федя.

– Есть, наверное, – ответил я неуверенно.

– «Наверное», – передразнил Федя. – Эх, вы, мотоциклисты. А может, у вас магдина не в порядке? – он посмотрел на часы. – Ну, ладно, некогда. Прикатывайте, машину завтра ближе к вечеру – посмотрим, что в ней не ладится. Спросите меня. Ну, пока, – он хлопнул меня по плечу и покачал головой. – Выросли же вы.

Домой мы возвращались возбужденные и веселые: было радостно оттого, что Федя остался жив на войне, что мы снова встретились.

На следующий день, ровно в пять часов вечера, мы были у ворот под лепными лошадиными головами. Вело-мото мы прислонили к красной кирпичной стене, и он стоял, такой блестящий, голубой, и на улице казался совсем маленьким.

Кирка попросил пожилую женщину-вахтершу позвать Федора, и мы стали ждать.

В ворота гаража, возвращаясь с работы, въезжали чумазые самосвалы. Федор вышел из ворот в промасленном комбинезоне, с черными от мазута руками.

– Здорово, мотоциклисты, – весело крикнул он. – Погодите минут пятнадцать, я закончу тут и посмотрим, – он бросил беглый взгляд на вело-мото и улыбнулся: – О, в порядке машинка, совсем новая, – и ушел.

Я смотрел, как он проходит широкую арку, чуть сутулясь и широко размахивая руками, и комбинезон у него издали был похож на кожаный.

– Как думаешь, заведет? – спросил Кирка полушепотом.

– Конечно.

Я сразу поверил, что Федор может все.

Уже стихло в гараже, перестали подъезжать грузовики, и закрыли тяжелые чугунные створки ворот.

Федор вышел в том же комбинезоне, с железной коробкой в руках.

– Давайте вашего конька, – он положил коробку на асфальт, раскрыл, и я увидел, что в ней гаечные ключи и отвертки. – Ты, Кирилл, покрепче, – держи за руль и прижимай, чтобы заднее колесо поднялось. А ты, – он посмотрел на меня, – крути рукой за педаль. Давайте. – Он поставил вело-мото на подставку, взялся за рычаг сцепления и рукоятку газа.

Я присел на корточки, ухватил обеими руками широкую педаль и закрутил.

– Быстрей! – крикнул Федор. И я поднажал, почувствовав, что крутить стало тяжелей, потому что он отпустил сцепление.

Двигатель несколько раз хлюпнул и затих, я перестал крутить.

– Да, – сказал Федор, – даже не схватывает. Ну, будем смотреть, – он наклонился, взял из коробки отвертку и стал отворачивать винты крышки магдины. Мы с Киркой молча смотрели.

Федор поднял глаза, улыбнулся и подмигнул.

– Не журись, ребята, заведем. – Быстрыми, ловкими движениями пальцев он откручивал винты. А я смотрел на него и завидовал и его ловким движениям, и озорной улыбке, и какому-то особенному полушутливому говорку.

Федор возился недолго: что-то подвернул в магдине, отрегулировал контакты прерывателя, и мы снова стали крутить. Теперь я держал машину за шейку руля, а Кирка вращал педаль. Большие темные руки Федора лежали на рычаге сцепления и рукоятке газа, а лицо было озорным и в то же время сосредоточенным.

– Быстрей! – отрывисто бросил он Кирке. И Кирка, покраснев от натуги, так закрутил педаль, что рук почти не стало видно. Я следил за Федором. Вот его сильные пальцы с широкими короткими ногтями плавно разжались, и рычаг сцепления отошел. И вдруг в цилиндре мотора раздался звонкий хлопок, потом несколько раз глухо стукнуло: «тук-тук-тук», и мотор плавно заурчал. Федор правой рукой еле заметно поворачивал рукоятку, прибавлял газ, и мотор брал все более высокую ноту и наконец запел ровно и спокойно. Я глубоко вздохнул и почувствовал, что очень устал.

Федор улыбнулся, хлопнул меня по плечу.

– Ну, вот и живая машинка. Пусть поработает немного, согреется. Я сейчас переоденусь, и попробуем проехать, – прокричал он и ушел в гараж.

Мы с Киркой стояли бок о бок и молча смотрели на наш вело-мото, на прозрачную струйку отработанного газа из глушителя, на то, как медленно вращается от легкой вибрации приподнятое переднее колесо. И кажется, тогда я впервые понял или, вернее, почувствовал, что значит дружба. Я стоял рядом со своим другом Киркой и думал о том, что без него у меня не было бы этого мотоцикла и у него не было бы. А мы сами были бы другими, если бы не встретили в своей жизни много хороших людей: Федю, старого книжника Петра Борисовича, Ивана Николаевича.

Федор вышел из гаража в зеленой брезентовой куртке и летном кожаном шлеме, руки были чисто вымыты и под курткой белела свежая рубашка.

– Ну что, прокатимся? Давайте по очереди. Садись, – он кивнул мне. Я отрицательно помотал головой. Почему-то стало страшновато садиться на вело-мото с работающим мотором.

– Мы еще ни разу не пробовали. Я только на велосипеде умею, – тихо сказал я.

– Ну, а ты? – Федор взглянул на Кирку.

– Я тоже не пробовал.

– Раз на велосипеде умеете, значит, и на нем сможете, – сказал Федор. – Да, кстати, по сколько вам теперь лет-то?

– По пятнадцать, – сказал Кирка.

– Взрослые парни! Неужели такую машину не освоите? – Федор взялся за руль. – Ну вот, смотрите, – ногой он отщелкнул подставку и сел в седло. – Самое главное – не давить на газ. Чем медленнее едешь, тем легче сделать поворот. Вот, трогаюсь, толкаюсь ногами, педали крутить не обязательно при работающем двигателе. – Он говорил и показывал, широкие сильные руки свободно и крепко держали руль. – Выжимаю сцепление, включаю скорость, потихоньку даю газ и одновременно плавно отпускаю сцепление.

Стрекотание мотора участилось, машина легко покатилась вперед и пошла все быстрее и быстрее. Мы с Киркой побежали рядом, но сразу отстали. Федор поставил ноги на педали, проехал вдоль переулка, развернулся, плавно накренясь вместе с машиной, и вернулся к нам.

– Хорошо работает, как часы, – он улыбнулся. – И тормозишки в порядке. Ну, поняли теперь как?

Я только кивнул.

– Давай пробуй. Бояться будете – ездить не научитесь.

Я с бьющимся сердцем взялся за руль, перекинул ногу и сел в седло.

– Трогайся тихонько и не бойся.

Я выжал рычаг сцепления, включил скорость и оттолкнулся ногами, правая рука будто бы сама повернула рукоятку газа, я медленно отпустил рычаг сцепления, все еще перебирая ногами по мостовой, и вдруг почувствовал, что мостовая уходит назад из-под ног. Тогда я понял, что еду! Я убрал ноги на педали и сжал руль. Урчал мотор, и шеренги домов по сторонам отъезжали назад. Мне стало легко и спокойно, будто я парю над красноватой булыжной мостовой. В конце переулка я убавил газ, осторожно развернулся и поехал назад. Легкие наполнились ветром, и хотелось петь.

Потом проехал Кирка, потом – снова Федор.

– Ну вот, все нормально, – сказал он. – Теперь вам правила надо выучить и натренироваться ездить по улицам. А вдвоем пока нельзя – надо научиться держать машину. Смотрите, это дело серьезное. И сами расшибетесь, и еще кто-нибудь пострадает, да и машину разобьете. Понятно? – голос Федора стал строгим.

– Ясно, – ответил Кирка.

– Мы пока так поучимся, – подтвердил я.

– Правильно. Вот погодите, я налажу своего конька, и будем вместе ездить за город, рыбу ловить. А где найти меня, вы теперь знаете. – Он улыбнулся, махнул на прощанье рукой и широким шагом пошел по улице.

Началась новая, необычная жизнь.

Сразу после уроков мы бежали домой и в Киркином чулане садились за домашние задания. Вдвоем все выходило быстро и легко. Задачи решались сами собой, стоило только вдуматься в условия; устные уроки мы читали поочередно вслух, а потом задавали друг другу вопросы. Через два часа мы уже укладывали в портфели учебники на завтрашний день.

Потом мы молча, сосредоточенно заправляли брюки в носки, переворачивали кепки козырьками назад и скатывали нашего голубого конька вниз по лестнице. Нас встречал уже тускнеющий день с прохладным майским ветром и тихий двор с кирпичными флигелями. Не заводя мотора, мы выкатывали мотоцикл на улицу. Этому нас научил Федор, он как-то сказал:

– Настоящий мотоциклист должен уважать себя, а значит, уважать и других. Во дворе не грохочут мотором, выкатывают и заводят на улице.

Слово Федора было законом для нас, и мы никогда не заводили мотор во дворе. Прямо от ворот мы пересекали нашу тихую улицу, не спеша двигались мимо школы; я обычно вел машину за руль, а Кирка клал руку на седло. Потом мы сворачивали в широкий, недавно заасфальтированный переулок, и тут первым в седло садился Кирка. Запевал мотор, и голубая машина уносилась в другой конец переулка. Куртка на Киркиной спине надувалась пузырем и трепетала, перевернутая кепка прикрывала шею козырьком. Он доезжал до конца переулка, делал плавный разворот и возвращался ко мне. Я видел его возбужденное лицо и глаза, повлажневшие от встречного ветра, и улыбался сам. Кирка выписывал аккуратную восьмерку поперек мостовой и останавливался – наступал мой черед. Так, сменяя друг друга в седле, мы тренировались весь вечер, стараясь научиться как можно лучше управлять нашим вело-мото. Это тоже был наказ Федора.

Мы часто ходили встречать его после работы. Федор выходил из ворот под лепными лошадиными головами в своей брезентовой куртке нараспашку, в кожаном летном шлеме. Мы здоровались и шли рядом, стараясь приноровиться к его широкому твердому шагу. Я даже иногда ловил себя на том, что копирую его походку, – стараюсь пошире развернуть плечи и твердо ставить ногу на каблук, и куртки наши мы с Киркой тоже не застегивали, правда, у нас они были байковые, лыжные, и не было кожаных летных шлемов, но все равно казалось, что так мы больше похожи на Федора.

Мы шли сначала по переулку, в котором находился гараж, потом – по улице Рылеева, мимо старинной церкви, где когда-то на площади был квадратный пруд и стояла аэростатная команда. И мы всегда вспоминали о войне, но вслух не говорили ничего. Просто мы внимательно оглядывали площадь – теперь уже асфальтированную – и то место в церковном сквере, где лежал аэростат и была выкопана щель для укрытия.

Но больше всего мы беседовали о мотоциклах, о правилах уличного движения. Строили планы на лето, когда Федор наладит свою машину и мы будем ездить на рыбалку и по ягоды. При этих разговорах что-то замирало у меня в груди от радостного предчувствия, и сам себе я уже казался взрослым, самостоятельным и серьезным, как Федор.

Однажды перед самыми экзаменами мы провожали Федора до дому. Он шел между мной и Киркой, рассказывал, что осталось только выточить один валик для коробки скоростей его вело-мото, и машина будет на ходу.

– Скорей бы, – отозвался Кирка нетерпеливо. – Надоело по переулкам ездить. Вот в лес бы.

– А правда, надоело ездить в переулке, – сказал я, – и скучно. Хочется на шоссе, где скорость можно держать.

– Ишь ты, скорость. Лихачи какие. Будем ездить тридцать пять – сорок километров в час, и не больше, запомните. На большее наши кони конструктивно не рассчитаны. Если будем их погонять – не долго прослужат, – голос у Феди был строгий, но все же за словами угадывалась его обычная усмешка. – Ездить нужно научиться как следует, – добавил он.

– Да мы уже и так… Вон, Валька на десяти метрах может восьмерку сделать, – сказал Кирка.

– Каждый день тренируемся часа по три, – поддержал я.

– Часа по три? – переспросил Федя с какой-то издевкой в голосе.

– Да, – гордо ответил я.

– А сколько до экзаменов осталось? – Федя пристально посмотрел сначала на меня, потом на Кирку.

– А, подумаешь, экзамены. Сдадим, – отмахнулся Кирка.

– Ну вот что, завтра вывернете свечу и принесете мне в гараж, – лицо у Феди стало серьезным. – Получите обратно, когда покажете аттестаты за семилетку. Ясно?

– Ясно, – растерянно ответил я. Такой оборот разговора был для меня неожиданным.

– Если завтра свечи не будет, то дружба врозь, – сказал Федя. – И учтите, будут «тройки» – свечу верну, а знаться с вами не буду.

Мы шли по Литейному и молчали. Я понимал, что Федя не шутит, – он сделает так, как сказал. И я вдруг испугался, что мы нахватаем с Киркой «трояков» на экзаменах и кончится наша дружба.

На следующий день, вернувшись из школы, мы сразу же сделали домашнее задание, а потом просмотрели билеты по русскому языку и литературе. Да, в этих билетах были заковыристые вопросики, а про физику и математику и говорить не приходилось, – там ведь к каждому билету полагалась задача. Мне сразу стало невесело, когда я только представил все эти одиннадцать экзаменов, которые нам нужно было сдать. Сдать и не схватить ни одной «тройки».

– Ну что? – спросил я у Кирки.

– Что, что, – пробурчал он. – Ничего, заниматься надо. Если начнем сегодня, то, может, и сдадим без трояков, – лицо его было озабоченным. Он достал из ящика с инструментом разводной ключ и пошел в коридор выворачивать свечу из цилиндра нашего вело-мото.

Мы вышли из дому и побрели к гаражу.

Пожилая женщина-вахтерша, когда мы попросили ее позвать Федю, сказала:

– Ступайте сами. Знаю, что вы к нему. Вон, в правом боксе ваш Федя.

И вот второй раз в жизни мы прошли под широкой аркой ворот и вступили в просторный двор гаража. Первый раз мы были здесь три с лишним года назад, но почти ничего не изменилось с тех пор, только ворота бывших денников, видимо, были недавно выкрашены в ярко-красный цвет да вдоль глухой стены еще росли тонкие молодые березки. Почки на прутиках веток были совсем маленькие, со спичечную головку. Тут же ровным строем стояли самосвалы, их темные железные кузова были выше березок.

Мы шли по двору гаража. Быстро деловой походкой сновали мимо люди в промасленных комбинезонах и спецовках, и никто не обращал на нас внимания. Где-то за воротами денников работали моторы, слышались дребезжащие удары по тонкому листовому железу, и пахло маслом, бензином и выхлопными газами.

– В кузню заглянем? – хрипло спросил Кирка.

Я только кивнул в ответ, и мы направились к отдельно стоящему кирпичному сараю. Из-за железных дверей не слышно было тяжелых ухающих ударов, так памятных мне, но доносился тонкий тягучий вой. Я взялся за скобу и с усилием отворил тяжелую дверь.

Горели под беленым потолком большие яркие лампы, и не было никакого горна, и не было наковальни. Вместо них возле стен стояли длинные токарные станки. Спиной к нам, наклонившись над одним станком, работал человек в клетчатой рубашке и серой кепке. Станок тоненько и протяжно подвывал, как комар в тесном помещении. Человек плавно вертел блестящую рукоятку и не слышал, как открылась дверь. Мы на цыпочках подошли к станку.

Бешено вращалась круглая блестящая болванка. Черный резец медленно полз вдоль нее, и с его грани тоже медленно, завиваясь пружинкой, сползала стружка, которая на глазах темнела, становилась вороненого цвета. Сделав десяток витков, стружка сама отламывалась со звонким щелчком и падала вниз, в железное корыто под станком. И в воздухе, наполненном комариным жужжанием, пахло горячим металлом. Мы с Киркой стояли и смотрели на вращающуюся сверкающую болванку, на синеющую витую стружку и позабыли про все на свете.

Резец дошел до конца болванки, токарь отвел его, вращая рукоятку, и выключил станок. Блестящий стальной линейкой он смерил длину болванки и тут заметил нас.

– А вы как сюда попали? – спросил он, кладя линейку на железный столик возле станка. Лицо у него было худощавое, глаза строгие. На жилистой шее спереди темнело несколько свежих ссадин, будто кто-то оцарапал токаря.

– Ну, что молчите? – строго спросил он, и я заметил, как он гасит улыбку в уголках рта, и сразу понял, что строгость эта притворная.

– Да мы просто так, посмотреть, – смущенно ответил Кирка.

– А как в гараж попали?

– Мы к Федору пришли, – сказал я.

– К Семенову, да?

– Да, – кивнул я.

– А, так это вы и есть мотоциклисты? Говорил Федя про вас. Ну что, нравится станок? – токарь наконец улыбнулся.

– Да, – ответил Кирка. – Здорово стружка вьется. Вот деревянная стружка почему-то так не завивается, хоть сырую березу точишь.

– Зато деревянная стружка так не кусается, – сказал токарь и показал пальцем на ссадины на шее. – А ты что, можешь точить по дереву? – недоверчиво спросил он у Кирки.

– Может, – подтвердил я. – У нас даже станок есть, правда, старинный, педальный.

– А где научился?

– Отец столяром работал до войны, – сказал Кирка.

– Жив? – коротко спросил токарь.

Кирка только понурил голову.

– Да-а, – вздохнул токарь и достал папиросу. – А вот я и в Сталинграде был, и до Эльбы дошагал, а сын – в первые дни…

Мы помолчали. Потом токарь сказал:

– Ну, давайте знакомиться. Меня зовут Сергей Степанович. А вас?

– Меня – Кирилл, а его – Валентин, – ткнул в меня пальцем Кирка.

– А в каком вы классе?

– Седьмой кончаем, – ответил я.

– Ну и как отметки? – прищурился Сергей Степанович.

– Так, средние, – пожал я плечом.

– А что дальше будете делать? В техникум, в ФЗО или в восьмой класс?

Я не знал, что ответить, а рассказывать про летную спецшколу не хотелось, чего уж вспоминать о прошедшем. А Кирка так и сказал:

– Не знаем, – и добавил со вздохом: – Наверное, в восьмой класс придется.

– А что, неохота? – с улыбкой спросил Сергей Степанович.

– Да не-ет, – неуверенно протянул я.

– Вижу, что неохота. Семиклассники все считают себя учеными, почти как академики. Только потом, когда взрослеют, начинают понимать, что мало учились, – Сергей Степанович взял со столика кривой тонкий резец, оглядел его внимательно, вставил в держатель на станке, подложил под него плоскую металлическую пластиночку и стал закреплять болтами. Когда болты уперлись в тело резца и уже не вращались от усилия пальцев, он взял ключ с длинной рукояткой и, накинув его на квадратные головки болтов, затянул их. Потом, быстро взглянув на нас, вдруг сказал:

– А то идите ко мне в ученики. Будете через год токарями, а учиться можно и в вечерней школе. Паспорта уже есть?

– Еще нет, – сказал я. – Вот у него будет в августе, а у меня – в сентябре.

– Ну что, как раз сдадите экзамены за семилетку, отдохнете и с осени начнете. А? – Сергей Степанович шутливо смотрел на нас и, казалось, поддразнивал.

– Надо дома посоветоваться, – сказал Кирка.

– Конечно, конечно. Скажите матерям, что работа хорошая, чистая, – он усмехнулся. – И вообще, токарь – это основная профессия. Без токаря ни автомобиль, ни орудие не сделаешь. Вот, что это за деталь? – Сергей Степанович кивком головы указал на заготовку, зажатую в патроне станка.

Я посмотрел. Ровная, не очень толстая, гладко обточенная стальная палочка сантиметров пятнадцать длиной. И сказал:

– Валик, наверное, какой-то.

– Хо, правильно почти. Только валиком называют деталь покрупнее, а это – рессорный палец. Вот сейчас отрежу и прямо в дело пойдет, только канал еще под смазку надо просверлить. А без этого пальца автомобиль стоять будет. Да что палец, на этом станочке, если настоящий специалист, можно сделать все: мотоцикл, патефон и мясорубку. – Сергей Степанович ласково похлопал по серой крышке коробки станка. – Так что подумайте. А теперь топайте к своему Феде. Еще будете, так заходите. – Он включил станок и, отвернувшись от нас, склонился над деталью.

Федю мы разыскали в смотровой яме. Сдвинув до глаз красный женский берет, во многих местах запачканный мазутом, он подтягивал какие-то гайки под брюхом большого «студебеккера». Мы присели на корточки возле огромного, остро пахнущего горячей резиной заднего колеса грузовика и смотрели, как Федя стоит в смотровой яме, облицованной белыми плитками, в которых отражаются лампы в зарешеченных колпаках. Яма до краев была словно налита белым сверкающим светом, а мы сидели в тени, и все было хорошо видно. Федя, подняв лицо и руки, быстро заворачивал гайки, только мелькали маслянисто поблескивающие ключи в его темных руках, а комбинезон лоснился, как будто был сшит из хорошего черного хрома. И мне вдруг захотелось туда, в эту яму, наполненную белым светом, и стоять там – высокому, сильному, с веселыми и отчаянными глазами, – чтобы гаечные ключи мелькали в ловких, пропитанных смазкой руках. Мне так захотелось этого, как хотелось в войну хлеба. Я сидел на корточках на краю наполненной светом смотровой ямы, а внутри у меня ныло, почти как от голода. И Кирка сказал мне тихо:

– Давай слазаем туда.

И я кивнул ему, не отводя взгляда от Фединых рук и лица. И Федя в этот момент заметил нас, улыбнулся и помахал ключом, зажатым в кулаке. Я подлез под «студебеккер» и спрыгнул в яму, а за мной спрыгнул Кирка.

– Привет, мотоциклисты! – сказал Федя. – Свечу принесли?

– Принесли, – Кирка достал из кармана завернутую в газету свечу и протянул Феде. Он положил ключ на край ямы, взял свечу и сунул в карман комбинезона.

– Вот в свободное время зазор проверю на электродах и почищу. А после экзаменов верну – уговорились?

– Уговорились, – сказал я. Нисколько мне уже не было жаль, что целый месяц не придется кататься.

– А отверстие в цилиндре заглушили? – спросил Федя.

– Нет, а зачем?

– Как зачем? Вдруг туда попадет железка какая-нибудь. Потом заведете, и цилиндр накрылся. Там все размолотит. Придете домой и сразу плотно заткните тряпочкой, только сначала залейте граммов тридцать автола, пусть затянет стенки, чтобы ржавчиной не съело. Ясно?

– Ясно, – сказал я и спросил: – А что ты делаешь?

– Карданные болты подтягиваю. Правильнее – болты фланца кардана; карданный вал все время вращается, передает усилие от коробки на задний мост. Ну, гайки потихоньку отходят, хоть под ними и шайбы разжимные подложены. Поэтому нужно регулярно проверять болты и подтягивать, если нужно. А то где-нибудь на дороге кардан отлетит. Все понятно?

Я молча кивнул, потому что понял. В то время мы с Киркой уже прочли столько книг про автомобили и мотоциклы, что почти не путались в названиях разных частей и представляли себе, что такое кардан.

– Не вышел сегодня слесарь, а машину из-за пустяка не оставишь стоять. Вот подтяну и пошабашим.

– А на автомобиле ездить все-таки лучше, – сказал Кирка.

Мы знали, что Федя работает в гараже механиком, но считали шоферскую работу интереснее.

– Работать надо там, где ты нужнее, – ответил Федя.

– А трудно научиться ездить на автомобиле? – спросил я.

– Научиться ездить легко, а вот стать настоящим шофером трудно. Автомобиль ведь машина умная: по прямой – и за руль держать не надо, – сама пойдет. Так что привыкнуть втыкать скорости и вертеть баранку да на газ давить – это не трудно. А вот суметь проехать везде, где возможно и даже где невозможно, и еще при этом взять самый тяжелый груз – для этого нужно быть настоящим шофером, – Федя затянул последний болтик, и мы поднялись наверх. Поднимались по ступенькам в конце ямы: Федя шел последним и, щелкнув выключателем, погасил свет.

– Машина готова, можешь путевку подписать, – сказал он пожилому человеку, попавшемуся навстречу.

– Спасибо, выручил, – ответил человек и спросил с улыбкой: – А это что за помощники?

– Это моя бригада, – ответил Федя серьезно. – Вот научатся слесарить, а через год-два и за руль сядут.

– Хорошо, – сказал человек, – нам смена нужна. Машины будут новые, и шоферы нужны молодые, – он поправил очки, кивнул на прощание головой и пошел в глубь гаража.

– Вот этот человек всю блокаду возил через Ладогу грузы, подо льдом побывал, а однажды с осколком в плече, весь в крови, привел машину в Ваганово, – сказал Федя, и обычная улыбка сбежала с его лица.

Мы обернулись, чтобы еще раз увидеть пожилого шофера, но он уже скрылся за машинами.

– Обождите на улице, я умоюсь, переоденусь и пройдемся немного, – велел Федя.

И мы с Киркой вышли со двора гаража и стояли у ворот.

– Тебе какие больше нравятся, грузовые или легковушки?

– Мне все машины нравятся, – горячо отозвался Кирка и добавил мечтательно: – Эх, научиться бы ездить.

А потом шли втроем по вечерним улицам – мы по бокам, а Федя в середине. Шли не спеша, как взрослые, и разговаривали. Когда пересекли нашу улицу, где-то сбоку мелькнуло и проплыло удивленное с вытаращенными глазами лицо Вовки Земскова, но я даже не поздоровался с ним, скользнул так взглядом, будто по пустому месту.

Время экзаменов подошло как-то неожиданно, хотя мы с Киркой ждали его, готовились, но все равно первый экзамен – изложение – застал нас как бы врасплох. Потому что несколько дней назад кончились занятия, и за эти дни, наполненные суматошной зубрежкой, подтягиванием хвостов, мы как-то немного ошалели и уже не соображали, что готовимся к экзаменам – подготовка стала самоцелью. К изложению мы не готовились, знали, что напишем и так, а вот на физику, алгебру и особенно геометрию нажимали. А всего нам предстояло сдать одиннадцать экзаменов, но опыт у нас уже был, потому что, начиная с четвертого класса, мы каждый год сдавали по четыре – пять экзаменов.

И вот наступило двадцатое мая, и мы пришли на изложение, сели за парты в чужом классе. Нам выдали листки из тетрадей, помеченные школьным штампом, и прочли текст.

Кирка слушал, низко опустив голову, уставясь глазами в доску парты. Потом взглянул на меня и обмакнул перо в чернильницу. Он уже написал целую строчку, а я все сидел и бездумно смотрел в широкое классное окно на фасад противоположного дома, а потом вдруг спохватился: «Чего это я сижу, как в гостях?» – схватил ручку и принялся писать. И обогнал Кирку. Он еще только проверял свое изложение, а я сидел и ждал, чтобы нам вместе сдать и выйти из класса.

Так прошел первый экзамен, а говорят же: лиха беда – начало. А потом мы втянулись, и даже какой-то спортивный интерес появился. Словом, сдавали мы удачно.

После каждого экзамена мы шли к Феде в гараж, – этот день у нас с Киркой по давней традиции считался днем отдыха. Пожилая вахтерша уже привыкла к нам и пропускала, ничего не спрашивая. Мы заставали Федю обычно в смотровой яме – вообще-то она называлась «смотровая канава», но все шоферы говорили попросту «яма», – он осматривал машины, которые возвращались с линии, а потом помечал на специальных листках, какой им нужно сделать ремонт. Завидев нас, Федя поднимался из ямы, стаскивал с головы красный с пятнами мазута берет и спрашивал:

– Ну как, не забуксовали?

У нас как-то так получалось, что если мне ставили «пятерку», то Кирке «четверку», или наоборот.

Федя расспрашивал, что попалось в билете, а потом хвалил:

– Молодцы, по-нашему, по-шоферски. Шофер каждый день сдает экзамен, и всегда должен знать на «пятерку».

– Как это? – один раз спросил я, потому что не понимал, о чем говорит Федя.

– Тебе приятно сдать на «пятерку» экзамен? – спросил он.

– Конечно, – ответил я.

– Ну вот, шоферу тоже приятно. Только он не имеет права на другую отметку. Ездить на «тройку» нельзя – рано или поздно разобьешь машину, растеряешь груз или наедешь на человека. Теперь понял?

– Да, – сказал я, – теперь понял. И мне еще больше захотелось стать шофером. И на экзаменах по геометрии я не плавал, хотя задача попалась трудная. Я как раз не любил задачи на построение, но с этой справился. Правда, до этого мы с Киркой перерешали, наверное, штук тридцать таких задач, он-то щелкал их, как орехи.