Текст книги "Горькое счастье (СИ)"

Автор книги: Валерий Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

  Горькое счастье

   Весна в Катеринке, как и в большинстве захолустных посёлков, – это непролазная грязь, резиновые сапоги, простуды и прочие мелкие неприятности. Но весна – это ещё и обновление, надежда, любовь.

  Мишка Хлынов, рослый флегматичный парень, несмотря на предстоящие экзамены, учился через пень-колоду. Повлиять на его отношение к учёбе было некому. Мать он жалел, но не слушал. А его отец погиб в аварии. Случилось это в тот год, когда Мишка должен был идти в школу. Он тогда находился вместе с отцом. Они ехали на «Днепре», хорошем мощном мотоцикле, по насыпной дороге с крутыми откосами.

  Навстречу им мчался колёсный трактор с двумя прицепными тележками, набитыми тюками соломы. Тракторист, объезжая одну из выбоин, круто вильнул. И тележки, повторяя его манёвр, тоже вильнули. Отец Мишки притормозил, но последняя тележка все же хлестнула по ним бортом, и мотоцикл полетел под откос. В последнее мгновение отец успел пригнуть голову сына и толкнуть его в переднюю часть люльки. Тракторист не остановился.

  Мишка пришёл в себя в больнице. А когда его переломы срослись, и он вернулся домой, то отца уже похоронили, и учёба в школе была в разгаре. Директор школы предложил Татьяне Хлыновой привести сына на следующий год. Вот так и случилось, что Мишка оказался взрослее своих одноклассников.

  До выпускных экзаменов оставалось два с половиной месяца. И тут ситуацию с учёбой Мишка Хлынов чуть было не усугубил: он влюбился. И не в кого-нибудь, а в одну из лучших учениц класса, Ольгу Бородину. Эта девушка была уж очень сосредоточена на учёбе и, на первый взгляд, почти не следила за собой: одевалась без фантазии, косметикой не пользовалась, модных причёсок не делала.

  Однако ее прямые черные волосы всегда были убраны в пучок, а шунгитовые глаза в дорисовке не нуждались. Одноклассницы давно уже очаровывали мальчишек, как своих, так и чужих. Между ними то и дело возникали взаимные симпатии. Но Ольга до поры до времени ко всему этому была безучастной, и выглядела то ли излишне серьёзной, то ли скучной. Ее робкая красота, не освещённая улыбкой, для окружающих оставалась незаметной. Она словно роза в бутоне ещё только накапливала своё очарование и совершенство.

  Шёл урок математики. Вёл его Линьков Михаил Иванович, седой высокий и добрый человек. Он знал свой одиннадцатый очень даже неплохо. Исчёркав мелом полдоски, учитель отошёл от неё.

  – А теперь, ребята, перенесите эти выкладки в тетради, – сказал он.

  Головы учеников склонились над тетрадками, но не все. Мишка, как заворожённый смотрел на Бородину. Он сидел в среднем ряду, почти в конце, а она – в правом, на середине. Линьков сделал вид, что не заметил. Но Хлынов продолжал смотреть на Ольгу, всё смотрел и смотрел, причём с изумлением.

  «Дело – дрянь, – понял учитель, – если не взять ситуацию под контроль, и на тройку не вытянет». Он подошёл к Мишке, заглянул в его тетрадь. Хмыкнул.

  – Хлынов, почему не пишешь?

  Тот растерянно поднялся, непонимающе осмотрелся, хрустнул ручкой, разжал кулак.

  – Вот... ручка... – показал он ее обломки. – Я... перепишу, после...

  – Да, тёзка, об учёбе ты не думаешь, боюсь, подведёшь меня. Так что уж извини, но я попрошу кого-нибудь позаниматься с тобой.

  – Не надо, Михаил Иванович! Я сам.

  – И не спорь.

  Учитель прошёл к столу, оглядел класс и, как бы случайно, остановил взгляд на Бородиной.

  – Ольга, сделай одолжение, помоги Хлынову с математикой. Очень прошу. У тебя получится. Я знаю.

  Бородина встала, оглянулась на Мишку, увидела его вмиг покрасневшие уши, и кивнула учителю.

  – Хорошо, Михаил Иванович, я попробую.

  И вскоре дело пошло на лад. Хлынов подтянулся по всем предметам. И выпускные экзамены сдал без троек. Был и ещё один неожиданный результат: на Ольгином лице засветилась улыбка. И только тут мальчишки поняли, как они были слепы. И обалдели от обожания. Но время ушло. И не только для них. Уже через неделю после экзаменов Мишку Хлынова призвали в армию. А чуть позже уехала в город и Ольга. Учиться.

  Переписку наладить им так и не удалось. Благодаря стараниям Ольгиной тёти, которая решила устроить счастье племянницы по-своему, оба письма, присланные Михаилом, «случайно» затерялись в газетах. А когда он попросил мать узнать адрес Ольги у родителей, то и тут тётя успела вовремя. Она сообщила, что Ольга живёт в Ростове, в доме Юры Кирпиченко – сына ее подруги. И очевидно они скоро поженятся.

  Татьяна, чтобы не расстраивать сына, смягчила сообщение: девушка, мол, никому не пишет, поэтому и адреса нет. На этом всё и закончилось.

  Отшуршала багряной листвой первая армейская осень Хлынова. А когда началась вторая, и приукрасила их Катеринку, он вернулся. Эта новость не залежалась. И Ольгина тётка, придумав причину, тут же пришла к Татьяне за каким-то "особым рецептом ".

  Михаил, не мешкая, потребовал у тётки Насти адрес Ольги. На что тётка сказала:

  – Миша, не надо туда ездить. В свою личную жизнь она никого не пускает, даже своих. Родители и те уехали в санаторий без её точного адреса. А недели через две она сама должна приехать на выходные. Тогда и поговорите.

  Делать нечего, пришлось ждать. Вскоре пошли дожди. И хотя дорога в Катеринку вполне надёжная, Ольга не приехала. Через три недели Хлынов, узнав адрес у тётки, уехал на поиски Ольги. Но того загадочного переулка, как ни старался, не нашёл. Уставший и разочарованный он добрел до автовокзала и взял билет на последний рейс.

  Среди пассажиров ожидающих автобуса Миша Хлынов неожиданно обнаружил свою одноклассницу Нечаеву, круглолицую румяную хохотушку с широкой чёлкой. Однако сегодня Зинка находилась в прескверном состоянии: вся заплаканная и несчастная. Прижимая к груди видеокамеру, девушка рассеяно смотрела перед собой. Оказалось, что именно в этот день она должна была выйти замуж за какого-то Даниила. Но тот позвонил и сообщил, что мамаша спрятала его паспорт и свадьбы не будет. И теперь Зинка уезжает домой. Хотя дома ее тоже никто не ждёт, – не так давно она осиротела.

  В автобусе, прислонившись друг к другу, они дремали. А в Катеринке Зинка подвернула ногу. Мишка довёл девушку до дому, да так у неё и остался. Через две недели неожиданно для всех они расписались.

  Однако счастье в их дом даже не заглянуло, будто они провинились в чём-то больше других. Мало того, с первым заморозком пришла беда.

  В тот день Мишка возвращался из магазина. В левой руке у него была сумка с продуктами, в правой – бутылка с растительным маслом, на разлив купил. Он брёл по краю дороги и думал... об Ольге. Мысли о ней приходили как-то сами собой. Да он их, в общем-то, и не гнал прочь.

  Ещё издали послышались низкие обвальные звуки ударных и струнных инструментов. «Оглохнут же, идиоты», – подумал Хлынов и свернул к тротуару. Машина, отчего-то замедлив ход, двигалась где-то сзади параллельным курсом.

  Девичий взвизг и оборванный на полуслове крик, вывели Мишку из раздумий. Он обернулся. Метрах в двадцати от него с распахнутой задней дверцей стояла запылённая иномарка. И темнокудрый парень в белой спортивной курточке, зажав рот школьнице Даше Сотниковой, заталкивал ее в машину.

  – Эй! – крикнул ему Хлынов. – А ну, отпусти!

  Тот лишь усмехнулся. И, ткнув Дашку в живот с такой силой, что та выронила портфель, зашвырнул ее в машину. Сам прыгнул следом. Машина тронулась и стала набирать ход.

  Мишку точно кипятком обдало. Ни о чём не успев даже подумать, он лишь перехватил бутылку поудобней, и метнул ее в закрывающееся стекло водителя. Бутылка, словно граната, пролетев по упреждающей траектории, врезалась в край бокового стекла и, ахнув, разлетелась вдребезги. Машина, точно споткнувшись, дёрнулась, проехала ещё немного и остановилась.

  Хлынов, оставив под деревом сумку, подобрал половинку кирпича и направился к машине. Её боковое стекло, сделанное из триплекса, не рассыпалось, а лишь смялось в месте удара. Дверца, крыша и капот – в жёлтых пенистых брызгах с прозрачными чешуйками осколков.

  Первым делом Мишка подошёл к задней дверце. Открыл её, ухватил за куртку кучерявого и выдернул его из машины. И тут услышал, как сидящий рядом с Дашкой лысый угреватый парень, сказал ей: «Хоть слово про нас вякнешь, ни тебе, ни твоим не жить. Запомни».

  Хлынов жестом позвал её. Дашка вылезла. Прошептала: «Спасибо». Он кивнул. Заглянул к лысому.

  – А ты не грози, и сам бояться не будешь.

  Затем Мишка открыл переднюю дверцу. За рулём сидел худосочный юноша с белым, как гипсовая маска, лицом. Глаза закрыты. По виску, щеке и носу стекали тонкие струйки крови. Парень был в шоке. Его светло-коричневая вельветовая куртка и джинсы уже потемнели от масла. Ветровое стекло, приборный щиток, обшивка потолка – всё в потёках масла и стеклянных осколках.

  – Ну что, жив, пацан? Молодец! – сказал Мишка. И тут же воскликнул: – Черт возьми! У тебя осколок в глазу. Словил, все-таки! Разиня.

  Хлынов взглянул и на его соседа, круглолицего, мясистого парня. Тот был невредим, но тоже не в себе.

   – А ты, я вижу, в норме. Но это до поры до времени. Ну и чего сидим? А первую медицинскую помощь товарищу кто-нибудь собирается оказывать?

  – А как? – спросил круглолицый.

  – Как учили! Вы мужики или бычки в масле?! Что, в армии не служили? – возмутился Мишка. Взглянул на парней ещё раз. – А ведь и точно, не служили. По рожам видно, косари хреновы. Ладно, я сам.

  И стал распоряжаться.

  – Лысый, поищи в аптечке йод и вату, да и бинт понадобится.

  Заметив, Сотникову, стоящую в двух шагах, спросил у неё:

  – Даша, пинцет есть у тебя?

  – Сейчас посмотрю, – ответила она. Сбегала за сумкой, оброненной на обочине. Вернулась. Протянула маленький косметический пинцет. – Вот возьми.

  – Как зовут? – тронул водителя Мишка.

  – Вадик, – едва слышно ответил он.

  – Понятно... Водка есть у кого?

  – Коньяк, – предложил круглолицый.

  – Годится. Слей на руки.

  Парень вылез из машины, обошёл ее спереди, достал плоскую бутылочку. Мишка продезинфицировал пинцет, руки и, прижав голову водителя к спинке, за минуту удалил из кожи головы и лица все осколки стекла, кроме того, что был в глазу. Глубоких порезов больше не было.

  – Из глаза тащить не буду, – заявил Хлынов. – Забинтуем, и езжай к врачу. Проверь-ка, нигде не колет?

  Юноша ощупал лицо.

  – Не колет.

  – Хорошо. Лысый, дай-ка мне сюда бинт и ваты клок.

  Парень недобро взглянул на Михаила, подал, что его просили. И вскоре повязка на глаз была наложена. Йодом Хлынов прижёг ранки и сказал:

  – Все, достаточно. Береги глаз, Нельсон.

  И захлопнул дверцу.

  Кудрявый все ещё стоял у машины. Он был зол.

  – Думаешь, тебе это сойдёт? – бросил он. – И не надейся.

  – Да пошёл ты! – отмахнулся Михаил. – За похищение людей тоже по головке не погладят.

  А через две недели на мотоцикле «Урал» за Хлыновым приехал участковый Вахонин, усталый равнодушный человек. Сообщил, что его с Михаилом вызвали в районное отделение. И они поехали.

  Странно. Выходит, гастролёры всё же заявили в милицию. Однако Михаил не испугался, был уверен, что его положение предпочтительней, чем их собственное.

  Но все пошло не так. В заявлении водителя было сказано, что Хлынов, находясь в состоянии опьянения, без всяких на то причин метнул в проезжавшую мимо машину бутылку с растительным маслом. Чем причинил ему телесное увечье и нанёс существенный материальный ущерб, кроме того, подверг опасности жизнь ещё двух пассажиров – свидетелей происшествия. И Михаила определили в СИЗО.

  Попытки Хлынова добиться объективного расследования дела ни к чему не привели. Следователь Курепко заявил, что Даша Сотникова уехала на Дальний Восток к родственникам, и там её уже опросили. Она дала показания, что с ней ничего не случилось. Новых свидетелей происшествия не нашлось. И никакого третьего пассажира в салоне автомобиля на тот момент не было.

  Ему посоветовали не усугублять свою вину никакими заявлениями. И дали два с половиной года колонии общего режима.

  В колонию Хлынов попал в конце января, под вечер. В дороге он жесточайшим образом простудился, без боли уже не мог ни согнуться, ни повернуться. Но осмотреть его было некому – все медики на дне рождения. Однако порядок есть порядок. Всю партию прибывших осуждённых определили в карантин, подстригли и повели в баню. Это и спасло Михаила.

  В ту пору истопником бани был немец Генрих Кренке. Он отбывал срок за убийство любовника жены. Стукнул его молотком и сообщил об этом в милицию. А когда попал в зону и помылся в мрачной и холодной бане, то попросил начальника лагеря разрешить ему недели полторы поработать в ней, чтобы привести ее в порядок. Получил добро и взялся за дело. Проработал он десять дней.

  Первым на помывку запустили самый лучший отряд. Заходят ребята, осматриваются, замечают: стало светлее. Все отремонтировано, отскоблено. Вдоль всех стен – полки в три яруса, захотел прилечь, погреться – веник под голову и отдыхай, пожалуйста. В бане стало тепло, уютно. Это Кренке заново переложил печь. Для того чтобы она держала тепло, использовал танковые траки. Одним словом, все сделано по-хозяйски.

  Немец тотчас заметил, что Михаил сильно простужен. Он отправил его в парилку, сказал: «Сиди, жди меня». Тот сидит, потеет. Когда Кренке освободился, пришёл с пачкой соды.

  – Ну-ка, парень, ложись на полку, растирать буду. Эта штука из тебя живо всю хворь выгонит. – И все его тело натёр содой. Сказал: – А теперь сиди и терпи, сколько сможешь.

  Мишка высидел часа полтора, смыл всё под душем и вернулся в карантин. Утром встал и не поверил: ничего не болит. Нагнулся, присел – хорошо. Только кожа «горит». Так он тогда и спасся.

  Зинка к нему так ни разу и не выбралась, лишь однажды написала. Попросила у него прощения и сообщила, что к ней вернулся Данилка и, что она – «в положении». Через одиннадцать месяцев Мишкиной отсидки она родила мальчика. Хлынов на неё даже не рассердился за это. «Бог с ней», – махнул он рукой, и совсем перестал думать о ней.

  В зоне Михаил поставил себя достаточно независимо, чем быстро нажил себе и друзей, и врагов. Время от времени блатные пытались подчинить его, но безуспешно. «Хлын», даже если его подкарауливали одного, не паниковал, и дрался изобретательно и ловко. А, выпутавшись из передряги, никого не сдавал.

  Когда пошла вторая половина срока, Хлынову сообщили, что готовят документы на его условно-досрочное освобождение. Он воспрянул духом, стал думать о будущем. Однако это было сказано прилюдно. И блатные, чей авторитет он неоднократно подрывал, отомстили ему. Они втянули его в большую драку. И об УДО пришлось забыть.

  Впереди было ещё более года, но расстаться с мыслями о свободе он уже не смог. Нынешняя во многих отношениях примитивная жизнь стала тяготить его. Нужно было чем-то заняться. И для начала он решил разобраться в нюансах своего уголовного дела. Пришлось взяться за чтение уголовного кодекса.

  В библиотеке колонии недостатка в подобной литературе не было. И Хлынов самостоятельно прошёл «курс правового ликбеза». Однако этим не ограничился, а пошёл дальше. Неожиданно для себя Михаил почувствовал вкус к распутыванию юридических головоломок и коллизий. Пригодятся ли ему когда-нибудь эти навыки или нет, даже не думал. Но своего занятия так и не бросил.

  На свободу он вышел летом. И задумался: ехать ему домой или нет? Но потом вспомнил о матери, об Ольге, о своих врагах и решил ехать. Надо во всем этом разобраться, ну и конечно развестись с Зинкой. А что делать дальше видно будет.

  И Мишка вернулся в Катеринку. К жене даже не зашёл. От матери он узнал, что Зинка вот-вот родит второго, а ее Данила месяца три назад переехал в Канаду.

  – Вот, паскудник! – рассердился Мишка. – Но если Зинаида не сегодня-завтра родит, на кого ж она мальчишку оставит?

  – Ольга ей помогает, Бородина. Каждый день бегает к ней.

  Михаил опешил.

  – Ольга?.. – Почему она?

  – Не знаю. Добрая она...

  – А... у неё... есть кто?

  – Своей семьи нет. Родители в Африке, по контракту работают, она одна живёт. Бухгалтером в нашем хозяйстве работает.

  – Похоже, нам с ней не сойтись – не разминуться. Это всё тётка, курица безмозглая! Голову бы ей оторвал.

  – Миша! Не пугай меня, не дразни судьбу. Учись владеть собой.

  – Ладно, мам. Не беспокойся. Считай, эту дуру я уже вычеркнул из своей жизни, встречу – в упор не увижу.

  – Вот и молодец.

  Через неделю Зинка родила девочку. Хлынов не знал, что и делать. В его семье – второй чужой ребёнок. Родственников у Зинки никаких. Ситуация глупая и сложная.

  В роддом он все-таки поехал. Привёз Зинку домой, натаскал ей воды и ушёл к матери. Утром опять зашёл к жене.

  – Привет. Помощь нужна?

  – Нужна. Миш, побудь с Сонькой хоть часик. Спать хочу, умираю.

  – Ладно. Спи.

  И Зинка уснула. А Хлынов носил на руках ребёнка и думал, думал. Жизнь, словно издевается над ним, вяжет его по рукам и ногам. Семья – и ни своя, и ни чужая. Между ним и Ольгой – одно препятствие за другим: то армия, то тюрьма, то вот теперь эти дети. Они, даже если он бросит Зинаиду, застряли в его судьбе, как занозы. Да и как их сейчас оставишь? Беда, да и только.

  В коридоре послышались шаги. Чья-то рука отклонила занавес, и вошёл крохотный кривоногий мальчик. Он запрокинул головёнку, всю в тонких черных кудряшках и с каким-то ироничным выражением стал изучать Михаила. Следом вошла... Ольга.

  – Ты? – растерялась она.

  – Я... Здравствуй, Оля.

  – Здравствуй, – устало прошептала она.

  Они смотрели друг на друга, он, – покачивая девочку, она, – поглаживая мальчугана, смотрели и молчали. Четыре года – срок не малый. Михаил – возмужал, заматерел, с недельной щетиной на лице. А Ольга вошла в ту пору, когда красота ее стала ещё тоньше и выразительней.

  – Нашлась, наконец, – осевшим голосом произнёс Хлынов.

  – А я... и не пропадала, – возразила Ольга.

  – Вот уж не сказал бы, – отозвался Михаил. – Ведь правильного адреса мне так и не дали. Полгорода Ростова облазил. Кстати, а как твоя свадьба?

  – Свадьба? С кем?

  – Хм. Похоже, только тётя твоя всё объяснить может. Ну да, теперь уж всё равно.

  – Соня, – сказал малыш и показал пальчиком на сестру.

  – Да-да, это Соня. А тебя как зовут?

  – Ася.

  – Ася?

  – Вася, – пояснила Ольга.

  – А, Василёк, значит. Хорошее у тебя имя.

  Заплакала Сонечка. Зинка приподнялась на кровати, попросила:

  – Дай мне её сюда, покормлю. Ой, Вася, и ты пришёл к мамке!

  Михаил подал ей ребёнка, сказал:

  – Зайду ещё.

  И ушёл.

  Чуть позже ушла и Ольга. Гуляя с Васильком, она встретила их бессменную почтальонку Любу Холод, женщину немолодую, приветливую.

  – Здравствуйте, тётя Люба! – поздоровалась Ольга.

  – Здравствуйте, здравствуйте, – улыбнулась почтальон. – Что, Василёк, гуляешь?

  – Галяю, – ответил он.

  – Молодец. А что делает твоя сестрёнка?

  – Паачет.

  – Плачет? Ну, это зря. Ты ей скажи, пусть лучше смеется. Договорились?

  Вася закивал головой.

  – Вот умница.

  Ольга тронула руку почтальона.

  – Тёть Люба, всё хочу спросить вас, вы хоть раз приносили нам письмо от Миши Хлынова?

  – Когда он ещё служил, приносила... два или три, точно не помню. А позже нет. Да ты у Насти спроси, она ведь их и получала. Всё на почту бегала, беспокоилась о тебе.

  – Спасибо. Спрошу.

  Зайдя к тётке, Ольга спросила:

  – Тётя Настя, где Мишкины письма?

  Та смутилась.

  – Да не помню я ни о каких его письмах!

  – Всё вы помните.

  – У меня их нет.

  – Понятно. А насчёт свадьбы, что вы ему наплели?

  Тётя раздражённо ответила:

  – Так я думала, что у вас с Юркой всё сложится. Он такой хороший.

  – Он лентяй и редкостный эгоист. Меня такие не интересуют.

  По лицу тёти, будто крапивой стегнули.

  – А тебя только уголовники интересуют, да? Я как чувствовала, что он плохо кончит. Всё я правильно сделала. Не любит он тебя, а то б не женился на первой встречной. Неудачник!

  – Тётя, а ведь если бы вы не помешали нам встретиться, он бы и в тюрьму не попал и на Зинке бы не женился.

  – Здра-асте! Выходит, тётя во всем виновата. Да если б я не вмешалась...

  Ольга резко прервала её.

  – Хватит! Больше не лезьте в мою жизнь. Никогда.

  Тётя ошеломлённо отшатнулась.

  – Пойдём, Василёк.

  Ольга взяла ребёнка за руку и повела его к себе домой.

  Вскоре Михаил устроился в гараж, технику ремонтировать, и у Зинаиды стал бывать реже. Обычно он приходил под вечер. С Ольгой за две прошедшие недели он больше не виделся. Но у него произошла встреча другого рода, крайне неприятная.

  Было около восемнадцати, когда Хлынов с товарищем по работе, Костей Ладыгиным возвращался домой. Тот был ещё и соседом Зинаиды. Парни шли по дороге и разговаривали. Где-то позади послышался пульсирующий музыкальный шум, затем обозначился ритм, стремительно переходящий в грохот. Ребята сместились на обочину. Машина внезапно снизила скорость и, чуть ли не вплотную приблизившись к ним, пошла рядом с Хлыновым.

  Михаил уже понял, что это за машина, и даже глазом не повёл. А Костя от неожиданности выругался. Музыкальный шквал утих. Знакомый насмешливый голос спросил:

  – Вышел?

  – Как видишь.

  – Не расслабляйся.

  – Ты о себе беспокойся, льготник хренов.

  – Чего это я льготник?

  Хлынов скосил глаза на говорящего, усмехнулся.

  – Твоя причёска за колючкой самая популярная. Хорошо, что ты не сменил ее. Все ж на одну процедуру меньше будет. Да и вы, парни, берите пример с Лысого, постригитесь заранее, хоть пообвыкнитесь.

  – Тебя, я вижу, зона не обломала, – процедил тот сквозь зубы. – Я предвидел это. Ну, готовься...

  – Ты бы Лысый, поостерегся при свидетеле-то угрожать.

  – Мои свидетели твоего не видели. Вот так-то, зэка́ Хлынов, – хохотнул Лысый. – Адью.

  И машина рванулась вперёд.

  – Зачем ты их задирал? – спросил Костя. – Сейчас накидали бы нам.

  – А вот это вряд ли. Да и проверить надо было, чего эта компания стоит. Кажется, я понял их.

  – Ну, и что теперь делать будешь?

  – Известно чего, ждать пакости, – задумчиво ответил Михаил. – У них два варианта: или подстеречь меня или подставить. Я намеренно злил их, чтобы они со мной разбирались. Но Лысый намекнул на зону. Значит, хочет подставу учинить. Вот же крыса!

  – Ты бы предупредил своих, – предложил Костя.

  – Да, придётся. Только вот маму не стоит пугать. Она и так теперь всего боится. Да и я, если что, на месте. А вот Зинке сказать надо. Только что это изменит?

  – Мишка, а ты отнеси ей свою двустволку.

  – Девчонке... ружьё?

  – А что ж ещё?

  – Да, в общем, ты прав, Костя. Тут ничего другого и не придумаешь. Сегодня же отнесу ей. Но ведь эти недоумки могут и дом поджечь или ещё что.

  – Могут. А ты на что? Вот и думай.

  Потянулись длинные тревожные дни. Завершился июль, спокойно прошла первая неделя августа, началась вторая. Все эти дни Хлынов навещал Зинаиду с детьми по два, а то и три раза в сутки. Перед работой и после неё – обязательно. И сидел у них дотемна. Когда уходил, жена запирала дверь на два засова. Да и сосед тоже присматривал за её домом. Беспокойство в душе Михаила мало-помалу улеглось. Он уж решил, что это была пустая угроза, как вдруг всё и случилось. Утром...

  Посёлок потихоньку просыпался, однако коров ещё не выгнали. Мишка спешил к Зинаиде. Он прислушивался к блеянью овец, к хлопанью гусиных крыльев, к позвякиванию вёдер, говору хозяев и улыбался. Односельчане, как обычно, торопились управиться. Ему тоже предстояло кое-что полить в саду, да и на стирку воды наносить. Но такая забота Хлынова не тяготила. Даже напротив: он соскучился по всем этим звукам, по этой простой бесхитростной жизни.

  И вдруг невдалеке грянул ружейный выстрел. И его эхо обдало Михаила тревогой, в груди у него ёкнуло. «Это у Зинаиды», – понял он. И тут же во весь дух бросился к ней. Когда уже подбегал к ее калитке, к нему присоединился Костя, весь всклокоченный, в одних трусах.

  Дверь на веранде была нараспашку. В доме тихо, Сонечка и та молчала. И это пугало больше всего. Хлынов вбежал первым. Он миновал веранду, коридорчик и, откинув занавеску в комнату, чуть не наступил на ногу незнакомца. Тот, прислонившись к холодильнику, сидел на полу. На вид ему около тридцати. Бледный, узколицый, в сдвинутом набок парике с неживыми седыми локонами. Из правого бока парня сквозь утопленные в нём пальцы рук обильно сочилась кровь. Его малиновая рубашка со вспученными чешуйками у раны напоминала мелкую тёрку. Рядом с незнакомцем валялся пистолет с глушителем и нож... Михаила.

  У дверного проёма в спальню, сжавшись в калачик, лежала Зинаида. Михаил шагнул к ней. Осторожно приподнял ее. Ночная рубашка под ней уже напиталась кровью и липла к половицам.

  – Зина! Я пришёл. Ты слышишь меня?

  – Д-а-а, – простонала она.

  – Ты не бойся. Я сейчас тебя перевяжу, и всё будет хорошо.

  Теряя последние силы, Зинаида прошептала:

  – Подушку сними... задохнётся...

  Хлынов не сразу понял её просьбу, но потом услышал приглушенный плач Сонечки и воскликнул:

  – Костя, найди ребёнка!

  Ладыгин проворно прошёл к её кроватке. И, отбросив, лежавшую сверху подушку, взял девочку на руки. Её громкий плач известил, что с нею всё в порядке. Она лежала на боку и подушка не навредила ей, а уберегла от ружейного грохота. Костя тотчас вынес девочку на улицу.

  Зинаида внезапно напряглась и торопливо проговорила:

  – Миша, не бросай детей, умоляю.

  И тут же обмякла. Хлынов поискал у неё пульс и, не найдя его, растерянно оглянулся на вход. В дверях с широко раскрытыми глазами стояла Валентина, жена Кости. Она чисто механически, как это делала уже не раз, ловя первые шажки и словечки Васи, взяла с холодильника видеокамеру и включила её.

  Михаил глубоко вздохнул и бережно опустил тело Зинаиды на пол. Тяжело поднялся и подошёл к незнакомцу. Задыхаясь от ненависти, спросил его:

  – Ты кто? У неё же двое! на руках... Младшей – месяц от роду. Тебя самого-то разве не мама родила?

  Неизвестный с явным усилием ответил:

  – Я не знал, что у неё дети. Заказчик не сказал мне.

  – А в чем её вина? Что она могла ему сделать?

  – Она – ничего. Но её мужик унизил его. А тот таких вещей не прощает.

  – Я и есть тот самый мужик, но-о... постой-постой, уж не Лысый ли подослал тебя?

  Незнакомец только криво улыбнулся. И Мишка совершенно утвердился в этой мысли. И ещё понял, убийца наверняка умрёт. И если о Лысом им сейчас не будет сказано ни слова, тот опять останется безнаказанным. Надо менять тактику.

  – Ну, теперь всё ясно, – сказал Хлынов. – Лысый в одно время свою вину на меня свалил, теперь расплаты боится. У нас был разговор с ним. Видит, не простил я. Ну что ж, говорит, готовься. А я ему: «Уже готов. И ружьецо на кабана заряжено». Тогда он мне: «Не промахнись», и уехал.

  – Вот сука! – изумился раненый. – И не предупредил. Я ему чистое дело сдал, со всем раскладом, а он... Ну и гнус! Подставил-таки по полной.

   – Значит, работой поменялись, – сообразил Михаил. – Теперь он сухим выйдет, и с деньгами, а твоё дело... табак. Да, может, на твой заказ он вообще начхал. Твоими руками сделал, что задумал, а сам чист перед законом.

  – Тоже мне ангела нашёл! – скривился незнакомец. – Да на нём уже три «мокрухи» висит. Как же, станет он от денег отказываться. Да и алиби у него что надо. Он – там, я – здесь. Жаль вот, я сплоховал. Пожалел заразу. Захожу, а она ребёнка кормит. Говорю, положи в люльку – жив будет. Положила... а вышла с ружьём. Я – в неё, а она – в меня ... дуплетом. Весь бок разворотила, гадина. Ну, Шмель... удружил...

  – Почему Шмель?

  – Шмелев потому что, Севка. Не слыхал, разве? А врагов надо знать. Он в твоём районе – крутой авторитет.

  – Слушай, но почему её, а не меня?

  – Ты ему поперёк встал. И он, пока тебя не сломает, не успокоится. Ему это в кайф. Его заказ: подвести тебя под сто пятую. Чтобы ты всю жизнь его помнил.

  Михаил скрипнул зубами.

  – Я эту сволочь, если и захочу, не забуду.

  Незнакомец застонал.

  – А-ах... Да. Шмель ещё та сволота. Подставлять он мастер. Рассказывал, как своих повязал... С Кудряшом машину... какого-то боса подорвали. Тот с сестрой ехал. – Сразу два трупа. А сына его, сдохнуть можно, вроде как охранять стали. Вот у них и машина с водителем. А когда четвёртый в его команде нарисовался, школьницу подобрали по дороге, поиздевались над ней, ну и закопали... потом.

  – Зачем убивать-то было?

  – Шмеля задумка! Теперь из-под него никто не выскользнет.

  – Ты думаешь, после всего этого он не сядет?

  – И не мечтай. Скорей тебя закроют, чем его.

  – А мой нож, откуда он у тебя?

  – Шмель у твоей мамаши купил... самолично. Развёл её, как последнюю дуру. А знатная была бы улика. Думал, ножом обойдусь – не вышло.

  Вошёл Костя Ладыгин и сказал:

  – Там, на задах наши мужика задержали на Ниве, пассажира ждал. Говорит, с Узловой. Услышал выстрел – домой наладился. Хорошо, аккумулятор – дохлый. Двигатель не завёлся.

  Хлынов спросил незнакомца:

  – Напарник?

  Тот пренебрежительно сморщился.

  – Да это так, извозчик. Собирался с ним до Узловой доехать – а там на поезд.

  И тут убийца продолжительно застонал и согнулся. Валентина, повинуясь жесту Михаила, переместилась с видеокамерой к нему и присела на корточки. Пересилив боль, незнакомец поднял голову. Его затуманенные глаза постепенно округлились и наполнились бешенством.

  – Ты... зачем это... снимаешь? – просипел он.

  – Чтобы маме твоей показать, – ответила Валентина. – Пусть знает, какую сволочь она вырастила.

  – Мама здесь ни при чём, это все отчим... У-у, суки! – взвыл он. – Пошли все вон! Всё... Ничего больше не скажу.

  – Валя, сними всё крупным планом и выключай, – решил Михаил. – Сказанного им и так достаточно.

  Соседка ещё раз засняла Зинаиду и орудия убийства: пистолет, нож, ружьё и выключила видеокамеру.

  – Куда её, – спросила Валентина, – следователю отдадим?

  Хлынов с тревогой взглянул на Ладыгину и отрицательно качнул головой.

  – Костя, побудь здесь, – сказал он.

   Тронул соседку за плечо, и они вышли за порог.

  – Валентина, если исповедь этого ублюдка потеряется, Лысый опять уйдет от расплаты.

  – А наши показания?

  – Прошлый раз меня никто и слушать не захотел, даже адвокат. Так что сделай для меня три копии, пожалуйста, на диски. И никому об этом ни слова, договорились?

  – Угу, – кивнула она.

  – И в район позвони, вызови милицию и «скорую», – добавил он. – Я не хочу им звонить.

  – Ладно.

  Когда Хлынов вернулся в комнату, незнакомец потребовал:

  – Меня... перевязать надо.

  На что Михаил ответил:

  – Ты поднял руку на Мать, на кормящую Мать. Так что на сочувствие теперь даже не надейся. В этом посёлке для тебя не будет ни фельдшера, ни санитарки, ни ветеринара. Уж я прослежу за этим.