Текст книги "Отдай свое сердце"

Автор книги: Валерий Роньшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Валерий Роньшин
ОТДАЙ СВОЕ СЕРДЦЕ

Глава I
«ОТДАЙ СВОЕ СЕРДЦЕ!»

Рита Курочкина влюбилась. И не в кого-нибудь, а в директора школы. Имя у директора было прикольное – Агафон. А отчество еще прикольнее – Евлампиевич. Но для Риты это имя-отчество звучало волшебной музыкой: Агафо-он… Евла-а-мпиевич… И фамилия директора тоже звучала для Риты, как музыка: Купоро-о-сов.

Да, странные вещи порой делает с человеком любовь.

Как только Курочкина влюбилась, так сразу же посвятила Купоросову стихи. Вот такие:

 
Я от тебя балдею, тащусь и фонарею.
Как случилось это – сама я не пойму.
Но сказать я тебе никогда не посмею,
Что люблю я тебя, понимаешь, люблю!
 

Конечно, рифма у Курочкиной хромала. Да и вообще – Рита была далеко не Пушкин. Но разве дело в этом?.. Главное ведь – какое чувство она вложила в свое стихотворение. А чувство было самое что ни на есть прекрасное.

Рассказав о своей любви стихами, Рита решила написать о ней еще и прозой:

Агафон Евлампиевич, вы самый классный учитель в мире! Я вас люблю. Это я положила яблоко на ваш журнал, когда вы проводили у нас урок. Да что там яблоко – я готова вам сердце отдать! О моей любви вам ничего не известно. Я люблю вас молча.

Ваша и чуточку своя. Н.

Буквой «Н» Курочкина подписалась для конспирации. В 7-м «Б», где училась Рита, не было ни одной девочки, чье имя начиналось на «Н».

Теперь следовало передать любовное послание Купоросову, чтобы он узнал о Ритиной любви. Но как это сделать? Не отдавать же директору письмо лично в руки! Может, проследить за Купоросовым и, узнав, где он живет, бросить письмо в его ящик для газет. Ну а если почту вынимает не он, а жена?.. Тогда, может, послать письмо на адрес школы?.. А вдруг всю директорскую корреспонденцию вначале просматривает секретарша?.. Нет, любовное послание должен был прочесть один лишь Агафон Евлампиевич. Он и только он!

Как же быть?

И Рита придумала – надо просто-напросто войти в кабинет Купоросова, когда там никого не будет, и положить письмо на стол. Вот и все.

Кабинет директора находился на втором этаже. Уборщица Дарья Петровна убирала его в половине шестого, перед самым закрытием школы. Курочкина это знала, потому что рядом с кабинетом располагался актовый зал, где проходили занятия театральной студии, в которой Рита занималась. Больше в это время никаких занятий в школе не было. Все кружки и факультативы – по истории, астрономии, зоологии… – заканчивались раньше. Поэтому когда ребята из театральной студии расходились по домам, на втором этаже оставалась одна Дарья Петровна. Ну а уж обвести простодушную тетю Дашу вокруг пальца для Риты труда не составит.

Но оказалось, что уборщицу даже вокруг пальца обводить не нужно. После уборки она забыла запереть дверь.

И Курочкина, недолго думая, юркнула в кабинет. Положила запечатанный конверт на стол любимому директору и с чувством исполненного долга выскочила в коридор. Весело запрыгала по ступенькам на первый этаж. Спрыгнула с последней ступеньки и… ойкнула от неожиданности. Потому что вместо вестибюля первого этажа она увидела коридор второго этажа, откуда только что ушла. Рите стало немного не по себе. Она опять начала спускаться. Спустилась – и вновь оказалась на втором этаже. Будто никуда и не спускалась.

Сердце у Курочкиной тревожно застучало.

Если б еще по всей школе стоял шум и гам, как во время переменок, тогда, может, Рите было бы не так страшно. Но в коридорах стояла жуткая-прежуткая тишина.

Рита попыталась в третий раз спуститься на первый этаж. А на лестнице уже было темным-темно. И девочке вдруг почудилось, что в этой темноте кто-то притаился. И сейчас ка-а-к кинется на нее да ка-а-к схватит!..

У Курочкиной от страха не только сердце, но и зубы застучали.

«Спокойно, Маргарита, – попыталась она себя ободрить, – ты же в родной школе. Внизу сидит охранник. Тебе нечего бояться».

– Кхе-хе-хе, – раздался из тьмы квакающий смех. Так, наверное, могла бы смеяться лягушка, если б умела.

Отчаянно завизжав, Курочкина кинулась наверх. Рванула дверь первого попавшегося кабинета и влетела туда. Это оказался кабинет информатики. За одним из столов, у включенного компьютера, Рита увидела человека. Он был тощий, как скелет. Курочкина пригляделась к нему повнимательнее, и у нее от ужаса задрожали коленки – это и вправду был скелет! Нажимая костяшками пальцев на клавиатуру, он играл в компьютерную игру. По экрану монитора друг за другом гонялись маленькие скелетики.

Зажав ладонью рот, чтобы не завопить от испуга, Рита, пятясь, вышла в коридор. И сразу услышала голос Агафона Евлампиевича. Ритины страхи словно ножом отрезало. Радостно улыбаясь, она поспешила к кабинету директора. Но в двух шагах от него остановилась как вкопанная. До Риты вдруг дошло, что Купоросов нашел ее письмо.

– «…О моей любви вам ничего не известно, – читал вслух директор. – Я люблю вас молча. Ваша и чуточку своя. Н»… – Купоросов громко рассмеялся. – Интересно, кто написал эту чушь?

Риту прямо в жар бросило и от купоросовского смеха, и от того, что он назвал ее любовное послание «чушью».

– Курочкина написала, – послышался голос Екатерины Васильевны Нестеровой – учительницы русского языка и литературы.

«Откуда она знает?» – поразилась Рита.

– Это какая Курочкина? – переспросил директор.

– Да из 7-го «Б».

– А-а, – вспомнил Купоросов. – Такая страшненькая. С бородавкой на носу.

Рита испытала самый настоящий шок. Она-то считала, что на носу у нее симпатичная родинка, которая ей очень даже к лицу. И вот на тебе: «Страшненькая, с бородавкой…» И это сказал человек, которому Рита готова была сердце отдать!

Курочкиной захотелось плакать. А Купоросов со смехом продолжал:

– Она готова отдать мне сердце. Что ты на это скажешь, Петля?

– Дают – бери, Бритва, – ответила Нестерова. – Заодно возьми у нее и печенку с селезенкой.

«Что они говорят?.. – в смятении думала Рита. – Какая еще петля?.. Какая бритва?..»

Внезапно кто-то схватил Курочкину за шиворот. Рита обернулась и чуть в обморок не упала. Потому что это был скелет – любитель компьютерных игр.

– Попалась, детка! – проклацал он челюстями и поволок Курочкину в кабинет директора.

А в кабинете сидели Купоросов и Нестерова; оба – с зелеными лицами.

– Что, крошка – хочешь отдать мне свое сердце? – В руке директора появилась старинная бритва с перламутровой ручкой. – Сейчас я вырежу его из твоей груди.

– Ой, мамочка, – в испуге пискнула Рита.

– Ой, мамочка, – передразнил ее Купоросов. И деловито раскрыл бритву.

Нестерова ободряюще потрепала Курочкину по щеке.

– Не бойся, Ритуля, это не больно. Умереть гораздо легче, чем родиться. Уж я-то знаю.

Рука у Нестеровой была холодная-прехолодная. Как у мертвеца. И Рита вдруг отчетливо поняла, что Екатерина Васильевна и есть мертвец. И Купоросов – мертвец. Недаром же у них лица зеленые. И еще Рита поняла: если она сейчас от них не убежит, то тоже станет мертвецом.

Собрав в кулак остатки своей смелости, Курочкина, резко развернувшись, врезала этим кулаком скелету по ребрам. Скелет грохнулся на пол и рассыпался. Перепрыгнув через груду костей, девочка пустилась наутек.

– Ха-ха-ха, – захохотал директор. – Далеко не убежишь!

И действительно – далеко Рита не убежала. Не успела она выскочить из кабинета, как дорогу ей преградил все тот же Купоросов.

– Отдай свое сердце! – прорычал он.

Оттолкнув его, Курочкина понеслась дальше. Но теперь на ее пути возникла Нестерова.

– Отдай свое сердце! – прошипела учительница.

Рита попятилась и наткнулась спиной на стену. Справа и слева от нее тоже появились стены.

Мертвецы подошли вплотную к парализованной страхом девочке.

– Музыка! – громко провозгласил директор.

В ту же секунду на всю школу грянул похоронный марш:

ПАМ-ПАМ-ПАРАМ-ПАМ-ПАРАМ-ПАРАМ-ПАРАМ…

Когтистые пальцы Купоросова обхватили тоненькую шею Курочкиной. И…

Глава II
ДЕВОЧКА-ВИДЕНИЕ

Наконец Генка Самокатов проснулся. «Ни фига себе, – первым делом подумал он. – Ну и бредятина…» Мало того, что ему приснилось, будто он – девчонка, его еще угораздило во сне влюбиться в директора школы. Наяву Генка к Купоросову никаких особых чувств не испытывал. Директор как директор… А вот Нестерова Генке не нравилась. Вечно она была одета во все черное, словно только что вернулась с похорон или собирается на похороны.

Зато уж кто Генке нравился, так это Рита Курочкина. До встречи с ней отношения с девчонками у Самокатова складывались не лучшим образом. Точнее сказать, никак не складывались. Не то что у его друга и одноклассника Макса Горохова. Послушать Макса, так ему девчонки буквально проходу не давали. Чуть ли не каждый день приставали. Генка даже для интереса подсчитал, сколько девчонок (по словам Горохова) к нему пристало с начала года. Получилась офигенная цифра – шестьдесят пять!

А у Самокатова вообще девчонок не было. И не потому, что он был такой уж лопух. Просто ни к одной девчонке его по-настоящему не тянуло. Ни в школе, ни на улице… И так продолжалось до тех пор, пока в 7-м «Б» не появилась Рита. И Генка понял: пришла его первая любовь. С тех пор Самокатов только и думал что о Курочкиной. А в один прекрасный день набрался смелости и пригласил ее в кино. В самый обалденный кинотеатр Питера – «Кристалл-Палас». Цены там, кстати говоря, тоже были обалденные. Но Генку это не смущало. Родители, улетев отдыхать на Кипр, оставили ему кучу денег.

После кино Самокатов намеревался повести Курочкину к себе домой – послушать классные компакты. Впрочем, музыка – это так, для отвода глаз. На самом деле Генке хотелось поцеловать Риту. А чего откладывать? Крупный специалист в этих делах – Макс Горохов – говорил, что девчонки любят целоваться. И могут обидеться, если ты тянешь с поцелуями.

«Когда ты целуешь девчонку – это круто, – рассуждал Горохов. – А когда она тебя целует – это еще круче».

Самокатову приходилось верить другу на слово. Сам Генка еще ни разу в жизни не целовался. Нет, с родственниками-то он, конечно, целовался, и не раз. А вот поцеловать чужого человека, да к тому же девчонку – такого в Генкиной жизни пока что не бывало. И вот сегодня это должно было случиться.

Поразмышляв, Самокатов отправился на кухню. Завтракать. Готовить ему было в лом, поэтому каждое утро он делал яичницу и ел ее прямо со сковородки, чтоб тарелку не мыть. А на обед покупал большущий пакет чипсов и бутылку кока-колы. Придя из школы, Генка врубал телик и смотрел клипы, попивая колу и хрустя чипсами. Оказалось, что жить без родителей очень даже кайфово. Никто тебя не напрягает, типа: вынеси мусор, вымой руки, сделай уроки… Впрочем, уроки Самокатов делал. Отец обещал купить ему видеокамеру, если Генка закончит седьмой класс без троек.

Слопав яичницу, Самокатов потопал в школу. И в вестибюле столкнулся с директором.

– Здрасьте, Агафон Евлампиевич, – поздоровался с ним Генка.

– Здравствуй, здравствуй, – ответил Купоросов, пристально поглядев на Самокатова.

Генка тут же вспомнил свой сон, в котором директор-мертвец душил его когтистыми пальцами. Вообще странный, конечно, сон. Словно и не сон вовсе. У Генки утром даже шея побаливала, будто его и впрямь душили. А умываясь перед зеркалом, он обнаружил на шее несколько свежих царапин, хотя с вечера никаких царапин не было.

«Да, странный сон», – вновь подумал Самокатов, подходя к кабинету физики, где по расписанию должен был быть первый урок.

Здесь уже стоял его лучший друг Макс Горохов.

– Привет, Горох, – сказал ему Генка.

– Здорово, Самокат.

– Как делишки?

– В порядке. Вчера ко мне сразу четыре девчонки клеились. Зацени.

– Супер, – «заценил» Самокатов. – А мне сегодня такой отпадный сон приснился. Не сон, а сплошная чернуха. Вначале я превратился в девчонку… Круто, да?

– Круто, – согласился Горохов.

– Да не просто в девчонку, – продолжал Генка, – а в Курочкину. А затем…

– В какую Курочкину? – перебил Макс.

– Ну, в Ритку Курочкину.

– Что еще за Ритка?

Генка усмехнулся.

– Хорош, Горох, лопуха из себя строить. Как будто ты Курочкину не знаешь.

– Не знаю.

Горохов явно прикалывался.

– Кончай прикалываться, Горох.

– Да кто прикалывается? Я вообще не врубаюсь, о ком ты говоришь.

– О Рите Курочкиной, – раздельно произнес Самокатов. – Из нашего класса.

– Нет у нас в классе никакой Курочкиной.

– Нет? А кто за первым столом сидит?

– Баринова.

– Правильно. А рядом с Бариновой кто?

– Никто.

Генка начал заводиться.

– Горох, я тебя сейчас в луже утоплю!

– Да отвали ты, Самокат. Сказано тебе – с Бариновой никто не сидит.

– Курочкина с ней сидит! – выкрикнул Самокатов.

– Нет у нас в классе Курочкиной! – выкрикнул в ответ Горохов. – Цыпцын вон есть, а Курочкиной нет.

Мимо них как раз проходил Толик Цыпцын.

– Толян, – схватил его за руку Макс.

– Чего? – малость опешил Цыпцын.

– Курочкину знаешь?!

– Какую Курочкину?

– Ладно, свободен. – Макс повернулся к Генке. – Ну что, слыхал?

Прозвучал звонок, и ребята пошли на физику. Но Самокатову было не до учебы. Он озадаченно смотрел на пустой стул за первым столом. Где же Рита?.. Почему она не пришла?.. Может, просто опаздывает?.. Но Курочкина не появилась и на втором уроке. И на третьем. Генка приуныл. Скорее всего она заболела. Значит, кино и поцелуи отменяются. А он настроился именно сегодня поцеловать Риту.

На каждой перемене Самокатова «доставал» Горохов.

– Ну и где твоя Курочкина? – язвительно спрашивал он.

– Иди ты на фиг, – отмахивался от друга Генка.

– Нет, ты и правда думаешь, что у нас в классе есть Курочкина?

– Есть, – твердо отвечал Самокатов.

– Поклянись, что не пудришь мне мозги.

– Клянусь!

– Самокат, по-моему, у тебя крыша поехала.

– Это у тебя крыша поехала.

– У тебя точно сдвиг по фазе, – качал головой Макс. – Нету у нас Курочкиной. Врубаешься? Не-ту…

Генка был несколько озадачен. Он знал Гороха с первого класса и видел, что тот сейчас говорит на полном серьезе.

– У кого хочешь спроси! – уже горячился Макс. – Или вон журнал посмотри!..

И Самокатов заглянул в классный журнал. На букву «К» шли Калашникова и Куприянова. Курочкиной не было. Но Генка вспомнил, что Рита – новенькая и, значит, должна быть в конце списка. Но и в конце списка Риты не оказалось. Самокатов перелистал журнал от корки до корки. Ритиной фамилии не было и в списках по другим предметам. На душе у Генки стало как-то тревожно. И на следующей перемене он подошел к Бариновой.

– Слышь, Лен, – сказал Самокатов. – А чего Рита сегодня не пришла?

Спросил – и замер в ожидании. Хоть бы Ленка сейчас ответила: «А я откуда знаю?» или «Да она заболела».

Но Баринова округлила глаза.

– Какая Рита?

Сердце у Генки упало.

– Никакая, – через силу засмеялся он. – Это я пошутил.

И пошел к своему месту под недоуменным взглядом Бариновой.

Оставшиеся уроки Самокатов просидел как во сне. И даже двойку по русскому схватил. А дома попытался привести в порядок свои мысли. Итак, Горохов, Цыпцын и Баринова в один голос утверждали, что Курочкиной в их классе нет. Но это же полнейший бред. Наверное, они просто договорились приколоть Генку. Ну хорошо, а почему тогда Ритина фамилия не занесена в журнал? Да ясно, почему: забыли вписать. Короче, все это туфта. Завтра или на днях Курочкина появится, и они пойдут в кино, а затем будут целоваться. Эх, жаль, что он не знает Ритиного телефона, а то бы прямо сейчас звякнул ей и спросил, почему она в школу не пришла.

Но как Самокатов ни старался себя ободрить, в душе у него нарастала тревога. Все-таки не похоже было, что ребята его прикалывали. Да и в журнал Ритину фамилию должны были обязательно внести. Нет, что-то здесь не то…

Генкины размышления прервал телефонный звонок. Самокатов снял трубку.

– Алло, – сказал он.

– Приветик… – раздался знакомый голос.

Глава III
РИТА + ГЕНА = LOVE

– Рита! – радостно закричал Генка. – Это ты?

– Нет, не я, – рассмеялась Курочкина. – С вами говорит автоприветчик.

Самокатову сразу стало легко и хорошо. Все его недавние тревоги – фьють! – и улетели.

– Слушай, Рит, а чего ты в школу не пришла? Заболела, да?

– Не-а.

– А чего?

– Неохота по телефону рассказывать. Приезжай на Фарфоровскую.

– Куда?

– Ну есть такая железнодорожная станция.

– А почему именно туда?

– Приедешь – узнаешь.

– А как до этой Фарфоровской добраться?

– Ты от Московского вокзала далеко живешь?

– Нет, рядом. На Лиговке.

– Вот и приезжай прямо сейчас. До Фарфоровской минут семь ехать. Давай, Генчик, в темпе. Я тебя буду на платформе ждать.

– О'кей! Еду!

Самокатов, бросив трубку, помчался на вокзал. Вскочил в электричку и поехал на Фарфоровскую. Настроение у Генки было просто отличное. Он больше не думал ни о своем кошмарном сне, ни о странностях в школе… В окна вагона светило майское солнце. Скоро лето. Каникулы. Короче – кайф! Правда, он сегодня пару схватил. И если ее срочно не исправить, по русскому за год у него будет трояк. А значит – гуд бай видеокамера. Так что придется договариваться с Нестеровой насчет исправления двойки. Напряг, конечно, но камера того стоит.

Не успел Самокатов обо всем этом подумать, как уже приехал на Фарфоровскую. Курочкина стояла у кассы и что-то писала фломастером на стене.

– Привет, – сказал Генка.

Рита обернулась.

– Ой, как ты меня напугал!

– А что ты тут пишешь?

Девочка проворно закрыла надпись ладошкой.

– Ничего.

– Ну дай посмотреть.

– Не дам. Прочтешь, когда обратно поедешь.

– Ты что-то про меня написала?

– Про тебя и про себя.

– Ну можно я сейчас посмотрю?

– Нет, нет и нет.

Курочкина увлекла Самокатова к скамейке.

– Посидим?

– Посидим.

Они сели. Рита достала пакетик изюма в шоколаде и протянула Генке.

– Угощайся.

Ребята стали есть изюм и разговаривать.

– Рит, а чего ты в школу-то не ходила? – снова спросил Самокатов.

– А, решила прогулять, – беспечно ответила Курочкина.

– Но мы же договорились после уроков пойти в кино.

– Ой, извини, Генчик. Я забыла.

Генка был слегка уязвлен.

– Я ведь тебе три раза напоминал.

– Вот такая я нехорошая редиска, – хихикнула Рита, кидая в рот изюминку за изюминкой.

Да, стыдить ее было явно бесполезно. И Самокатов сменил тему:

– А ты что, здесь живешь?

– Ага, под платформой, – продолжала хихикать Курочкина.

– Ну, в смысле, около Фарфоровской? – уточнил Генка.

Рита не успела ответить. К ним подошел мужчина в черном костюме и с букетом белых гвоздик.

– Вы не подскажете, как пройти на собачье кладбище? – спросил он.

Курочкина принялась объяснять:

– Вначале идите прямо, потом сверните налево, затем направо…

– А долго идти?

– Минут десять.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Мужчина с гвоздиками ушел.

– Что еще за собачье кладбище? – поинтересовался Самокатов.

– А ты разве не знаешь, что у нас в Питере есть собачье кладбище?..

– Нет. Там что, собак хоронят?

– И собак, и кошек, – ответила Курочкина. – Короче, домашних животных… – И, помолчав, прибавила: – Я своего Крыжовника тоже на этом кладбище похоронила.

– Какого Крыжовника?

– У меня был кот по имени Крыжовник. – Рита вздохнула.

Мимо платформы с грохотом пронесся скорый «Петербург – Москва». Когда он умчался, Курочкина легонько дотронулась кончиками пальцев до Генкиной руки.

– Ген, я хочу тебе сказать одну вещь… – Она замялась. – Даже не знаю, говорить или нет.

– Конечно, говори.

Девочка печально улыбнулась.

– Боюсь, у тебя от моих слов уши завянут.

– Не завянут.

– Ну хорошо. Дело в том, что я… – Рита не закончила фразу.

– Что – «ты»?

– Да нет, ничего.

– Ты же хотела сказать.

– Я передумала.

– Тогда бы и не начинала, – насупился Генка.

– Ну не сердись, Генчик. Я могу, конечно, сказать, но предупреждаю заранее – тебе будет неприятно.

«У нее есть другой пацан!» – понял Самокатов. И тут же выпалил это вслух:

– У тебя есть другой парень, да?!

Курочкина взъерошила Генкины волосы.

– Никого у меня нет, дурачок. Я люблю только тебя.

Генка растерялся.

– Любишь? – смущенно повторил он.

Рита кивнула.

– Люблю. Надеюсь, ты не против?

– Да.

– Что «да»?

– Ну то есть – нет. – Самокатов покраснел, как помидор. – Не против.

Курочкина встала со скамейки.

– Пойдем, я тебе покажу, что я написала.

Они подошли к кассе. На стене было написано:

Рита + Гена = love

«Самое время для поцелуя», – решил Генка и потянулся губами к Ритиной щеке. Девочка отстранилась.

– Не надо, Гена, – сказала она.

– Почему?

– Потому что мы должны расстаться, – трагическим голосом сообщила Курочкина. – Навсегда.

– Как это – расстаться? – обалдел Самокатов.

– Сейчас поезд пройдет, и я тебе объясню…

Мимо них катил товарный состав. Длинный-предлинный. Генка весь измаялся, пока все вагоны не прошли.

Наконец товарняк укатил, и Рита начала объяснять:

– Понимаешь, Гена, раньше я была очень веселой девчонкой…

– Да ты и теперь…

– Не перебивай, пожалуйста. Я любила прикалываться, обожала дискотеки, ролики… Но однажды я попала в больницу с приступом аппендицита. И там случилась ужасная вещь… – Рита замолчала, теребя пуговицу на блузке.

Прошла минута. Девочка все так же молча теребила пуговку.

– Ну? – не выдержал Самокатов.

Курочкина глубоко вздохнула, как перед прыжком в холодную воду, и сказала:

– В общем, хирург, который делал мне операцию, внезапно сошел с ума. И вместо аппендикса вырезал у меня сердце… – Рита опять умолкла.

– Это что, прикол? – усмехнулся Генка.

Девочка покачала головой.

– К сожалению, нет. Он действительно вырезал мне сердце. Послушай, если не веришь.

Самокатов послушал. В груди у Курочкиной было тихо.

– Заодно можешь и пульс пощупать. – Рита протянула руку. – Его у меня тоже нет.

Генка пощупал. Пульса не было.

– И зрачки у меня на свет не реагируют. – Широко раскрыв глаза, девочка посмотрела на солнце. – Видишь?..

– Я что-то не врублюсь, – сказал сбитый с толку Самокатов. – Это фокус, да?..

– Нет, Геночка, не фокус. В больнице, где мне делали операцию, проводились эксперименты по оживлению мертвецов. Вот меня и оживили. Но вскоре выяснилось, что я все равно осталась мертвецом. Живым мертвецом. Для того чтобы стать по-настоящему живой, мне необходимо сердце. Твое сердце, Гена.

– Мое?! – ошарашенно произнес Самокатов.

– Да, твое, – подтвердила Курочкина и сделала шаг вперед.

Генка невольно попятился.

– Ты чего, Рит? – пробормотал он.

Курочкина сделала еще один шаг вперед. А Самокатов, соответственно, шаг назад.

А тем временем со стороны Питера приближался очередной товарный состав. Тудух-тудух… – слышался стук колес.

Рита продолжала наступать на Генку, улыбаясь при этом какой-то странной застывшей улыбкой.

– Рит, ты чего?.. – снова пробормотал Самокатов, отступая к краю платформы.

И тут вдруг Ритино лицо мгновенно покрылось плесенью.

– Отдай свое сердце! – завизжала она и со всей силы толкнула Генку в грудь.

– А-а-а-а-а-а… – закричал Самокатов и полетел с платформы на рельсы. Прямо под колеса товарняка.