Текст книги "Ликвидатор"

Автор книги: Валерий Горшков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Вадим Витальевич сразу же почувствовал облегчение, кивнул, не оборачиваясь, и повернулся чуть вправо, открывая створки встроенного в стену шкафа. Он достал бутылку «Рислинга», два высоких бокала на витых ножках, разломанную на стеклянном дымчатом блюдце плитку шоколада с орехами и поставил все это на стол.

– В конце концов, сегодня мне совершенно расхотелось спать, – заключил он, разливая вино в бокалы. – И мы обязательно должны отпраздновать наш успех. Это же надо! – Он старался выглядеть как можно более бодрым, поднял, взяв за ножки, бокалы, и повернулся, намереваясь улыбкой окончательно успокоить Наташу, в глазах которой, когда он последний раз в них заглядывал, застыла печать недоверия.

Но обернувшись, Прохоров едва не выронил, как это уже случилось с сигаретой, наполненные сухим «Рислингом» бокалы из французского стекла. Его натянутые нервы зазвенели, как струны на гитаре сумасшедшего музыканта.

Прямо ему в лицо смотрел зажатый в дрожащей руке Наташи пистолет. Это был «браунинг» самой последней модели сорок пятого калибра. Одного выстрела из этой игрушки было вполне достаточно, чтобы сквозь дыру в корпусе «Пеликана» тотчас засвистел ночной океанский ветер. При стрельбе из такого оружия с расстояния двух метров шансы Прохорова остаться живым равнялись одному против миллиона.

– Что это значит? – Вадим Витальевич с трудом шевелил моментально пересохшими губами. Взгляд его был полон страха и отчаяния. – Наташа, я…

– Лучше бы тебе помолчать, Вадим. Я всё слышала. Какое же ты ничтожество! Надеюсь, тебе будет интересно узнать, что я являюсь сотрудником Службы безопасности. Ты удивлен, милый? Я бы на твоем месте тоже была удивлена.

– Наташа… – Вадим Витальевич, застывший по середине каюты с поднятыми перед собой бокалами с вином, внезапно почувствовал, как у него из-под ног с огромной скоростью вырвалась и стремительно полетела вниз твёрдая опора. Он не верил тому, что видел, тому, что только что услышал, и всё, происшедшее в последние три минуты, казалось ему каким-то чудовищным, кошмарным сном. Вот сейчас он откроет глаза, обернется и увидит, как обычно, сладко спящую рядом Наташу – близкого, любимого человека. Но секунды летели, а он всё не просыпался. Господи, неужели всё это происходит на самом деле?!

– Тебе страшно, Вадим? – Ледяной голос доносился откуда-то с расстояния в несколько километров, причем сопровождался пронзительным, намертво засевшим в барабанных перепонках свистом, словно с неба падала сброшенная с тяжёлого бомбардировщика бомба-убийца. К горлу Прохорова медленно поднялся пылающий тошнотворный ком. – Тебе есть чего бояться… Ты – предатель! – Глаза Наташи превратились в яркие раскалённые угли. – Стой на месте и даже не пытайся пошевелиться. Надеюсь, ты понимаешь своим гениальным умом, что оружие не доверяют тому, кому запрещено его применять.

Прохоров уже несколько отошел от первоначального оцепенения и начинал лихорадочно искать выход из создавшейся ситуации. Он ожидал чего угодно, только не того, что Наташа, его любимая Наташа, окажется подсадной уткой, специально подстеленной под него предусмотрительными спецами из СБ! Как же ловко она изображала из себя миленького ангелочка, пряча от посторонних глаз смертоносный ствол сорок пятого калибра… А он, лопух, недооценил своих официальных хозяев и теперь вынужден расплачиваться за ротозейство. Хотя… Ведь не станет же она стрелять в него прямо сейчас, здесь, среди ночи!

Но тут взгляд Вадима Витальевича упал на пистолет, и он снова ощутил подкативший к горлу спазм, вот-вот готовый прорваться наружу вместе с содержимым сжавшегося, как заживо содранная и разложенная на палящем тропическом солнце человеческая кожа, желудка.

Только сейчас Прохоров разглядел накрученный на ствол «браунинга» глушитель. Однако она все предусмотрела заранее! Звук вБютрела не услышат даже в соседней каюте, за тонкой переборкой из двух листов алюминия и сантиметровой прокладки из пенопласта… Что же делать? Вот так стоять и молча ждать, пока не подоспеет подмога? Вряд ли она одна на корабле, наверняка есть еще как минимум один «коллега», и тоже с оружием… Надо срочно искать выход, иначе – смерть. Не сейчас, так потом. Не на «Пеликане», так в подвале одного из тайных казематов СБ. Не от спецов, так от мафии. Результат один. Сырая и мокрая земляная яма где-нибудь на окраине кладбища… Навсегда. Венки, речи, траурные ленты… Прохоров на секунду представил себе мрачную картину: гроб с его мертвым телом опускают в могилу четыре дюжих молодца из Службы безопасности с преисполненными фальшивой скорби рожами, в то время как другие представители этой организации выражают соболезнование вдове трагически погибшего ученого. Вдруг один из ремней, удерживающих гроб, обрывается, и он глухо, с высоты полутора метров, летит на дно свежевырытой ямы с торчащими по обе ее стороны, похожими на руки самого дьявола, обрывками корней деревьев…

– Наташа, не надо так шутить, – тихо попросил Прохоров и сделал один, совсем маленький шаг вперёд, но сразу заметил, как напрягся тонкий женский пальчик с накрашенным ярким фиолетовым лаком ногтём, надавливающий на спусковой крючок «браунинга».

Вадим Витальевич тотчас вернул ногу на прежнее место, лицо его стало серым и жалобным.

– Что ты от меня хочешь, сука? – прошипел он сквозь зубы. – Ты два года раздвигала передо мной ноги и делала минет только за то, что тебе платили жалкие гроши в кассе твоей секретной конторы! Ты, мерзкая дрянь, говорила мне слова любви, а сама думала о спрятанном под подушкой пистолете! Дешёвая ментовская шлюха! – Прохоров уже не сдерживал себя. Он с нескрываемой неприязнью смотрел на Наташу, а затем смачно и наигранно сплюнул прямо на мохнатый ворсистый ковёр на полу каюты.

И тут, совершенно неожиданно, заметил одинокую, торопливо сбегающую по ее белой как мел щеке слезу. Что это? Тонкий трюк профессиональной «подстилки» или реальность, вызванная душевной болью оскорбленной женщины?

Ответ дала сама Наташа:

– Какое же ты, Вадим, всё-таки ничтожество. Ты даже не способен отличить актёрскую игру от настоящего чувства. – Палец с фиолетовым ногтем, лежавший на спусковом крючке, напрягся еще больше. – И пусть ты оказался работающим на мафию подонком, пусть ты нелюдь, согласный передать страшное оружие в руки жаждущих власти ублюдков, я все же хочу, чтобы ты знал… Я действительно любила тебя, но ты, продажный, ничтожный, жадный мерзавец, все испортил!..

Наташа готова была разрыдаться, слезы одна за другой сбегали из её больших глаз, оставляя на бледных щеках тёмные следы размазанной туши для ресниц. Её тонкая, изящная ручка, судорожно сжимающая тяжёлый «браунинг», дрожала все сильнее. Она прямо на глазах впадала в глубокую, словно океанская впадина, истерику.

И Прохоров понял, что у него появился шанс.

Он не нашел ничего лучшего, как резко выплеснуть вино из обоих бокалов в лицо Наташе. Этим ему удалось выиграть ровно секунду. На какое-то время Наташа растерялась, а Прохоров стремительно бросился вперед, буквально на лету хватая женщину за запястье сжимающей пистолет руки, уводя её в сторону и вверх, а другой сильно толкнул Натащу в грудь. Она вскрикнула, потеряла равновесие, в падении попыталась схватиться свободной рукой за край стоящего рядом стула, как будто он мог помешать ей упасть на пол, а затем ударилась затылком о металлический дверной косяк и сползла вниз. В ту же секунду ее палец чисто машинально нажал на спусковой крючок «браунинга».

Раздался глухой хлопок, чем-то отдаленно напоминающий звук, с которым пробка вылетает из бутылки с шампанским. Пуля ушла в переборку, отделяющую каюту номер пять от каюты номер семь, где жили Славгородский и помощник Вадима, Михаил Гончаров. Входное отверстие чернело на десять сантиметров выше привинченной к полу койки, примерно на уровне груди, если представить себе спящего на ней, как обычно – лицом к борту, человека. Расположение пятой и седьмой кают было абсолютно симметричным, а это означало только одно – одна из двух коек в соседней каюте находилась точно там же, где такая же стояла в каюте Вадима и Наташи. Часы показывали около половины четвертого ночи. Трудно себе представить, чтобы в такое время профессор или Михаил решили прогуляться по кораблю.

От внезапного предположения у Прохорова похолодело внутри. Кто спал на ближней к простреленной переборке кровати, он не знал…

Вадим Витальевич притих, напряженно вслушиваясь в звенящую в ушах тишину, нарушаемую лишь едва уловимым шумом океанских волн, и ничего не услышал. Он взглянул на лежащую с закатившимися глазами Наташу, вынул из ее обмякшей руки тяжелый «браунинг», засунул его за ремень на брюках и прикрыл сверху надетой навыпуск рубашкой. Осторожно просунул руки ее под мышки, постарался приподнять и прислонить к стене. Проверил пульс и место, которым Наташа ударилась об острый угол дверного косяка. Пульс был устойчивый, рана не слишком глубокая. Возможно, даже не понадобится вмешательство врача.

Прохоров огляделся, ища в каюте подходящий вместо верёвки материал, затем быстро достал объёмистый дорожный чемодан с Наташиными вещами, извлёк оттуда две пары капроновых чулок и крепко стянул ими руки и ноги все еще пребывающей в беспамятстве женщины. Потом с огромным трудом перенес ее на кровать, подложив под голову чистое полотенце. Этого было вполне достаточно, чтобы вытекающая из раны кровь успела свернуться, не запачкав постельное бельё.

Прохоров ещё раз внимательно оглядел каюту, поднял с ковра чудом не разбившиеся бокалы, поставил их на стол рядом с бутылкой «Рислинга», причесался перед висящим у входа зеркалом, открыл дверь каюты, выглянул. Убедившись, что в коридоре никого нет, быстро вышел и запер за собой дверь, положив ключ в карман.

Спустя минуту он уже стучался условным сигналом в дверь радиорубки. Как только Игорь впустил его, Вадим Витальевич начал торопливо, но обстоятельно рассказывать об инциденте в каюте. Не забыл и про дыру, оставленную в переборке пулей сорок пятого калибра. Радист побледнел, сел на стул и, пристально глядя на Прохорова, закусил губу.

– Значит, так тому и быть, – после секундного молчания сказал он и стал быстро отбивать позывной. Ответили почти сразу и дали разрешение говорить по спутниковой связи. Игорь надел наушники, жестом показав Прохорову, чтобы тот взял трубку. На связи был сам шеф.

– Мастер, у нас ЧП, – ледяным голосом произнёс радист. – Нас раскололи. Пока об этом знает только сучка нашего друга, оказавшаяся сотрудницей СБ, но она надежно изолирована в каюте.

– Что?!! Так…

Персиков быстро взял себя в руки, примерно десять-пятнадцать секунд молчал, обдумывая ситуацию, в которой оказались агенты его структуры на «Пеликане», а потом задал еще несколько уточняющих вопросов, получив на каждый из них быстрые и исчерпывающие ответы. Не узнал он только о выстреле из «браунинга», о котором Игорь и Вадим Витальевич решили до поры до времени не рассказывать. Тем более что еще неизвестно, какие он имел последствия… Прохоров даже не хотел думать, что на той кровати спал профессор Славгородский. Это была бы невосполнимая потеря в смысле безвозвратно потерянной информации, известной только директору Экспериментального-исследовательского центра и, что тоже вероятно, не более чем паре человек из Службы безопасности. Но до Москвы далеко, а профессор был совсем рядом. Со всеми его тайнами.

– Слушайте меня внимательно! У вас в распоряжении не более двадцати – тридцати минут, чтобы полностью захватить корабль, – снова заговорил шеф. Возможно, осознание огромной ответственности за происходящие на «Пеликане» события помогли ему не потерять драгоценные минуты, в течение которых необходимо было принять серьёзное решение. – Поднимайте моториста. На нем захват машины и изолирование стармеха. Прохоров, слышишь меня?

– Слышу. – Вадим Витальевич ощутил, как затрепыхалось его сердце, словно пойманная опытным птицеловом куропатка.

– Пора размять мускулы. Ты должен любой ценой, не поднимая шума, добраться до второй рации, находящейся в каюте капитана, и превратить её в бесполезный хлам. Если для этого понадобится ликвидировать десять человек, сделай это. Но помни, что у Дорофеева есть табельный пистолет.

– У меня он тоже есть. Правда, трофейный, – кисло усмехнулся Прохоров и провёл рукой по спрятанному за поясом «браунингу».

– Далее. Капсула, надеюсь, в полном порядке?.. Хорошо. Славгородский должен сказать всё… Всё, что знает! Особенно меня интересует… – и Персиков сообщил самые важные детали, которые он хотел бы узнать и которые предстояло вытянуть из не слишком разговорчивого профессора. – Потом, когда закончишь с ним, необходимо взять контроль над штурманской рубкой. Вахтенному предстоит поработать на нас. Ровно через час к вам пришвартуется океанская яхта, которая стоит у ближайшего из островов Бермудского архипелага. К тому времени всех членов команды и ученых следует под любым предлогом созвать в кают-компанию и надёжно там изолировать. Судно должно идти полным ходом на северо-северо-восток, навстречу яхте. Радист остаётся в рубке и никуда оттуда не выходит, даже если в двери будут въезжать на танке. Оружие держать снятым с предохранителя и не слишком долго думать, если придется стрелять по живым мишеням… Помните – меня интересуют только дискета кодировки, которая наверняка находится где-то у профессора в похожем на портсигар контейнере, новейшая информация, которая сейчас у Прохорова, и та, что пока содержится в голове Славгородского, но скоро должна будет ее покинуть, – даже через телефон было слышно, как Персиков усмехнулся. – Всё, что касается лично вас… Когда подойдёт яхта, ни во что не вмешивайтесь, все втроём переходите на её борт. Об остальном позаботятся.

– А как быть с оборудованием? – спросил Прохоров. – Здесь его на пару миллионов. Кое-что обязательно пригодится.

– Хорошо, десять минут на демонтаж самого ценного. Я предупрежу капитана яхты, он даст двух человек в помощь. А сейчас начинайте. Я буду выходить, на связь каждые пять минут. Все, удачи. – На том конце линии спутниковой связи положили трубку.

Радист сразу же вызвал по внутреннему селектору механика, в двух словах обрисовал сложившуюся обстановку и передал приказ шефа. Борис не стал переспрашивать дважды, сказал лишь, что стармех – это не проблема вообще, «на всё про всё две минуты», и что после его изоляции он сразу идет в штурманскую рубку «обсудить насущные проблемы с вахтенным» и все последующее время будет находиться там, возле радиста. Если что, он вполне способен управлять кораблем самостоятельно.

Прохоров подумал, что не хотел бы оказаться на месте штурмана. Борис не пощадит моряка, если тот откажется безоговорочно выполнить его требования…

Вадим Витальевич спешно покинул рубку радиста и направился вниз, в коридор на первом этаже надстройки, где в компьютерном центре вполне ещё мог находиться Гена Ожогин. Будулай не входил в сферу интересов шефа. А значит, жить ему оставалось недолго. Прохоров не испытывал никаких угрызений совести, готовясь совершить первое в своей жизни хладнокровное убийство.

Глава тринадцатая

Между тем Будулая уже давно не было в том помещении, куда так стремительно направлялся Вадим. Буквально спустя три минуты после того, как вслед за Прохоровым ушла Наташа, он покинул компьютерный центр «Пеликана» и решил немедленно разбудить профессора и рассказать ему о неожиданном завершении работ по созданию рабочей схемы психотропного излучателя.

Ожогин вышел на палубу, осмотрелся и, к своему удивлению, не обнаружил ни Прохорова, ещё пять минут назад так сильно рвавшегося на свежий воздух, ни ушедшую вслед за ним Рудакову. Следуя логике, в данный момент они могли находиться либо здесь, либо в своей каюте, либо в каюте Славгородского, если Наташе удалось убедить своего друга в мальчишестве его поступка.

И бородатый компьютерный спец по прозвищу Будулай направился к жилому отсеку. Но случайно наткнулся на совершенно незаметный в темноте, торчащий из палубы прямо возле носовой части надстройки красный пожарный кран. Впрочем, если принять во внимание практически полностью сгустившиеся сумерки, ещё не тронутые заревом рассвета на востоке, а также отсутствие на небе луны и звезд ввиду сильной облачности, то не имело особого значения, каким именно цветом выкрасили любую из множества находящихся на палубе научно-исследовательского судна деталей и механизмов, будь то пожарный кран или лебедка для намотки каната.

Ожогин получил сильный ушиб голени, упал, затем поднялся, сел, прислонившись спиной к надстройке возле входной двери на камбуз, и несколько минут растирал ногу. Когда же он все-таки смог подняться и, ковыляя, направиться к лестнице, ведущей вниз, драма в каюте номер пять уже завершилась, и агент, мафии Прохоров разговаривал со своим шефом по спутниковому телефону из радиорубки и получал указания о немедленном захвате корабля.

Но Будулай не знал этого. Он спустился вниз, на секунду задумался, стоя перед каютой Славгородского и Гончарова, а потом несколько раз настойчиво постучал в дверь. Изнутри послышалось недовольное бурчание, шевеление постельного белья, как будто кто-то вставал с кровати, потом в замке повернулся ключ и на пороге появился Славгородский. Его глаза еще не привыкли к свету, ворвавшемуся из коридора в погруженную во мрак каюту, и профессор прикрывался от него прижатой ко лбу ладонью. На нём были белая майка и смешные, почти до колен, цветные трусы. Случайно взгляд Ожогина упал на ноги стоящего перед ним полусонного мужчины, и он с ужасом заметил на них множество розовых отвратительных шрамов. Вот почему профессор не загорал вместе со всеми по дороге до Бермудов, а постоянно носил белые хлопчатобумажные брюки. «Интересно, что повлекло за собой столь отвратительные для постороннего глаза последствия?» – машинально подумал Будулай.

– Какого чёрта вы ломитесь ко мне среди ночи?! – рявкнул профессор достаточно громко, чтобы разбудить полкорабля. – Вы, Ожогин, выглядите как фарш, дважды пропущенный через мясорубку! Почему морщитесь?

– Ударился ногой, на палубе. Григорий Романович, здесь такое дело…

Будулай торопливо рассказал профессору о неожиданном завершении работ, а также об очень странном поведении Прохорова. Едва Славгородский услышал о факте копирования секретного файла, лицо его сразу же приобрело землистый оттенок, а губы крепко сжались в идеально ровную линию.

– Так, значит? Пошутить решил, идиот? Где он?!

– Не знаю, – растерянно развел руки Геннадий. – На палубе его нет. Наверно, в каюте.

Славгородский, не мешкая, подошёл к соседней двери, облицованной, как и все прочие, «под дерево» красивым коричневым шпоном, и постучал. Ответа не последовало. Профессор нахмурился, вопросительно взглянул на Ожогина. И тут из-за двери послышался тихий стон. Мужчины непонимающе переглянулись, а затем Григорий Романович еще раз сильно дернул за ручку. Дверь загудела, но не поддалась. Профессор прислонился к ней ухом и поднял вверх руку.

– Тихо! Там, по-моему… кто-то стонет… Женщина… Боже, это же Наташа!

Славгородский резко повернулся к Ожогину:

– Иди к боцману, пусть даст запасной ключ! Скорее… Чёрт, опять начинается старая история. – Руководитель экспедиции проводил взглядом хромающего Геннадия и непроизвольно вспомнил о покойном генерале Крамском, сбитом вертолете и пропавшем начальнике охраны «Золотого ручья» майоре Боброве. Славгородский слишком долго работал в секретном ведомстве, чтобы верить в случайности. Как же, сюрприз он решил сделать, поганец!.. А ведь даже не подумал бы на него никогда в жизни… Бедная Наташа, она, наверно, вычислила Прохорова, а этот… Сволочь. Интересно, где он сейчас?.. Михаил!.. Надо разбудить Михаила!..

Профессор бросился в свою каюту, лихорадочно нащупал на стене выключатель, зажёг свет и, подойдя к кровати, на которой, укрывшись с головой, спал Гончаров, сильно тряхнул того за плечо.

– Миша, вставай! Скорее! На борту корабля ЧП! – И тут глаза Славгородского вылезли из орбит, как у больного базедовой болезнью, во рту пересохло, а сердце сжалось до размеров выжатого лимона.

Григорий Романович судорожно схватился за грудь и, охнув, повалился в мягкое кресло, чудом оказавшееся как раз сзади него. Он продолжал находиться в сознании, только сильно морщился, с огромным трудом хватая воздух посиневшими губами, и неотрывно, словно завороженный, смотрел на кровать, где по-прежнему лежал Михаил Гончаров.

На лице Михаила навечно застыла радостная улыбка. Видимо, в момент смерти двадцатидевятилетний Миша, у которого дома оставались жена и четырехлетний сын, видел во сне что-то очень хорошее, что заставило его улыбнуться. Навсегда… Точно посередине его груди зияла дыра с развороченными наизнанку краями и запекшейся вокруг кровью, оставленная застрявшей где-то внутри тела пулей сорок пятого калибра. У Гончарова оказалась на редкость крепкая кость. Она-то и стала последней преградой, погасившей убойную силу пули. Славгород-ский почти сразу, как только осознал, что Михаил мертв, обнаружил едва заметную дырочку на висящем на стене ковре. Стрелять могли только из каюты, откуда сейчас доносились сдавленные стоны Наташи Рудаковой. Сделать это мог только один человек… Прохоров!

Профессор услышал, как к открытой двери его каюты быстро приблизились торопливые, чуть приглушенные тонкой ковровой дорожкой шаги. В проеме появился боцман.

– Мёртв? – не вдаваясь в лишние подробности, спросил он профессора.

Славгородский кивнул, взгляд его несколько оживился, он протер глаза, будто прогоняя остатки внезапно навалившегося кошмара, и направился к выходу.

– Там Наташа, её заперли, – сказал Григорий Романович, заметив в руке Евгения запасной ключ от пятой каюты. – Она стонет. Гад какой, что он с ней сделал?!

– Прохоров? Где он? – спросил боцман, уже поворачивая ключ в замке.

– Во всяком случае в каюте мы его вряд ли найдем, – покачал головой Славгородский.

Дверь каюты распахнулась, боцман нащупал выключатель, и под потолком вспыхнул светильник. Наташа лежала на кровати со связанными руками и ногами и заклеенным толстой полоской клейкой ленты ртом. Глаза её были широко открыты, в них появилась надежда. Профессор обратил внимание на испачканное кровью полотенце, лежащее у женщины под головой. Очевидно, она была ранена.

– Наташенька, девочка моя! – Славгородский бросился к ней, принялся лихорадочно развязывать тугие капроновые узлы, но боцман только покачал головой и отстранил профессора.

– Так вы, Григорий Романович, будете до завтрашнего вечера ковыряться. Не проще ли… – И Евгений тремя движениями острого выкидного ножа перерезал связывающие Наташу капроновые чулки.

Она попробовала встать, но тут же застонала и снова опустилась на подушку. Славгородский содрал с ее побелевших губ пластырь. Женщина с трудом открыла глаза, обвела взглядом стоящего рядом с кроватью боцмана и склонившегося над ней профессора, а потом, едва шевеля отказывающимися слушаться губами, прошептала:

– Вадим… Он… шпион. – Она поморщилась от боли, и из её глаз покатились слёзы. – Радист тоже… У него дискета… И пистолет… Скорее! – Наташа громко застонала и потеряла сознание.

Лицо профессора налилось кровью.

– Гад, мразь!.. – Он лихорадочно искал, какое бы ещё слово бросить в адрес Прохорова, но мысли его спутались, и изо рта вырвалось только змеиное шипение. Кулаки сжались, и Славгородский тяжёлым взглядом посмотрел сначала на боцмана, потом на стоящего позади него Ожогина. – Надо найти его и раздавить, как таракана, как гниду ползучую!

– Григорий Романович, быстро идите к капитану и сообщите ему о Прохорове. Пусть свяжется со Службой безопасности. У него есть рация и оружие. Закройтесь в каюте и никуда из нее не выходите, что бы ни случилось. – Евгений обернулся к Будулаю: – Ты останешься с Наташей. Дверь закрыть изнутри. Я иду в радиорубку. Быстрее, профессор! – Боцман неожиданно сунул руку за пояс и вытащил пистолет. Поймав на себе удивлённые взгляды Славгородского и Ожогина, пояснил: – Я работаю на наших друзей, профессор. Теперь вы знаете…

Он снял с предохранителя «стечкин» и быстро вышел из каюты. Славгородский последовал за ним. Будулай проводил их испуганным взглядом, запер дверь и уселся на кровать рядом с Наташей, которая начинала понемногу приходить в сознание. Совсем неожиданно для самого себя высокий бородатый мужчина зарыдал, словно ребенок. Слезы градом лились из его больших карих глаз, он неуклюже растирал их по лицу и тщетно пытался вспомнить, когда последний раз в жизни ему приходилось плакать.

* * *

Поднявшись по лестнице, выходящей на палубу со стороны левого борта, Славгородский поспешил в каюту капитана, а боцман, оглядываясь по сторонам и прижимаясь к переборке, направился в носовую часть судна, откуда начиналась лестница, ведущая на третий уровень надстройки, туда, где рядом друг с другом находились капитанский мостик и радиорубка.

Евгений посмотрел вверх – в обоих помещениях, как и следовало ожидать, горел свет. Он на секунду остановился, перевел дыхание, провел ладонью левой руки по гладкой вороненой стали пистолета и тут краем глаза уловил едва заметное шевеление у надстройки, как будто кто-то вышел со стороны правого борта и тоже направился к ведущей наверх лестнице. Так оно и оказалось. В четырех шагах от боцмана стоял Борис, моторист из машинного отделения. Он оцепенело смотрел то на Евгения, то на направленное ему точно в переносицу дуло пистолета и молчал. Первым заговорил Боцман. Он узнал моториста, опустил «стечкин» и тихо сказал:

– Не бойся, я просто принял тебя за другого.

– За кого другого? – настороженно спросил Борис, наконец справившись с оцепенением и подойдя почти вплотную к Евгению. – За куропатку? Или медведя? Ты что, решил поохотиться здесь, на палубе, в половине четвертого ночи? – Борис демонстративно покрутил указательным пальцем у виска. – Псих…

– Помолчи! – резко перебил его боцман. – Только что Прохоров избил и связал в пятой каюте Наташу, застрелил своего помощника Гончарова, а сам пропал. Ты его не видел?

– Чего он сделал?! – Брови моториста удивлённо взметнулись. – Убил?

– Да, убил. Он шпион. И радист, – Евгений кивнул в сторону светящегося над головой окна радиорубки, – с ним заодно. Теперь ты понял? Быстро иди к своему старшему и предупреди его. За машину вы отвечаете, все должно быть очень оперативно. Не исключено, что у них есть сообщники на каком-нибудь судне, которое тащится за нами с самого начала экспедиции. Ты меня хорошо понял?.. Тогда бегом в машинное отделение. – И, не дожидаясь ответа, боцман стал подниматься по круто идущей вверх железной лестнице.

Он уже сделал не менее восьми шагов, когда его слух вдруг уловил странный звук, как будто кто-то тихо чихнул, прикрываясь ладонью. В следящую секунду что-то тяжёлое ударило Евгения под левую лопатку, раскаленная молния пронзила тело, в ушах с неимоверной скоростью стал нарастать пронзительный свист, руки отчаянно вцепились в металлические поручни лестницы, а потом все внезапно исчезло, словно киномеханик нажал на кнопку и остановил фильм. Какое-то время Евгений ещё стоял, глядя невидящими глазами в бездну спустившейся на Атлантический океан ночи, а потом плавно, словно в замедленной съемке, повалился назад. Ноги его отделились от ступеней, руки неестественно поднялись вверх, пальцы правой руки разжались, выпуская оружие, и боцман тяжело обрушился на палубу рядом с молча стоящим Борисом.

Моторист подошел, направил ствол своего пистолета в голову распластавшегося мужчины и еще раз нажал на спуск. Затем поднял выроненный Евгением «стечкин», засунул за пояс, второй пистолет положил в карман, схватил боцмана за ноги, отволок к борту, одной рукой взялся за воротник рубашки, второй за ремень и без видимого труда приподнял восьмидесятикилограммовый труп и перекинул через борт. Несмотря на то, что на эту сторону выходили окна трех кают, никто не придал значения глухому, словно накатившаяся на борт волна, всплеску.

Покинув рубку радиста, Прохоров сразу же направился в компьютерный центр, но Ожогина там не было. Вадим Витальевич быстро развернулся и побежал в сторону носовой части судна, где размещались каюты, не заметив стоящего около борта и провожающего его взглядом Бориса. Там он тихо прокрался по коридору, остановился перед каютой номер семь и медленно надавил на ручку.

Дверь открылась, и Прохоров увидел лежащего на спине Гончарова с дыркой посередине груди, оставленной «браунингом» сорок пятого калибра. Значит, все-таки Михаил, а не профессор!.. Это было просто подарком судьбы.

Прохоров вышел, закрыв за собой дверь, хотел было сразу же зайти в соседнюю каюту и проверить, как там Наташа, но счел это лишним и со всех ног побежал в каюту капитана Дорофеева. По расчету Вадима, именно там должны были находиться сейчас Ожогин и Славгородский.

Дверь в каюту кэпа оказалась запертой, но за ней Прохоров отчетливо различил тихий голос профессора. Медлить было нельзя. Вадим Витальевич направил пистолет на замок, отошел за дверной косяк и выстрелил. Путь был свободен. Он рывком распахнул дверь и увидел застывшего посередине просторной каюты Славгородского и сидящего перед рацией кэпа. Тот еще не успел связаться с людьми из СБ, это было очевидно даже при беглом взгляде. Нечасто приходилось капитану второго ранга Дорофееву прибегать к помощи стоящей в его каюте запасной рации, предназначенной для экстренной связи…

– Ты?!! – увидев ворвавшегося Прохорова, прорычал Славгородский. Он крепко сжал кулаки и бросился на ненавистного ему человека. Перед глазами у профессора все еще стояли лицо Наташи и окровавленное полотенце под её головой. К тому же он был уверен, что именно Прохоров убил Мишу Гончарова. Капитан тоже не мешкал, а схватил лежащий перед ним на столе табельный пистолет.

Но Вадим Витальевич, с некоторых пор вообще потерявший чувство опасности, опередил обоих. Он молниеносно вскинул руку с «браунингом» и всадил пулю прямо между глаз капитану, а потом быстро повернулся к бросившемуся на него профессору и изо всех сил ударил его рукояткой пистолета по голове. Удар получился не совсем точный, рука соскользнула, оставив на щеке Славгородского рваную рану. Профессор по инерции подался вперёд, вскрикнув и обезумевшим взглядом посмотрев на Прохорова. Вадим Витальевич сделал шаг вправо, примерился, в доли секунды успел сообразить, что не стоит бить по голове человека, которому еще предстоит поработать мозгами, быстро переложил пистолет в левую руку и ударил Славгородского кулаком в живот. Тот охнул, грузно повалился на колени, содрогаясь в конвульсиях и пытаясь схватить посиневшими губами хоть один глоток воздуха.