Текст книги "Цветы на асфальте"

Автор книги: Валерий Меньшиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

В СТАРОМ ПАРКЕ, У РЫНКА

Сквер был запущен, а потому первозданно красив. Густые ветви акаций нависали над облезлыми лавочками, сужали аллеи. Резко пахло полынью. Дурман, запах этой негородской травы всегда вызывал у Короткова острые воспоминания о деревне. Родившись и прожив на природе семнадцать лет, он до сих пор не потерял привязанности к доброму сельскому уюту. И вот уже несколько лет, если выпадало счастье летнего отпуска, проводил его в своем лесном углу, в ежедневной радостной суете, которую по-настоящему может вызвать только неповторимая ягодно-грибная пора.

Сейчас зелень уже поблекла, кусты и деревья заметно пожелтели. Осень. Для многих – прекрасное время. Для многих... Им же порой не до окружающей красоты...

Только что позвонил Канада (такая кличка шла по жизненной колее за Иваном Крупновым) и попросил о встрече, предупредив, что в райотдел заходить не намерен. Звонок для Алексея был неожиданным, но в их работе и самым необычным ситуациям удивляться не стоило. Потому Коротков ответил, что будет ждать его в старом парке, за рынком. Канада зря ноги маять не будет, тем более ходить за советами в уголовный розыск, – это Алексею было известно. Значит, отнестись к звонку следовало со всей серьезностью. Заменив пиджачную пару и галстук на короткую замшевую куртку и потертые джинсы, за пятнадцать минут до назначенной встречи Коротков уже был в парке, облюбовав одну из неприметных скамеек.

С Крупновым у них сложились особые отношения. В своей практической работе Алексей следовал твердому правилу: перед оформлением паспорта беседовать с каждым освободившимся из мест лишения свободы. Разговор чаще всего был непринужденный, о дальнейшем житье-бытье. А понять в таких случаях Алексей хотел одно: насколько испорчен человек, какие внутренние пружины сжаты в нем и что можно ожидать от него в будущем. Порой приходилось помогать с пропиской, устраивать в общежитие, на работу, а то и улаживать разбитые семейные отношения.

Знал Коротков, что не каждый, возвратившись «оттуда», несет с собой доброе настроение, твердую убежденность в необходимости честной жизни. Ведь справедливое наказание – все-таки наказание, карающий перст которого создает в человеке за годы отсидки оболочку отчужденности, заряжает его надолго обидой на все и всех, и, прежде всего, конечно, на административные органы. И преодолеть это отчуждение, уяснить, что виновником всех бед являешься ты сам, способен не каждый. Вот об этом-то и не забывал Алексей ни на минуту, приглядывался, выискивал всегда в сидящем напротив его человеке ростки доброты, которые надо не только выявить, но и дать им прорасти силой своего участия, доброты, а не мелкого и показного доброхотства. Об этом он постоянно твердил своим ребятам. Не просил, а требовал, чтобы изучали преступный мир, среди отбывших наказание искали людей, не растерявших человеческих качеств, помогали им встать на правильный путь. Алексей знал, как доверие окрыляет оступившегося человека, твердо верил, что без добрых отношений с людьми, хорошо знакомыми со своей средой, повадками, жаргоном, намного сужается поле деятельности, обедняется методика розыска. Но как вырвать человека из его прежнего мира, помочь ему очистить душевную накипь – этому не учил ни один институтский учебник. Это могла подсказать только жизнь.

Коротков вспомнил первую встречу с Иваном Крупновым. Зашел тот, привычно втянув голову в плечи, руки на животе – придерживают полы незастегнутого пиджака.

– Здорово, начальник.

Блеснули во рту две желтые коронки. Во всем: походке, угловатых жестах, отрепетированной улыбке – чувствовалась добротная воровская школа. Что ж, прошел парень свою «академию» и теперь вот желает показать свое «я». Такие долго на воле не задерживаются, жди от них пакости.

Легла на стол длинная, как лента, справка о судимости. В коротких строчках перечень статей Уголовного кодекса.

Крутил Алексей ручку меж пальцев, медлил накладывать визу-разрешение на получение паспорта. И говорить вроде не хотелось. Долго смотрел на справку. Хотя, чего там разглядывать. Обычный послужной список вора. Крал у государства, не гнушался и личной собственностью граждан. А в сторону от этих статей – ни-ни. Профессия!

– Как жить, Крупнов, думаешь?

– Это моя печаль, начальник.

Запахнули ладони плотнее пиджак.

– Специальность есть?

– Хозяин добрый, приобрел с десяток.

Не клеился разговор, чересчур официальный, свернуть бы чуток в сторону.

– По какому адресу прописываться будешь?

– Найду где прислониться.

– А мне бы поконкретней.

– Это к чему же? – проявил некоторый интерес Круп-нов.

– Административный надзор оформить придется. Накрутил статей, как лапши на мясорубке.

– Под надзор? – погасли во рту коронки. – Что ж, воля твоя, начальник. Для меня небо всегда в клеточку.

Тогда и мелькнула у Алексея мысль: а если попробовать оторвать Какаду от его дружков? Не век же ему по колониям горе мыкать, расплачиваться за короткое мнимое воровское «счастье». Не все, поди, человеческое в нем угасло. Скажи он тогда прямо ему об этом, рассмеялся бы в ответ Крупнов: это его-то, на путь праведный. Но от предложения – помочь устроиться на работу – не отказался. Трудился он грузчиком на местном мясокомбинате. Работа для вора тем и прибыльная, что при случае можно утаить баранью тушу или вязку колбасы. На том и попался. Каких-то десяток килограммов потерялось при погрузке на складе, сумма мизерная, рублей на сорок, но для вора-рецидивиста и это страшно. И винить ни кого не будешь – сам себе на шею аркан накинул. А тут еще кладовщица шум до небес подняла. Много ли, мало ли, а кругленькая сумма – недостача на складе объявилась. Кто виноват – без сотрудников ОБХСС не разберешься, а под горячую руку все грехи на мышку свалили, какой Ванька Крупнов в сей момент оказался. На кого же еще, на кладовщиков да администрацию, что ли? Когда вот он, вор. И по бумагам, и по обличью, к тому же за руку пойманный.

Только Алексей не очень в то поверил. Ну, а с Крупновым, конечно, работать надо, раз кража в журнал заштампована. И снова встретились в кабинете. Какая-то ощутимая озлобленность распрямила фигуру Крупнова, жестче обозначила черты лица. Видать, смирился с тем, что срок предстоит немалый, какие тут разлюбезные разговоры. Спросил его прямо:

– Хочешь остаться на воле?

Усмехнулся Крупнов криво, не той стороной, где коронки впаяны.

– Моя воля, начальник, давно в клетку спрятана.

– Я спрашиваю, хочешь остаться на воле? – упрямо повторил Коротков.

– Что-то мне непонятна твоя милость, начальник. Если обогреть хочешь, так сразу скажи, ты – сам по себе, а я – тоже. Дороги у нас разные и никогда не сойдутся. Разве что вот так, дело на Канаду состряпаешь.

– Это не по моей части дела стряпать, да и не верю я откровенно в этот шум с обворованным складом, иначе бы разговор другой пошел.

И тут Крупнов, тертый калач, уловил какую-то свежую струю в разговоре, надежду что ли почувствовал, или просто человеческая душевность задела – никто верить до сих пор не желал, оно и понятно: от кого ярлык вора укроешь, что однажды к тебе был пришлепнут, а тут... Но этот человек из категории лиц, ненавистных Канаде, сказал ему, что не верит в эту колбасную историю.

Заерзал Крупнов на стуле, ожидая разъяснений.

– Скажи, Иван (Алексей впервые назвал Крупнова так, и это резануло того по ушам), только на откровенность, видишь, нет передо мной протокола, и я не ловлю тебя на слове... Так вот, скажи, Иван, эти десять кило триста сорок граммов единственные, что к твоим рукам прилипли? Или еще что было?

– А кто поверит, если это не так? Пока мне вдалбливают в башку иное. Будто я ворюга, каких поискать, и за три месяца растащил полсклада. Да, я – вор, но свои грехи никогда не отмазываю. А вот когда под честного человека рядятся, в грудь кулаками стучат, а волокут пудами... Обидно, что за кого-то... Он вдруг поднялся со стула.

– Не верите? Никто не верит! Только и эти поганые десять кило не трогали мои руки. Как они в машине оказались, и сам не пойму. Да захотел бы я взять, ни один бы охранник не унюхал. А тут возьмите, подъехал к караулке Ваньша Канада, сидит на колбаске, задом ее обогревает.

Он отрешенно махнул рукой, сел на стул. И это короткое откровение, и какой-то беззащитный вид Крупнова больше всего поразили Алексея.

– А я верю тебе, Иван. И даю слово, что разберусь в этой истории...

Да, тогда пришлось поработать его ребятам, прежде чем передали дело по подследственности – сотрудникам ОБХСС. От той самой громогласной кладовщицы ниточка потянулась в административный корпус, кое-кого из руководства опутала. Им и ответ держать пришлось. Алексей радовался, что не дал восторжествовать несправедливости. Крупнов на суде прошел свидетелем, а когда вместе с Алексеем вышли из зала, протянул руку:

– Спасибо, Леонидыч. Я из злючей породы, но и на доброту памятливый. Будь здоров.

И Коротков увидел, как побледнели у него щеки.

С тех пор прошло около года, раза два они встречались, и Алексей не терял надежды, что со временем очистится Крупнов от наносной грязи колоний. И вот этот звонок...

– А вас сразу и не признать, – прервал Крупнов его думы. Вывернулся он на аллею откуда-то с боковой тропки, и по его развязному поведению Алексей понял, что он где-то успел хорошо выпить. Опоздал Крупнов минут на десять, и потому Алексей спросил:

– Что задержался?

– Крюк с дружком нарисовались, у бани в очереди за пивом стоят. А я сказал, что двинул деньжат промыслить, а сам сюда. Вот бы они нас сейчас «сфотографировали». Ванька Канада за милой беседой с начальником уголовки. Дела!

Он хохотнул, но тут же глаза его сделались серьезными.

– Ну да ладно. Удивлен, что позвонил? Не удивляйся, если с Канадой по-людски, он добро долго помнит.

Алексей приготовился слушать. Уж коли Крупнов напросился на встречу, то новость действительно обжигает ему пятки.

– Я, Леонидыч, затем нарисовался. Был сегодня за городом, в Сосновке, у Лизки Мозер. Слыхал про такую? Девонька еще из тех. Сейчас у нее там блатхата, или как там, притон, по-вашему. Так вот, собралась компаша, в картенки перекинулись, за винцом слетали. А потом Пашка Огонь подскочил. Смурной какой-то и при деньгах. За две минуты полторы сотни спустил да еще на выпивон всей компаше расщедрился. С чего бы это? У такой шушеры, как Пашка, карман от карбованцев топорщится. Может, родственник богатый где объявился, так то сказочки для душевнобольных. И слова Лизке пьяный нашептывал: хана, мол, мне и прочее, что не для чужого уха. Что это, бред или романчик какой прочитал интересный?

Думал Алексей, стремительно думал. После смерти Остаповича не было пока просвета в делах с ограблением управления и убийством Пети Синцова. И тут даже самую малость надо исследовать скрупулезно. Но Пашка Огонь – это не очень серьезно.

– Так, говоришь, полусотенки и слова такие плел? – почти машинально переспросил он Крупнова.

– Если сказал Канада, значит, так оно и было. Верь, стряслось в его жизни такое, что плавит душу. Боится он, страх как боится, а чего, тут соображай, моя голова к тому не приспособлена.

– Где сейчас Пашка, в Сосновке?

– Там ошивается, у Лизки. Но к вечеру думал в город возвращаться, дельце, говорит, одно спроворить надо...

Ушел Канада, свернул за ближайшими кустами с аллеи. Обожгло нежданное известие Короткова. Нет Верти Угла, сплошной туман после него остался. А здесь Пашка Огонь сорит кредитками. Откуда взял? Смотреть, смотреть его надо, не откладывая, проверять со всех сторон. Куда пойдет? К кому с делами своими нацелится?

Алексей поднялся. Сквозь зеленоватые стекла защитных очков деревья, песочные дорожки, небо – все выглядело намного светлее, ярче. Взглянул на циферблат часов. С начала встречи с Канадой прошло тринадцать минут. Несчастливое число...

ДВЕРЬ ОТКРЫВАЕТ ХАРДИН

На вокзал Коротков приехал под вечер. Решил подконтролировать дежуривших здесь ребят, так как в лицо Пашку, кроме него, знал лишь инспектор Сушко. Через три-четыре минуты должен был появиться электропоезд со стороны Сосновки. Сушко Алексей нашел сразу – тот стоял на перроне около газетного киоска и что-то рассматривал за витриной. Быстро договорились, что встанут на разных выходах к вокзальной площади. Искать еще одного сотрудника, приехавшего сюда вместе с Сушко, уже не было времени – вдали мелодично пропела сирена электропоезда. И вот зеленая стрела, бесшумно приближаясь и увеличиваясь в размерах, плавно подкатила к высокой платформе. Густо двинул из вагонов народ, не просмотреть бы в такой сутолоке Пашку. А может, и не приехал он, кто знает, пьет у Лизки, и вся недолга.

Надеялся Алексей на встречу, вглядывался в проходящих мимо людей и вдруг почти рядом увидел Пашку. В синем плаще, в фуражке, из-под которой выбивались рыжие завитушки. Алексей вклинился между двумя женщинами и уже не спускал с Пашки глаз. Были они знакомы, лет семь назад расследовал Коротков в общем-то несложное Пашкино дело, связанное с групповой кражей и угоном автомашины. После освобождения Пашки была у них беседа. Тогда и понял: набрал парень злобы до краев, всегда готова она сплеснуться, обернуться для кого-то бедой. Да и кто бы навел Пашке глянец при его-то матери и многократно судимом братце. Так и не получилось у них теплого разговора, не протаяла между ними снежная целина.

И сейчас таился Алексей за чьей-то спиной, интуитивно чувствовал неладное в лице полупьяного Пашки. Нет, Коротков не считал себя физиономистом, хотя годы тренировки позволяли ему быстро схватывать в человеке существенные черты, запоминать не особо броские приметы и при необходимости воссоздавать подробные словесные портреты.

Сейчас лицо Пашки отражало ясно просматриваемую тревогу. Смятение было прописано во всех его чертах. Губы скобочкой тянуло к подбородку, щеки обвисли, потемнели, глаза метались по толпе, будто отыскивая в ней кого-то. Настороженный хорь, да и только.

Деньги и Пашка? Какая между ними связь-зацепа?

Откуда такая сумма могла появиться у неработающего парня (справки о Пашке Алексей успел навести после встречи с Крупновым)? Выиграл в карты? У кого? Украл? Так в городе и области крупных хищений денежных сумм в последнее время не было. За исключением «Колхозспецстроя». Неужели в какой-то степени причастен к этому делу? Что-то знает, слышал или... Нет. Куда там Пашке. Не того полета птица. Хотя... А если... – Эта мысль была так неожиданна, что Алексей остановился. – Неужели брат объявился? Леха Крест! Ведь ползает же он где-то по земле, таится. Но если Крест в городе (нельзя, никак нельзя отбрасывать такую возможность!), то где скрывается сейчас? Дома? Навряд ли. Дом для него – «горячая точка». Тогда где? У какого-то заветного дружка? И подал ли он весточку о своем прибытии Пашке? А может, в том и заключается тонкий расчет: пересидеть подобно хитрому зверю облаву рядом с охотником. Трудно поверить в такую версию. Пойдет ли Крест на такой риск? Но ведь появиться в доме мог? Хотя бы ненадолго. Потому что нуждается в легальных помощниках, деньгах...

После получения телефонограммы о побеге Креста за домом наблюдали две недели. Истекли все сроки возможного появления беглеца, и Алексей вынужденно дал команду снять наблюдение. Сотрудников не хватало постоянно, а здесь несколько ребят круглосуточно высиживали в доме, со слабой надеждой в появление Креста. Верилось в это мало. К тому же Сазониха и Пашка вели себя вполне естественно, ничего подозрительного в их поведении не замечалось. А встречу с Лехой утаить было бы нелегко...

Вспотел Алексей. Нежданно родившись, мысль требовала логической ясности. Неужели он, залета, Леха Крест? А ведь, пожалуй, похоже, ох, как похоже. Его дерзость, умение обдумывать все до мелочей и не оставлять экспертам мало-мальских улик. Сейчас бы в кабинет, собрать ребят, обдумать все детали этой версии. Но Алексей уже знал, что «поведет» Пашку, куда бы тот ни сунулся, будет держаться за эту неожиданно возникшую ниточку...

Кончилась привокзальная площадь, двумя широкими лучами разошлись от нее улицы. И Пашка остановился, посмотрел по сторонам, словно взвешивал, какую из улиц мерять своими длинными ногами. Алексей вовремя отшатнулся за чью-то спину. Не очень людно, не очень, не натолкнуться бы на пытливый Пашкин взгляд. Ругнул мысленно Сушко и его напарника – тоже, помощнички. Куда запропастились? Как их сейчас не хватает?

Держит Алексей на прицеле синий плащ, фуражку, с выпавшими из-под нее огненными кудрями. Невидимая нить вяжет его с Пашкой. Не бесцельно плутает тот в этом районе, не бесцельно. Куда торопится, чем встревожен? Не разгадаешь. Передать бы Пашку незнакомому для него человеку, узнать до конца маршрут. И вдруг – удача. Из-за угла, сияя улыбкой, появился знакомый дружинник Костя Гулов. Сбоку лепился к нему лет шести парнишка.

Шел Гулов навстречу, будто и не было рядом прохожих. С двух сторон обтекали они могучую фигуру. Отлегло на душе у Короткова. И чтобы не дать проснуться гуловскому басу, протиснулся к Косте вплотную, заговорил спешно, полушепотом:

– Костя, мне помощь твоя нужна. Не задавай пока вопросов, потом объясню. Видишь вон того рыжего парня? Узнай, куда он топает, а я поблизости держаться буду.

– Понял, Алексей Леонидович.

И он сразу повернулся, прибавил шаг, наклонившись, что-то пояснял сыну. А Коротков чуть замедлил движение, затерялся среди прохожих...

Пашка, действительно, сгорал в тревоге. А повод для беспокойства был серьезный: Леха все еще прятался в сарае, ожидал документы. До Хардина было уже недалеко. Нагретый за день асфальт быстро охлаждался, но воздух был еще теплый, не схваченный стынью подступающих сумерек. Уверенность постепенно овладевала Пашкой. «А может, и впрямь коротки у милиции руки? Не пойман за руку, не вор. Ведь и сам не безгрешен, а вот хожу по городу, коньяк пью. Да если после каждого «дела» руки вверх тянуть – смехота будет».

Он быстро нашел знакомый подъезд. Над невысокими заборчиками, заляпанными охрой, густо росли акации. От этого проход к подъезду казался узким и темным. Помня наставления Лехи, Пашка огляделся. Посреди двора, около небольшого металлического гаража, крутились два пацана. Недалеко, метрах в тридцати, шел мужчина в спортивной куртке. За его руку держался небольшой парнишка, что-то гнусил, наверное, не хотел идти домой.

Пашка поднялся на второй этаж, ему послышалось, что парнишка уже хныкает в подъезде. Он в несколько шагов преодолел лестничные марши до следующего этажа. Дверь открылась сразу, едва Пашка прикоснулся к кнопке звонка. Возможно, Хардин поджидал его.

– Готов, готов заказик, – запел он медовым голосом, словно речь шла о сшитом костюме.

Крест не велел Пашке торговаться, и потому он без лишних слов вытянул из внутреннего кармана приготовленные триста рублей – пачку десятирублевок, положил их на стол. Щедрость эту Пашка понимал так: за оригинальный труд и молчание, за ту тайну, что унесет с собой Крест.

Он раскрыл паспорт. С фотографии, придавленной в правом боку металлической печатью, смотрел брат. Правда, был он намного моложе, с темной бородкой и усами. И черты лица были мягче, их еще не ужесточило время долгих тюремных отсидок. На голубоватых листках – четкие каллиграфические записи, умеет делать, чертяка.

Он глянул на Хардина. Тот суетливо поправил скатерть. Денег на столе уже не было.

– Одно условие. Я насчет документиков. При случае – молчок. Твой браток «путешествовать» любит, а мне местожительство менять не хочется. Я многим нужен! Очень многим! Так и передай братцу.

Голос его вдруг утратил мягкие нотки. И в этих словах уловил Пашка особый смысл. Сквозь мнимую подобострастность явно пробивалась затаенная угроза. Не одним Крестом жив преступный мир...

Больше Пашке здесь было делать нечего. Он брезгливо взглянул на Хардина, словно и не заметил происшедшей в нем перемены.

– Заметано. Не из тех братка, кто пену гонит. Прощевайте...

Гулов нашел Алексея в сквере, на скрытой от посторонних глаз лавочке. Сынишка его, видать, умаялся и плаксиво тянул отца за рукав.

– Вот что, Алексей Леонидович, прошел твой адресат на улицу Станционную. Дом номер сто восемь, квартира – пятнадцать. Был там минут десять. Оттуда ушел на вокзал, сел в троллейбус – ходит по второму маршруту. А в квартире проживает некий Хардин.

Гулов не знал, что Алексей подстраховывал его и издали тоже наблюдал за Пашкой. И сам видел почти весь Пашкин маршрут, но бескорыстная отзывчивость человека, который уже не раз помогал уголовному розыску, вызвала в нем добрые чувства.

– Спасибо, Костя. Выручил ты нас крепко. Веди своего грача домой, живы будем – увидимся.

Он приветливо улыбнулся, благодарно пожал на прощание руку. Итак, небезызвестный Хардин. При чем здесь он. Что, снова взялся за изготовление фальшивых денег и ссужает ими Пашку? Нет, такое исключено. Нужна помощь бывшего фальшивомонетчика в изготовлении документов? А для кого? Неужели... Пашкин братец? Беглый Леха Крест?

Нетерпение подстегивало Алексея. Надо быстрее в отдел. Нет Остаповича, но есть Пашка и Хардин. Не порвалась ниточка. И, может, она потянется к Лехе Кресту. Все может быть. Но Пашка сейчас самая занятная фигура. Вот тебе и недозрелый орешек! С него надо начинать дальнейшую игру, только с него. И прежде всего необходимо – и немедленно – восстановить самое тщательное наблюдение за домом Сазонихи.