Текст книги "Шоколадная медаль"

Автор книги: Валерий Цапков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Олегов усмехнулся, вспомнив лейтенанта-тыловика в Хайратоне. Зубов достал из кармана широкий блокнот.

– Пиши здесь: ''Старший лейтенант Олегов взял в колонне 142 во временное пользование двенадцать мешков муки, обязуюсь вернуть до 15 июля.'' Ставь подпись.

– Отец, только мука.

Зубов показал пальцем в листок бумаги, затем черной китайской авторучкой с золотыми разводами переправил 10 на 12 , остальное зачеркнул и вопросительно посмотрел на старика. Тот, ни на кого не глядя, еле заметно кивнул головой. Зубов, сидевший на корточках перед стариком, встал, листок сложил и сунул в карман, потер руки и повеселевшим голосом скомандовал:

– Тарасюк, ты сломался, отстанешь с зампотехом, – затем обернулся к солдатам с автоматами, – камни с дороги убрать! – после этого, для всех, зычно, – Заводи!!!

ГЛАВА 6 .

...Смяв лежащий перед ним клочок бумаги , Олегов взмахнул было рукой, намериваясь бросить его в урну, но передумал, достал из кармана зажигалку и, осторожно держа бумажку за уголок, сжег ее в узком язычке горящего газа. Посидев немного, он снова вырвал из лежащей на столе тетради листок и опять принялся исписывать его рядами и колонками цифр.

Итак, сто тысяч афганей...

270 чеков в месяц–это 4500 афганей, да и то при хорошем курсе. Значит, почти двадцать месяцев надо служить только на отдачу долга, ничего не тратя на себя, а осталось служить всего шеснадцать...

Олегов откинулся на спинку складного деревянного кресла и задумался. Он вспомнил, как после колонны, рассчитавшись со своим грузом, он пытался проверить, не блефует ли Зубов, утверждая, что те двенадцать мешков не лишние.

– Задолжал двенадцать мешков, машину в полку по ошибке разгрузил. Обещал вернуть, – ответил угрюмый неразговорчивый прапорщик на дивизионном продовольственном складе.

– А накладные покажешь? – спросил тогда Олегов

– А ты кто такой?! – рассвирепел вдруг прапорщик, – что, раз начальник склада, значит обязательно вор?! Я вас, товарищ старший лейтенант, сейчас к оперативному дежурному отведу, или в особый отдел, кто вы такой, чтобы лезть в секретные документы?..

Олегов вздохнул и снова склонился над листком.

... 30 пачек сигарет ''Ростов'' по 16 – это выйдет 480.

6 банок сгущенки по 20 афганей– это будет 120.

Итого в месяц – 600 . В год почти 7 тысяч. Но Зубов требует сейчас...

Передохнув минуту, Олегов опять углубился в подсчеты. Колонка цифр понемногу росла.

Куртка – 300.

Радиоприемник – 1000.

Под этой строчкой Олегов подвел черту, собрался было подсчитать сумму, но с видом решившегося на что-то человека, ниже черты написал:

Домкрат – 14 000.

Патруль – ...

Он снова высек пламя из зажигалки и поджег листок. Осторожно удерживая его, он дождался, пока огонь не охватит весь лист, после чего уронил его. До бетонного пола канцелярии роты долетел лишь крохотный клочок. Олегов встал и растер подошвой ботинка золу по шершавому не шлифованному бетону.

ГЛАВА 7.

...Посещая публичный дом, Сима чувствовал себя человеком европейской культуры. Доходы ему позволяли бывать лишь в заведении, где за сеанс брали не более 200 афганей, размещалось оно в старом двухэтажном доме в районе крепости Бала– Хиссар, где начиналась старая джелалабадская дорога. Персонал там был случайный, Симу огорчало однообразие поз, но женщин можно было понять: на них давило общественное мнение. Ранг заведения был таков, что вся клиентура обслуживалась в одном, общем зале.

Сима, имевший широкий кругозор благодаря тому, что в порнографических журналах с цветными фотографиями и пояснениями на шести языках он мог разобрать текст на английском языке, остро ощущал превосходство и страдал от того, что этого не замечали и не ценили окружающие.

Оптимисты в Кабуле изучали русский язык, реалисты – автомат Калашникова, Сима же изучал английский. Легче всего ему давался лексикон из порножурналов. Хотя многие слова отсутствовали в словарях, по картинкам он почти безошибочно догадывался об их значении.

Денег на женитьбу у него не было, он был сирота, хотя некоторую помощь иногда оказывал дальний родственник по отцу, в чьей переплетной мастерской он подрабатывал. Несмотря на то, что советская власть, пришедшая с севера, и непрекращающаяся война и сбили цены на невест, о настоящей свадьбе с перебрасыванием шитой золотом сандалии через верблюдов с подарками лучше было и не думать. Был еще шанс найти жену с европейскими понятиями о браке, желательно без жадных родственников, но для этого надо было войти в круги, близкие к партийно-государственному аппарату, а для начала – вступить в НДПА. Но Симу отпугивал их язык, многих слов он не понимал, не находя им точного эквивалента ни в родном фарси-кабули, ни в английском языках. Когда Сима слышал разговор партийцев, у него было ощущение, что истинный смысл спрятан глубоко в подтексте, что их объединяет какая-то постоянно подразумеваемая тайна, и, разговаривая вроде об обычных вещах, они имели ввиду нечто более важное.

Не было у него также влиятельных родственников или знакомых, чтобы поехать в СССР.

– Я комбригу справку предоставил, что у меня советская жена, образованная, ей нужно много времени уделять, – хвастался в шашлычной на Шестой улице знакомый солдат царандоя ( милиции) , – так тот мне дает три выходных в неделю, на Панджшер не послал, когда все туда на операцию поехали, в Союз за товаром каждый год ездить буду, выучу русский и с комбригом переводчиком ездить буду, и калым не платил...

Итак, нужны были деньги. Подмастерьем в переплетной мастерской много не заработаешь, к тому же война распугала возможных клиентов, способных платить большие деньги за ручную работу, да и сама работа не вызывала восторга у Симы. Конечно, золоченые страницы редких старинных книг, тонкие, как паутинка, линии букв, кожаные переплеты с тиснениями и сотни крохотных , тщательно выписанных рисунков сами по себе задерживали его внимание, но благоговения, как у хозяина, тщедушного старичка в огромных очках, у Симы не было.

Ожидая хороших заказов, хозяин вел торговлю подержанными книгами, тоже, кстати, не бойкую. То, что Сима видел в комнатке, заставленной до потолка стеллажами с книгами, его завораживало. Он никогда не видел моря, но груды книг на европейских языках, изданные миллионными тиражами, с красноречиво говорящими о содержании обложками, напоминали ему брызги бушующего моря, успевшие залететь в затерянный в горах Кабул до апрельской революции, и понемногу высыхающие на обезвоженной после ухода воды почве.

Перебирая и пытаясь читать эти небольшие, карманного размера книжки, отпечатанные на тонкой бумаге, у него родилось решение.

'' – Руки держите подальше от тела, медленно поворачивайтесь кругом! -Вышибала повернулся и увидел торчащий из двери напротив ствол пистолета с глушителем.''

Так начинался боевик ''Тайный агент в Яванском море''. Симу с первой фразы захватила схватка агента ЦРУ по кличке ''Свингер'' и объединенных сил разведок ГДР, СССР, китайских и индонезийских коммунистов. Арестовавшего его агента ГДР "Свингер" уничтожил бомбой, вмонтированной в зажигалку, спас английского кибернетика, находившегося в плену у китайских коммунистов, ликвидировав их бомбой, наскоро сделанной из взрывчатки, нитями вплетенной в его рубашку. Перехитрив блондинку славянской наружности, пытавшуюся его соблазнить, победив туземцев-людоедов на крошечном островке, и, наконец, отстреливаясь во дворце одного из султанов от парашютистов-коммунистов, он на прощание вместе с поцелуем от дочери султана получил утерянную запасную микросхему для компьютера затонувшей на дне залива экспериментальной модели подводной лодки ''Трайдент''.

За сутки, спотыкаясь о незнакомые слова, что-то угадывая, а что-то выдумывая, он проглотил книгу. Решимость овладела им. Он снова открыл книгу на одной из глав, где описывалось, как "Свингер" решает проблему установления скрытого контакта с резидентом ЦРУ в американском посольстве в Джакарте, не зная ни имен, ни паролей, ни телефонов.

Звонить Сима решил с почтампта .

– Алло, это посольство США? Я хотел бы поговорить с атташе по культуре.

– Минуту, соединяем.

– Слушаю вас.

– Меня зовут Сима Хасанзаде, я начинающий бизнесмен. Но для настоящего дела мне нужны деньги...

– Если вы о кредите, то...

– Нет, нет! Я деньги сам заработаю! Мне не хватает знаний, не могли бы вы порекомендовать что-либо почитать?

На другом конце трубки озадаченно помолчали, но ненадолго.

– Пожалуй, мы сможем вам помочь. Где мы встретимся и когда?

– Давайте в Советском районе, у маркета.

В трубке опять замолчали.

– Где?!

– Видите ли, встреча европейца и афганца там пройдет наиболее незамеченной.

– Гм... Вы правы. Когда же?

– Может, через час?

– Нас устроит. Как вас узнать?

– Я оденусь попроще, – Сима слегка смутился, он намеривался одеть свой лучший, он же единственный , европейский пиджак, – в руке у меня будет пластиковый бидон для воды.

До госпиталя он доехал в битком забитом людьми автобусе компании ''Миллибус'', где и вышел. На стене висел огромных размеров щит, на котором было изображено, как Бабрак Кармаль участливо кладет руку на грудь раненному, лежащему под капельницей, а тот преданно смотрит в глаза вождю. Дальше Сима пошел пешком.

Он прошел мимо рекламных щитов на перекрестке, расхваливающих безопасные на любых дорогах шины ''Иокагама'' и трактора ''Союзмашэкспорта'', мимо ресторана, на котором по-русски и на фарси было написано ''Дружба'', и не успев дойти до книжного магазина рядом с редакцией газеты ''Кабул нью таймс'', как вдруг рядом с ним притормозила светлая ''Волга'', из нее вышел высокий улыбчивый мужчина и спросил:

– Вы Сима Хасанзаде?

Встречу Сима представлял немного по– другому, озадачила его и машина советской марки, он молча, изумленно глядел на незнакомца, и, наконец, выдавил:

– Йэс, сэр...

– Я привез вам книгу. Но это библиотечный экземпляр. Прошу вас, распишитесь здесь, и здесь, и оставьте нам свой адрес.

Ошеломленный стремительным напором, Сима нацарапал свою подпись на каком-то листочке и продиктовал адрес своей комнатки, которую он снимал на втором этаже небольшой улочки в индусском квартале.

Не прошло и трех минут, как Сима уже стоял один у дороги, сжимая в руках увесистый том в твердой обложке.

Вечером Сима с трепетом рассматривал книгу, изучая штампы и различные пометки, выискивая, а вдруг в книге уже содержится зашифрованный для него приказ.

На титульном листе стоял лиловый штамп, заявлявший, что книга является собственностью Кэмполино Хай Скул города Морага, штат Калифорния, а круглая печать ниже гласила, что книга передана американским корпусом мира в библиотеку американского посольства в Кабуле. Особый трепет у Симы вызвал библиотечный формуляр на внутренней стороне обложки, где были записаны имена прежних читателей книги.

Пат Джонсон, Сэм Вортенбергер, Глория Дэйр, Бренда Аточи, Ваши Аллах Ариан... Сима взял шариковую ручку и с наслаждением вписал в свободную строчку свое имя, а в графе ''кондишин'' написал ''гуд''. Вписав себя, он почувствовал себя счастливым, как бы приближенным к аристократическому клубу читателей книги ''Женерал курс оффис''. Потом к этому чувству приплелась какая-то ревность к некому Вали Ариану, первым прочитавшим эту книгу в Кабуле, но все смыло, заслонило его воображение, представившее перед ним Глорию Дэйр. Он стал фантазировать, о чем бы они говорили, если бы она вдруг зашла сейчас в эту комнату, и чем бы они занялись потом...

Увы, тайного знака в книге не было. Оставалось одно: ожидать, как в книге, что атташе по культуре за завтраком расскажет другим сотрудникам посольства о необычной встрече, и тот, кто связан с ЦРУ, заинтересуется им, Симой и завербует его.

ГЛАВА 8

К очередной творческой находке командира полка замполит четвертой парашютно-десантной роты старший лейтенант Найденов испытывал противоречивые чувства. В должность командира полка подполковник Озерский вступил два месяца назад, по-тихому.

– Троянский конь. Шизофреник, – угрюмо охарактеризовал Озерского один из его заместителей подполковник предпенсионного возраста, глубоко разбирающийся в людях.

Лишь к концу первой недели Озерский стал делать какие-либо замечания.

– У вас, товарищ майор, пыльные ботинки.

Требования к ботинкам плавно нарастали: патруль по части задерживал солдат с грязными ботинками, рота не могла зайти в столовую, если в строю был хотя бы один солдат с нечищеной обувью. За неделю, решив проблему ботинок, он взялся за отдание чести. Скрытым наблюдением и последующим наказанием, нестрогим, но неизбежным, он довел полк до того, что честь стали отдавать не только прапорщики, но и, что было вообще невероятным, сержанты сверхсрочной службы, служившие писарями в штабе.

Через месяц Озерский взялся за дисциплину. До него в полку шел схоластический спор между замполитом полка и начальником штаба: в чем причина нарушений воинской дисциплины – в отсутствии уставного порядка и плохой службе наряда, как утверждал замполит, подполковник Джафаров, или в плохой политико-воспитательной работе, как настаивал подполковник Мальцев.

Перманентные драки среди солдат и воровство имущества на продажу до сих пор представлялось неразрешимой проблемой. Озерский решил ее с помощью колючей проволоки. Он стал перекраивать территорию полка, с двух сторон окруженную китайским и французским посольствами, а с двух других правительственной резиденцией. Была поставлена еще одна сетка, отгораживающая полк от расположения бригады национальной гвардии – контакты по перепродаже афганским солдатам военного имущества и товаров из военторга резко затруднились.

Была огорожена колючей проволокой и территория вокруг сортира, ночью это традиционное место для драк стало освещаться мощными прожекторами. Взято было ''под колпак'' и другое место , где солдаты могли бесконтрольно общаться между собой, и, следовательно, налаживать ''неуставные взаимоотношения'' – площадка за столовой, где после приема пищи мыли котелки теплой водой, которая текла из ''полариса'', инженерного сооружения, сваренного из труб и бочек. ''Ответственные'' и ''контролирующие'' офицеры, каждый со своим подразделением, слонялись в толпе солдат, посматривая за тем, чтобы каждый сам мыл свой котелок.

Однако ''неуставщина'' не умирала, все межличностные контакты под контроль офицеров поставить не удавалось, сильный по-прежнему давил слабого. Одно время в полку была популярна шутка, когда к офицеру подходил забитый солдат-первогодок и обращался:

– Товарищ капитан, дайте сигаретку!

Получив сигарету или отказ, солдат отходил, чтобы через несколько минут подойти снова:

– Товарищ капитан, дайте сигаретку!

– Кто тебя послал?! – приходил в бешенство офицер.

– Никто, я сам захотел,– виновато опускал глаза солдат и отходил в сторону, чтобы еще через несколько минут, повинуясь тому, чья власть сильнее власти закона, снова подойти:

– Товарищ капитан...

Самым оживленным местом после обеда был военторг, маленький щитовой домик. Толпа солдат осаждала вход, особенно после получки, очереди не было, каждый норовил протолкнуться вперед соседа. Чтобы внести в этот хаос организованность и упорядочить броуновское послеобеденное движение, Озерский перенес место дежурного по части на дорогу в центре полка, рядом с военторгом. Связисты удлинили провода, стол дежурного по части с двумя телефонами, внутренней связи в полку и ЗАС для связи со штабом дивизии, стоял теперь на дороге под невысокой, но очень густой сосной, которую некоторые называли ливанским кедром.

С точки зрения интересов службы это гениально, – мрачно подумал Найденов об этой рационализации Озерского, – но с точки зрения, что мне здесь торчать до самой смены...

Густые ветви защищали от прямых лучей солнца, однако полуденная жара доставала и в тени через горячий пыльный воздух, которым приходилось дышать. Найденов расслабленно сидел на стуле и невнимательно смотрел, как в метрах двадцати сверхсрочник из оркестра, присев у журчащего арыка, пытается ловить гуппи, в Союзе – аквариумную рыбку, здесь -привычного обитателя мелких речек и арыков.

За спиной скрипнули тормоза, мягко притормозила машина, Найденов обернулся. Из белого ''лендровера'' вышли два подполковника в темно-зеленой униформе советских военных советников и полковник афганской армии и направились к военторгу.

Без особого восторга солдаты пропустили офицеров, уверенно зашедших внутрь, невзирая на прилепленный клейкой лентой листок бумаги с надписью:'' Советников не обслуживаем''. Советники эти служили при штабе бригады национальной гвардии, оттуда же был афганский полковник. Найденов знал, что это зампотех бригады, однажды он пил с ним вместе чай в одной компании. Познакомил их Славик из шестой роты, прославившийся тем, что на боевых действиях, получив пулю в ногу, вместо того, чтобы стонать от боли, издал по портативной радиостанции вопль:'' Ура! Полтора оклада получу!'' Славик был контактным парнем, быстро завел себе дружеские связи в штабе национальных гвардейцев, и, как-то вечером, пригласил сходить на чай к ''рафикам''...

...Беседа не вязалась, смотрели телевизор, показывали какой-то индусский праздник. Найденову запомнился лишь красивый небрежный жест афганских офицеров, когда они выплескивали из стакана остатки недопитого чая с крупными темно-вишневыми чаинками прямо под ноги, на ковер. Запомнилась и забавная сценка: пришел начальник особого отдела бригады и отдал Славе две магнитофонные кассеты:

– Не понимаю...

Слова эти относились к записям, контрразведчик для расширения культурного кругозора попытался разобраться, что такое ''советские блатные песни''. Славик же был крупным специалистом – имел двенадцать кассет по полтора часа каждая.

– Блатные – это песни бандитов? – недоуменно спросил тогда особист, но почему тогда вы их так любите?

Славик засмеялся, затем опечалился, вспомнив, что пора искать способ переправить коллекцию в Союз, каждую кассету на границе таможенники прослушивали, а самодеятельность безжалостно изымали...

Вспомнив эту сценку, Найденов улыбнулся...

...Отоварились советники быстро, брали они обычно ящиками, не мелочась. Стоило им выйти, как в не успевшую захлопнуться дверь попытались протолкнуться сразу несколько человек, но их напор был отражен продавцом Лешей, бородатым мужиком, похожим на медведя. Женщин на территории части не было, когда только построили военторг, командир полка, рассудив, что ''нет женщин – нет и ''аморалки'', истребовал продавца мужчину.

Найденов решил вмешаться, упорядочить толпу у дверей.

– А ну, разойдись! – растолкав солдат, он протиснулся к двери и, напустив на себя строгий вид, настоятельно произнес:

– Вы что, никогда не видели в программе ''Время'' очередь безработных на бирже труда в Америке? Стоят люди, не толкаются, хотя такие же голодные, как вы.

Солдаты заулыбались, но Найденову стало неловко, он почувствовал, что шутка не удалась, улыбки, в лучшем случае, результат вежливости, а в худшем – из страха, что придравшись к чему-нибудь, офицер вышвырнет из очереди. Он вспомнил услышанный где-то тезис, что юмор у офицеров оттого плоский, что в условиях, где подчиненные из чувства самосохранения подхалимски хихикают от самой бездарной шутки, способность острить не развивается, а наоборот, глохнет.

Неожиданно Найденов заметил солдата своей роты, Борю Загорного, невероятно худого парня, который тоже стоял в толпе, но старался спрятаться за чьей-то спиной. Вспомнив, что час назад Боря уже что-то покупал, он решил сделать вид, что не заметил его, а потом отловить на выходе из магазина.

Снова усевшись за стол дежурного под ливанским кедром, Найденов озабоченно оглядел площадку вокруг магазина – она была замусорена бумажками от югославских конфет и печенья, жестянками от греческих и голландских напитков.

– Верный разведпризнак, что разведывательная рота на боевых,– сказал он задумчиво и кивнул на захламленную территорию вокруг магазина, закрепленную за ротой, находящейся в это в районе Пагмана. Слова эти адресовались капитану Кириллову, полковому переводчику, который в ответ молча лениво кивнул, поудобнее устраиваясь на соседнем стуле, и аккуратно оторвал язычок от жестянки с освежающим напитком ''Си-Си'' голландского производства. Язычок отделился, издав мягкий щелчок, отверстие банки задымилось углекислотой.

– Боря, ты ли это? Ну-ка, иди сюда! – крикнул Найденов подчеркнуто радостно, как будто встретил лучшего друга, увидев, как Загорный, выйдя из магазина, пытается скрыться за углом. Услыхав голос своего замполита роты, Боря с обреченным видом побрел к столу дежурного по полку. Он шел ссутулившись, прижимая к животу спрятанные под формой покупки.

– Выкладывай...

Расстегнув пуговицы, Боря с несчастным видом стал выкладывать на стол пакетики с карамельками югославского производства, начиненными вишневым джемом, две банки сгущенного молока и пачку австрийского печенья, необычайно легкого, моментально тающего во рту.

– Что, я не имею права купить? – уныло спросил Нагорный.

– Конечно имеешь. Можешь даже съесть.

– Я не хочу здесь. Хочу в роте...

– Ну хоть одну конфетку ты можешь съесть при мне?! – зло спросил Найденов, чувствуя, что приходит в бешенство, хотя на несчастного Борю сердиться было нечего. Тот понуро стоял, опустив голову, не решаясь распечатать хотя бы один пакет, чтобы достать конфету.

– Что ты уже сегодня купил?

– Тоже самое...– еле слышно пробормотал Загорный

– Кто дал деньги?

Борис молчал, тяжело вздыхая, искоса бросая взглядом легкий укор Найденову.

– Сколько у тебя осталось твоих денег с получки?

– Полтора чека.

– Давай сюда.

Повеселев, Боря достал из кармана потрепанный блокнот и выудил из тайника за обложкой чек ВПТ и еще несколько бумажек–мелочь. Найденов тоже достал из кармана блокнот, раскрыл его на странице, где под заголовком ''Кабул кредит банк'' в столбик были переписаны фамилии личного состава роты. Найдя фамилию Загорный, он в графу ''наличные'' вписал–1,5. Графа ''шмотки'' у Бори была пуста.

– Значит так, захочешь поесть, берешь у меня деньги, показываешь, что купил, а потом ешь, желательно при свидетелях из твоего призыва. А теперь ступай, неси это хозяину..

Кирилов , молча созерцавший эту сцену, с интересом заглянул в блокнотик Найденова

– Это что, декларация о доходах?

– Вроде того. Мы ведь на подводной лодке, перевод из дома не шлют. Дембеля отчитываются о доходах, молодые – о расходах.

– Так ведь незаконно?!

– Зато справедливо.

– Ты настоящий коммунист!

– А ты нет?

– Беспартийный...

– Редкий здесь случай, – задумчиво сказал Найденов, глядя вслед направляющемуся к офицерскому модулю Кириллову.

Это был действительно редкий случай, в Афганистан беспартийных, как правило не посылали, это была война для коммунистов.

Г Л А В А 9.

– Будешь, Тарасов ,служить в дисбате,–такими словами оглушил капитан Зубов Тарасова через день после возвращения из колонны. Тарасов сначала обомлел – неужто Зуб в самом деле прокурору стуканул? Но потом успокоился, узнав, что в понятие ''дисбат '' Зубов вложил всего лишь отстранение от машины и перевод во второй батальон этого же полка на должность простого стрелка. Второй батальон занимался в основном караульной службой, а для привыкших к самостоятельности водителей служба на постах, да еще через день, воспринималась, как ''дисбат''. Зубов опасался, что происшествие на дороге вскроется, и предпочитал, чтобы к этому неприятному моменту Тарасов числился в другой роте.

Друзья посмеялись над неудачей Тарасова, он же бодрился:

– Ничего, старикам везде у нас дорога, старикам везде у нас почет...

Служба четвертой роты оказалась не такой уж тягостной, как он себе представлял ранее. Почета ему не оказали, но уважение было. Новый призыв–это само собой, а дембелям, среди которых держали ''фишку'' сержант Андрианов и механик-водитель отделения Куцый, он пришелся по душе тем, что так умело рассказывал дорожные приключения, что и слушать было интересно, и их авторитет не умаляло. То, что его приняли за своего, Тарасов понял, когда за ним закрепили ''духа''.

– Бери себе, Славик, Борю. Все должно быть организованно. Передавай ему славные боевые традиции, – веско сказал высокий , слегка толстоватый Куцый, и, обернувшись к Нагорному, с сожалением и даже с некоторым сочувствием сказал, – а ведь ты, Боря, никогда человеком, то есть дембелем не станешь. Не способный ты.

– Ну почему же, – возразил тогда Андрианов и обосновал, – еще великий Гегель сказал, что путь к свободе лежит через рабство. Только тот, кто познал состояние раба, может стать свободным , со временем конечно, а в качестве раба Боря справляется неплохо.

Сержант Андрианов, заместитель командира первого взвода, был крупным теоретиком. Кое-что ему досталось от отца-майора, замполита авиационной части в Подмосковье, кое-чего набрался сам. Борю ему под чужое влияние отдавать не хотелось. Мать у Андрианова тяжело болела, давление часто повышалось, отец и написал, мол, от давления очень помогают японские магнитные браслеты, которые, как он слышал, свободно продаются в Кабуле, так не мог бы ты, сынок, купить... ''Свободно продаются'' – Андрианов зло усмехнулся, прочитав это. За желанным для матери подарком стояли три проблемы: где взять афгани, как купить в городе браслет, как переправить через границу в Союз. Все три этапа были связаны с нарушением законов. В решении первой проблемы и намеривался он использовать Борю, самому '' делать афошки'' он считал неразумным перед дембелем. Ничего, подумал он, сработаем через Яшу Гирина, он комсомольский секретарь, поэтому вне подозрений.

Однако, была у Тарасова черта, которая не понравилась Андрианову, как замкомвзводу, непосредственно отвечающему за внутренний порядок в расположении взвода: если на пути Тарасова стояла табуретка, то он не обходил ее, как все, а ударом ноги отбрасывал . Андрианов слегка злился, но немного и завидовал той естественности и идущей от души непринужденности, с какой Славик Тарасов пинал ботинком табуретку.

Да, жить-служить в четвертой роте можно было, но что очень огорчило Тарасова, так это то, что в той же четвертой роте служил старший лейтенант Олегов, бывший у него старшим машины в тот злополучный день. Неприятной была их первая беседа. Несколько дней Олегов не подходил к Тарасову, но в очередном карауле, когда Славик стоял на посту в автопарке, уныло наблюдая, как рота материального обеспечения собирается в очередной рейс, тот появился перед ним, проверяя посты.

– Товарищ старший лейтенант, за время несения службы на посту происшествий не случилось! Часовой третьего поста рядовой Тарасов...

Олегов кивнул головой, отослал разводящего, вместе с которым ходил по постам проверять колючую проволоку, и сразу в лоб спросил:

– Ты знаешь, во сколько мне обошлась та колонна по твоей милости?

Не моргнув глазом, Тарасов ответил:

– Вы были старший машины, должны были следить за соблюдением мною правил дорожного движения и не допускать превышения скорости. А как вы могли следить , если вы, извиняюсь за подробность были пьяны. Надышавшись исходящих от вас винных паров, я и потерял на минуту сознание, что и послужило причиной дорожно-транспортного происшествия.

Олегов дернулся, как бы замахиваясь для удара, но взял себя в руки:

– Ты, падла, еще запомнишь эту беседу!

– Товарищ старший лейтенант, ну зачем же так , давайте по-хорошему, миролюбиво сказал Тарасов, – я ж понимаю, что давить людей в Кабуле больших денег стоит, но сами посудите, какие у меня сейчас возможности – гнию на постах. Кстати, а сколько вам обошлось?

– Еще и не обошлось. Если не рассчитаюсь – может вскрыться. А вообще-то, двадцать тысяч чеков, или сто тысяч афошек.

Сумма произвела впечатление на Тарасова, он замолк. Рядом проехал БТР, обдав их пылью и вонью. Разводящий, осмотрев забор вокруг парка, шел к ним.

– Товарищ старший лейтенант, – скороговоркой , чтобы успеть до подхода разводящего, проговорил Тарасов, – по мере сил и возможностей, я постараюсь, но и вы помогите, в караул меньше ставьте...

...Служба в ночных патрулях была попроще и повеселее, чем в карауле. Лязгая гусеницами, боевая машина мчалась по улицам ночного города, испуганно колыхались занавески на окнах, сжатый в руках автомат рождал чувство уверенности, нежный ночной воздух остывал лишь к утру, перекресток, на котором до утра должен стоять ночной пост, приятно пах дынями от близлежащих лавок зеленщиков.

Лучшее время суток и года в Кабуле – летняя ночь. Так размышлял Тарасов, ожидая, когда начальника патруля, техника соседней роты, прапорщика Матулявичуса, начнет клонить ко сну.

– Товарищ прапорщик, что мы все стоим, давайте по маршруту проедемся.

Матулявичус смачно зевнул и задумался: ехать или не ехать. Спать ему было нельзя, в любую минуту мог появиться БТР коменданта зоны с проверкой. Но спать хотелось, на часах два ночи, а комендантский час до пяти.

– А что, и проедем...

– Можно я в командирскую башню сяду?

– Садись, – охотно согласился Матулявичус, – а я тогда внутри пристроюсь.

Фыркнув и перебив дынный запах ароматом солярного угара, боевая машина десанта завелась, Тарасов сел на башню, а его напарник по патрулю, уселся на силовом отделении , его голована тонкой шее болталась из стороны в сторону под тяжестью каски.

– Поехали по маршруту! – скомандовал Тарасов механику-водителю и показал палец. Тот понимающе кивнул головой, машина взревела и тронулась с места, набирая скорость. Солдаты царандоя, дежурившие на другом конце перекрестка махнули вслед рукой. Проехав квартал, механик переключился с третьей передачи сначала на вторую, затем на первую. Тарасов же, убедившись, что Матулявичус спит, устроившись на жесткой скамейке десантного отделения, осторожно перебрался на силовое отделение и на глазах испуганного Бори Нагорного на ходу спрыгнул с боевой машины.

Тарасов метнулся к тротуару, подбежал к облюбованной ранее двери дукана, на ходу перекидывая автомат за спину , и выхватил из-под бронежилета небольшой ломик. Дрожащими от волнения руками он попытался вставить в замочную скобу монтировку и ужаснулся, до чего же громко он работает. Хоть и на первой передаче БТР неуклонно уползал, грохот гусениц и двигателя плавно затихал, без шумовой завесы ни о каком взломе нечего было и думать.

– Черт тебя побери, – шепотом выругался Тарасов и лег на тротуар к самой стене, стараясь вжаться в асфальт, стать невидимым, в тоже время понимая, что первая же машина высветит его фарами, да и без фар достаточно будет тусклой лампочки, висящей на электрическом шнуре почти прямо над ним.

Кто не рискует, тот не пьет шампанское, зло подумал Тарасов и стараясь не производить шума, осторожно снял со спины автомат и положил его рядом с собой, напряженно ожидая, кто же раньше проедет по улочке–подвижный патруль царандоя или своя БМД. Сердце бешено колотилось, он напряженно вслушивался в тишину, прерываемую очень далекими выстрелами. Услышав нарастающий лязг гусениц, Тарасов почувствовал, как кровь у него вскипает от азарта, еще минута, другая , он вскочил, вставил в дужку замка монтировку и, когда грохот за спиной достиг апогея, рванул стальной рычаг. Хрупкий чугун китайского замка ''Белая цапля'' хрустнул, он рванул дверь на себя, заскочил в комнату, прикрыл за собой дверь и выхватил из кармана узкий, как карандаш, китайский фонарик...