Текст книги "Десятое Блаженство (СИ)"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 6

Суббота, 29 марта. День

Израиль, окрестности Беэр-Шебы

Я с утра настроил мой продвинутый ноут, вернее, мою продвинутую ПЭВМ, в режим видеоконференции. Даже договорился с Гайдаем, что нам вечером уступят «штаб-салон». Леонид Иович согласился с легкостью, торжественно заверив меня, что его команда не будет мешать моей. Хотя бы потому, что он с обеда забирает своих в Иерусалим – «на рекогносцировку». Будут искать подходящую натуру, точки для съемки, и решать прочие важности.

«Вернемся завтра к вечеру, Миша! – оживленно тараторил мэтр, запихивая в свой старый портфель ворох бумаг. – Переночуем на подворье русской церкви, в странноприимном доме! Надеюсь, молиться нас не заставят, хе-хе… Так что… хозяйничайте!»

После сытного обеда – Альбина подавала каварму с баклажанами и жаркое хамин – трехосный грузовик, разрисованный эмблемами «Элрона» и «Мосфильма» отъехал, забрав с собой режиссера, операторов, ассистентов… короче, всю королевскую рать. И лагерь сразу заленился.

Киношники повялили телеса на солнце, потом им стало скучно, и они уговорили Ури Алона сгонять в Тель-Авив. Развеяться.

И вот еще один «КрАЗ», ворча и шатаясь, под радостные вопли «экскурсантов», покинул лагерь.

И тишина…

Максимум трудолюбия проявила Наташа – она на несколько часов оккупировала «штаб-салон», чтобы скачать заснятую «цифру» и привести записи с камер в относительный порядок. «Обучать» новые чек-пойнты в походных условиях все равно нереально.

А я вовремя вспомнил о дровах для костра. Мы с Изей «угнали» джип, да и заглянули в Беэр-Шебу. Импортные полешки стоили дороговато, но не будешь же скупиться, экономя на романтическом уюте!

Когда солнце надумало садиться, окунаясь за мутный горизонт, всё было готово для встречи он-лайн. Талия даже слинковала мою ПЭВМ сразу с тремя здоровенными гэдээровскими телевизорами «Люксомат», чтобы всех было видно, и задействовала пару своих видеокамер.

Инна с Ритой натащили стульев, а Олег загодя включил кондиционер – по автобусу загулял прохладный воздух. Хорошо!

Все убежали к Альбине подкрепиться, и я остался в гордом одиночестве. Развалился в кресле, думаю о тщете всего сущего… Тихо-тихо… Двойные стекла и толстые борта «штаб-салона» не пропускали звуков снаружи. Лишь «эр-кондишен» шелестел, правя изъяны пустынного климата.

А без пяти шесть вдруг пропел вызов. Я даже подскочил от неожиданности. Мой номер! Мой шифр! Кинулся к ноуту, кликнул «виз» – и с экрана глянула Света Сосницкая.

– Житие мое! – вытолкнул я, слабея, и женщина рассмеялась.

– Что, не ждал, Мишенька? – весело спросила она. – Привет!

– Привет! – буркнул я, и закряхтел, будто оправдываясь: – Да как-то неожиданно…

– А я тебе домой звонила! – заговорила Светлана с оживлением – искусственным, как мне померещилось. – Мне Леечка ответила, солидно так, что она «с другими, Юлиными, бабушкой и дедушкой, а папа с мамой в Земле Обетованной!»

– Умничка! – непритворно умилился я.

– И не говори…

– А зачем звонила?

– Помнишь, мы говорили о женщинах из твоего клана, беременных паранормальными девочками? Ну, и мальчиками?

– Помнишь.

– Так вот, Васенок донес до меня, наконец-то, медкарту Маришки, якобы утерянную. А оказалось, Марина-Сильва ее с собой брала, когда в Бразилию летала, да там и оставила, раззява. В общем, с тринадцатой недели Мариша ясно ощущала тепло! С чем тебя, дедушка, и поздравляю. Твоя внучка Наташка – паранорм!

– Паранормочка, – ухмыльнулся я. – Иже херувимы… М-м… Что-то я упустил… Хм… А-а! Я чего-то не понял насчет «женщин из моего клана»… Это ты о ком?

Светлана сделалась серьезной. По ее холеному лицу как будто скользнула тень.

– Мишенька, было время, когда я о тебе, о твоем здоровье докладывала КГБ, – натужно вытолкнула Сосницкая. – Агент «Лилит»… Дальше будешь разговаривать?

– Светочка, – молвил я без тени улыбки, – ни за что не поверю, что ты вредила мне. Или творила добро, желая зла.

– Да уж, – нервно улыбнулась «близняшка». – Что-то скрывала, что-то интерпретировала… Да и контроль за тобой вовсе не был враждебным. Ты же знаешь Бориса Семеныча…

– Свет, – мягко сказал я, – спасибо тебе.

Женские глаза на экране часто заморгали, влажнея.

– А твой клан… – сказала она тонким голосом. – Он еще только формируется. О том, что ты живешь с Ритой, Инной и Наташей, знаю только я и Елена фон Ливен, но у нее свои источники. И это лишь ядро будущего клана! А твоя мама – и Старос? Твоя Настя – и Гирин? Папа Инны и ее старшая сестра… Лариса, кажется… И я с Машей, и Жека, и Дюха с Тимошей! Изя и Альбина! Разве нет? Пашка Почтарь, Лена Браилова… Лея и Наталишка, Юля и Васёнок. Лиза Пухова и Наташа Фраинд. Ядвига и Вайткус, Марина Ершова и Володя Киврин, Умар и Рустам. Да та же княгиня фон Ливен или Рехавам Алон! Понимаешь? Это всё люди, близкие и родные тебе. Они всегда, при любом раскладе, останутся на твоей стороне, не предадут, не выдадут… Они… Мы… Мы любим тебя. А ты любишь нас…

Светины губы задрожали. Она торопливо послала воздушный поцелуй, и экран погас.

Там же, позже

Ровно в семь вечера ПЭВМ издала знакомый «бульк». На дисплее открылась программа «Визант», и тут же запел вызов.

– Где тут… – послышался бурчливый голос, и ожили сразу два больших экрана.

– Разобрался! – улыбнулся в камеру Кудряшов. – Здравствуйте, Миша! Меня хорошо видно?

– Нормально, Борис Борисович, в фокусе! Федор Дмитриевич, немного левее…

Дворский пододвинул стул, «выглядывая» из второго телевизора.

– Вот так? Привет, Инночка!

– Привет, папуля! Никак, побрился?

– Ну, ради свидания… – Федор Дмитриевич приосанился. – Полнит, по-моему, телевидение… Мы тут, как три толстяка!

– Скорее уж три худобы! – развеселился Кудряшов.

– Только я что-то не вижу профессора-минералога… – обеспокоился я.

– Вот те раз! – притворно огорчился Бур Бурыч. – А нас с Федором вам мало?

– Маловато, – честно признался я. – Дмитрий Павлович – центральная фигура нашей встречи. Судя по отзывам, он настоящий гуру минералогии и…

– Я все слышу, – послышался брюзгливый голос, – но не вижу… А, вот, кажется…

Третий экран просветлел, и оттуда на нас глянул Григорьев.

Я поймал очень внимательный колючий взгляд – серые глаза смотрели, не мигая. Острый нос, тонкие губы и высокий лоб с залысинами дополняли портрет великого ученого, без жалости драконившего студиозусов.

– Здравствуйте, – пробурчал Дэ Пэ. – И с кем имею честь?

– Михаил Петрович Гарин, – представился я без улыбки.

– Доктор физмат наук! – весомо добавила Инна.

Улыбнувшись мельком, я коснулся Наташиного плеча.

– Наталья Мстиславовна Ивернева, кандидат физико-математических наук.

– О-о! – неожиданно оживился Григорьев, подобрел даже. – Я, барышня, знавал еще вашего деда, а отец ваш сдавал мне экзамен по минералогии в пятьдесят первом! Вы лицом на них похожи, Наталья – точно такие же ярко-синие с раскосинкой глаза, высокие скулы и золотистые волосы… Облик, характерный для «волжских финнов». Я сам родом из Пермской губернии, как и Максимилиан Федорович, и знаю, что такой типаж встречается еще в Предуралье… Хм… – он сощурился. – Опыт мне подсказывает, барышня, что вы тоже как бы «центральная фигура» – по ту сторону экрана. М-м?

– Получается, что так, – Наташины губы дрогнули в неласковой улыбке. – Я никогда не видела своего отца, не говорила с ним… Может быть, поэтому и хочу разгадать все загадки, связанные с его именем. А самая первая тайна, самая ненавистная, испортившая жизнь и мне, и моей маме – вот! – Талия поднесла подвеску поближе к объективу видеокамеры. – Серые камни! Дмитрий Павлович! – взмолилась она. – Вы единственный, кто изучал их! Расскажите нам, пожалуйста, что они такое!

Григорьев понимающе кивнул, вздохнул даже, и помрачнел.

– М-да… – замычал он, потирая подбородок нервными пальцами. – Изучал… Первым делом, я определил «серые камни» как алюминат иттрия, точнее сказать, твердый раствор алюмината иттрия в избытке оксида алюминия. Правда, в виде отдельного минерала он на Земле пока не обнаружен, но вполне может существовать. У иттрия известны собственные минералы, например, обручевит… Вот что, – заерзал Дэ Пэ, – чтобы вся эта история стала ясна, мне нужно будет немного углубиться в суть вопроса. Так что… Не сетуйте на излишнюю академичность!

– Не будем! – горячо пообещала Ивернева.

– Гранат – это не отдельный минерал, – начал Дэ Пэ лекторским тоном, – а целая группа – твёрдые сплавы оксидов двух– и трёхвалентных металлов с кремнезёмом и глинозёмом. Они образуют кристаллы в форме ромбододекаэдров-тетрагонтриоктаэдров с кубической гранецентрированной решёткой, похожие на зёрна плодов гранатового дерева, отсюда и название. Где-то в конце сороковых американцы Хэттен Йодер и Митчелл Кейт, изучая незадолго до этого найденный в Намибии подвид марганецсодержащего граната спессартина необычной апельсиново-оранжевой расцветки, ранее названный «эмильдином», неожиданно обнаружили в нём большое количество редкоземельного иттрия – до трети массы. Несколько позже, в пятьдесят первом году, они же выяснили, что, несмотря на то что трехвалентный иттрий в эмильдине заместил часть двухвалентного марганца, кристаллическая структура этой «минералогической химеры» осталась неизменной – типично гранатовая, кубическая и гранецентрированная, а «лишняя» валентность иттрия компенсировалась дополнительным глинозёмом, заместившим кремнезём. И им пришла в головы идея: а что, если составные части граната – марганец и кремнезём – убрать совсем? Не получится ли тогда новый материал, целиком состоящий из оксида иттрия и глинозема?

Мне было интересно, и я мельком глянул на публику, набившуюся в «штаб-салон». Изя, «три грации», Рута с Видовым, Аня, «Алиса» со своим «Димоном» – все глядели в рот Григорьеву, как самые примерные третьекурсники.

– И им реально повезло! – азартно воскликнул Дмитрий Павлович, раскрывая тему. – При кристаллизации расплава смеси оксида иттрия и глинозёма в соотношении трех к пяти образовывались бесцветные и прозрачные кристаллы, типичные для гранатов – оптически изотропные, додекаэдральные, в кубической сингонии – это был первый гранат без кремнезёма. Синтетический самоцвет оказался по всем критериям лучше природных: твердость аж восемь с половиной по Моосу (между топазом и рубином), что гораздо тверже всех известных гранатов, а показатель преломления и дисперсия вообще близки к алмазной!

Свое детище Йодер и Кейт назвали «иттрогранат», однако в мировой научной литературе название не прижилось. Все исследователи до сих пор именуют его неуклюже и длинно – иттриево-алюминиевый гранат. Сокращенно – ИАГ.

Первые кристаллы ИАГ вытягивали из расплава по методу Чохральского, но получалось слишком дорого – даже платина при температуре две тысячи градусов и в такой агрессивной среде расползалась и крошилась уже через пару недель, поэтому тигли приходилось изготовлять из еще более редкого и дорогого иридия.

Поэтому позже серийные образцы стали кристаллизовать зонной плавкой – методом Лихтмана-Масленникова, усовершенствованным Богдасаровым. Тигли для зонной плавки ИАГ делают из молибдена, но этот металл горит на воздухе при такой температуре, поэтому весь процесс проводят в инертной среде аргона.

Ну, тему использования иттрограната в ювелирке я, пожалуй, опущу. Серьезный интерес к алюминатам редких земель, прежде всего к ИАГ, возник в начале шестидесятых годов – синтетические кристаллы стали применять в твердотельных лазерах. Да, все эти неодимовые, гольмиевые, цериевые лазеры на самом деле созданы на основе иттрограната, реже используют иттрий-алюминиевый перовскит. Причем, эти добавки окрашивают ИАГ в самые разные цвета. Неодим делает кристалл нежно-сиреневым, празеодим – бледно-зеленым, а вот присутствие в иттрогранате, одновременно и в равных пропорциях, примесей оксида эрбия и оксида хрома придает ему тот самый серо-стальной с легкой опалесценцией цвет…

Григорьев смолк, задумчиво почесывая подбородок, и паузу тотчас же заполнил Бур Бурыч.

– Помнится, в восемьдесят четвертом, – негромко вспоминал он, – я купил в книжном киоске, прямо у нас в Горном институте, книжку Спартака Ахметова «Искусственные кристаллы граната». Там автор очень подробно и интересно рассказывал про удивительные свойства кристаллов алюмината иттрия. Читаю, а у меня тогда – раз! – и щёлкнуло. Вот же ж они, думаю, «серые камни» Максимилиана Ивернева! Кстати, твердотельный лазер на основе алюмината иттрия с присадками тулия или эрбия и хрома способен накачиваться солнечным светом, выдавая непрерывный инфракрасный луч!

Изя оживленно заерзал позади меня, а Кудряшов шумно вздохнул:

– Короче говоря, Спартак Фатыхович умер в позапрошлом году, так и не сложив дважды два.

– Вот! – Дмитрий Павлович вскинул палец. – А я сложил! И возвел в степень, так сказать… На дворе пятьдесят шестой, статью Йодера и Кейта об успешном синтезе «иттрограната» я читал. Просто я был тогда твердо уверен, что «серые камни» – это природный алюминат иттрия, кристаллизованный в кубической сингонии! Ну, сами подумайте, о каком синтезе можно было говорить на заре века, в тысяча девятьсот шестнадцатом году⁈

– Дмитрий Павлович! – осторожно спросил я, воспользовавшись очередной краткой паузой в повествовании старого минералога. – Насколько я помню, первые синтетические монокристаллы рубина и сапфира Огюст Вернейль получил еще в тысяча девятьсот десятом. Да что рубин! Его методом, вроде, даже шпинель синтезировали – тоже, ведь, кубическая, и тоже твердый раствор. Значит, можно допустить, что…

– Нет, нельзя такого допустить! – отрезал Дэ Пэ. – Михаил, позвольте спросить, вы в какой области физики специализируетесь?

– Сверхпроводящие материалы, – схитрил я.

– Следовательно, редкоземельные керамики вам тоже знакомы? Оксид иттрия-бария-меди вам что-то говорит? – проявил неожиданную научную эрудицию собеседник.

Я даже на какой-то момент слегка «завис».

– Хм… Дмитрий Палыч… – подал голос Дворский. – Вообще-то, иттрий-бариевые купраты изобрел сам Михаил Петрович.

– Тем более Михаил должен знать, что оксиды металлов в пламени кислородно-водородной горелки возгоняются, причем, с разной скоростью: глинозём – быстрее, оксиды редких земель – медленнее! – строптиво забурчал старый профессор, но тут же ухмыльнулся, словно сдернув маску брюзги. – На самом деле, метод Вернейля – это первое, что испробовали Йодер и Кейт, но у них, естественно, ничего путного не вышло: кристаллы либо трескались, либо получались мутными. Этот метод подходит для синтеза однокомпонентных материалов, типа сапфира или рубина, но даже для шпинели пригоден с большо-ой натяжкой.

– А почему для шпинели – с натяжкой? – поинтересовался я.

– А потому что «Вернейлеву шпинель» получают, используя полуторакратный избыток глинозёма, – просветил меня Григорьев. – В результате растет кристалл твердого раствора шпинели в гамма-оксиде алюминия – он прозрачный и кубический, но это вовсе не природная шпинель, любой ювелир в пять минут отличит! Хотя бы по микроскопическим крупинкам не проплавленной шихты, ведь они неизбежно будут захватываться растущим кристаллом! Кроме того, синтетическую шпинель получили гораздо позже, аж в двадцать шестом году. Поймите, в начале ХХ века нигде в мире не было технологий синтеза, чтобы получить ивернит!

Наташа вздрогнула, легко краснея.

– Да, барышня, да, – криво усмехнулся Григорьев, – я назвал его так – в честь вашего деда. Да чего там… Изучая «серые камни», я уже замахнулся на то, чтобы составить еще один изоморфный ряд природных гранатов! Пироп – родолит – альмандин. Гроссуляр – топазолит – андрадит. Спессартин – эмильдин – ивернит… Но затем начались странности – алюминат иттрия, из которого состоял «ивернит», оказался аналитической чистоты: 99,9 процента, как из магазина химреактивов! Кроме того, я установил, что серый цвет и легкую опалесценцию кристаллам придают примеси эрбия и хрома – и тоже «три девятки»! А затем, изучая «ивернит» под микроскопом, я пришел к выводу, что структура кристаллов и характер микровключений, вроде пузырьков аргона, доказывают, что «серые камни» не сотворены природой, а синтезированы в лаборатории. Единственное, что выбивалось из ряда моих последовательных умозаключений, был результат радиоизотопного датирования «ивернита»…

– И вы затребовали во ВСЕГЕИ повторный анализ, – я подался к экрану. – А чем вам не угодила первоначальная проба?

Григорьев негодующе фыркнул.

– А тем, молодой человек, что проба показала возраст минерала в семьдесят миллионов лет! Спрашивается, кто в мезозойскую эру мог синтезировать кристаллы? Динозавры⁈ – горестно пожевав губами, он вздохнул. – Мой ассистент отправил остатки пробы на повторный анализ, через неделю пришел результат – такой же, как и в первый раз. А тем временем подвеску и лабораторный журнал выкрали, причем, вора или воров интересовала именно эта подвеска – в лаборатории имелись и другие вещи, гораздо более ценные: алмазы, изумруды, платиновые тигли, но их не тронули… – Дэ Пэ сник. – Эта история с «серыми камнями» стала для меня неразрешимой загадкой. Я ломаю над ней голову больше сорока лет… Вот уже и подвеска нашлась, и даже вернулась в руки той, кому она и должна принадлежать по праву, но загадка осталась – я так и не разобрался, что же это могло быть…

Инна заерзала, переглянулась с Ритой и Натой – обе кивнули ей в знак согласия. Тогда Дворская вскинула руку, и громкий, позванивающий от волнения голос разнесся по «штаб-салону»:

– Дмитрий Павлович, а мы, кажется, знаем, что это могло быть!

– Да-а? – кривовато усмехнулся профессор. – И что же это, по-вашему, было?

– Звездные корабли! – выдохнула Инна.

Дэ Пэ кисло поморщился, и спросил:

– Барышня, а вы что, тоже физик, как Михаил?

– Нет, я актриса, – с достоинством ответила молодая женщина, – и училась во ВГИКе.

– А вот я – геолог и инженер, – сварливо парировал Григорьев, – поэтому в чудеса и фантастику не верю! Можете хихикать, сколько вам будет угодно, но того, что вы предположили, действительно не может быть, потому что не может быть никогда!

И тут Кудряшов, ранее лишь молча созерцавший ристалище идей, раздумчиво проговорил:

– А вы знаете… Если Инна Федоровна имела в виду под «звездными кораблями» палеовизит, то я, пожалуй, с ней соглашусь. Раньше я в фантастику тоже не верил – до той поры, пока с папой этой барышни не открыл залежи урана и плутония на Луне!

– А-а! – затянул Дэ Пэ. – Так эта барышня – дочка Федора? И это ее товарищ Дворский привозил с собой в Ленинград лет тридцать назад? Это ей я показывал коллекции самоцветов у нас в музее, а барышню было не оторвать от витрин – аж глазки от восторга горели? Ну, тогда всё понятно… А вы, Федор Дмитриевич? Тоже верите в пришельцев из космоса?

– А тут не вопрос веры, Дмитрий Павлович, – спокойно усмехнулся Дворский. – Давайте сразу отбросим вздорные выдумки, вроде уэллсовских марсиан, или даже вдохновенные мечты о Мире Справедливости, об Эре Великого Кольца… Будем придирчивы и логичны. Семьдесят миллионов лет назад Солнечная система приблизилась к внутренним областям Млечного Пути…

– Простите, что перебиваю, Федор Дмитриевич, – заговорил я. – Мне иногда приходилось читать, что звездные сгущения у галактического центра – это колоссальный оазис разумной жизни. Целые рои светил! Цивилизациям – нет числа! А если подумать? Мощнейшая гравитация сверхмассивных черных дыр даже красного гиганта раскатает! А чудовищные потоки рентген и ультрафиолета? Пересоединения магнитных полей, прожигающие межзвездный газ на парсеки? Там звезды постоянно рождаются, сталкиваются, взрываются! А если даже какие-то планеты и уцелеют в этом бурлящем космическом котле, то ночей во внутренних областях не бывает – небеса пылают миллионами солнц! И куда там деваться белковой жижице?

– Вы правы, Михаил, – Бур Бурыч согласно склонил голову, – однако центральные области галактики здесь не при чем. Семьдесят миллионов лет назад Земля находилась по другую сторону Млечного Пути, между Рукавом Щита-Центавра и Рукавом Лебедя…

– А сейчас мы где? – шепнула Инна, но Дэ Пэ расслышал.

– В Рукаве Ориона, барышня! Прошу заметить, товарищи, что мы толком не знаем, в какое окружение попало тогда Солнце с планетами, какие звезды располагались поблизости. Но именно в ту эру образовался кратер Чиксулуб на Земле, а на Луне заново «разлилось» Море Дождей! И, уж если фантазировать, то почему бы не предположить, что в мезозое иная планетная система столкнулась с Солнечной? Ну, или прошла очень близко. А наша попала под удар чужих астероидов! Возможно, именно тогда Солнце захватило Плутон. Недаром орбита этой планетки не круговая, а эллиптическая, и лежит под углом к плоскости эклиптики…

– Вполне разумное предположение, – пожал плечами Кудряшов.

– Можно мне? – затряс рукой Изя.

«Говорящие головы» на экранах закивали, а Наташа представила нашего консультанта:

– Исраэль Аркадьевич Динавицер, кандидат исторических наук!

Кандидат расплылся в улыбке.

– Ну, я не технарь, а гуманитарию простительно гипотезы измышлять! Вот, представьте себе: сближаются две планетные системы, наша и чужая. На Земле беспокоиться некому, юркие млекопитающие пока не умнее белки – лазают по деревьям и прячутся от ящеров. А вот чужие просто извелись! Допустим, тогда, в мезозое, они достигли нынешнего уровня земного человечества или немного его обогнали. Их астрономы с древних времен наблюдают наше Солнце, а жрецы разводят простецов, пугая их концом света! Но вот мощные телескопы разглядели Юпитер, Сатурн… Десяток нездешних институтов ведет расчеты – и радует однопланетников! Желтая Звезда Смерти минует их! Так только, слегка восколеблет орбиты, усилит тектонику… Максимум, уведет крайнюю планетешку. Ну, и как тут не воспользоваться случаем? До третьей планеты залетного желтого карлика десятки миллионов километров, но ведь не световые же годы! И вот стартуют космические корабли инопланетян… Финишируя на Земле. Исследуя, отстреливаясь от чудовищ… А теперь скажите, где они устроят свою базу? Вариантов два – или надо временно выводить орбитальную станцию, или основательно устраиваться на Луне! Причем, изучать Голубую планету чужие будут много лет, пока Солнце не отдалится.

– Лично я бы устроился на Луне! – усмехнулся Кудряшов. – Так надежнее. Да и масса всякого сырья под руками!

– Ага! – фыркнул Дворский. – А потом кэ-эк шваркнет астероид…

– Ну, инопланетяне-то не знают об этом! – засмеялся Бур Бурыч.

– Или знают, – вступил я. – Если Дмитрий Павлович прав в своих предположениях, то астероид ударит по Морю Дождей при жизни чужих космонавтов. Как же такой катаклизм, и не исследовать? Не полюбоваться гигантскими разливами лавы? В таком случае, базу пришельцев надо искать у берегов Моря Дождей. Если подумать… – я перебрал воздух пальцами. – Тот имбрийский импакт ударил с северо-запада, с наклоном в тридцать градусов… Он пронесся над горами Юра, над Заливом Радуги, и вздыбил затвердевшую лаву по новой… Ну, не будем множить допущения!

– Я уж думал, – хмыкнул Григорьев, – вы призовете Борис Борисыча на поиски инопланетной базы. Уже и адресок подкинули!

– Искать надо на Земле! – весомо вступил Дворский. – Если уж мы изображаем детективов, то улика у нас одна – «серые камни»!

– И древний рудник! – воскликнула Инна.

– Правильно, доча! Однако, если кристаллы синтезированы, выходит, что никакой там не рудник…

– А что? – пренебрежительно фыркнул Дэ Пэ. – Дом отдыха для звездолетчиков?

– Надо смотреть на месте, – сдержанно ответил Федор Дмитриевич.

– Разберемся, – сказал я туманно, не желая делиться планами. – Думки есть. Дмитрий Павлович, забыл спросить…

– Да, молодой человек? – милостиво отозвался Григорьев.

– Я внимательно осмотрел кристаллы в Наташиной подвеске. Они как будто и не тронуты…

– А-а… – Дэ Пэ снисходительно улыбнулся. – Вас интересует, как же я брал пробу? Ну… Денисов-Уральский, хоть и был ювелиром божьей милостью, но формулы идеальной огранки еще не знал. Гранил камни «на глазок» – Марсель Толковский опубликовал свою знаменитую работу лишь в девятнадцатом году, а вот я с нею хорошо ознакомился. Посему совместил приятное с полезным. Определив дисперсию и показатель преломления ивернита, я аккуратненько подшлифовал алмазным диском пару граней на обратной стороне камешков, добыв материал для анализа и заодно добившись эффекта «внутреннего огня» – серые кристаллы стали как будто светиться изнутри, искриться и переливаться… – вздохнув, он брюзгливо поморщился: – Ох, уж эта мне ювелирка! Вы даже не представляете себе, до чего меня утомили читатели-посетители! Почти на каждой экскурсии меня спрашивают, куда делась гемма Пандиона! А я уже устал повторять, что не было такой никогда в Эрмитаже, что это выдумка Ефремова! Бес-по-лезно…

Хихикая, Инна забрала у меня ПЭВМ, и они с Наташей усиленно заклацали клавишами.

В телевизоре, релаксируя, посмеивался Кудряшов.

– А что ты теряешься, Дмитрий Палыч? Руки у тебя золотые, и глаз-алмаз! Давай, я достану тебе подходящий аквамарин, а ты сам вырежешь гемму вместо Пандиона? Положим ее в витрину в Горном музее, будешь всем показывать и дуться от важности – да, мол, вот это она и есть, только что из кургана скифского под Херсоном откопали!

– Борис Борисо-ович… – возмущенно запыхтел Григорьев.

– А что? – хихикнул Бур Бурыч.

– Вот! – дуэтом сказали Инна с Натой, и повернули ПЭВМ дисплеем к камере. На экране переливалась прозрачная голубая гемма. Слева три могучих друга – эллин Пандион, негр Кидого и этруск Кави, а слева – прекрасная девушка, в которой слились черты обеих возлюбленных Пандиона.

– О-о! – восхитился Кудряшов. – Вот, какую барышни нарисовали, такую и вырежи! Все будут довольны!

Благодушествуя, я откинулся в кресле – «встреча прошла в теплой, дружественной обстановке». Спасибо Бур Бурычу, он снизил официальность до минимума – и народ потянулся, расспрашивая «трех худоб» наперебой.

– Дмитрий Павлович! Дмитрий Павлович! – подпрыгивала Наташа Харатьян. – А как вы представляете себе иной разум? По Ефремову, как людей? Или это может быть… ну, не знаю… Мыслящий океан, вроде Соляриса?

– Барышня, – ворчливо и степенно отвечал Дэ Пэ, – Океан априори не может быть разумным, даже на планете Солярис. Причина в нем самом – глобальный одиночка не в состоянии познавать мир, уже потому хотя бы, что это равнозначно познанию самого себя. Но для автодескрипции необходимо сперва выделить свое «Я» из массы, а как, если для Соляриса эти два понятия – личность и масса – сливаются? Тем более Океан не может вступать в контакт, поскольку для него само представление о некоем множестве подобных находится за гранью понимания. Да, он может обладать мышлением, ведь это биологическое явление, а вот для того, чтобы обрести разум – явление культурное – требуется общество, которого на Солярисе нет и быть не может.

– Борис Борисович! – привстала Самохина. – А на лунной базе много женщин?

– Если послушать мужчин со «Звезды», – ответил Кудряшов, посмеиваясь, – то прелестниц там явная нехватка! Скажу вам по секрету… тем более что газеты постесняются это напечатать… Центр подготовки космонавтов набирает сейчас девушек и незамужних женщин для работы на Луне. Разумеется, здоровье и хорошие внешние данные – не единственные требования для кандидаток в «селенитки»! Лунной базе требуются крепкие, умелые спецы, пусть даже без высшего образования. Главное, чтобы работящие были, чтобы с желанием и трудиться, и учиться!

– Совершенно верно, – самым серьезным тоном подхватил Дворский, – и чтобы ноги от ушей.

Аудитория грохнула смехом.

– И чтоб ни одного лишнего килограмма! – громко восклицала Рута. – Если только не 90 – 60 – 90, в ракету не пускать!

– Федор Дмитрич, а Полярную станцию на Луне будут строить? А когда?..

– Дмитрий Палыч! Дмитрий Палыч!..

Я тихонько вышмыгнул из «штаб-салона», и достал радиофон.

– Алло? Маринка, ты? – забормотал осторожно, боясь нарваться на Ершова. – Приве-ет, «Роситочка»!

– Да уж какая из меня теперь «Роситочка»… – завздыхали на линии. – Сплошная Марина Теодоровна…

– Не прибедняйся, Маринка, это меня уже в деды посвятили, а ты, как и прежде, потрясающая женщина! – чистосердечно сказал я.

– Ох, Мишечка… Знаешь, о чем я жалею? Что ты меня всего один разик соблазнил! Ой, что это я о своем, о девичьем… М-м… Что-то срочное, товарищ директор?

– Я вот тебе дам «товарища»!

Радиофон донес Маринкин смех.

– Больше не буду! Слушаю, Миша…

– Тут такая интересная тема намечается, а я пока не могу всё бросить. В общем, смотри: надо бы поднять отчеты Максимилиана Федоровича Ивернева…

– Ивернева… Записала.

– … В архивах Мингеологии. Локация – южная часть Туркмении. Где-то там, вероятно, в Копетдаге, Ивернев обнаружил древний рудник. Нужно уточнить, где именно. И еще…

– Записываю…

– В семидесятом году сын Ивернева, Мстислав, тоже геолог, пропал в тех самых местах. Он работал во ВСЕГЕИ. Может, там остались какие-то документы? Куда направлялась экспедиция, что искала, какие маршруты наметила…

– Записала, Миш. С утра всех подниму! Пока!

– И всё? – с деланной строгостью спросил я.

– А что еще? – эфир дослал кокетливую озадаченность.

– Ты забыла сказать: «Целую!»

– Целую… – интимно выдохнула Марина, и радик передал сладко затянувшийся, чувственный звук размыкавшихся губ.