Текст книги "Десять лет спустя"

Автор книги: Валерий Сегаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– По какому праву, – гремел тем временем ротмистр, – вы позволяете себе хулиганские действия по отношению к должностному лицу, находящемуся при исполнении?

– Вы можете называть это хулиганскими действиями, – ответил Ульянов, отвешивая контролеру еще один подзатыльник, – а я называю это воспитательной работой в массах.

– А почему вы распиваете в тамбуре?

– Не ваше собачье дело!

– Что-о?.. Документы при себе имеете?

– Не носим с собой такого говна!

– Что-оо?.. Да не буду я ротмистр Фишер, если…

– Послушайте, ротмистр Фишер, – строго сказал Ульянов, – вас действительно скоро разжалуют в рядовые, если вы будете продолжать хамить полковнику императорской гвардии.

– Ах вы еще и полковник? – насмешливо спросил ротмистр Фишер.

– Полковник, – с достоинством ответил Ульянов.

– Как ваша фамилия, полковник?

– Бздилевич.

«Полковник Бздилевич!» Несомненно, ротмистр Фишер слышал это имя. Слухи о таинственном полковнике продолжали бродить по городу. Ротмистр Фишер был, что называется далек от народа, и все же он где-то слышал это имя. Только вот где?

На всякий случай ротмистр решил сбавить обороты.

– Прошу прощения, г-н полковник, я только исполняю свой долг.

– Конечно, конечно, ротмистр, – также пошел на мировую Ульянов. – Продолжайте, пожалуйста.

– Если у вас нет при себе никаких документов, г-н полковник, и вы не согласны уплатить штраф…

– Сколько? – сразу спросил наследник престола.

– Пять рублей, – слегка помявшись, запросил ротмистр Фишер.

Довольный, что так дешево отделался, Ульянов сунул ротмистру мятую пятерку и похлопал его по плечу.

– Потрудитесь выдать квитанцию, ротмистр. И заберите с собой этого деятеля. Нам не нужны контролеры. Мы сами контролируем ситуацию.

Ротмистр Фишер поклонился и положил руку на плечо несчастному контролеру…

* * *

… Где-то далеко часы мерно отбивали полночь.

Распутин проснулся и сел на кровати. Все было тихо. Даже в кромешной тьме он увидел, что шторы по-прежнему задернуты, и в комнате явно никого нет. Потный и обессиленный, Гришка опять лег на спину и впал в дремоту. В темноте сразу же засверкали белки глаз страшного негра. Вежливо, но грозно воду осведомился:

– Последний раз вас спрашиваем: будете работать?

С криком «буду!» Распутин вновь проснулся, вскочил с постели и дрожащими руками зажег свечи. Теперь он стоял, прижавшись спиной к стене. Ему хотелось снова лечь и попытаться заснуть при свете, но он боялся отойти от стены и подставить таким образом спину коварному врагу. Наконец, он решился и быстро подошел к кровати. Он уже собирался лечь, когда новая мысль буквально парализовала его: он стоял спиной к дверям, и ему подумалось, что когда он обернется назад, то непременно увидит еврея. Несколько мгновений Распутин, скованный ужасом, простоял как вкопанный, а затем быстро оглянулся. В дверях стояла императрица.

– Что с тобой, отец Григорий? – участливо спросила Шурочка. – Ты кричал, как будто?

У Распутина словно гора с плеч свалилась. И дело было даже не в том, что в дверях вместо ужасного Льва Давидовича стояла Шурочка, а скорее в том, что ему сейчас нужен был кто угодно, лишь бы не оставаться более одному. Наверное, если бы в дверях действительно оказался неистовый жидо-масон, то и это явилось бы для несчастного Гришки лишь спасением от невыносимого, сводящего с ума одиночества.

– Тяжкие сны мучают, матушка, – дрожащим голосом пробормотал Распутин. – Дурных людей вижу в снах… Безбожников.

– Так то ж только сны, батюшка, – ласково произнесла царица. – Сны – это все пустое. В снах важно лишь, чтобы евреев не было.

– Есть там и еврей один.

– Вот это уже хуже, – сказала царица участливо. – Жиды, говорят, не к добру снятся.

– А сей жид еще и масон. Может тебе известно, матушка, кто такие масоны? Что за нация такая?

– Масоны – это не нация, это такая секта – масоны,

– пояснила Шурочка. – Люди они дурные, но не слишком опасные.

Императрица когда-то закончила Гейдельбергский университет и имела диплом бакалавра философских наук. И хотя сто лет назад все эти университеты и дипломы были такой же херней, как и теперь, в голове Шурочки все же засели названия кое-каких сект и секретных обществ.

– Снится мне еще один арап, – продолжал плакаться Распутин.

– Арапы тоже люди нехорошие, – покачала головой царица, – но все же получше евреев.

– А что может случиться, коли еврей приснился? – спросил суеверный Гришка.

– Люди говорят, что жиды снятся к беде. Я часто размышляла над тем, что бы это могло значить, и вот что выходит по-моему. Евреи склонны к воровству, и если еврей проник в твои сны, то он может украсть твои мозги, и ты станешь блаженным.

– Может и так, матушка, – сказал Распутин, – да только сдается мне, что не мозги мои нужны тому еврею.

– А ты почем знаешь, батюшка? – осведомилась императрица. – Евреи, они хитрые.

– Знаю, – сказал Гришка. – Видел я этого еврея наяву. И арапа видел.

– О, боже мой, да где же?

– В жидовском магазине.

– О, боже ты мой, у Каскада что ли?

– У Каскада!

– Успокойся, отец Григорий, – сказала царица. – Разберемся мы с этим Каскадом. Я давно говорила Никки, чтобы он не покупал вино у евреев. Можно подумать, что у православных людей вина нельзя купить. Да сколько угодно! А тут еще оказывается, что к этому жиду шляется всякая нечисть. Успокойся, батюшка, мы этому конец положим.

Императрица просидела с Григорием часика два и удалилась в свои покои. Хотя разговор с ней несколько успокоил несчастного, ему тем не менее весь остаток ночи снились попеременно то еврей, то негр. Причем, подобно тому как большинство людей представляют себе Гамлета, лишь вопрошающим: «Быть или не быть?», так и Распутину ужасный воду мерещился, постоянно задающим один и тот же вопрос: «Последний раз вас спрашиваем: будете работать?»

Утром Распутин проснулся с твердым убеждением, что «работать», пожалуй, придется.

* * *

В то же самое утро Ульянов, Бени, Леха, Федор и Пятница, до зубов вооруженные, с наполненными флягами, бодро входили в лес.

Охота им в тот день выпала непродолжительная. Уже на лесной опушке зоркий глаз бывалого Пятницы обнаружил мелкие шарики лосиного дерьма, от которых в лес уходили свежие и четкие следы. Минут пять охотники шли по этим следам, пока Бени не угораздило провалиться в неглубокую прикрытую свежим снежком ямку. Чертыхаясь и отряхиваясь, юноша выбрался на поверхность, а следом за ним из ямы с яростным ревом вылез огромный, свирепого вида бурый медведь.

– Мама! – закричал Бени и, выронив ружье, пустился наутек.

Горький, Шаляпин и даже бывалый Пятница, отчаянно матерясь, попятились назад. Один лишь Ульянов сохранил присутствие духа и двинулся навстречу противнику. Разъяренный лесной великан, продолжая оглушительно реветь, поднялся на задние лапы, и уже в следующее мгновенье человек и зверь слились в яростном борцовском объятии. Как раз в эту минуту первые лучи восходящего зимнего солнца пробились сквозь жидкие кроны облезлых северных сосен, и через всю лесную поляну пролегли исполинские тени соперников…

* * *

Информационное сообщение

Двадцатого декабря в 9 часов 15 минут московским экспрессом в СанктПетербург прибыл член ЦК РСДРП тов. М.Н. Лядов. На Николаевском вокзале тов. Лядова встречали Ник Буренин, Г.М. Кржижановский, И.В. Джугашвили и другие товарищи. Сразу по прибытии в столицу тов. Лядов посетил пивной бар на углу Невского проспекта и Знаменской улицы. Затем вышеперечисленные товарищи отправились на квартиру Александры Коллонтай, где вечером состоится чрезвычайное заседание ЦК РСДРП, на котором будет заслушан доклад тов. Лядова о ходе вооруженного восстания в Москве.

* * *

…Не подозревая с каким человеком ему приходится иметь дело, медведь, естественно, рассчитывал на легкую победу. Он действовал прямолинейно: уповая на колоссальный перевес в массе тела, пытался повалить соперника навзничь. Однако Ульянов держался крепко. Взбешенный неожиданно упорным сопротивлением, медведь на какое-то мгновенье ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Ульянов нагнулся, ухватил зверя за ноги и нанес ему мощный удар головой в брюхо. Медведь неуклюже повалился назад, на обе лопатки. Ульянов ловко запрыгнул на него сверху и, выхватив из ножен огромный охотничий нож, дважды глубоко всадил его зверю в левый бок. Яростное рычание тотчас перешло в жалобный вой, а еще через несколько секунд гигантский медведь испустил дух.

Ульянов встал, отряхнул с себя снег, сделал пару хороших глотков из фляги и принялся шарить в карманах своей охотничьей куртки в поисках портсигара…

* * *

Увы, у нас нет времени любоваться тем, как г-н Ульянов снимает шкуру с убитого медведя. Мы бы и рады, но долг историка уже зовет автора, а с ним и любезного читателя, вернуться в Санкт-Петербург, дабы посмотреть, как Александра Коллонтай готовится принять у себя чрезвычайное заседание ЦК РСДРП.

В то утро Аликс не слишком беспокоилась об охотниках. Она верила в Ульянова, и ей казалось, что охота, возглавляемая таким человеком, не может не быть успешной.

С самого утра ее охватили воспоминания, что нередко случается с женщинами, перешагнувшими тридцатилетний рубеж. Аликс не могла бы с уверенностью сказать, было ли счастливым ее детство, но все же она не без грусти подумала о том, что годы, проведенные в Киеве и в Варшаве, уже никогда не вернутся назад. Затем она перебирала в памяти свои любовные приключения за границей: нестареющие венские вальсы, фрукты в шампанском в ночном кафе на Елисейских полях, упоительный запах дорогих сигар в фешенебельных женевских ресторанах. Потом она вдруг вспомнила, как Ульянов выпил бутылку водки без помощи рук, и поняла, как убоги и скучны были все ее прежние поклонники. В конце концов Аликс остановилась на том, что Санкт-Петербург куда прекраснее Вены, Женевы и Парижа, вместе взятых, и что тридцать два года – это еще далеко не старость. Согласимся с этой женщиной, старость которой в ту пору была еще действительно за горами.

Утешившись таким образом, Александра подумала о предстоящем заседании ЦК РСДРП и отправила Анжелику за водкой. Девушка поинтересовалась, не прикажет ли хозяйка прикупить легонького винца для этого глупого итальяшки, который водку и пить-то не умеет, повеселилась и ушла, вполне довольная возложенным на нее поручением.

Александра посмотрела на часы и, решив, что время еще есть, прилегла на кушетку с томиком морских рассказов сэра Артура Конан Дойля. В пятнадцатый раз перечитав о том, как капитан Шарки и Стивен Крэддок перехитрили друг друга, она вновь взглянула на часы и забеспокоилась: Анжелике давно пора было вернуться.

Александра выпила стаканчик лимонада со спиртиком и нервно закружила по комнате. Анжелика должна была обернуться минут за тридцать, самое большее – сорок, а отсутствовала уже целый час. Она правда всегда любила посидеть у Льва Абрамовича, но сегодня Александра попросила ее не задерживаться.

Наконец, Анжелика вернулась. Вид у нее был обеспокоенный, и известия она принесла довольно странные.

– Что-то случилось с Львом Абрамовичем! – сказала она прямо с порога. – Магазин закрыт, на двери замок… Ни записки, ни объявления… Не знаю, что и думать.

– Да, странно, – согласилась Александра. – Может он заболел?

– Надо узнать… Но вообще странно, никогда такого не было. Мне пришлось сходить в лавку на Литейном. Через полчаса обещали все доставить.

– Что именно?

– Водку, коньяк и «Ерофеича».

– А аперитив?

– Ой, забыла! Я так волновалась…

– Ну ладно, – сказала Александра. – Давай займемся салатами и холодными закусками.

В эту минуту раздался звонок: пришел Лядов с товарищами.

Лядов был серьезный мужчина – большой, в каракулевой шапке, с усами и в калошах. Александра видела его впервые и рассматривала не без женского интереса. Всех остальных, за исключением маленького кривоногого грузинчика в идиотской вязаной шапке красного цвета, она знала ранее.

– Это что? – тихо спросила Александра, обращаясь к Кржижановскому и указывая пальцем на грузинчика.

– Да так, – неопределенно махнул рукой Глеб.

– Слышишь, ты! – грубовато обратилась Александра к грузинчику. – Сбегай-ка пока за аперитивом! – и дала ему три рубля. – Иди на угол Литейного. Купишь три бутылки итальянского вермута.

Грузинчик поклонился и ушел с покорным, но недобрым видом.

– Чтобы он тут поменьше отсвечивал! – пояснила Александра.

– Это товарищ Коба, – сказал Зиновьев. – Грузинский интернационалист.

– Знаем мы, Гриша, таких интернационалистов! – возразила Александра. – Только окажитесь у него в руках с вашим семитским носом!

– Зря вы так с ним, Александра Михайловна, – поддержал Зиновьева Каменев.

– В конце концов, – примирительно сказала Александра,

– ничего страшного не произойдет, если грузинский интернационалист принесет дамам пару бутылочек аперитива! Верно, Анжелика?

Вопреки обыкновению, Анжелика не подыграла шутке: она была серьезно обеспокоена непонятным исчезновением Льва Абрамовича Каскада.

Пять минут спустя раздался новый звонок, и явились охотники (кроме Шаляпина). Ульянов торжественно преподнес восхищенной Александре медвежью шкуру, а Бени, Леха и Пятница пронесли на кухню разрубленную на несколько частей и упакованную в холщевый мешок тушу.

Анжелика решила незамедлительно поделиться с Ульяновым своими неприятностями. Выслушав ее, наследник престола с минуту ходил по комнате с крайне озабоченным видом. Затем сказал:

– Пойдем-ка, Бени, посмотрим…

И вот они опять шли по Невскому проспекту. Маршрут был родной и знакомый, но по мере приближения к магазину Каскада Ульянов все больше мрачнел. Даже Бени, мало знавший Льва Абрамовича, молчал, насупившись. Дорога показалась обоим непривычно длинной.

Наконец, они были у цели. Ульянов быстро осмотрел дверь. Ему нередко доводилось приходить сюда раньше открытия, и он прекрасно помнил, что тогда все здесь выглядело иначе.

– Пойдем, Бени, – тихо сказал Ульянов. – Нам здесь больше нечего делать. От этого чугунного замка веет подвалами инквизиции.

Они двинулись в обратный путь. Минут пять шли молча. Затем Ульянов трагически севшим голосом произнес:

– Вероятно, Бени, мы никогда больше не увидим Льва Абрамовича Каскада.

– Неужели вы допускаете..? – вскричал Бени.

– Я допускаю все, – тихо ответил Ульянов.

– И вас арестовывали!

– Бывало.

– И что же?

– Это было до революции.

– Но ведь г-н Каскад не революционер!

– Г-н Каскад не революционер, – согласился Ульянов.

– Он – лакмусовая бумажка.

– Что-что? – не понял Бени.

– Лакмусовая бумажка. Если забирают таких людей, значит в стране революция.

– Я не понимаю.

– Видишь ли, Бени, это трудно объяснить. Это надо почувствовать.

– Это нелегко, г-н Ульянов. Тем более, что мой учитель русского языка употреблял глагол «забирать» иначе, чем это делаете вы или Анжелика.

– Вот видишь, Бени, – очень серьезно сказал Ульянов,

– русский язык ты уже почувствовал, а революцию еще нет… Ладно, завтра утром я съезжу на Лиговку и попытаюсь что-нибудь разузнать. Довольно о грустном, Бени. Расскажи мне лучше, как у тебя с Анжеликой.

– Никак, – вздохнул Бени.

– Лопух ты! – сказал Ульянов. – Такая девушка! Может быть мне попробовать?

Наследник престола даже потер руки от приятных предвкушений. Бени впервые недобро посмотрел на Ульянова.

– Ну-ну, шучу, – попытался успокоить приятеля наследник престола, но Бени показалось, что Ульянов вовсе не шутил.

– Ничего хорошего, милая Анжелика, мы вам не сообщим,

– сказал Ульянов. – Я вполне разделяю ваши опасения.

– Что же делать? – спросила Анжелика.

В тревоге она была даже прекраснее, чем обычно. Хотя куда уж дальше: изумрудные глаза, черные распущенные волосы, голливудская (как сказали бы теперь) грудь… «Да, хороша!» – подумал Ульянов.

– Завтра утром попробую что-либо разузнать, – сказал он вслух.

– А сейчас, Анжелика, займись медвежатиной, – приказала Александра. – Сегодня у нас заседание ЦК, а завтра утром г-н Ульянов обязательно все выяснит.

Анжелика отправилась на кухню. Влюбленный Бени и хозяйственный Пятница вызвались ей помогать.

Остальные деятели, включая саму Александру, разместились в гостиной, наполнили бокалы аперитивом и начали дебаты.

– Ну-с, товарищ Лядов, что новенького в Москве?

– Товарищи! – начал Лядов. – Как вам должно быть известно, еще в первые дни декабря Московский Совет, возглавляемый большевиками, учитывая настроения рабочих, вынес решение начать всеобщую политическую забастовку. В среду, 7 декабря, в двенадцать часов дня свыше ста тысяч человек прекратили работу. Власти применили силу, и мы вынуждены были взяться за оружие. К 10 декабря забастовка переросла в вооруженное восстание. Мы применяли новую тактику уличной борьбы, сочетая баррикадные бои с партизанскими действиями. Основной силой восставших были небольшие боевые группы, вооруженные револьверами, охотничьими ружьями и даже винтовками. Борьба носила исключительно упорный и ожесточенный характер. Нам удалось захватить целый ряд важных стратегических объектов в разных частях города, в том числе Пушкинскую харчевню, что неподалеку от Арбата.

– И чем же вы занимались в Пушкинской харчевне? – оживился Ульянов.

– Там был организован склад оружия, Владимир Ильич.

– Это очень прискорбно, – задумчиво произнес Ульянов.

– Я вас не понимаю, Владимир Ильич, – сказал Лядов.

– Организация склада оружия в самом сердце Москвы…

– Явилась очень прискорбным фактом, – заключил Ульянов.

Лядов промолчал. Все в недоумении уставились на Ульянова.

– Я вспоминаю прекрасные пушкинские чтения в той харчевне в дни моего нелегального пребывания в Москве летом 1900 года, – с печальной улыбкой произнес наследник престола.

– А теперь там выдавали обрезы. Действуя таким образом, вы отпугиваете от своего движения интеллектуалов.

– Интеллигенция и так не с нами, Владимир Ильич.

– Интеллигенция – это говно! – сказал Ульянов. – Ей и пушкинские чтения ни к чему. Я говорю об интеллектуалах. Многие из них с нами, так не отталкивайте их от нашего движения.

– То же самое сказал и Плеханов, – признался Лядов.

– Разумеется!

– Но еще он сказал, что раз мы оказались не готовы победить, то не следовало и выступать.

– Много он понимает! – вставил свое мнение Коба.

– Не с вашими куриными мозгами критиковать Георгия Валентиновича Плеханова, – строго сказал Ульянов, впервые обратив внимание на этого типчика. – Лучше снимите свою кардинальскую шапку и пойдите помогите на кухне!

– Вопрос, между тем, отнюдь не праздный, – заметил Лядов после ухода Кобы. – Пролилась кровь, а конечной цели мы не достигли. Так стоило ли выступать?

– Когда-нибудь мы бы все равно выступили впервые, – высказал свое мнение Зиновьев. – Но победить с первой попытки едва ли возможно.

– Верно, – сказал Ульянов. – Теперь нам предстоит изучить уроки московского восстания. На мой взгляд оно наглядно показало, что только в решительной вооруженной борьбе пролетариат может одержать победу. Думаю, что выступить было необходимо, но мое несогласие с Плехановым еще не означает, что мы можем позволять себе пренебрежительно отзываться о нем.

– А по-моему мы должны быть предельно принципиальны в подобных вопросах, – вступил в разговор Каменев.

Ульянов с сомнением покачал головой. Вопрос был непростой. С точки зрения революционной теории вопрос был действительно очень принципиальный, но практические взаимоотношения с конкретными людьми порой требовали иного подхода.

– Главным критерием при оценке нами любого человека должно быть его отношение к режиму, – сказал Ульянов. – Георгий Валентинович является сторонником иных методов борьбы, но за его отношение к режиму я всегда спокоен. Здесь уместно вспомнить и всеми нами уважаемого Льва Абрамовича Каскада. Лев Абрамович и вовсе скептически относится к революционным идеям, однако его отношение к режиму делает честь всем нам, близко его знавшим! Давайте, друзья, принесем водки и выпьем за нашего дорогого Льва Абрамовича; я сильно опасаюсь, что он попал в переплет…

В гостиную вошла Анжелика.

– Александра Михайловна, нужно сбегать за мясником. Мы не можем разделать медвежатину сами.

– Ну так и сбегай! – ответила Александра.

– Это еще зачем!? – воскликнул Ульянов, поднимаясь со стула и направляясь в кухню.

Все последовали за ним.

– А этот здесь на что? – добродушно осведомился Ульянов, снимая пиджак и одновременно отвешивая Кобе легкую затрещину. – Сейчас я вам покажу класс, ребята!

Ульянов засучил рукава рубашки, и обнажил до локтей свои толстые, поросшие рыжеватой шерстью руки. Анжелика смотрела на него не отрываясь; Бени мучительно ревновал. Ульянов схватил длинный нож и принялся ловко разделывать сочащиеся кровью куски медвежатины.

– Вот это настоящая работа! – приговаривал он. – Тащите водку в гостиную, ребята. Медвежатина, считайте, уже готова…

Короче говоря, к десяти часам все уже были в говно, а Бени вообще спал…