Текст книги "Власть и свобода журналистики"

Автор книги: Валерий Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Эмоциональное переживание «продуктов» СМИ

Продукт СМИ, с точки зрения пользователя, является предметом не бесстрастной и сухой информации, но информации, переживаемой получателями эмоционально. Даже при самом последовательно невозмутимом стремлении отделять новости от мнений и оценок, современные СМИ представляют нам сущее как некую динамичную картину, которую человек хочет иметь перед собой и с которой хочет сообразовываться.

Новая информация переживается аудиторией в силу ее прежних, фоновых ценностных знаний – представлений о мире. СМИ через весть о событии вызывают у своей аудитории ощущение непрерывающейся сопричастности большому, многокрасочному и многозвучному – совершающемуся драматическому бытию. Соприкосновение нового и фонового порождает у воспринимающего журналистские тексты адресата пестрый спектр реакций – от глубокого удовлетворения сообщаемым до крайне резкого неприятия того, о чем поведали СМИ: «мы берем из потока новостей только то, что соответствует нашей картине мира, отвергая то, что пытается ее нарушить. Тем самым мы как бы поддерживаем определенный уровень психологической комфортности»[53]53
  Почепцов Г. Теория и практика коммуникации. М., 1998. С. 120.


[Закрыть].

Новость может, а часто и должна «доводиться до сведения» подчеркнуто бесстрастно и лаконично, но оттого еще более страстным оказывается восприятие этой новости. Кроме того, чем задевающая за живое новость короче, тем больший простор она открывает для самых разнообразных, но вполне, как правило, прогнозируемых реакций читателей, слушателей, зрителей.

Проявленное в СМИ – вовсе не механический слепок с реальной данности (с события, происшествия, определенного жизнеряда), но всегда образ этой данности, сфокусированное изображение и выражение случившегося в реальности (с позиций журналиста, журналистского сообщества или его заказчиков).

Мультитексты СМИ, подобно поэтическим текстам, не только и даже не столько пассивно отражают реальность, сколько деятельно лепят, созидают ее. СМИ сообща творят и активно навязывают нам художественно-образную иллюзию реальности. Известны случаи, когда дети, которые смотрели в 1990-е по тогдашнему (ставшему теперь уже легендарным) каналу НТВ знаменитую программу «Куклы» (не по воле создателей принадлежащую истории), так привыкали к их постоянным персонажам, что радостно удивлялись, увидев в других программах живых прототипов этих кукол. Для них первичен был игровой мир телевидения и вторичен мир, где живут и действуют реальные политики. Но то дети.

Подобный эффект хорошо знаком и многим взрослым телезрителям, внушаемость которых превосходит все воображаемые пределы. Вспомним знаменитые на всю страну ежевечерние «магические» сеансы «головы Кашпировского» или «головы Чумака», нынешние «поучительные» и бесчисленные в своем однообразии телевизионные «окна», «дома», из вечера в вечер тиражируемые смехотерапевтические «аншлаги», comedi-clabные развлечения, закулисную жизнь новоявленных и быстро тускнеющих «звезд» и т. п.

Вспомним (совсем из другого ряда!) и документальную программу «Мой серебряный шар» Виталия Вульфа на канале «Россия»: удивительно добрые, проникнутые искренней симпатией и сочувствием к своим героям – актерам и режиссерам театра и кино, к их, как правило, трудным судьбам – неторопливые (вне пресловутого формата) рассказы много знавшего (не понаслышке!) человека, который способен был передать большой телевизионной аудитории трепетное и поэтически одухотворенное отношение к миру искусства. Это был сравнительно редкий сплав хорошей осведомленности, деликатности, интеллигентной предупредительности и предельно личного отношения к тем, о ком шло повествование. Ведущий касался и глубоко интимных, подчас самых трогательных, грустных и сложных сторон и проблем частной жизни героев передачи. Но каким диссонансом привычному уже на нашем ТВ шумному, визгливому формату сенсаций и скандалов звучал его простой и трогательный рассказ! Всякий раз это был уважительный, рассчитанный на взаимопонимание телевизионный художественно-образный диалог с собеседниками, с теми, кто готов был слышать живое свидетельство Виталия Вульфа…

Кстати заметим: социологические исследования, проводимые в разных странах, показывают: большинство потребителей СМИ куда лучше осведомлены о судьбах героев реального телевидения, чем о перипетиях внутренней, а тем более внешней политики, о проблемах экономики и культуры.

Персоны власти (причем самые что ни на есть важные) обычным сознанием нормальных читателей, слушателей, зрителей воспринимаются в их властной нерасчлененной и неперсонифицированной суммарности (в России нового времени чаще всего в безнадежно-зловещей: «все воруют!», «все на одно лицо!», «надоели!» и т. п.). Об этом с грустной иронией размышляет Владимир Войнович: «телевизор приковал к себе многих настолько, что они уже не различают, где жизнь, а где телешоу /…/ Все перепуталось. Передачи, которые я смотрел в последнее время, исключительно новостные, заменяли мне все: детектив, боевик, «мыло» и триллер. Безразмерное, многосерийное и многосюжетное зрелище… Попутно с главными сюжетами мирового значения идут второстепенные, нашенские, и от них тоже не оторваться. Грязные выборы, крупные взятки, заказные убийства, слив компромата и порнография то с министром, то с прокурором, то с кем еще»[54]54
  Войнович В. Опиум для народа // Известия. 2002. 26 января. № 14. С. 2.


[Закрыть].

Теоретик журналистики В.Ф. Олешко пишет с некоторой долей естественной осторожности: «Как мне кажется, с определенными, конечно, оговорками, но можно говорить о том, что журналистика как форма отражения действительности развивается по тем же законам, что и художественное творчество в целом. Таким образом, продукция СМИ для аудитории и для самого журналиста является своеобразным “сном наяву” – то есть средством удовлетворения неудовлетворенных и неосуществленных желаний, которые в действительной жизни не получили осуществления»[55]55
  Олешко В.Ф. Социожурналистика. Прагматическое моделирование технологий массово-коммуникационной деятельности. Екатеринбург, 1996. С. 52. То же принципиально важное суждение см.: Олешко Владимир. Журналистика как творчество, или Что нужно делать, чтобы читатели, телезрители, радиослушатели тебя понимали и вступали в диалог. Екатеринбург, 2002. С. 28.


[Закрыть]. По признанию Ю.В. Рождественского, текст СМИ «обладает целым рядом поэтических, риторических и стилистических особенностей, которые пока еще слабо изучены филологией»[56]56
  Рождественский Ю.В. Общая филология. М., 1996. С. 243.


[Закрыть].

В отношении ко многим аспектам трудовой деятельности сотрудников СМИ привычно уже звучат понятия «творческая интуиция», «художественное чутье», «творческие (художественные) амбиции», «творческие ноу-хау» и т. п. Журналистика давно уже помнит про себя: «толпа мыслит образами, а не логическими категориями, поэтому она восприимчива только к образам /…/ Образы позволяют создавать наиболее сильные иллюзии, и толпа не отличает их от реальности». Многочисленные приемы монтажа, повторов, преувеличений, аналогий, иронических и других подтекстов, прихотливых ассоциаций, иные более или менее сложные изобразительно-выразительные формы и фигуры высказывания способны иррационально управлять воображением масс. СМИ создают своего рода эффект «гипнотического сна», и журналист «должен действовать как гипнотизер», рассчитывающий «на абсолютное эмоциональное доверие реципиента к источнику информации»[57]57
  Кучерова Г.Э., Гартунг Ю.В., Г. ле Бон: Методологические основы функционирования массовой коммуникации в условиях «эры толпы» // Акценты: Новое в массовой коммуникации: альманах. Воронеж, 1999. Вып. 3–4. С. 23.


[Закрыть].

Под воздействием СМИ мир становится для нас преимущественно образной картиной. СМИ обладают большой мерой гипнотического внушения, а усердные их потребители – огромной степенью внушаемости.

Внушаемость, возразят, бывает разная: у одних она чрезмерна, у других – скептически, иронически ориентирована, рационально, сознательно регулируема и т. д. Верно, но речь мы сейчас ведем об универсальных свойствах массмедийных текстов (вне зависимости от их качественной определенности) и об универсальных признаках массмедийной рецепции (вне зависимости от качественного разнообразия аудитории). Пример, ставший уже почти классическим: в 1975 г. Настоящей суперсенсацией американского кинопроката стал триллер Стивена Спилберга «Челюсти». Летом того же года в прессе появилось множество сообщений о том, что под непосредственным воздействием этого фильма многие американцы неожиданно перестали купаться в океане. Они охотно загорали на пляжах, но инстинктивно боялись заходить в воду: мерещился страшный образ огромных белых акул-убийц[58]58
  Брайант Дж., Томпсон С. Основы воздействия СМИ: пер. с англ. М., 2004. С. 237.


[Закрыть]…

СМИ и наше «мировремя»

Человеческая жизнь определяется не столько временем (днями, годами, десятилетиями), сколько впечатлениями. Прожитый день сопрягается прежде всего с оставившими заметный след главными его делами и переживаниями. Вспоминая о прошлом, часто говорят: «не помню, в каком году это было… Хотя нет, это было, когда…» (и следуют воспоминания самых важных впечатлений – вех, знаменательных встреч, поворотных событий, случаев, происшествий и т. п.). Впечатление – главное мерило и постоянный запасник всего приятного и поучительного нашей жизни. Сильные, яркие, стойкие впечатления прописываются в душе (в памяти) и преображают картину мира. Сильные, яркие, стойкие впечатления определяют нашу биографию, наше отношение к себе и к окружающим. Жить – значит наполняться новыми впечатлениями. Когда поток впечатлений иссякает, все кончается.

Новостная лента СМИ усердно помогает нам насыщаться новыми впечатлениями. Этому же способствуют и все известные нам медийные тексты. Под непосредственным влиянием журналистской продукции у массмедийной аудитории 1) создаются вполне определенные впечатления и настроения, 2) складываются свои (навязываемые?) ассоциативно обусловленные отношения к предметам информирования, 3) накапливаются фрагменты знаний, 4) вырабатываются более или менее устойчивые взгляды и позиции.

СМИ властно формируют у регулярно их воспринимающего потребителя образ мира и времени. Времени, без устали перетекающего из прошлого в будущее. Этот внедряемый в нас образ динамичен и стабилен, подвижен и укоренен в сознании и подсознании.

Образ мира и времени воссоздается у потребителя СМИ исподволь и вместе с тем вполне отчетливо. В компоновке образа сказывается единство рационального и эмоционального начал, сплав свойственной адресату рассудительной логики и прихотливой интуиции. Общение со СМИ позволяет на лету охватить состоящую из фрагментов целую картину бытия. В ней есть своя мера конкретной достоверности и суммарной обобщенности.

СМИ «впечатывают» в воспринимающее сознание (и подсознание) относительно упорядоченные представления о жизни. Прямые высказывания (прямая речь, монологи и диалоги, репортажные «картинки» и др.) и выраженные в них смыслы в конечном счете переходят (у реципиента) в иное, эмоционально-образное качество, претворяются в общую фоновую картину мира и предлагают человеку отыскивать в этой картине свое место и свою роль.

Читатели, слушатели, зрители, по сути дела, осуществляют немой внутренний «перевод» с медиаязыка на собственный язык сопрягаемых, соотносимых друг с другом художественно-образных ощущений и представлений.

Под воздействием информации, которую навязывают нам СМИ, стихийно складывается обыденное сознание. Конечно, многое зависит от нашей сопротивляемости этим «навязываниям». Или, напротив, эффект влияния СМИ в значительной мере связан и с тем, до какой степени СМИ предугадывают мои собственные ожидания и подыгрывают (соответствуют) им. Так, авторитетными американскими специалистами давно уже обнаружено, что потребление, скажем, больших доз (объемов) телевизионной информации, которая содержит откровенные сцены насилия, как правило, культивирует образ жесткого и опасного мира[59]59
  См.: Брайант Дж., Томлсон С. Основы воздействия СМИ: пер. с англ. М., 2004.


[Закрыть]. То и дело мелькающие в Интернете и считываемые с экранов ТВ напоминания о том, сколько дней осталось «до конца света», тоже оказывают не самое лучшее воздействие на неустойчивую психику получателей подобной «информации»…

СМИ одаривают нас массой разнообразных советов, рекомендаций, рецептов, «инструкций по применению» на всякие случаи жизни. Жизни бытовой, семейной, личной, служебной, коммунальной, политической и т. д. И все эти непрерывные «подсказки» тоже входят (у кого без возражений, у кого – с сомнением, возрастающим ропотом и даже протестом) в обыденную нашу образную картину мира и времени – мировремени.

Часто СМИ сами переходят на художественно-образный язык повествования и тогда если язык этот совершенен, с точки зрения меры и вкуса безукоризнен, медиавнушение (и даже медиадиктат) становится намного более действенным.

СМИ – регулярные и активные поставщики фрагментарной по преимуществу информации о самых разных сторонах и проблемах культурной жизни страны и мира. Сейчас это особенно заметно проявляется в многочисленных сюжетах, касающихся сферы шоу-бизнеса и поп-культуры. Здесь своя иерархически структурированная обойма имен (четкий состав исполнителей, композиторов, рифмачей-песенников, эстрадных юмористов и т. д.), свои редакторский и продюсерский круг, репертуарные предпочтения, тусовочные «созвездья». Телевидение и радио при поддержке печати бесконечно тиражируют собственных «героев». Переполненные зрительные залы (на телеэкранах) с неизменным энтузиазмом и восторгом внимают им.

Миллионные потребители СМИ непрерывно приобщаются к этому феерическому «празднику жизни» с его «минутами славы», «фабриками звезд», «звездами на льду» и «кулинарными поединками». Газеты и глянцевые журналы на все лады расписывают, разглядывают в замочную скважину личную жизнь «кумиров», «жизнь после шоу» и т. п. Споры о том, хорошо ли, стоит ли вообще так усердно разглядывать, с придыханием и восторгом смаковать подробности частной жизни людей в СМИ, напоминают известный анекдот:

– Смотреть в замочную скважину нехорошо!

– Да?! А показывать в ней всякую гадость можно?!!

Так настойчиво насыщается и в то же время бдительно контролируется мое сознание (и подсознание) и во всех сферах бытия: политике, быту, общественных отношениях…

Очевидно (и это многократно отмечалось зарубежными и отечественными исследователями), что современные СМИ формируют образный синтетический мир, другую реальность, «со своим временем и пространством, географией, демографией и даже этнографией». Этот мир «обусловливает образ мышления, чувств и поведения не отдельных личностей, а массы людей». По утверждению специалистов-аналитиков, электронные СМИ «создают особое образное видение мира, более понятное всем людям планеты, независимо от их национально-демографической принадлежности, нежели вербальные средства коммуникации, функционирующие в пределах национальных общностей. Прямые телетрансляции из горячих точек планеты, рассказывающие об острых конфликтах на языке визуальных образов, или любые иные события из общественно-культурной, экономической, научной, спортивной и других сфер жизни, изображаемые на телеэкране, помогают преодолевать национальные границы и языковые барьеры»[60]60
  Землянова Л.М. Зарубежная коммуникативистика в преддверии информационного общества: толковый словарь терминов и концепций. М., 1999. С. 108–109, 143.


[Закрыть]. В самом деле, электронные аудиовизуальные СМИ навязывают аудитории «образное видение» происходящего.

Спорно лишь само противопоставление визуально созидаемых образов вербально формируемым, более чем спорно противопоставление слова и «картинки» в СМИ. Без словесного комментария изображенные на телеэкране трагические события 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке могли быть восприняты как не более чем банальный фрагмент кинобоевика-триллера.

Трансграничное образное планетарное сознание способно возникнуть лишь при фантастическом (и трагическом же) условии подмены всех существующих на земле национальных языков и культур единственным, универсальным языком общения. Национальная составляющая образного мышления, формируемого СМИ, – ценность непреходящая.

Одно из главных возражений по поводу размышлений о художественно-образном потенциале СМИ сводится к тому, что негоже эту самую (желтую, продажную, низкопробную… следует каскад соответствующих «возмущенных» качественных определений) журналистику награждать высоким словом «художественность».

Можно возразить, что и искусство в традиционном смысле, и нынешняя журналистика бывают разные. И в искусстве есть свои «верх» и «низ», здесь, как давно уже и убедительно доказано, случается непрерывная мена «возвышенного», «изощренного», «утонченного» и «низкого», «пошлого», «массовидного». Искусство «маляра негодного» и «фигляра презренного» может стать и часто становится отменным жизнетворным удобрением для произрастания «высокого».

Так и в СМИ нам надо различать продукцию разного достоинства. Кроме того, пределы мира искусств постоянно расширяются. Искусственный мир, создаваемый человеческим воображением, не равен сам себе, но весьма подвижен и имеет тенденцию к непрерывному пополнению своего «состава».

Еще в 1933 г. Андрей Белый признается: «/…/держусь мнения, что живая книга будущего – не книга вовсе, а аудитория, или звуковое кино»[61]61
  Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988. С. 683.


[Закрыть]. Г.А. Гуковский в 1944 г. пишет своему корреспонденту: «Условные рамки, отделяющие художественную прозу от нехудожественной, по-моему, надо сильно раздвинуть. Если эти рамки – величина исторически-переменная, то наше современное эстетическое сознание расширило их весьма широко, включив в них и мемуары, и очерк, и ряд статей, и даже иногда научную книгу («наполеон» Тарле), и мн. др. Так я, по крайней мере, ощущаю и не вижу необходимости из-за схоластической догмы или схемы насиловать свое эстетическое чувство»[62]62
  Новое литературное обозрение. 2000. № 4. С. 172.


[Закрыть].

Ю.М. Лотман констатирует: «В начале XX столетия кино превратилось из ярмарочного увеселения в высокое искусство /…/ Сделавшись искусством, кинематограф сразу же разделился на кино игровое и документальное, фотографическое и мультипликационное со своей поэтикой каждое /…/ Состав языков, входящих в активное культурное поле, постоянно меняется, и еще большим изменениям подлежит аксиологическая оценка и иерархическое место входящих в него элементов»[63]63
  Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2001. С. 251.


[Закрыть].

В последние десятилетия XX в. все энергичнее писали о так называемой паралитературе. К ней относили «все средства воздействия на массу через слово, написанное или сказанное». Это проповеди, памфлеты, песни, эпитафии, почтовые открытки с четверостишиями или любовными прозаическими признаниями, предвыборные плакаты, сонники, гадательные книги, рекламные вывески, объявления, спортивные репортажи, татуировки, надписи на стенах, столах и заборах и многое иное…

С этой точки зрения, истинная литература – центр культурного поля, вся периферия которого отдана паралитературе, способной вызвать у внимающей ей аудитории совсем не шуточные сопереживания: «Радиорепортаж о матче сборной Бразилии, который та проиграла, вызвал у болельщиков смерть от разрыва сердца. Рядом с этим покажутся игрою эмоции, вызываемые художественной литературой»[64]64
  Мильдон В.И. Беседы о паралитературе // Вопросы философии. 1972. № 1. С. 149.


[Закрыть].

Обольстительная сила паралитературы – недополучаемые в обыденной жизни сласти и специи – остается слабо востребованной исследователями. Что же касается сравнения эмоциональных переживаний футбольных болельщиков и читателей изящной словесности, то действительно «все переменно в этом мире»: достаточно вспомнить, как драматически сложно (вплоть до самоубийственных исходов) в «осьмнадцатом столетии» воспринимали читательницы «Бедной Лизы» Н.М. Карамзина любовные перипетии грустной сентиментальной повести.

В любом случае энергия эмоционально-экспрессивных переживаний не исчезла, не испарилась, но переместилась в зоны новых и новейших впечатлений и интересов. Михаил Берг в книге «Литературократия» отмечает: на рубеже XX–XXI вв. «наиболее распространенной оказывается стратегия присоединения к полю литературы пространства массовых коммуникаций, и в частности газет и популярных журналов /…/ Литературный факт, понимаемый, вслед за Тыняновым, как динамический элемент литературной конструкции, сместился в область массмедиа, обладающей куда большей и реальной автономией, нежели литературное поле, и куда большим объемом социального, экономического и символического капитала, выставленного для обмена»[65]65
  Берг М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе // Новое литературное обозрение. М., 2000. С. 268.


[Закрыть].

Сегодня, в бесконечно длящийся век «восстания масс» (Ортега-и-Гассет), все широко известные нам средства массовой информации и коммуникации образуют во всепланетарной совокупности новую глобальную версию искусства.

Создатели медиапродукта далеко не всегда отдают себе внятный отчет в том, как их слова и картинки отзовутся. Сам продукт в воссоединении с примыкающими к нему медиаизделиями носит в себе нормы своего истолкования. В ряду важнейших норм, бесспорно, следует признать так называемую интерактивность медиатекста.

Адресат, непрерывно соотнося цепь медиапродуктов с фактами первичной, естественной реальности и с другими журналистскими текстами, начинает невольно – под властным влиянием СМИ – жить в мире художественно-образной мифологии, в иллюзорном мире вымысла. Кто в этом вымысле повинен? Ответ: все! И создатели медиапродукта, и сам продукт, близкий тенденциозному творчеству, и его потребители, и сама фоновая реальность.

Продукт СМИ близок в этом отношении к искусству не столько как существительному, сколько прилагательному, прикладному, прилаженному к идеологии, морали, праву, политике, экономике и т. п. Рассудочной может быть и часто бывает сама конструкция текста СМИ. Продукт СМИ в большой мере лишен неповторимости, подчас он демонстративно повторяем (отдаленное подобие фольклорного текста).

Здесь же следует указать, что в бесконечных пределах журналистских мультитекстов отчетливо различаются явления разных сортов: есть журналистика качественная, а есть (причем в огромном изобилии) и то, что можно назвать паражурналистикой. В России это обслуга властей разных уровней, бизнеса, «заказчиков», какой бы облик они ни принимали. Паражурналистика способна также регулярно выпускать пар из большого общественного котла, добродетельно имитируя заботу о «наших дорогих» читателях, слушателях, зрителях. Этакая лукавая притворщица, которую принимает нетребовательная (и большая!) часть аудитории, жаждущая «забыться», но не заснуть, а расслабиться, обхохотаться, ущекотаться, узнать всю подноготную и т. п. Паражурналистика (часто искусно) притворяется профессией.

Но вернемся к проблеме интерактивности современных СМИ. И качественная журналистика, и все паражурналистские проявления существуют, уповая на интерактивность своих мультитекстов как на самую, быть может, главную характеристику медиапродукта.

Современные лингвисты различают две коммуникативные ситуации. Одна каноническая (полноценная), возникающая между говорящим и слушающим в разговорном дискурсе, другая неканоническая (неполноценная), образующаяся между рассказчиком-повествователем (именно он является аналогом говорящего и заместителем автора в нарративе) и вероятным, воображаемым читателем[66]66
  См.: Падучева Е.В. Семантические исследования: Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива. М., 1996.


[Закрыть].

Необходимо, однако, обратить внимание и на промежуточную коммуникативную ситуацию, возникающую в СМИ, когда в процесс общения автора и адресата непосредственно включаются читатель, слушатель, зритель. Так появляется реальное читательское письмо на газетной полосе или журнальных страницах. Звучат читательские голоса в «прямых линиях», отчеты о которых воспроизводятся в газете или в журнале. Различимы реплики слушателей в прямом радиоэфире[67]67
  На ГТРК «Саратов», например, в регулярных радиопередачах «Служба русского языка», организуемых журналистом Инной Прозоровой (у истоков передачи – профессор Саратовского университета Г.Г. Полищук; в последние годы в роли соведущей – доцент Г.С. Куликова), степень заинтересованности слушателей и частотность их звонков в студию столь велика (в буквальном смысле непрерывна), что это дает реальную возможность импровизационно, на ходу видоизменять запланированные сюжеты, добровольно подчиняясь «индивидуальным заказам» самой аудитории.


[Закрыть]. Зрителей приглашают в телестудии, и мы обнаруживаем их в телекадре. Голоса телезрителей слышны в специальных информационных и других телевизионных жанрах.

Л.Г. Свитич справедливо утверждает, что «созидание реальности через воздействие на сознание и поведение – самый глубокий вопрос теории журналистики, поскольку в данном случае журнализм как бы продолжает дело миротворения и несет за него колоссальную ответственность перед человечеством, перед цивилизацией, перед потомками»[68]68
  Свитич Л.Г. Феномен журнализма. М., 2000. С. 222.


[Закрыть].

Текст СМИ обращен прежде всего ко времени настоящему. Настоящее «всем своим существом требует продолжения, оно идет в будущее, и чем активнее и сознательнее идет оно вперед, в это будущее, тем ощутимее и существеннее незавершенность его». Настоящее время для СМИ – главный ориентир в постоянном самоосуществлении. В мире СМИ «первого слова (идеального начала) нет, а последнее слово не сказано». Сами масштабы художественного текста в изящной словесности и в журналистике принципиально разные.

Художественный текст в профессиональной литературе и в фольклоре ограничен, как правило, единым замыслом, осуществляемым в рамках завершенного поэтического сюжета, если под сюжетом понимать всю динамичную последовательность внешних и внутренних движений и жестов, запечатленную в пределах одного произведения.

Текст СМИ принципиально незакончен, процессуален. События и явления первичной реальности, воссоздаваемые в текстах СМИ, не готовы, текучи, лишены неизменности, они предрасположены к обновлению и развертыванию в пространстве и во времени. Отсюда особое и непременное качество незавершенного текста СМИ, именуемое актуальностью. Образный ряд СМИ «получает отношение – в той или иной форме и степени – к продолжающемуся и сейчас событию жизни, к которому и мы – автор и читатели – существенно причастны»[69]69
  Бахтин М.М. Эпос и роман // Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975. С. 472–473.


[Закрыть]. Эти и другие суждения М.М. Бахтина, касающиеся становления и развития романного жанра в европейской культуре, органично распространяются и на современные наши представления о тексте СМИ.

Поспешая за новостями дня, СМИ с разной степенью успеха реализуют на практике главное свойство художественной образности, которое мы определяем как предъявление истины в ее конкретно-чувственной неопровержимости, как убедительность недоказуемого.

Разумеется, отличия журналистики от поэзии, медиапродукта от традиционно понятого художественного произведения кажутся столь же значительными, сколь и очевидными. Художественное произведение высокой пробы способно пережить свое время и своего создателя и остаться насущно необходимым для новых и новых поколений читателей. Такие тексты мы привычно относим к числу классических. Именно о них говорил Пушкин: «Жизнь коротка: перечитывать некогда. Замечательные книги теснятся одна за другою…».

Огюст Ренуар рассказывал, как один знакомый ему кондитер говорил с неподдельной завистью: «Решено, я бросаю свое печенье, чтоб стать художником. В нашем проклятом ремесле стоит пирожному пролежать неделю, как его приходится продавать со скидкою. Вы же, художники, вы – хитрюги с вашим товаром, который никогда не портится и даже с годами повышается в цене!»[70]70
  Воллар А. Ренуар. М., 1995. С. 42.


[Закрыть].

Ремесло журналиста, по распространенному мнению, сродни ремеслу кулинара. Принято считать, что журналистский «товар» скоропортящийся: прошел день, и газетный текст безнадежно остывает. Прошла информационная теле– или радиопередача и завтра же или в лучшем случае послезавтра прочно забылась. Но всё не так однозначно. Есть слишком много примеров того, как совершенная журналистская продукция продолжает свою жизнь и спустя большое (даже большое историческое) время. Например, документальные телесюжеты тридцати-, двадцати-, десятилетней давности смотрятся сегодня с не меньшим, а то и с большим интересом, чем во времена их создания. Мы пристально и пристрастно вглядываемся в «картинки», которые давно уже стали достоянием истории и оттого обрели совершенно не свойственный им колорит живых свидетельств былого, стали образом прошедшего времени.

Многие радиоголоса в такой же степени дороги нам как бесценные знаки говорящего, звучащего, поющего прошлого, они приобретают особое эстетическое обаяние. А наряду с газетными новостями в большой цене были и остаются «газетные старости» (так называлась постоянная рубрика на радио России, посвященная обзору прессы вековой давности).

По всей вероятности, есть такие свойства журналистского текста, которые и по прошествии большого времени дают нам очень внятно, образно почувствовать аромат ушедших эпох, сохраняющих связь с нашим временем. Свойства эти составляют предмет изучения поэтики СМИ.

Контрольные вопросы и задания

1. Что позволяет, на ваш взгляд, определять художественность как «убедительность недоказуемого»?

2. Какое отношение категории художественности и художественной образности имеют к восприятию продукции современных средств массовой информации и коммуникации? Как понято вами название 5-й главы: «Власть образа в СМИ»?

3. Что такое «паражурналистика»? Припомните самые очевидные примеры современных паражурналистских явлений в отечественной печати, на радио, на телевидении.

4. Как упомянутый выше диалог Огюста Ренуара со знакомым ему кондитером помогает понять сам феномен классического искусства? Всякий ли журналистский продукт является скоропортящимся? Приведите убедительные примеры из печатной, радио– и телевизионной журналистики, подтверждающие ваш ответ.