Текст книги "Десятое Блаженство (СИ)"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– … За пару дней до этого, – подхватил Олег тем глуховатым, вкрадчивым голосом, которым обычно страшилки проговаривают, – осведомитель фидаинов – так называли шпионов-диверсантов египетского президента Насера, как раз захватившего сектор Газа… Так вот, этот информатор доложил, что в порт Ашкелона снова пришла старая галоша из Бриндизи – ее пару месяцев назад разгружали глубокой ночью под усиленной охраной. Таинственный груз тогда перевалили на грузовики, а те сразу покинули порт и укатили в направлении Беэр-Шебы. Скорее всего, полагал осведомитель, этой ночью история повторится. Египтяне сразу жутко возбудились, решив, что в грузовиках что-то шибко ценное, и устроили засаду – здесь, в Негев, на полпути между Ашкелоном и Беэр-Шебой…

– … Свидетелей ночного боя не осталось, но сган ницав… э-э… нынешний шеф-суперинтендант полиции Беэр-Шебы, а в то давнее время – сопливый курсант, легко реконструировал события. Караван попал в ловушку! Фидаины-таки перебили его охрану, но та дралась отчаянно и умело, и многих египтян забрала с собой. А потом… – Рута насмешливо улыбнулась. – Можно себе представить, до чего ж разозлился командир ДРГ, обнаружив в кузовах не ящики с золотом, а бочки с обыкновенной, как ему казалось, водой!

– Кстати, – усмехнулся Олег, – фидаины далеко не ушли – по пути в Газу их перехватил и пострелял израильский спецназ. А сегодня… Можно сказать, что история с нападением на мафиозный караван, что случилась сорок два года назад, наконец-то закончилась – мы нашли «караван-вожатого». Вильфрида Дерагази.

– Могу добавить, – разлепил я губы, – что его убило осколками гранаты из РПГ-2, а взрыв обрушил песок – и похоронил Дерагази.

– Собаке – собачья смерть, – тяжело упали Наташины слова.

[1] В сербском языке слово «товарищ» звучит, как «друг». «Друже» – это обращение в звательном падеже.

Глава 4

Среда, 26 марта. Поздний вечер

Израиль, окрестности Беэр-Шебы

– Хороший сюжет, – одобрительно кивнула Гребешкова, и добавила со смешной гордостью: – Я первая читаю Лёнины сценарии! Даже делаю пометки на полях… Да нет, ничего серьезного, просто правлю иногда речь персонажей. Вот, скажем, роль простой деревенской бабы – и вдруг она говорит академическим языком! Ну, не может же быть такого? Согласитесь!

– Соглашусь, – улыбнулся я, подбрасывая в костер пучок сухих веточек акации. Те разом вспыхнули, занялись, расширяя колеблющийся круг света – и сдвигая, уплотняя тьму.

Огонь горел и в самом лагере, и окрест – разбрелась киноэкспедиция, романтический настрой одолел…

Хотя причем тут романтика? Ближе к ночи стало реально холодно – пустыня остывает быстро. А живое пламя не только греет, но и манит, зачаровывает.

Люди тянулись к колыханью пляшущих протуберанчиков, так уж издревле повелось – у костра ночуешь без опасу, хищные твари стороной обходят «огненный цветок»…

– Знаю, интеллигенция морщится от местечковых выражений… – развивала свою тему Нина Павловна, зябко кутаясь в наброшенную на плечи куртку. – Ну, так в них же самый сок! Цветенье языка! Даль, почему-то, не стеснялся простой речи, а сейча-ас… – она обреченно повела кистью. – Как не откроешь нынешние словари – сплошной гербарий!

– Усушка и утруска, – хмыкнул я.

Тут дверца «штаб-салона» распахнулась, вытягивая длинный желтый отсвет, и жалобный голос Гайдая воззвал:

– Нинок!

Гребешкова тотчас же подхватилась, добродушно и чуть смущенно бурча:

– Ничего без меня не может… Иду-у!

Поворошив прогоревшие ветки, я осмотрелся, но моих девчонок не углядел. И отправился на поиски.

Больше всего народу собралось у притухшего костра, что разжигали между стоянкой и лагерем – «звезды» да «старлетки» пекли картошку. На белом фоне палаток я различил демонический силуэт Мсряна, осиянный зловещим багрецом тлеющих углей, и фасонистый профиль Самохиной. Кто-то бубнил:

– Раньше я смеялся над бабушкой – она свято верила в жизнь вечную и бессмертье души. А теперь я ей завидую…

– Да чему там завидовать? Тренькать на арфе и лицезреть лик Господа бабушке твоей все равно не доведется – и руки, и глаза останутся с бренным телом!

– А-а! Да не оттого зависть, что она в рай попадет, а я… хм… в другое место. Просто баба Тома не боялась смерти, и померла с улыбкой!

– А тебе страшно?

– А тебе?

– Еще как! Что ж ты хочешь… Небытие пугает!

– А я вот тоже верю… Немножко.

– Душа – это информация!

– Анечка, инфы без носителя не бывает!

– Здрасьте! А радиоволны?

– Так это и есть носитель!

– А-а… Ну, да, вообще-то…

– Ух, горяченькая!

– Да подожди ты, сырая ж еще!

– Норма-ально! Эх, маслица нету… Сейчас бы располовинить картошечку – и ломтик внутрь! М-м…

– Да ты у нас гурман!

– А то…

Обойдя дружную компанию, я перевалил песчаный холм, шелестевший пучками иссохшей травы, и улыбнулся – у небольшого трепещущего костерка сидела Наташа. Слабое пламя то высвечивало красивое лицо, то нагоняло на него тень.

Подкравшись, я опустил руки на плечи Талии. Подруга даже не вздрогнула, лишь прикрыла ладонями мои пальцы.

– Грустим? – я присел рядом на округлый, словно окатанный в реке камень, ноздреватый и все еще отдававший накопленное за день тепло.

– Чуточку, – Наташа легонько приткнулась к моему плечу. – Дерагази… Это было так неожиданно… Изя обметал мумию, а я весь процесс на камеру снимала, как только не выронила… – длинно вздохнув, она сокрушенно покачала головой. – О, как же я хотела встретить этого мерзавца раньше – и выговориться, выкричаться! А теперь… А что теперь? Всё уже… Зато в душе столько мути поднялось, и никак не осядет…

Мой вздох был полон непритворного сочувствия – знаю, как оно бывает по жизни. По двум жизням…

Я обнял Наташу за плечи, вглядываясь в потемки. Хамсин, вроде, утих над Беэр-Шебой – зловредная пыльца рассеялась помаленьку, и проглянули звезды.

Зря пустыню обзывают унылой, нет, есть в ней и красота своя, и даже очарование. А уж какая ночью опускается тишина – небывалая, неземная…

«Ну, только не в эту ночь!» – шорохи и веселые смешки выдали чье-то приближение.

– Не пугайтесь, – сказала тьма голосом Инны, – это мы!

– Учтите, сидячих мест нема! – отозвался я строгим голосом кондуктора.

– А мы с собой принесли! – хихикнули в ответ.

Рита с Инкой примостились на хлипкие фанерные ящики.

– Хорошо сидим!

– Мы, вообще-то, Наташку искали, – «главная жена» осторожно заерзала на шатком седалище. – А то пошла-а куда-то, одна, и вся такая подавленная…

– Как пюре, – натужно пошутила Талия.

– Это ты из-за этого… – вполголоса спросила Инна. – Из-за Дерагази?

– Да наверное… – промямлила Наташа, непроизвольно напрягаясь. – Представляете, я до сих пор «Лезвие бритвы» не читала! Так только, пролистала местами… Как попадется его паскудное имя, так у меня внутри всё прямо переворачивается!

Она смолкла, и в зыбкой тишине были слышны лишь смутные голоса за холмом, да потрескивание костра. Я крепко задумался, глядя на пламенеющие язычки, а Ивернева заговорила, глуховато и негромко:

– Мама рассказывала, как Ефремов приезжал к нам… Целый вечер просидел, всё выспрашивал – и записывал в тетрадь. Мамулька ничего не скрывала, просила только, чтобы Иван Антонович изменил в романе ее имя… Впрочем, вру – ни писателю, ни даже мне она так и не открыла, как Дерагази сумел завлечь ее в свои темные дела. Моя мама… Она сама родом из сибирских казаков с Алтая, из Шерегеша. И звали её вовсе не Наталья Черных, а Таисия Абрамова…

Наташа отстегнула подвеску, и протянула мне.

– Те самые серые камни… Князь Витгенштейн купил эту вещь у Денисова-Уральского… Только автор «Лезвия бритвы» немного напутал. Я читала пролог, там он пишет, что подвеску украшал ярко-желтый топаз, а это неверно… – Талия проговаривала слова замедленно, словно оттягивая неизбежное признание. – Тот ювелир… Он использовал только русские самоцветы, а желтые топазы добывают в Бразилии. Здесь вот – уральский гелиодор. Красивый, правда? Его еще «золотым бериллом» называют…

Я задумчиво держал украшение на ладони, покачивая так, чтобы слабый свет костра преломлялся в гранях – крупный гелиодор будто копил в себе чистое янтарное сияние, а льдистые серые кристаллы рассыпали неожиданно теплые выблески.

Давняя тайна Наташки, мучительная для нее, взволновала меня. Войти в соприкосновение с живыми героями любимой книги! Каково? Ты-то держал их за прекрасную выдумку, а они – живые, чувствующие радость и боль!

Сдерживая эмоции, я жадно внимал Наташе.

– Мама реально приехала в Ленинград… году так в пятьдесят пятом – поступать в ЛГПИ, где ей и промыл мозги «археолог» Вильфрид Дерагази, – проговаривала подруга голосом, немного отстраненным, словно вчуже. – Он тогда добыл для мамы липовый паспорт на имя Натальи Павловны Черных, и велел втереться в доверие к Мстиславу Иверневу… Проникнуть к нему на квартиру и похитить дневники его отца, умершего в блокадном сорок втором.

А дальше, как и в романе, что-то в сказочке пошло не так. Мстислав Максимилианович понятия не имел, что был паранормом, а «Тата Черных» тем более не знала про доставшуюся ей по наследству «закладку» в геноме. Факт в том, что, лишь встретившись взглядами, они оба испытали дофаминовый шок такой силы, что противостоять ему было невозможно…

Я молча кивнул, отлично помня ту нещадную тягу к Наташе, что мучала меня. Мои ноздри дрогнули, словно улавливая чудный аромат «кофе по-бедуински». Какое счастье, что Наташа переложила тогда запретные прянности! Или дело вовсе не в «эликсире любви»?..

Талия вытянула руки к костру, вяло пошевеливая пальцами – ветерок из Негева долетал зябкий.

– Дерагази, узнав, что «Тата» реально влюбилась в Ивернева и собралась замуж по липовому паспорту, пришел в бешеную ярость, стал маме угрожать, гад такой… Ясное дело, «Тата» вынуждена была бежать, перед этим рассказав всю правду Евгении Сергеевне, матери Мстислава…

Гибко изогнувшись, «златовласка» разворошила костерок гибкой веткой, затем и ее бросила на угли. Вспыхнули синие огонечки, глодающие лозу.

– Через пару недель, когда мама вернулась в родные пенаты, выяснилось, что её скоротечный роман с Иверневым без последствий не остался… – Ната слабо улыбнулась. – Родилась я. А дальше всё развивалось совсем по иному сценарию – никакой чёрной короны итальянцы не нашли, а Вильфрид Дерагази неожиданно исчез, вместе с украденными «серыми камнями»…

– А Мстислав? – выдохнула Инна, кругля глаза. – Он искал твою маму?

– В романе – искал, – с горчинкой улыбнулась Талия, и вздохнула. – Мамулька, убедившись, что «гипнотизёр» реально не вернётся, и ни мне, ни ей самой ничего не угрожает, написала Иверневу в Ленинград, но он так и не смог простить «Тате» её обман, хотя факт своего отцовства не отрицал. Только году в семьдесят пятом году я, послушав маму, взяла фамилию отца. Ему самому это уже было безразлично, он пятью годами ранее пропал без вести во время экспедиции… где-то в горах, на границе с Ираном и Афганистаном… Вот только похвалиться новым паспортом перед мамой я так и не успела…

– Она умерла? – тихонько спросила Рита.

– Мамулька – паранорм, – грустно улыбнулась Наталья Мстиславовна, – она и в сорок два выглядела, как студентка третьего курса. Мама погибла. В аварии…

Наташа замолчала, а Инна, погладив ее по рукаву куртки, прошептала жалостливо:

– Бедненькая…

Внимательно глянув на Дворскую, я подпустил к губам скупую улыбку.

– А ведь ты меня обхитрила, Наташка, когда уверяла, будто программа «АмРис» – творение целой группы из Новосибирска. Каюсь, поздно я исходники «АмРис» просмотрел, и не сразу понял, что писал один человек, а не несколько! У каждого разработчика свой стиль, своя манера написания программного кода, а уж со вставками на ассемблере… Там вообще всё индивидуально. А мне, видать, дофамин вконец синапсы залил! Вместо того, чтобы тащить гениальную блондинку в МГУ, на вычтех пристраивать, я ее в секретаршах мариновал, дурака кусок… Колись, давай! Ты ведь сама писала прогу? На коленке, в перерывах между вызовами «скорой»?

Я нарочно взял путанный, прокурорско-адвокатский тон, чтобы смягчить скорбь и тщету воспоминаний.

– Ну… да, – созналась Талия. – Мне было очень стыдно, только… А как еще? Хвастаться, что ли?

– Не хвастаться, а гордиться! – с чувством парировала Рита.

Вместе с Инной они подсели поближе, обнимая Наташу.

А я, как человек черствый и лишенный «романтизьму», решил, что к этой «сцене из семейной жизни» очень подошел бы сентиментальный, умилительный смайлик…

* * *

Легли мы поздно, и угомонились не сразу. Последний костер полуночников догорал, засвечивая полог палатки.

– Хорошо, хоть не шумят, – зашептала Рита, тискаясь.

– Не говори…

– А тут точно нет всяких… этих… букашек-таракашек?

– Да какие тут букашки… Так, скорпионы, разве…

– Ми-иша!

Тут за входом замаячили тени, «змейка» зашуршала вниз, и к нам забрались Наташа с Инной, держа в руках одеяла.

– Пусти-ите переночева-ать!

– Хотите, чтобы помощника режиссера обвинили в аморалке? – кротко вопросил я.

– Нам хо-олодно! – заныла Инна. – И Наташка с меня постоянно одеяло стаскивает!

– Вот на-аглая… Миш, ну пусти-и! Мы только на одну ночку, правда-правда!

– Да ложитесь уж, – проворчала Рита, улыбаясь.

Подруги захихикали, завозились… Наташа живо залезла ко мне под одеяло, крепко прижимаясь «нижними девяноста», и стихла.

Покой длился недолго.

– Ната-аш! – громким шепотом позвала Инна. – Спишь?

– Не-а… – глухо отозвалось у меня под боком.

– Получается, что история твоей мамы – главная в «Лезвии бритвы»?

– Ну-у… Я бы так не сказала. Там же еще, вроде, о том индийском скульпторе, о докторе Гирине… Хм… Только сейчас до меня дошло, что нашего моремана зовут точно так же – Иван Родионович Гирин!

– Совпадение, наверно… – неуверенно молвила Хорошистка.

– Образ Гирина в романе – сборный, – подала сонный голос Рита. – Прототипом, насколько я помню, был ленинградский профессор Алексей Петрович Быстров, а внешность его Ефремов списал с итальянского актера Амедео Наццари, только мафиозные усики «сбрил»…

– А правда, что те итальянцы не нашли черную корону? – заинтересовалась Инна.

– Да они ее и не искали! – фыркнула Наташа. – Алмазы были их целью, а корона… Мне кажется, что Ефремов просто воспользовался случаем, чтобы ответить на вопрос, куда пропал громадный флот Александра Македонского. Там… Ну, когда диадохи делили империю, все корабли достались флотоводцу Неарху, а уж куда он отбыл… Иван Антонович рассудил, что была плохая погода, и кормчие промахнулись – увели флот не севернее Африканского Рога – к Красному морю и дальше, к Каналу Четырех Царей и к Нилу, – а южнее. А стоило Неарху просечь, что с курсом ошибочка вышла, то он не расстроился, а решил обогнуть всю Ливию, как финикийцы при фараоне Нехо. Но, если флот угодил в бурю у Берега Скелетов, его ждала неминуемая гибель – мели… рифы… беспорядочные течения… И чудовищный прибой! А что до черной короны… Хм… Нет, конечно же, Неарх вполне мог заполучить ее при дележке трофеев… если она вообще существовала!

– Надо будет Изю спросить, – заворочалась Дворская. – Он должен знать!

– Еще одно слово, – с угрозой прошипела Рита, – и выгоню обеих!

– Всё!

– Мы спим!

Четверг, 27 марта. Утро

Израиль, окрестности Беэр-Шебы

Встал я позже всех, зато хоть выспался. Еще и повалялся вдоволь. Девчонки ускакали, а Гайдаю его помреж не сильно-то и нужен был, иначе живо бы призвал в ряды верных слуг.

Я встал, потянулся, поотжимался… Влез в модные шорты-«пифагоры», и задумчиво скосил глаза. Спина, главное, шоколадная, а спереди не загорело. Ну, так… Трудно копать, вывернувшись к солнцу пузом!

«Ничего, – подумал я, – весь апрель впереди! Надейся и жди…»

Бледный живот просительно заурчал.

– Цыц, утроба ненасытная…

Надеяться на то, что в десятом часу мне накроют стол к завтраку, я не стал. Уж не настолько наивен – Альбина «блатных» не выносит…

Мои губы изогнулись в улыбку. Поразила меня одноклассница! Такая тихая, такая робкая… Ага! Осмотрелась, освоилась маленько… Постучалась к Гайдаю – и предложила себя на роль «стряпухи». Мэтр тут же кликнул Нину Павловну – и Алю мигом оформили!

Я смешливо фыркнул, припоминая, как возликовали звезды, узнав, что их будут кормить вкусной и здоровой пищей. Даже подлизываться стали к Альке, развивая у той «комплекс полноценности». А «завстоловой» сразу заявила, уверенно и энергично, как истинная фрекен Бок: «Завтрак с восьми утра до полдевятого. Вопросы есть? Вопросов нет!»

Ничего, я запасливый… Порывшись в багаже, выудил банку тушенки и пакет с парой «Кунцевских». Ну, и навернул.

А еще у меня заначена баночка кофе со сгущенкой… И маленький кипятильничек.

Наши техники с шести часов заводили дизель-генератор, его сытое урчание едва доносилось, не пугая рассветные сны. Затащив в палатку удлинитель, я повторил утренний ритуал «главной жены». Дождался, пока над кипятильником, опущенным в кружку, завьются токи нагретой воды, успокоено кивнул – и с отложенным трепетом вскрыл пакет Дерагази.

Там я нашел пожелтевшие страницы, испещренные санскритскими закорючками, и скрепленные ржавой скрепкой с распечатанным переводом. Скорее, даже пересказом, излагавшим суть без индийской витиеватости. Глаза будто сами ловили полузнакомые строки:

«Александр Великий, перейдя Инд и решив дойти до сердца Индии – Деккана, наткнулся на развалины очень древнего города. Среди развалин уцелел незапамятной древности храм. Несколько жрецов жили в нем среди населенной львами пустыни, охраняя священную реликвию прошлого – черную корону царей исчезнувшего народа. Тех времен, когда людьми правили боги или герои, произошедшие от союза смертных женщин с небожителями. Существовало предание, что, если человек божественного происхождения наденет эту корону и выйдет в ней на свет полуденного солнца, его ум обострится волшебным образом, и он, познав сущее и вспомнив прошедшее, обретет равную богам силу. Но если корону наденет простой смертный – горе ему! – он лишится памяти и станет, как младенец, игрушкой в руках судьбы и людей…»

«Та самая легенда! – похолодел я – Неужели всё правда? Или только в „Альфе“ сохранились источники?»

Тут мне припомнились вчерашние слова Инны. А и в самом деле… Почему бы не привлечь Изю? Заслужил!

Улыбаясь, я встряхнул плотный, обрезиненный пакет, и оттуда с шорохом выпал еще один листок. Совсем иного содержания.

Это была страница лабораторного журнала, заполненная неким «Д. П. Григорьевым, проф. кафедры минералогии».

Я лишь догадливо покивал. Всё правильно – Дерагази похитил из лаборатории Горного института и подвеску от Денисова-Уральского с серыми камнями, и страницы с их описанием… Вот только реал разошелся с книгой – в моих руках подрагивал один-единственный листок, тронутый короткой записью:

«Повторная проба на радиоизотопное датирование U – Pb отправлена во ВСЕГЕИ, поскольку результаты первого анализа оказались недостоверны».

Любопытно, что строчки, прописанные аккуратным почерком «проф. минералогии», были небрежно обведены красным карандашом, а рядом поставлен жирный вопросительный знак.

Карандашиком наверняка орудовал Дерагази, но вопросы затеребили и мой мозг.

«Ну, эту-то тайну мы пока Изе доверять не будем, – подумал я, чуя подступающий азарт, – не его епархия, и… И вообще!»

Окончательно распотрошив багаж, я вынул из сумки «портативную персональную ЭВМ», как в Союзе окрестили ноутбук, упорно не желая пачкать язык англицизмами.

В отличие от первых моделей, моя ПЭВМ похудела на пару килограмм, а вот число герц изрядно подскочило.

«Ампарикс» рулит…'

Быстренько наболтав себе кружку кофе, а залез в Интерсеть и поискал «Д. П. Григорьева». Ага…

Родился товарищ Григорьев в 1909 году в городе Перми. В 1929 году поступил в Ленинградский Горный институт, в 1934 году организовал там лабораторию экспериментальной минералогии, где два года спустя впервые в мире осуществил синтез слюды. Автор трехсот с лишним научных работ, пионер космической минералогии…

– Не слабо! – крякнул я. – Так… Чем еще славен Дмитрий свет Павлович? Угу… «Создатель теории онтогении минералов, научный руководитель Горного Музея. С тысячи девятьсот сорок шестого по тысячу девятьсот восемьдесят пятый заведовал кафедрой Горного института…»

И всё на этом. С тех пор про него – ничего. Но и некролога нет, значит, жив.

– Кто ищет, тот всегда найдет, – закряхтел я, покидая раскладной стульчик.

Дохлебал подостывший кофе, и пошел искать Инну.

* * *

Лишь покинув палатку, я понял, что за глухой шум докатывался до брезентовых стенок. Ури Алон подвез массовку!

Десятки студентов из Тель-Авивского универа бойко вкалывали на раскопе. Добры молодцы копали, долбили, катили тачки или таскали носилки, а красны девицы пленяли. Рита, Инна, Наташа, Аня, Марина-Сильва, «Алиса» – все были здесь. Дефилировали – и мотивировали бойцов «стройотряда».

В сторонке суетилась команда Гайдая. Под огромными пляжными зонтиками толклись звукооператоры, техники прокидывали кабели и провода, укладывали операторские рельсы, а Гайдай лично двигал туда-сюда тележку – плавно ли катится?

Подручные Ари Кахлона натянули тент сбоку от будки кинотехнического грузовика, и там хлопотали гримеры с костюмерами – студиозусы обретали нужный по сценарию облик.

– Приготовиться! – голосом муэдзина закричал Гайдай. – Мото-ор!

– Есть мотор! – звонко откликнулась Ирочка.

Невысокая, всегда спокойная Лена, она же Ленусик, выставила хлопушку-нумератор:

– Сцена два: «Приезд Кауна». Кадр один, дубль один!

– Камера!

– Есть!

– Начали!

Потоптавшись, я тихонько ретировался – и сразу же наткнулся на Инну.

– Привет! А я тебя ищу как раз!

Дворская, будучи в хорошем настроении, сыграла жеманницу:

– Ой, Мишенька, я не могу прямо сейчас… – томно протянула она, закидывая руки за голову, чтобы груди сильнее выпирали. – Вдруг уви-идят? Или услы-ышат? Ты же знаешь, какая я несдержанная…

– Инка!

Молодая, скорее даже молоденькая женщина радостно захихикала, и полезла обниматься.

– Бесстыдница! – ласково заклеймил я.

– Ага… – проворковала Инна. – Я такая… А чего искал?

– Да надо одного человека найти… Слушай, а твой папа где сейчас – на Луне или на Земле?

– В Москве он!

– А позвонить ему можешь?

– М-м… Давай, попробуем. Лучше во-он с того холма!

Мы взбежали на во-он тот холм, откуда был виден весь лагерь, и Дворская набрала номер.

– Не отвечает, – нахмурилась она, и закусила губку. – А-а! Балда, у него же их два! Сейчас я… – клацая кнопками, Инна вытолкнула стыдливую скороговорку: – Миш, вот правда, не знаю, откуда папка узнал, что мы… Ну, что я с тобой живу! Я не говорила, честное комсомольское! А он такой довольный… Алло! Пап? Привет! Что? Да нет, всё нормально! Мы на съемках в Израиле. Что? А все! И Рита, и Наташа, да… И Миша здесь! Сейчас я ему радик передам!

Прижав к уху теплую «Теслу», я громко сказал:

– Федор Дмитриевич, мое почтение! У меня тут проблемка возникла… Мне надо найти одного человека…

– Кого, Миша? – живо отозвался Дворский. – Достанем!

– Григорьев, Дмитрий Павлович, профессор минералогии из Горного института!

– О-о! Миша, это не человек, хе-хе, это легенда! М-м… Вот только номера его у меня нет. Знаю только, что Дэ Пэ уже больше десяти лет в основном водит экскурсии по геммологическим коллекциям Эрмитажа и Горному музею… Стоп-стоп-стоп! Миша, я вам сейчас скину номер Бур Бурыча, вот он точно может связаться с Григорьевым! Сейчас я… Ловите!

На экранчике высветился номер и шифр.

– Спасибо!

– Да не за что! Удачи! И – удач!

– Получилось? – пританцовывала Инка.

– Кажется… Сейчас Бур Бурычу позвоню.

Я набрал номер, и ввел шифр. Ответный баритон зазвучал почти сразу:

– Да-а? Федь, ты?

– Нет, это Миша Гарин! Здравствуйте, Борис Борисович!

– А-а! Здравствуйте, Миша, здравствуйте! Хотите на Луну по знакомству попасть? Организую, хе-хе…

– Вот, договоритесь, что напрошусь-таки!

– Хех! Устроим, Миша, обещаю! Нам такие кадры нужны!

– О, мне тоже один кадр нужен, ищу с утра. Григорьев Дмитрий Павлович! Знаете такого?

– Ого! Да кто ж его не знает, великого и ужасного… Студенты бледнели при упоминании его имени! На лекцию нельзя было опоздать, поскольку по неписанному кодексу, одному Дэ Пэ известному, войти в аудиторию после самого профессора никак невозможно. И слушать лекцию в куртках даже в зимней холодной аудитории категорически нельзя! «Я же не в шубе вам лекции читаю!», – скопировал Бур Бурыч резкий монотонный голос. – Такие студенты – обычно студентки – отсылались в гардероб. А войти обратно они уже не могли – читайте пункт первый, хе-хе… Да что там лекции! Даже идти по коридору Горного института в пальто и шапке было абсолютно недопустимо, под страхом отсылки в деканат. «Это же храм науки! – бушевал Дэ Пэ. – Вы что, всегда по храмам в шапках ходите? Я попрошу деканат не выплачивать вам стипендию за этот день!» Да-а, вот такой матерый человечище… Зверюга! А зачем он вам, Миша?

Пока я объяснял, глазки у Инны разгорались все пуще. Да и самого Кудряшова любопытство взяло.

– Очень, очень интересно, Миша! – жарко заговорил он. – Просто, как в романе приключений! Да и Ефремов у горняков в почете… Слу-ушайте… Знаете, что? Я, конечно, позвоню Дмитрию Павловичу, но, если я просто передам вашу просьбу, разговора может не получиться. Дэ Пэ – действительно крутого нрава! А давайте устроим видеоконференцию? Найдутся же в вашей пустыне хоть какие-нибудь ЭВМ?

– Знамо дело, – солидно ответил я, – на том стоим.

Хохотнув, Бур Бурыч повозился, и затянул:

– Та-ак… Ну, сегодня никак… Давайте, свидимся он-лайн… м-м… послезавтра вечером? Идет?

– Идет!

– И папу тоже позовите! – крикнула Дворская.

– Всенепременно, Инна Федоровна, всенепременно! До послезавтра!

Отдав Хорошистке радиофон, я крепко поцеловал ее.

– Ах, Мишенька, – сладко улыбнулась Инна, – вы просто несносны! Вся киноэкспедиция смотрела на нас!

– Ах, простите! – понурился я, играя раскаянье. – Больше не буду!

– Я вот тебе дам – не буду! – пригрозила Инка. – Будешь! – нацепив ухмылочку девчонки-сорванца, она потащила меня за собой. – Пошли скорее, а то обед скоро, надо Альке помочь… Студенты – такие проглоты! Я буду шакшуку готовить… меня Наташка научила, а ты воды наносишь…

– Вот, наглая… – пыхтел я. – Припахала самого помощника режиссера… Будешь должна!

– Натурой верну! – хихикнула Дворская, не выходя из роли оторвы. – С процентами!

Четверг, 27 марта. Ночь

Югославия, авиабаза Желява

Кленов всё пытался раскрыть зонтик и держать над шефом, а Гирин отмахивался – не ливень, чай. С моря надуло тучи, и колкая морось застила базу ВВС. Мощные прожектора иногда обмахивали «взлетки» голубоватыми лучами, и тогда холодные дождевые иголочки проявлялись частыми светлыми прочерками на рембрандтовском фоне из ночной тьмы.

Югославы в свое время постарались изрядно – база ВВС «Желява» нынче могла выдержать прямое попадание атомной бомбы в двадцать килотонн. Впрочем, в документах минобороны это место упорно звалось «объектом 505».

Тут раскатано пять шикарных взлетно-посадочных полос, в горном склоне вырублены туннели и ангары для трех истребительных авиаполков, а входы в подземные укрытия запираются стотонными гермоворотами с воздушным подпором. Но пасаран!

И все это внушительное «подножие» создано, чтобы охранять радары на вершине горы Плешевицы – тутошняя ПВО прикрывала чуть ли не всю территорию страны от непрошенных гостей.

– Едут, вроде, товарищ капитан 1-го ранга, – немного нервно сообщил помощник.

– Вижу, – обронил Иван.

Из-за поворота вывернул «Тигр». Его бронированный борт болотно-зеленого цвета ярко отсвечивал в желтом сиянии фар – следом за гостями из Южной группы войск СССР неотступно катил джип местной охраны. На всякий случай.

Бронемашина развернулась и замерла. Глухо захлопали дверцы. Отмахиваясь от докучливых лейтенантов, навстречу Гирину зашагал высокий, широкоплечий офицер в походной форме десантника. Бросив ладонь к лихо заломленному берету, он четко представился:

– Полковник Зенков!

Глядя на щедрую улыбку военного атташе, полковник нахмурился поначалу, впадая в недоумение, а затем расхохотался.

– Иван! Тьфу ты… А я-то думаю: и чего этот хлыщ лыбится⁈ Здорово, мон шер! Что, с моря на сушу?

– Пришлось, Евгений Батькович, – капраз крепко пожал протянутую руку. – Знаешь, небось, какая обстановка…

– Да уж, – хмыкнул Зенков. – Просветили! Мои ребятки буквально вчера пятерых боевиков выловили. Наглые-е… Ну, мы им популярно объяснили, кто в доме хозяин – парочку самых отмороженных минусовали, и трио запело в момент! Кстати… – он оглянулся на югославов. – Кстати, инфа от резидента подтверждается – гадить будут агенты МИ-6.

– Сребреница? – резко спросил Гирин.

– Вроде, да… – промямлил полковник, тут же осерчав на собственную неуверенность. – Да точно там! Идеальный же вариант – мусульманский анклав! Устраивай бойню – и «мировое сообщество» послушно содрогнется…

– Товарищ капитан 1-го ранга! – подбежал Кленов. Его плащ блестел влагой, а под мышкой нелепо торчал сложенный зонтик. – На подходе!

– Отлично! А то я уже боялся, что погода нелетная…

Зенков замер, задирая палец.

– Слышу! Снижается, по-моему…

– Ночью… – заворчал Иван, хмуро качая головой. – По приборам…

Полковник насмешливо фыркнул.

– Ага! Можно подумать, на палубу «Ульяновска» только днем садятся! И чтобы штиль!

– Что ты сравниваешь? – завелся капраз. – На авианосце – кубометры и кубометры электронного оборудования, там…

– Вань, успокойся, – губы Зенкова поползли в улыбку. – Тут этого электронного добра натыкано – ну, просто завались!

Как будто дождавшись полковничьей хвалы, потоки света залили самую длинную ВВП.

– Летит, летит!

Сперва Гирин высмотрел лишь проблесковый маячок, калившийся малиновым огнем, а уже затем прорезались смутные очертания громадного «Руслана», идущего на посадку.

Гремя могучими двигунами, «Ан-124» опал по глиссаде, сел и покатился, закручивая изморось в мглистые вихри. Прожектора погасли, и тут же высветили соседнюю полосу – садился второй в очереди.

– С-300 подбросили! – кричал Гирин, обарывая гулкий грохот реверса. – Будет, чем приветить «натовцев»! А вон в том – РЭБ! «Красуха-4»! Спецы как-то умудрились всё запихать в пару «КамАЗов». Подавит, на хрен, всё! Хоть беспилотник, хоть бомбер, хоть ракету… Да и АВАКС заодно!

– Беру! – рассмеялся Зенков. – Заверните!

Остывая от прилива мальчишеского восторга, капраз кивал товарищу и улыбался. Свет погас – и снова залил длинную полосу. На посадку шел третий «Руслан»…