Текст книги "И будем живы"

Автор книги: Валерий Горбань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Обнявшись с Князем, и заботливо придержав ему дверцу, пока тот в наручниках неловко усаживался на переднее сиденье, Чудик неожиданно попросил Игоря отойти в сторонку на пару слов.

– Виталич, ты на посту ГАИ, на выезде из города сильно не светись. Генку, конечно, останавливать не станут, но мало ли что…

– Боитесь, что к вашему приятелю у коллег вопросы появятся?

– Да, не… какие тут вопросы? У них каждый второй так подрабатывает. – Чудик глянул на Игоря неожиданно серьезными, ясными, без обычного выражения наивной дурашливости глазами, – Просто, если с поста кто-нибудь чеченам отзвонится, они вас до Владика три раза догонят. Или там встретят.

– Хорошо, я понял.

– И еще… Короче, спасибо тебе, Виталич, за Саньку…

– Да не за что. Давай, напиши какую-нибудь явку с повинной, обещаю, что и тебя отвезу на самолете, – отшутился Игорь,

– Я не за это. Не за этап, а… То есть… за этап тоже, но… – Чудик то ли в мыслях запутался, то ли нужных слов не нашел, – Короче, спасибо! – махнул рукой, развернулся и стремительно пошагал к стоящей неподалеку второй иномарке.

Элегантная, просторная, мощная «Корона» летела по асфальтовому шоссе в гобеленовом тоннеле приморской осенней тайги. Над серым полотном взметывались и умирающими мотыльками вновь опадали мелкие зубчатые листочки, слетевшие с узловатых ильмов. В ярко-красных перьях не до конца облетевших ветвей рябин темно-багровыми и оранжевыми пятнами мелькали их тяжело склонившиеся гроздья. Желтыми, алыми и лиловыми пятернями лениво помахивали вслед с обочин огромные листья кленов.

Низкий, бархатисто-хриповатый голос заполнял салон, напевая о простых человеческих делах, о мужчине и женщине, встретившихся, чтобы защитить друг друга от одиночества. О том, что от одиночества не всегда можно спасти, но его можно хотя бы разделить и согреть.

 
Вроде бы откуда новая посуда,
Но хозяйка эти гостем дорожит:
То поправит скатерть,
То вздохнет некстати,
То смутится, что не точены ножи…
 

Игорь усмехнулся про себя. Вот ведь, оказывается, даже о ножах можно петь по-доброму, не выдергивая из милицейской памяти фотографически четкие картинки лежащих в лужах крови тел… и не думая о тех, кто точит свои кинжалы персонально для тебя.

– Кто это поет?

Он не интересовался блатными и полублатными песнями, расплодившимися в последнее время под именем русского шансона, но хорошо знал голоса и творчество лучших российских бардов. Эти же песни были ни тем, ни другим. Они были совсем иными.

Поразительно точно попав в настроение, уже не по металлическим струнам, а по самым его нервам зацепил-заскользил смычок печальной, обволакивающей, оплетающей голос певца скрипки. Удивительной скрипки! Струилась, лилась, вроде бы и незатейливая, но невероятно пронзительная мелодия, то рассекая уставшую от бесконечной борьбы и чужой злобы душу Игоря, то согревая ее своим живым теплом. И удивительно было, что слившиеся воедино голоса скрипки и неизвестного певца одинаково завладели и притихшим за рулем Генкой, и сидящим в наручниках Князем и то ли охраняющим их, то ли охраняемым ими опером.

– Шуфутинский. Михаил Шуфутинский, – после долгой паузы ответил Князь. – Кстати, наш земляк. Когда-то жил и пел в нашем городе.

– О, черт, – озабоченно завертел головой Генка. – Саня, глянь, кто это может быть?

Какая-то машина стремительно нагоняла их «Тойоту», будто они не летели по шоссе с минимальной скоростью в сто двадцать километров в час, а ползли на первой передаче.

Князь развернулся на своем сиденье, напряженно вглядываясь в бликующее от солнечных лучей заднее стекло. Игорь, специально усевшийся за их спинами, чтобы контролировать обоих, теперь решал еще более сложную задачу. Нужно было и оценить, кто сел им на хвост, и принять меры на случай, если все это – начало разыгранного дружками Князя спектакля. Вряд ли они пойдут на крайние силовые меры, не тот случай. Но фантазия у этих ребят богатая. А если их все-таки вычислили так и не утолившие свою мстительность чеченцы, то все могло повернуться вообще очень круто. Достаточно вспомнить сценку в дежурной части горотдела и рассказы рубоповцев.

В любом случае, Стечкин уже лежал у хозяина на коленях, прикрытый полой снятой в теплом салоне куртки. Игорь, чертыхнувшись про себя, с тоской вспомнил об оставленных в родной оружейке четырех запасных обоймах. Еще восемьдесят крепеньких, лоснящихся, вполне надежных в ближнем бою патрончиков… Но кто же знал, что так все обернется в самой обыкновенной командировке?

– Это Чудик, – проговорил Князь, и неожиданно дрогнувшим голосом добавил, – не выдержал все же, бродяга…

Легкая стремительная «Субару-Леоне» поравнялась с «Короной».

Чудик не смотрел на дорогу, будто и не летел по ней, как сумасшедший. Если бы впереди оказался поворот, он просто ушел бы в кювет по прямой. Генка, осторожно глянув на Игоря в зеркальце заднего вида, сбросил скорость километров до шестидесяти.

Чудик не делал знаки остановиться, не махал рукой, ничего не говорил. Он просто ехал, и неотрывно смотрел на Саньку, подавшегося навстречу другу. Его широкое, раскрасневшееся лицо закаменело, а из маленьких, почти зажмуренных от душевного напряжения глаз, ручьем текли слезы.

Обе машины были с правым рулем и, опустив стекла, друзья оказались практически лицом к лицу, тем более, что Чудик почти вплотную притерся к их борту.

– На дорогу смотри, чудовище! – грубовато-нежно сказал Князь.

Чудик, с готовностью закивал головой, но продолжал ехать все так же, рискованными маневрами уворачиваясь от встречных машин, и снова догоняя «Корону».

И Князь не выдержал.

– Уезжай! Все! Чудик, братка, уезжай! Скоро увидимся, я скоро вернусь!

Тот снова покивал головой, но в этот раз послушался, ударил по тормозам и, уронив бедовую голову на руль, уперся в сигнальную планку своим знаменитым лбом.

Под протяжный плачущий вой «Субару», «Корона» снова рванула вперед и пошла – пошла-пошла, будто отрываясь от самой опасной в этой жизни погони.

Князь склонил голову к самым коленям, и, раскачиваясь от давящей грудь боли, поднял к лицу скованные наручниками кулаки.

А в салоне продолжала петь и плакать все в этой жизни видевшая, все знающая и все давным-давно постигшая скрипка:

 
– Жил один еврей, так он сказал, что все проходит…
 

Все проскочило, как по маслу. Наручники Игорь снял и вернул Генке после прощания с Чудиком, сделавшего понятным все без лишних слов. В аэропорту их встретили молчаливые деловые ребята и пригласили в зал ресторана, где они быстро и плотно пообедали. Затем им вручили билеты и проводили в самолет через депутатский зал. Уже усевшись в кресло, Игорь рассмотрел свой билет, и увидел, что в него правильно вписаны не только его фамилия и инициалы, но и номер паспорта, который он никому из организаторов этого турне не сообщал.

А через две недели ему из Находки позвонил Павел и сказал:

– Сегодня мы Чудика и второго вашего парня выловили в бухте. У Чудика больше сорока ножевых, у Сереги – чуть поменьше. Сейчас ищем Николая. Если он живой и объявится, имей в виду: он очень нужен нам, как свидетель. Не думаю, что он захочет сюда приезжать. Но, хотя бы сам его подробно допроси. И поговори с Князем. Он должен знать, с кем они общались и кто за этим делом стоит. Если расскажет, возьми на протокол. Поручение нашей прокуратуры мы вам пришлем. Дело у них в производстве…

После этого короткого разговора Игорь долго сидел за столом в своем кабинете. Формально, он должен был дождаться официального следственного поручения и лишь потом идти в СИЗО. А за то время, пока бумаги будут идти, Князь уже все узнает по тюремной почте, или от орущих каждый вечер под окнами изолятора приятелей.

Но Игорь знал, что сейчас он встанет и сам поедет к Саньке. Поедет сказать ему, что бестолковый и твердолобый Чудик в тот день, на бесконечной серой ленте, среди умирающих листьев, все уже знал, ко всему приготовился и попрощался со своим Князем навсегда.

Грозный

– Оставь ты это! Жизнь надоела? О семье подумай. Ты же видишь, что в городе творится. Война на носу. Эти шакалы совсем с цепи сорвались. Ничего ты не добьешься. Обвинят, что порочишь защитников независимой Ичкерии и пристрелят, как агента Кремля.

Начальник райотдела сердито-сочувственно посмотрел на Дауда, нервно выдернул сигарету из лежащей на столе пачки и закурил, пуская дым отрывистыми клубками, словно выплевывая.

– И что? Будем спокойно смотреть на все, что творится? Что же у нас за республика такая? Фашистская, да?

– Договоришься ты когда-нибудь… Зачем ты в прокуратуру полез? Асланбек мне звонил, очень советовал не соваться в этот гадюшник. И из МВД уже звонки были: «Кто это у тебя нашелся такой умный? Он хоть понимает, кого пытается дискредитировать?». Вот уйдешь на пенсию, тогда делай, что хочешь, ты человек взрослый. А пока на службе, нечего через голову руководства прыгать. Я все сказал. Иди, и еще раз подумай!

Дауд вышел, аккуратно, с привычным уважением закрыв за собой дверь кабинета. Хотя, вообще-то, хотелось так шарахнуть этой дверью, чтобы с петель слетела!

Несколько дней назад он получил информацию о том, что два сотрудника департамента госбезопасности нанесли визит в квартиру известной в городе русской преподавательницы, заслуженного учителя. Что там происходило, неизвестно. Но, на следующий день, заглянувшая в приоткрытую дверь любопытная соседка увидела незнакомых людей, делавших в квартире приборку. И как ни испугалась, но успела заметить, что один из работников ожесточенно оттирал щеткой впитавшееся в ковер возле дивана большое кровяное пятно. Сама же учительница и ее взрослая дочь бесследно исчезли. А через несколько дней в их бывшем жилище начались пьяные оргии, в которых принимали активное участие те же самые дэгэбэшники.

Собственно говоря, никакой загадки в том, что произошло, не было. Такое творилось в городе сплошь и рядом. Но, обычно, подобные «зачистки» квартир все же маскировались под их легальную покупку в связи со срочным отъездом русских хозяев в неизвестном направлении. Но эта ситуация отличалась неприкрытой наглостью и безбоязненностью тех, кто, по всей видимости, и был виновником трагедии. И еще тем, что убийцы не побоялись поднять руку на известного всему городу человека, благодаря которому сотни чеченских девчонок и мальчишек при поступлении в ВУЗы сумели легко перешагнуть самый трудный для них барьер – сочинение по русскому языку и литературе. Ее ученики теперь работали буквально везде – на предприятиях, в больницах, в школах, в администрации, в МВД… Многие занимали солидные посты. Неужели и этот случай не всколыхнет людей, не заставит задуматься, куда катится Чечня? Неужели практически все вот так, до полного сумасшествия опьянели от националистической пропаганды и этих непрерывных воплей о непонятно кому нужной независимости?

Для Дауда не было секретом, что происходящее в республике, как минимум, негласно поощрялось ее новым руководством. Не прошло и полгода с момента прихода к власти Дудаева, как он с удивлением и возмущением стал встречать на улицах родного города одетых в форму новых силовых структур вооруженных типов, которых он лично когда-то отправлял за решетку. Те весело скалились при встречах: «Привет, начальник!» Или угрюмо спрашивали: «Тебя еще не пристрелили, легавый?». А затем, всевластие вооруженных подонков стало таким, что, например, заявления от русскоязычных потерпевших, в полиции попросту перестали принимать. Да, собственно, с такими заявлениями никто и не рисковал обращаться. Молча стерпев нападение, грабеж или насилие, человек еще имел шанс уцелеть и вырваться из этого ада. Но любая попытка добиться справедливости и наказания негодяев оборачивалась только повторной встречей с ними, и отнюдь не в зале суда. А как же иначе?! Ведь сам Президент Дудаев на весь мир заявил: «Слухи о насилии против русских являются безосновательными и кощунственными. Вся пропагандистская кампания на этот счет развязана российским руководством и не имеет под собой никакой основы. В республике не зарегистрировано преступлений против русских на межнациональной основе».

Не лучшей была судьба и трезвомыслящих чеченцев, особенно, интеллигенции. Кого могла удивить или ужаснуть судьба двух русских женщин, после открытых, наглых, демонстративных расправ над ректором и проректором университета и руководителями других грозненских вузов, в том числе, чеченцами, не признававшими власть распоясавшегося быдла.

И все же… Дауд, на свой страх и риск ознакомил с материалом районного прокурора, надеясь, что его вмешательство хотя бы предотвратит новые насилия и убийства со стороны отморозков в форме. Асланбек вообще-то, неплохой мужик: грамотный, независимый, за его спиной стоит мощный тейп, не потерявший своих позиций и при новой власти.

Но вот как все обернулось…

Погруженный в невеселые мысли, Дауд сел в свой старенький зеленый «Москвич» и покатил домой. На службе, собственно говоря, в такой ситуации и делать-то было нечего.

Его дом был угловым, в самом начале их улицы. Начинал его строить еще отец Дауда. А достраивал повзрослевший и ставший самостоятельным сын. Пусть его дом был не таким роскошным, как некоторые особняки в городе, и даже не таким основательным, как многие другие дома на их улице. Но зато, каждый кирпич аккуратной кладки, каждая досочка чердачной обшивки, каждый оконный наличник были ему знакомы, и казалось, улыбались хозяину, когда он появлялся возле своих владений. И в доме его тоже встретят улыбками. Его Элиза – невысокая, с виду хрупкая и изящная, но гибкая и выносливая, умеющая легко, весело и без видимого напряжения выполнять всю нелегкую работу по разраставшемуся хозяйству. Девятилетняя Аида – мамина помощница и вечная досада для веселого, предприимчивого и бесстрашного шестилетнего Лемы. И сам Лема – его гордость, надежда и старший наследник. Дауд очень надеялся, что у него будет еще не один сын. Но и не забывал каждый день благодарить Аллаха за то, что на свете уже существовал этот отчаянный и беззаветно преданный отцу мальчуган.

В доме были гости – их бывшая соседка Мадина со своим старшим сыном Алхазуром, ровесником Лемы. Когда хозяин появился на пороге, они собрались уже уходить. Алхазур, сосредоточенно пыхтя, пытался заправить в штаны вылезшую рубаху. Его щеки алели, как маков цвет, бисеринки пота выступили над рыжеватыми бровями. Судя по его внешнему виду, только что закончилась очередная борцовская схватка двух приятелей на полу детской комнаты, застеленном основательным, толстым ковром. А судя по лучащейся мордахе Лемы, сегодня поединок закончился явно не в пользу гостя. Ну, ничего. В другой раз поквитаются. Тем более, что Алхазур использует любой повод, лишь бы вырваться к баловавшим его старикам Мадины и вдоволь погарцевать по этой окраинной, напоминающей деревенскую, улице со своим дружком. Неизвестно, ведут ли они какие-то счеты между собой, но горе тому, даже из старших пацанов, кто попытается тронуть хотя бы одного из этой парочки!..

Дауд серьезно, с уважением пожал руку гостю-мужчине. Улыбнулся Мадине.

– Привет, соседка!

Та тепло улыбнулась в ответ:

– Здравствуй, сосед!

Это обращение, давно ставшее для них дружеским паролем, впервые слетело с легкого языка Дауда, заводилы всех детских развлечений на их улице, еще тогда, когда Мадина была совсем ребенком. Казалось бы, простые, незатейливые слова, но они неизменно вызывали у них встречные улыбки. Когда Мадина, под руководством матери, впервые самостоятельно испекла лепешки, она гордо понесла гостинец на пробу соседям. И Дауд был первым, кто вкусил ее хлеб, солидно, но от души похвалив стряпню маленькой хозяйки. А потом они повзрослели. Мадина была очень красива. Но их взаимная симпатия так и не переросла в нечто большее, чем обычная дружеская приязнь двух молодых людей, знающих друг друга с детства. Дауд, отслужив в армии, вернулся на родную улицу и, достроив новый дом, начатый отцом, женился. Мадина тоже вышла замуж и перешла в семью мужа, в дом своего свекра. Она родила своего первенца в тот же месяц, когда у Дауда с Элизой появился на свет маленький Лема. И когда Мадина навещала своих стариков, она непременно заглядывала и к соседям. Две молодых матери с удовольствием общались друг с другом, обсуждая достижения своих малышей, делясь женскими секретами, присматривая сразу за двумя колясками, если одной из них нужно было ненадолго отлучиться. Когда мужа Мадины внезапно убила скоротечная страшная болезнь, молодая женщина, вырываясь из обстановки того дома, в котором все напоминало о ее беде, часто отводила душу в общении с доброжелательной, тактичной, неназойливой Элизой.

– Что так быстро засобирались?

– Да мы давно у вас. Мальчишки сегодня уже, наверное, дырку в ковре протерли.

– Ничего, их дело мужское. Нечего джигитам с женщинами сидеть, разговоры слушать. А? Пошли, покажу новый приемчик! – и Дауд подмигнул сразу обоим польщенным его вниманием «джигитам».

– В другой раз. Спасибо.

Алхазур было нахмурился, но его мать только подняла красивую тонкую бровь, и пацан, задавив недовольство, послушно пошел к двери, напоследок махнув приятелю и вежливо попрощавшись со старшими хозяевами.

Дауд, дождавшись, пока жена с сыном проводят гостей, устало сел за стол.

– Что-то случилось? – Элиза, отправив сына смотреть видик, чтобы не мешал отцу отдохнуть и спокойно пообедать, вернулась к мужу.

– Да ничего особенного… Ты не подумывала о том, чтобы пока перебраться в село, к старикам?

– Зачем?

– В городе все тревожней. Всякая шпана творит, что хочет. А у меня среди них много «приятелей».

– Это так серьезно? Кто-то конкретно угрожал?

– Пока нет. Но они могут не угрожать и не предупреждать. Помнишь, что стало с семьями оппозиции?

Элиза хмуро кивнула.

Об этом не трубили «независимые» СМИ, ни слова не говорили официальные лица. И никто во всей остальной России не знал того, что знал каждый житель Чечни.

Когда представители оппозиции, недовольные разгоном законно избранного парламента республики и безумной политикой Дудаева, потребовали проведения настоящих, легитимных выборов, генерал-диктатор согласился. Трон под ним шатался, и сила ему противостояла серьезная: бывшие депутаты парламента – люди с авторитетом; многие муфтии, озабоченные тем, что религию превращают в орудие межнациональной розни; члены Верховного и Конституционного суда республики, недовольные укреплением дудаевского единовластия; крупные бизнесмены, для предприятий которых антирусский геноцид стал катастрофой; сплоченные и организованные сподвижники Гантамирова. Но, в одну из ночей, когда лидеры оппозиции и их наиболее активные сторонники собрались в городской мэрии, их атаковали отряды дудаевских головорезов. Да только противостояли бандитам не продувные мелкотравчатые политики, а настоящие мужчины. Большинство из них сумело вырваться из горящей мэрии и пробиться через заслоны боевиков. Но и дома их ждали засады и облавы. А еще – черная весть о том, что дудаевцы во многих семьях захватили в заложники детей. Кто-то пошел сдаваться, в надежде хотя бы такой ценой спасти своего ребенка. Но ни их, и ни одного из похищенных детей больше никто и никогда не видел.

– Хорошо. Если нужно… – Не договорив, Элиза отправилась на кухню, где уже вовсю гремела сковородками и кастрюлями Аида.

Что бы ни происходило в этом мире, но главу семьи все равно надо кормить.

На улице, у их ворот просигналила какая-то машина и веселый голос крикнул:

– Эй, хозяин! Дома?

Дауд выглянул в открытое окно. В проеме ворот, приоткрыв вваренную прямо в одно из полотнищ металлическую калитку, стоял незнакомый парень в камуфляжной форме, с коротким автоматом, небрежно свисающим с плеча. У него за спиной виднелся кусочек борта обычного патрульного «Жигуленка».

Наверное со службы, с поручением, кто-нибудь из новичков. Меняются, как перчатки, не уследишь.

– Проходи, сейчас выйду, – отозвался Дауд.

И тут, что-то словно кольнуло его в сердце. Уж слишком напряженная была у гостя улыбка, нехорошая. Увидел Дауд и другое: какой-то странный силуэт над невысоким кирпичным забором, чуть сбоку от ворот. И уже уходя за стену от длинной очереди, ударившей по окну, он понял, что это было: лицо человека, прильнувшего к прицелу стоящего на сошках ручного пулемета.

Пуля успела вспороть ему кожу на голове. Липкая кровь потекла в глаза и клок мокрых, срубленных ударом волос упал на кончик носа. Дауд смахнул их рукой, размазав кровь по всему лицу. Отпрыгнув в сторону, на корточках рванулся к кобуре, висящей на спинке стула. «Макаров» выскользнул из своей кожаной спальни, рука привычно легла на рифленую рукоять… И тут за его спиной раздался страшный, безумный крик Элизы.

Дауд оглянулся.

На пороге комнаты, свернувшись калачиком и прижав руки к груди, лежал Лема. Его лицо сморщилось, сжалось от страха и боли. А по спине, по выпирающей из-под футболки мальчишеской лопатке, из развороченного пулей выходного отверстия одна за одной наплывали багровые густеющие волны.

Элиза стояла перед сыном на коленях и, боясь дотронуться до ребенка, то снова начинала кричать, то в безумии впивалась зубами в свои кулаки. За спиной матери появилась Аида. Остановившимися, округлившимися в ужасе глазами она глядела на перемазанное кровью лицо отца, на лежащего брата, на кричащую мать.

Во дворе послышался дробный топот обутых в тяжелые ботинки ног. Убийцы не боялись и бежали в открытую. Они услышали крик Элизы. Но неверно истолковали его. Они были уверены, что убили мужчину, и теперь спешили убрать ненужных свидетелей – его жену и детей.

Дауд встряхнул Элизу за плечи:

– Зажми раны полотенцами!

Выпрыгнул в прихожую, по пути отшвырнув Аиду в угол, за валики большого мягкого кресла. Встал сбоку от двери и, когда она распахнулась, ударил шагнувшего на порог стволом пистолета в лицо. Синхронно, его палец нажал на спуск. Отталкивая падающее грузное тело, Дауд увидел, как брызги крови и куски черепа летят на чисто выметенный бетон двора. Второй убийца отстал от первого на несколько шагов. Но он тоже не успел понять свою ошибку. Дауд выстрелил трижды.

Он помнил, что там, в доме, лежит и умирает его малыш. Но еще он помнил, что возле Лемы находятся его жена и дочь. Пока еще живые жена и дочь. И он не бросился назад. А наоборот, подхватив автомат первого из убитых выродков, слегка оттянул затвор. Он увидел, как из патронника потянулось за выбрасывателем зеленое донце гильзы. Такое же пятнышко поблескивало и в маленьком отверстии внизу пластмассового рожка. Магазин был полон. Дауд отпустил затвор и шагнул к воротам, готовый встретить и уничтожить всех, кто еще попытается ворваться к нему во двор.

В стоящих у ворот «Жигулях» никого не было. Но, на углу, задом к дому, притаился зеленый уазик без номеров. В боковом зеркале виднелись напряженные глаза водителя. Как только перед воротами, вместо нападавших, появился Дауд с автоматом в руках, уазик взвыл, нырнул за угол и рванул по направлению к городу.

Дауд бегом вернулся домой.

Элиза услышала и поняла его слова. Лема уже лежал на тахте. У него под спиной и на груди лежали чистые, сложенные в несколько слоев полотенца. Аида прижимала их к ранам, едва стоя на дрожащих, подкашивающихся ногах. А ее мать рвала на повязки простынь, судорожно вцепившись в белое полотно зубами.

Дауд глянул своему малышу в лицо.

Он работал в уголовном розыске десять лет.

Он знал, как выглядит смерть.

Поцеловав сына в остывающие губы, он остановил жену и вынул простынь из ее замерших рук.

Завернул Лему в чистую белоснежную ткань с головой.

Оторванной полосой перетянул себе рассеченный лоб. Снятым с груди ребенка полотенцем стер со своих век и ресниц черные сгустки крови, смешав ее с кровью сына. И сунул полотенце за пазуху, под рубашку, к сердцу.

Через несколько минут от дома Дауда отъехали патрульные милицейские «Жигули».

За рулем сидел молодой мужчина с мрачными потухшими глазами и перевязанной головой. У него на коленях лежал тупорылый укороченный автомат Калашникова. Под рукой, в оперативной кобуре торчал пистолет с наполовину пустой обоймой. Справа, прикладом – на полик, длинным тонким стволом – на спинку пассажирского сиденья, оттопырив тяжелый магазин на сорок пять патронов, стоял ручной пулемет.

А на заднем сиденье находились бледная, дрожащая девочка и женщина с мертвым лицом. У них на коленях лежал большой белый сверток, который женщина прижимала к груди в оцепенелом, судорожном объятии.

Из включенной автомобильной рации доносился торопливый, сбивчивый голос.

Он сообщал всем патрулям, блок-постам, всем сотрудникам силовых структур, что агент ФСК России и предатель интересов чеченского народа Дауд Магомадов, при попытке его задержания расстрелял двух сотрудников ДГБ и, завладев патрульной автомашиной, пытается прорваться из города.

– Преступник вооружен автоматическим оружием. При обнаружении открывать огонь на поражение. Его приметы…