Текст книги "Повести и рассказы"
Автор книги: Валерий Брюсов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Последнее бранное слово Латыгин произнес почти вслух. Ада, конечно, обратила внимание, что он не слушает ее, и, мило надув губки, стала ему выговаривать. Латыгин оправдывался тем, что думал о разных мелочах путешествия. По счастию, пришел носильщик, принес билеты и отвлек разговор. Латыгин получил сдачу и дал три рубля посыльному, который пробурчал: «покорнейше благодарю» и тотчас отошел. Но Латыгин, считая в уме расход за чай, за билет и оставшиеся деньги в кармане, спросил, стараясь говорить небрежно:
– У тебя есть свои деньги, Ада?
Ада поглядела на него изумленными глазами и отвечала:
– Я скопила для моей поездки немного денег. У меня теперь осталось еще 80 рублей. Правда: я умница? Похвали меня! А ты всегда говорил, бывало, что я – дитя и ничего в жизни и в деле не смыслю.
– Нет, ты в самом деле умница, – сказал в ответ Латыгин, улыбаясь.
Он немного повеселел. «По крайней мере у нее достанет денег, чтобы вернуться из Москвы к отцу», – подумал он. Но тотчас же прервал свои собственные мысли: «Боже мой! об чем я думаю! зачем ей возвращаться к отцу! Да и примет ли ее отец после побега? Нет, нет, этого нельзя думать, так думать – постыдно!» И, чтобы отвести мысли в другую сторону, он встал и сказал Аде:
– Уже можно садиться, пойдем в вагон. Это и потому еще необходимо, – сказал он, громко отвечая сам себе, – что здесь нас может увидеть кто-нибудь из знакомых: тогда может выйти нелепая сцена.
Ада не возражала. Они прошли через вокзал, вышли на перрон и разыскали свой вагон. Ада опять чуть-чуть поморщилась, когда увидела, что они будут ехать в разных отделениях: она – в дамском, он – в мужском.
– Признаться, девочка, – оправдывался Латыгин, – отдельное купе теперь надо заказывать за несколько дней вперед. И потом, – добавил он, собрав все свое мужество, – это было бы слишком дорого. Увы, моя девочка, со мной тебе придется приучаться к скромности.
Последние слова сразу сделали Аду серьезной. Она перестала дуться и поспешно ответила, как показалось Латыгину, со всей искренностью:
– Милый, я знаю! Я на все готова. Я буду терпеть какие хочешь лишения, если надо, буду голодать, только бы быть с тобой! с тобой!
«Боже мой! что ж, и это возможно!» – подумал с тоской Латыгин, и странно, ответ Ады почти рассердил его. Ему было бы приятнее, если бы Ада потребовала невозможного, стала бы настаивать на том, чтобы они ехали в отдельном купе первого класса, не желала бы слушать никаких доводов, проявила бы ребяческое непонимание обстоятельств. Но этот серьезный тон обезоружил Латыгина, и он чувствовал, что какое-то ярмо тяжелее сдавило его тело.
Латыгин провел Аду в ее отделение, уложил ее чемодан и передал ей ее билет.
– Ты должна уметь быть самостоятельной, – сказал, он. – С тебя могут спросить билет ночью: не потеряй его.
И береги свои деньги, они нам, вероятно, пригодятся.
– Ведь приехала же я одна к тебе! – самодовольно воскликнула Ада, – все сделала сама, и билет купила, и ехала, и даже обедала по дороге. Клерочка мне только чуть-чуть помогала при отъезде, а то я все сама, все сама.
– Ты у меня умница, – тоскливо сказал Латыгин.
Слова не шли у него с языка. Ада шумно шутила и, когда в вагоне никого не было, то быстро поцеловала Латыгина в губы. Но и этот поцелуй не оживил его. Тоска дошла до таких пределов, что хотелось не то что плакать, но завыть, как зверю, завыть и убежать. Внезапно вспомнилось, как в детстве он играл со сверстниками в особенно странную игру, в «индейцев», и вот однажды, по ходу игры, он оказался пленником краснокожих; его связали и поставили к столбу пыток, и два старших мальчика серьезно стали готовиться терзать его тело раскаленными копьями, изображенными палками от щеток, и затем скальпировать при помощи ножа для разрезанья книг; тогда он, маленький Родя, каким он был тогда, вдруг «разревелся» и поднял крик: «Не хочу больше играть!» И вот теперь, когда он, уже «большой» Латыгин, стоял в проходе вагона, чтобы уехать со своей любовницей от своей жены, ему опять захотелось так же зарыдать и закричать так же: «Не хочу больше играть!» Жаль, боже! Как просто было тогда из пленника свирепых дикарей превратиться в приготовишку Родю, и как невозможно теперь сделать так, чтобы все случившееся оказалось опять игрой, простой, детской игрой.
– Пойми! ведь я только играл в индейцев! – хотелось кричать Латыгину. Но Адочка была здесь, Ада, убежавшая от отца, которую он, Латыгин, два года уверял, что не сегодня – завтра начнет с ней новую жизнь; Адочка смотрела на него любящими глазами женщины; еще несколько часов назад он ласкал ее детское тело, как любовник. Кто же поверит, что все это была «игра», только детская игра!
Мысль Латыгина сделала скачок. Он вспомнил теорию Шиллера: происхождение искусства из игры. «Ведь я же – художник», – сказал он в свое оправдание. Но сам потом рассмеялся над своим доводом. «Кто же тебе поверит! – отвечал он сам себе, – и хороша игра, которая разбивает сердце и жизнь двух, трех, нет, четырех, а может быть, и более пяти (ему вспомнился отец Ады) людей! однако игра, роковая игра, злодейская игра!» И ему уже захотелось крикнуть себе не «негодяй», но «злодей»… Его мысли путались, и он с трудом расслышал, что Ада ему что-то говорила.
Оказалось, она просила его купить яблок на дорогу.
– Не сердись, милый, – говорила она рассудительно, – это стоит недорого. Купи всего два, ну, три яблока: одно тебе, а два мне. Ночью в дороге так хочется пить. Самых маленьких, самых дешевых…
– Ну, конечно, куплю! – покорно отвечал Латыгин. – Сейчас принесу.
– А ты успеешь?
– Да ведь еще не было второго звонка.
– Или нет, лучше не ходи! Я боюсь остаться одна, а вдруг не успеешь?
– Какие пустяки! Здесь два шага до буфета. Сейчас пойду и принесу.
Ада уже удерживала его боязливо, но Латыгин, посмеявшись, решительно спрыгнул на перрон и побежал к буфету. Ада, выйдя на площадку, следила за ним тревожным взглядом. У входа в вагон теснились провожатые, но над ними была ясно видна ее хорошенькая головка в какой-то эксцентричной ярко-красной шляпе.
Латыгин подошел к буфету, выбрал пяток хороших яблок, заплатил за них рубль. Уже пакет был в его руках, когда прозвучал второй звонок. «Три минуты до отхода», – подумал Латыгин. Он быстро вошел на перрон. Ада издали радостно кивала ему головой, торопя его войти в вагон. Латыгин еще раз взглянул в ее веселое, красивое, но по-детски еще не определившееся лицо, в черные дуги ее бровей, в ее ярко-алые губы и опять вспомнил с ясностью неизменно утомленные черты лица своей жены, ее большие выразительные глаза с тенью вокруг, ее обесцветите губы, с морщинами страдания у сгиба рта. Невероятная тоска опять сжала сердце.
«Минуту, хоть одну минуту я должен быть один!» Эта мысль, как раскаленное лезвие, прорезала сознание Латыгина. Он сделал Аде знак рукой, дав понять, что сейчас вернется, и опять как бы нырнул в толпу, быстро спешившую из буфета.
Все, что произошло потом, свершилось как бы во сне. Латыгин не рассуждал, не обдумывал, не спорил с тем бессознательным, что заставило его действовать. Он не спрашивал себя, хорошо ли он поступает, честно ли это или преступно, наконец, нельзя ли то же самое совершить иначе, в более благородных формах. Его ум был занят одним: суметь и успеть все сделать и притом так, чтобы достигнуть нужного результата. Казалось, что перед ним две пропасти, два ужаса, так легко было упасть в один или в другой, налево или направо, а между этими пропастями была лишь одна черта дороги, подобно той, о которой говорится в Коране: «Тоньше волоса и острее лезвия сабли». Но Латыгин знал, что он должен пройти по этой дороге, не соскользнув ни налево, ни направо, пройти сам и провести кого-то другого – именно так, как он, Латыгин, этого хочет. Латыгин быстро выхватил из кармана визитную карточку и четко, крупно написал на ней: «Если можешь, прости. Прощай навсегда. Милая, я не достоин тебя. Несчастный Родион». Нашел в кармане и конверт; на нем Латыгин надписал: «Аде Нериоти». Потом он подозвал к себе мальчика из-за буфета, дал ему полтинник и объяснил:
– Видишь вот ту даму в красной шляпе, которая выглядывает с площадки спального вагона? Пойди к ней и в ту минуту, как поезд тронется, подай ей это письмо. Но только именно в ту минуту, ни раньше, ни позже. Слышишь? И если снесешь, получишь еще столько же!
– Понимаем-с, – сказал мальчик, и Латыгин с болью в сердце вспомнил, что точно так же ответил ему дворник, когда он передавал ему ключ от своей квартиры.
Но думать было некогда. Уже звонил третий звонок. Латыгин знал, что Ада сейчас выпрыгнет из вагона, и поэтому быстро появился на перроне и, махнув ей рукой, как бы прося ее успокоиться, бросился к ближайшему от себя вагону и, силой оттолкнув кондуктора, вспрыгнул на площадку. Он видел, что мальчик, честно исполняя поручение, в эту минуту подавал его письмо Аде. Еще он успел рассмотреть, что Ада изумленно распечатывала письмо, но поезд уже прибавил ходу, и он так же быстро спрыгнул обратно на платформу, не слушая брани, которой осыпал его кондуктор.
– Так, господин, невозможно! Разобьетесь, а мы за вас отвечай. Куда вы прыгаете, я начальнику станции доложу!..
Кто-то кричал над ухом Латыгина эти слова, но он весь впился глазами в площадку того вагона, где была Ада. Ему видна была ее ярко-алая шляпа, и он знал, что Ада осталась в вагоне и теперь поезд быстро развивает полный ход, уносит ее все скорее и скорее, прочь от платформы, на которой остался ее любовник или ее муж. Поезд сделал маленький поворот, и опять мелькнула красная шляпа; Ада истерически высунулась из окна, и одно мгновение сердце Латыгина упало: ему показалось, что Ада сейчас бросится из поезда. Латыгин сам почувствовал, что побледнел смертельно, и в его душе промелькнула мысль: тогда и я должен умереть, сейчас же, тотчас же!
Но вот поезд выпрямился, а красная шляпа все еще была в окне… Нет, она не бросилась, она уезжает… Что она думает в эту минуту? Рыдает? Проклинает его? Или презирает? Или смеется?
Ах, все равно.
– Да что же вы стоите, господин! – продолжал грубо кричать тот же голос. – Вы что, пьяны, что ли? Проходите, или я начальнику станции донесу.
Подвернулся мальчишка, относивший письмо. Латыгин выполнил свое обещание и отдал ему еще полтинник. Мальчик поблагодарил. От поезда уже был виден только квадрат последнего вагона и дымок, взвивавшийся из трубы паровоза. Латыгин обежал открывшийся путь, с содроганием думая, что на рельсах могло бы лежать тело девицы в ярко-алой шляпе, но на путях не было ничего, а платформа пустела, и все, бывшие на ней, расходились равнодушно.
– Ступайте, господин! – настойчиво крикнул Латыгину в последний раз невероятно грубый голос.
Латыгин, шатаясь, повернулся и пошел. Он прошел через буфет и через багажное отделение и вышел на крыльцо вокзала. Туман сгущался, и фонари тусклыми пятнами мерцали словно из-под воды. Прямо перед вокзалом серой громадой в тумане высился корпус гостиницы, где Латыгин только что провел несколько часов с Адой. Дальше лабиринтом крыш, стен, куполов и телеграфных проводов простирался весь город, тот самый ненавистный город, где прошли для Латыгина два мучительных года нужды и унижений, годы, в которых, как золотой мираж, сияли письма Ады, приходившие откуда-то издалека, словно из другого мира. Таких писем больше не придет, таких – никогда! И вот там, дальше в этом лабиринте, где есть пустая уличка, есть покривившиеся ворота, за ними грязный двор и на нем, во флигеле, над погребами, квартира, где теперь две женщины, Лизочка и ее мать, что-то думают или что-то говорят о муже и об отце.
«Они уверены, что я убежал от них, что я их бросил, – подумал Латыгин, – что я теперь, оставив их во мгле, в тумане, лечу куда-то к новой жизни и к свету, к счастию… Но я стою здесь, в той же самой мгле, в том же самом тумане, и сейчас пойду к ним, к этим женщинам, пойду, чтобы делить их горе и их стыд! А ведь я мог бы, действительно мог бы взять это счастие, пусть, может быть, на несколько недель только, только на несколько дней, но истинное, настоящее лучезарное счастие, какое довелось неожиданно повстречать в жизни… Боже мой! Почему же я от него отказался?»
Мера того, что может вместить человек, была переполнена. Латыгин больше не владел собой. Он не знал, чего ему жалко, и не понимал, о ком его тоска: о себе самом, или об оскорбляемой им жене, или об Аде, над которой он дьявольски посмеялся, – плачет ли он о своем потерянном счастии или о несчастной судьбе жены, отдавшей ему свою любовь, свою жизнь и узнавшей сегодня, что он променял ее на какую-то понравившуюся ему другую женщину, или, наконец, о грубо разбитых, варварски растоптанных надеждах наивной, доверчивой девочки, приехавшей отдать свою жизнь, и свою душу, и свое тело, но только он плакал. Прислонившись к сырой стене вокзала, жалкий «Моцарт» рыдал безнадежно, неутешающими рыданиями, и его слезы, падая на грязный помост, смешиваясь с вечерней сыростью, расплываясь мутной лужей по пальто, и вместе с влагой тумана, оседавшей из воздуха, – стекали на серые булыжники мостовой.
Комментарии
Ночное путешествие *
Впервые напечатано: Весы, 1908, № 11, с. 19–21, подпись: К. Веригин. Вошла в книгу Брюсова «Ночи и дни. Вторая книга рассказов и драматических сцен». М, Скорпион, 1913, с. 131–135. Печатается по тексту этого издания.
По стилю и образному строю «эпизод» «Ночное путешествие» приближается к роману Брюсова «Огненный Ангел» (законченному печатанием в «Весах» в № 8 за 1908 г.): в четвертой к пятой главах романа описываются полет на шабаш и магические опыты, предпринимаемые героем, сообщаются разнообразные сведения из области демонологии и т. д.
В предисловии к книге «Ночи и дни» Брюсов пишет: «Эпизод „Ночное путешествие“ служит как бы символическим послесловием к рассказам». С другими рассказами этой книги «Ночное путешествие» объединяет поставленная в центр внимания тема любовного влечения, поданная в отвлеченном, условно-фантастическом ракурсе. См. рецензию З. Бухаровой. Россия, 1913, № 2286, 28 апреля, с. 6; подпись: 3. Б.
…как у духа Тьмы на гравюре Дюрера. – Гравюра на меди «Всадник, смерть и дьявол» (1513) великого немецкого живописца и гравера Альбрехта Дюрера (1471–1528).
…астральный образ. – Согласно оккультным представлениям, астральное тело (вмещающее в себя область человеческих чувств) может временно отделяться от физического тела человека и перемещаться в пространстве и во времени в особом измерении.
Cost ti circonfulse luce viva… – У Данте: «Cosi mi circonfulse luce viva» («Рай», XXX, 49) – «Так меня осиял яркий свет» (в переводе М. Л. Лозинского: «Так я был осиян ярчайшим светом»). Дьявол, соответственно, «исправляет» в тексте Данте местоимение «меня» на «тебя».
…змеи на жезле Гермеса… – Одна из эмблем древнегреческого бога Гермеса – жезл вестника, на конце которого сплетаются две змеи. В данном случае подразумевается позднеантичный образ Гермеса Трисмегиста, высшего авторитета в области оккультных наук.
Послушай, мне здесь скучно. – Вероятная реминисценция слов Фауста в «Сцене из Фауста» (1825) Пушкина: «Мне скучно, бес».
…воображение Фламмариона и Уэльса… – Фламмарион Камиль (1842–1925) – французский астроном и философ; его научно-популярные и научно-фантастические книги, так же как и романы Герберта Уэллса, были с увлечением прочитаны Брюеовым.
…Фауст пал ничком на пол, когда явился Дух Земли… – Имеется в виду сцена из «Фауста» Гете (часть I, «Ночь»).
…Семела была испепелена, узрев Зевса… – сюжет древнегреческой мифологии. Семела – дочь Кадма, мать бога Диониса от Зевса – упросила Зевса, чтобы он предстал ей во всем своем величии; когда же он приблизился к ней с молнией и громом, пламя охватило Семелу и ее дом.
…Славного Киприана… – Св. Киприан (ок. 200–258) – епископ Карфагенский, видный деятель ранней христианской церкви, автор ряда богословских сочинений.
Восстание машин *
Впервые напечатано: Литературное наследство, т. 85. Валерий Брюсов. М., Наука, 1976, с. 95–99 (публикация Вл. Б. Муравьева по автографу в архиве Брюсова в ГБЛ). Печатается по тексту этого издания.
Наиболее вероятно, что Брюсов работал над рассказом в 1908 г.: в относящемся к этому времени перечне замыслов («Intentions 1908–1909») значится тема рассказа «Ожившие машины» (Ильинский А. Литературное наследство Валерия Брюсова. – Литературное наследство, т. 27–28. М., 1937, с. 459–460, 465–466). Вновь вернулся писатель к этому сюжету в 1915 г., но написал только несколько вводных страниц (набросок «фантастического рассказа» «Мятеж машин» опубликован в кн.: Литературное наследство, т. 85, с. 100–103).
…дистрикт подразделяется на фемы. – Дистрикт (англ., фр. – district; нем., швед. – Distrikt) – определенное пространство земли как административная единица (соответствует русским «округ», «уезд» и т. п.). Фемы (греч.) – военно-административные округа в Византии.
Через пятнадцать лет *
Впервые напечатано: Весы, 1909, № 12, с. 55–67. Вошло в книгу Брюсова «Ночи и дни. Вторая книга рассказов и драматических сцен». М., 1913, с. 99–109. Печатается по тексту этого издания.
…обществе «гамадриад»… – Гамадриады (древнегреч. мифология) – нимфы деревьев, которые рождаются вместе с деревом и гибнут вместе с ним.
…только что вышедшие письма Сент-Бева. – Сент-Бёв Шарль-Огюстен (1804–1869) – французский критик и поэт, один из ведущих литературных деятелей эпохи романтизма. В начале XX в. во Франции вышло в свет несколько изданий писем Сент-Бёва к различным корреспондентам.
Последние страницы из дневника женщины *
Впервые напечатано: Русская мысль, 1910, № 12, отд. I, с. 3–25. Вошло в книгу Брюсова «Ночи и дни. Вторая книга рассказов и драматических сцен», – М., 1913, с. 1–59. Печатается по тексту этого издания.
Из-за повести Брюсова номер журнала «Русская мысль», в котором она была помещена, подвергся аресту по обвинению в безнравственности. 5 декабря 1910 г. Брюсов писал в связи с этим редактору журнала П. Б. Струве: «Почему какие-то гг. цензоры лучше меня знают, что можно читать русской публике и что не должно! И почему моя повесть, написанная серьезно, строго, иронически, – есть преступление против нравственности, тогда как сотни томов, определенно порнографических, мирно продаются в книжных магазинах с одобрения Комитета!» (Литературный архив, вып. 5. М.-Л., 1960, с. 309). В письме к Струве от 21 ноября 1910 г. он также отмечал: «Все последние романы Арцыбашева, Каменского и всех, иже с ними, а частью также и Куприна, переполнены такими сценами, перед которыми моя повесть – верх скромности и целомудренности» (Там же, с. 302). Вскоре судебное преследование было отменено.
В повести Брюсова усматривали заимствование сюжетных ситуаций из скандального судебного дела Марии Николаевны Тарновской, слушавшегося в 1910 г. в Италии. Жених Тарновской, граф Павел Комаровский, застраховавший свою жизнь в полмиллиона франков в ее пользу, был убит ее любовником, юношей Наумовым; вдохновителями убийства были Тарновская и второй ее любовник, адвокат Донат Прилуков. Прямо о связи сюжета брюсовской повести с делом Тарновской говорилось в статье И. Александровского «Записки. Покушение с негодными средствами»: «Опять Тарновская! на этот раз в качестве героини беллетристического произведения» (Одесский листок, 1910, № 294, 22 декабря). Имея в виду эту статью, Брюсов писал 9 января 1911 г. П. Б. Струве: «Странно, что критики видят в моей повести намек на Тарновскую (это уже не первый): я лично не признаю никакого сходства!» (Литературный архив, вып. 5, с. 317).
«Последние страницы из дневника женщины» вызвали большое число критических отзывов. В повести были подмечены в наиболее выигрышном воплощении «положительные качества брюсовской прозы» – «классическая строгость языка, искусное распределение повествовательного материала и внешняя занимательность фабулы» (Русская молва, 1913, № 130, 23 апреля). М. А. Кузмин писал Брюсову 14 января 1911 г.: «Может быть, это лучшая ваша современная вещь» (ГБЛ, ф. 386, картон 91, ед. хр. 14). Поэт и критик Арсений Альвинг отметил в рецензии на повесть, что в ней Брюсов предстал «во всеоружии тонкого психологического проникновения»: «…весь дневник отличается строгой архитектурностью, не утомляющей – внешней, а глубоко скрытой, внутренней архитектурностью В „Последних страницах из дневника женщины“ – с большей, может быть, чем в других его произведениях силой – сказалось уменье Валерия Брюсова художественно-четкими штрихами рисовать интересные по концепции образы» (Жатва. Журнал литературы, кн. I. M., 1912, с. 217, 222; подпись: А. Бартенев). Восторженно, но весьма односторонне и прямолинейно откликнулся на появление брюсовской повести критик А. Закржевский, объявивший ее «чуть ли не единственным ценным вкладом в литературу из всего, что писалось у нас о женщине»: «Здесь Брюсов проник в то святое святых, о котором знает только женщина, здесь его психологический анализ помог ему нарисовать такой законченный, такой яркий и живой образ женщины, какой нам едва ли случалось встречать за последнее время!..» (Закржевский А. Карамазовщина. Психологические параллели. Киев, 1912, с. 27). В то же время некоторые критики порицали Брюсова за «идейную малосодержательность» и «односторонность миропонимания», выраженного в повести, – такова, например, рецензия Д. Агова в газете «Россия» (1911, № 1577, 8 января).
Подробно коснулся брюсовской повести С. А. Венгеров в статье «Литературные настроения 1910 года» (Русские ведомости, 1911, № 14, 19 января). Отвергая упреки в непристойности и подчеркивая, что Брюсов «и прежде в эпоху „дерзаний“ и всяческой разнузданности был чрезвычайно силен тем, что о самых скользких сюжетах умел говорить просто и без подмигивания», Венгеров заключает: «…предпочитаю обратить внимание на совершенство формы, на ее чрезвычайно отчетливый рисунок, обилие подробностей, строго подобранных для того, чтобы сосредоточить внимание читателя на одном пункте, и сильно отчеканенный язык. Это – реализм в лучшем смысле слова». Венгеров отмечает также, что «и публика и часть критики пресерьезно смешали в одно целое героиню и автора», и говорит о полной неосновательности такого подхода; приводя в пример предфинальную сцену «пошлейшего маскарадного представления», устраиваемого героине Модестом, критик отмечает: «…какое мы имеем право приписать психологию героини автору? Можно ли хотя на одну минуту допустить, что его могла прельстить вся эта лубочная дешевка балаганной магии?» [8]8
По всей вероятности, Венгеров полемизировал здесь с критиком С. Адряановым, отрицательно оценивавшим повесть Брюсова и в особенности развенчивавшим писателя за «ассирийскую» сцену: «Неужели Брюсов, человек тонкого вкуса и строгой самокритики, не замечает сам, как все это построение и все эти ассирийские детали где-нибудь на Никитской смехотворны и аляповаты?..» (Адрианов С. Критические наброски. – Вестник Европы, 1911, №. 1, с. 379)
[Закрыть] Сам Брюсов косвенным образом характеризует персонажей своей повести, отвечая на упрек Струве в «эскизности»: такая «эскизность», по Брюсову, «соответствует характерам действующих лиц, которые все сталь ничтожны, что не заслуживают более серьезного анализа» (письма к П. Б. Струве от 21 ноября 1910 г. – Литературный архив, вып. 5, с. 302).
Многие черты, свойственные героине повести, Брюсов впоследствии использует при создании своей литературной мистификации – книги «Стихи Нелли с посвящением Валерия Брюсова» (М., Скорпион, 1913). Входящие в нее стихотворения написаны от лица вымышленной поэтессы и содержат описания ее жизненных встреч и любовных переживаний (ср. заглавия разделов сборника: «Листки дневника», «История моей любви»).
…городе Беллини и Сансовино, Тициана и Тинторетто! – Упоминаются великие венецианские живописцы Джованни Беллини (ок. 1430–1516), Тициан Веяеллио (ок. 1477–1576), Тинторетто (Якопо Робусти, 1518–1594) и знаменитый венецианский архитектор и скульптор Якопо Сансовино (1486–1570).
…«дом сумасшедших», навсегда освященный именами Байрона и Шелли… – Имеется в виду эпизод из поэмы Перси Бииш Шелли «Юлиан и Маддало» (1818), в котором описывается посещение сумасшедшего дома на острове близ Венеции. В лице графа Маддало в поэме изображен Байрон, в лице Юлиана – сам Шелли.
…с портрета Ван-Дика. – Ван Дейк Антонис (1599–1641) – великий фламандский художник-портретист.
…поединок роковой, о котором говорит Тютчев – цитата из стихотворения Ф. И. Тютчева «Предопределение» («Любовь, любовь – гласит преданье…». 1851–1852).
«Тютчевский», «как бы хрустальный». – Имеется в виду строка «Весь день стоит как бы хрустальный» из стихотворения Тютчева «Есть в осени первоначальной…» (1857).
…бегала по поблеклой траве, как Мария Стюарт в третьем акте трагедии Шиллера. – Эпизод в парке в «Марии Стюарт» (1800) Фридриха Шиллера: героиня наслаждается дарованной ей минутной свободой после долгого заключения (действие III, явление 1).
…в жизни Мариво куда приятнее Эсхила! – Мариво Пьер Карле де Шамблен де (1688–1763) – французский романист и драматург, создатель серии любовно-психологических комедий, отличавшихся изящным и легким сюжетом.
…густое нюи и замороженное ирруа – марки французских вин.
…художника-дьявола? – «Художник-дьявол» – поэма К. Д. Бальмонта, входящая в его книгу «Будем как солнце» (1903) и посвященная Брюсову.
…с глазами гизехского сфинкса… – Великий сфинкс на поле пирамид в Гизе (Гизех) – местности на левом берегу Нила, близ Каира.
…Гесперидовыми садами… – Геспериды (древнегреч. мифология) – нимфы, дочери Атланта, охраняющие на краю мира сад с золотыми яблоками вечной молодости. См. стихотворение Брюсова «Гесперидовы сады» (1906), вошедшее в его книгу «Все напевы».
Мендес Катюлль (1841–1909) – французский поэт и беллетрист, касавшийся в своих новеллах и романах патологических явлений психики. Вилли – псевдоним французокой писательницы Габриель Сидони Колетт (1873–1954), под которым она опубликовала свой ранний цикл романов о Клодине (1900–1903).
…роман Троллопа… «Малый дом»… – нравоописательный роман из провинциальной жизни английского писателя Антони Троллопа (1815–1882) «Маленький дом в Эллингтоне» (1864).
«Сменит не раз младая дева мечтами легкие мечты» – цитата из «Евгения Онегина» Пушкина (гл. 4, строфа XVI).
…так худ, что мог бы служить иллюстрацией к сказке Андерсена «Тень». – В сказке Ханса-Кристиана Андерсена «Тень» (1847) тень отделяется от героя и воплощается в невероятно худощавого человека.
…Модест продекламировал по-английски… – Цитируются слова Антония Клеопатре из трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра» (акт III, сцена 13).
О, ревность! «чудовище с зелеными глазами», сказал Шекспир. – Слова Яго, обращенные к Отелло («Отелло», акт Ш, сцена 3). Ср. в переводе Б. Пастернака:
Ревности остерегайтесь,
Зеленоглазой ведьмы, генерал,
Которая смеется над добычей.
…верность… тверже, чем рыцаря Тогенбурга. – Герой баллады Фридриха Шиллера «Рыцарь Тогенбург» (1797) преисполнен исключительной, неразделенной и трагической любовью, которая подчиняет себе его жизнь и оказывается сильнее смерти.
…божественной Дульцинее, превращенной в Альдонсу… – В романе Сервантеса Дон Кихот в своем воображении превратил деревенскую девушку Альдонсу во владычицу своего сердца, принцессу Дульсинею Тобосскую. В начале XX в. Ф. Сологуб создал своеобразный миф об Альдонсе и Дульцинее, – символизировавший сотворение из «грубого материала» возвышенного, преображенного мира, – который многократно развивал в статьях, пьесах и прозе.
…Молчалинские слова! – Имеются в виду слова Молчалина служанке Лизе о том, что он любит подлинно. ее, а Софью «по должности» («Горе от ума», действие II, явление 12).-
…В душе не презирать людей! – Цитата из «Евгения Онегина» (гл. 1, строфа XLVI).
…о схождении богини Истар в Ад. – Иштар – в аккадской мифологии центральное женское божество, богиня плодородия и плотской любви. Один из связанных с ней мифологических мотивов – нисхождение Иштар в преисподнюю, в результате чего на земле прекращается любовь, животная и растительная жизнь.
…герой Мардук… богиня Эа. – Мардук – центральное божество вавилонского пантеона, герой-победитель древних космических сил. Эа (Эйа – в аккадской мифологии, Энки – в шумерской мифологии) – бог мировых пресных вод, владыка мудрости и хранитель человеческих судеб; входил в верховную триаду богов в шумеро-аккадском пантеоне.
…ждущей сошествия бога Бэла… – Бэл – в аккадской мифологии обозначение Энлиля (божество плодородия и жизненных сил); могло быть также эпитетом любого бога.
…около Джованни и Паоло… – Одна из красивейших и самых известных площадей Венеции – кампо Санти Джованни э Паоло, на которой находятся три знаменитых памятника архитектуры и истории Венеции – церковь деи Санти Джованни э Паоло (Сан Дзаниполо), скуола ди Сан Марко и монумент Бартоломео Коллеони работы Андреа дель Верроюкьо.
Челлини Бенвенуто (1500–1571) – итальянский скульптор, ювелир и писатель. Караваджо Микеланджело (1573–1610) – итальянский живописец. Их биографии изобиловали авантюрами, иногда граничившими с преступлениями.
…приговорившему Сократа к чаше с омегой… – Древнегреческий философ Сократ (470/469 – 399 до н. э.) был по обвинению в безбожии и развращении юношества приговорен афинским судом к казни и принял яд цикуты (русское название близкого растения: омег, омежник).
…Уайльда к Рэдингской тюрьме! – Английский писатель Оскар Уайльд (1854–1900) был в 1895 г. по обвинению в аморальном поведении приговорен к двум годам заключения, которые провел в Редингской тюрьме. В 1898 г. вышла в свет «Баллада Редингской тюрьмы» Уайльда, отразившая его тюремные переживания; Брюсов перевел это произведение на русский язык в 1912 г.
Семь земных соблазнов *
Впервые напечатано: Северные цветы. Альманах пятый книгоиздательства «Скорпион». М., 1911, с. 169–220, под общим заглавием: «Семь земных соблазнов. Отрывки из романа». Печатается по тексту этого издания.
Публикации отрывков в «Северных цветах» было предпослано редакционное предисловие, написанное, безусловно, самим Брюсовым:
От редакции
Роман из будущей жизни, «Семь земных соблазнов», над которым В. Я. Брюсов работает уже давно и сведения о котором не раз появлялись в печати, в полном своем виде может быть издан лишь через несколько лет. Разделенный на семь частей, по числу традиционных «семи грехов», – Богатство, Сладострастие, Опьянение, Жестокость, Праздность, Слава, Месть, – он должен обнять все стороны человеческой жизни и пересмотреть все основные страсти человеческой души. Каждая часть представляет собою более или менее самостоятельное целое, которые все связаны между собою только образом главного действующего лица. Редакция Альманаха полагает, что читателям небезынтересно будет познакомиться с этим произведением по тем отрывкам из первой части романа, которые предложены в ее распоряжение автором. Она считает, однако, своим долгом предупредить, что печатаемые ею страницы составляют первоначальные наброски, которые еще подлежат обработке, как стилистической, так и по отношению ко всей композиции романа.
«Скорпион».
Из этого обширного замысла оказались реализованными лишь фрагменты из 1-й части «Богатство». Десять лет спустя после публикации в «Северных цветах» Брюсов включил «Богатстве» в состав предполагавшегося в издательстве 3. И. Гржебина собрания своих сочинений, но это издание не было осуществлено. (Литвин Э. С. Незаконченный утопический роман В. Я. Брюсова «Семь земных соблазнов». – В кн.: Брюсовские чтения 1973 года. Ереван, 1976, с. 119–120).
