Текст книги "Новый путь (СИ)"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Слушаюсь… – слабым голосом отозвался Питовранов, свинчивая пробку с плоской бутылки «Хеннесси». Подлив в бокал на два пальца, он не стал ждать, согревая коньяк в ладони, а сразу забросил внутрь.

«Лекарство» пошло впрок – щеки Е Пэ зарозовели.

– Ну вот, как живой! – загнул Андропов.

Евгений Петрович не выдержал, расхохотался хрипло, словно выталкивая из себя накопившиеся страхи и тревоги.

Ю Вэ, посмеиваясь с долей снисхождения, подлил себе из синей бутылки. Наэлектризованная атмосфера помаленьку разряжалась.

– Моя очередь, – Андропов уселся за стол, и подтянул брюки во избежание «пузырей». – Помните, какой визг поднялся в МИДе, когда задержали Шевченко? – он даже зажмурился от удовольствия, вспоминая недавний триумф. – О предателе нам сообщил Миха – в крайнем своем послании.

– Да-а… – затянул Питовранов, усмехаясь уголком рта. – Это была бомба!

Юрий Владимирович кивнул, дотягиваясь до бокала.

– В том письме Миха рассказал о бомбе куда большей взрывной силы, – задумчиво проговорил он, изрядно отхлебнув. – Речь о бандеровцах, пролезших в райкомы и обкомы, в министерства и ЦК КПУ. Никита долго заигрывал с этими подонками – и заигрался.

– Эге-ге… – с Е Пэ можно было писать картину «Прозрение». – Так вот почему Хрущева наград лишили… Посмертно. А я-то думал…

– Шеварднадзе сняли по той же «статье» – за национализм. Начинается новая «чистка», Женя.

– И вас это не тревожит? – вяло удивился генерал-лейтенант.

– Нисколько. – Андропов отпил и подвигал губами, будто жуя вино. – У нас развязаны руки. Буквально с завтрашнего дня оперативная игра «Каскад»… хм… с закордонными частями ОУН разворачивается в широкомасштабную операцию. Поможем всем выявленным националистам и их пособникам переехать на новое место жительства. – Он коротко усмехнулся. – Сибирь велика… А вам, Женя, задание: выяснить, куда «невинные жертвы кремлевского режима» переправляли свои нетрудовые доходы, в каких банках прятали.

– Понял, Юрий Владимирович. Буду думать! – Питовранов, словно исполняя обещанное, смолк, беспокойно барабаня пальцами. – Давно хотел спросить… сказать… – он опасливо глянул на председателя КГБ. – Может, я и не вовремя… Вы же видите, Юрий Владимирович, что нынешний курс ведет в никуда? Не пора ли сменить нашего «великого кормчего»? И вообще – «подправить» систему? – Е Пэ засуетился. – Вы бы стали президентом СССР, Косыгину самое место – рулить Советом Министров, а Машеров пусть партией руководит!

Ю Вэ замер лишь на секунду. Упершись мясистым носом в сложенные лодочкой ладони, призадумался.

– Заманчивая картинка, – он усмехнулся уголком рта. – Только рано мне в президенты, соратниками не оброс. Да и выправляется курс потихоньку… Лёня наш, смотрю, сам в вожди метит, людей нужных подтягивает, да не лизунов, как раньше, а настоящих, стоящих! На что уж Шелепина терпеть не мог, а вернул-таки в строй. Сейчас, мне докладывали, Егорычева обхаживает. Сам же погнал его со всех постов, уж больно прям был Николай Григорьич, не умел гнуться! А вот, поди ж ты… Нет, ты не думай лишнего, я своего не упущу, но пока – рано. Пусть Лёня проделает черновую работу для зачина, а я подхвачу. И еще, – в тоне председателя КГБ сплелись серьезность и доверительность. – Пару недель назад мне дозвонился Миха, по секретной линии.

– К-как? – поперхнулся Евгений Петрович.

– А вот так! И то, что я узнал, даже в «особую папку» не ушло. В общем… – Ю Вэ переплел пальцы и уперся в них подбородком. – Похоже, что эта твоя идея о президентстве где-то дала… или даст утечку. Вероятно, в Белоруссии. Ты же советовался с Машеровым?

– Очень, очень осторожно! – вздрогнул Е Пэ. – Без имен, всего лишь зондаж!

– Да я не обвиняю, – Юрий Владимирович расцепил руки и поводил ладонями по столешнице. – Просто… Понимаешь, если верить Михе, в следующем году Косыгин перевернется на своей байдарке. Сам или, скорее, ему «помогут». Он хоть и выживет после клинической смерти, но протянет недолго. А несколько лет спустя грузовик врежется в машину Машерова, после чего Петру Мироновичу устроят торжественные похороны.

– А охрана? – тихо спросил Питовранов, не двигаясь, и затрудненно кивнул. – Помогут…

Председатель КГБ блеснул на него очками.

– Кстати, о похоронах… – постучал он подушечками пальцев друг об друга. – Позавчера скончался Черненко.

– Да, я знаю, – меланхолично кивнул Е Пэ, и замер. – Помогли?

– Похоже. Константин Устинович допустил очень серьезный промах… М-м… Слыхал про «Алхимика»?

– А, этот… – гадливо сморщился Питовранов. – Арьков, кажется? Мерзопакостный тип.

– Да уж… – помрачнел Юрий Владимирович. – Помнишь ту суету, когда «Хана» убили? Арькова работа. И «Герцог» на его совести. А Черненко… Этот серенький мыш прослушивал даже кремлевский кабинет Генерального! Видимо, сам метил в кресло, пригретое Брежневым. И пустил «Алхимика» по следу Михи! Арьков сгорел на даче… схлопотав две пули, а Черненко… угорел. Прямо в пультовой внутренней службы. То ли сам решил кассеты сжечь, то ли «зажигалка» сработала, а легкие у нашего Кости никудышние. И дверь чего-то заело…

– Помогли, – уверенно кивнул Е Пэ. – У Пельше ребятки резкие…

Молчание зависло минут на пять. Оба думали о своем, и думы были всякие. Первым встряхнулся Андропов.

– Ну, еще по граммульке, и расходимся, – добродушно проворчал он. – Мне еще «в лес» ехать…

Суббота 18 октября 1975 года, день

Первомайск, улица Корабельная

Как всякая женщина в возрасте, природа противилась осени, отчаянно держась за летние привычки. Но помаленьку, потихоньку, проливая дожди навзрыд, сдавалась неумолимому ходу времен.

Уходила, пропадала сочная зелень, листва накидывала желтизну, примеряя скромные охряные оттенки или броский цвет золотистой соломы, распаляясь порой до ярого багрянца.

Случались в природном естестве и настоящие перепады настроения. Ясное синее небо то улыбалось светло, жалея в высях о былом цветеньи, то вдруг мрачнело, заволакиваясь серой рваниной туч.

У меня тоже нервы разгулялись. Второй день подряд я ощущал чье-то присутствие – мои «маленькие серые клеточки» улавливали слабенький отголосок той неизреченной силы, что жила во мне самом. Обычно, когда исцеляешь очередного страждущего, то от висков, возгораясь и притухая, расходятся по телу горячие волны. Но сейчас-то никакого лечения, а очажки тепла в голове знакомо пульсируют. Тут поневоле разволнуешься!

Неужто где-то рядом бродит такой же, как я, «хомо новус» – уродец с переразвитым мозгом? Кто он или она? Тоже пользует хворых своей непонятной энергией или пугается выбрыков организма, как я в детстве?

Желание увидеть себе подобного настолько завладело мною, что я едва высидел уроки. Заскочил домой, чтобы бросить сумку и быстро переодеться, да и выбежал на улицу. Пройдясь, я сосредоточился, испытывая легкое жжение в висках.

«Ищи, джедай! – мелькнуло в голове. – И да пребудет с тобой Сила!»

К остановке подъехал, фыркая, канареечно-желтый «ЛиАЗ». Взяв с места, я успел запрыгнуть в задние двери автобуса, и лишь потом сунул руку в карман. А мелочь-то есть хоть? О, целая горсть тусклых монеток! Честно опустив пять копеек в кассу-копилку, открутил себе билет. Старушка в шляпке, сидевшая напротив, посмотрела на меня одобрительно.

А я напрягся, пытаясь уловить пульсации тепла в лобных долях.

«ЛиАЗ» проехал по Ленина и свернул на Одесскую, ныряя в короткий туннель – поверху как раз прокатывал товарный состав, влекомый трудягой-тепловозом.

Мешанина звуков отвлекла меня, а когда автобус остановился у пологого взъезда на улицу Мичурина, я закрутил головой – еле уловимое отражение чужой силы, доходившее извне, почти затухло. Меня это, впрочем, не расстроило, обрадовало даже – стало быть, дистанция имеет значение!

С визгом и лязгом распахнулись двери, и я выпрыгнул из автобуса. Оглянулся – машин нет – и дунул через улицу на остановку. В душе поднимался азарт и восторг погони, я еле сдерживался, чтобы не притопывать от возбуждения.

Упруго покачиваясь, словно ломаясь посередине, выкатился бело-красный «Икарус». Пожертвовав на поиски еще один пятак, я плюхнулся на подранное сиденье – какой-то мелкий вандалец выковырял клочки желтого поролона. Увижу – мордой натычу пакостника!

Хлопая гармошкой тамбура, автобус проехал тень моста – шум мотора скачком усилился, складываясь с эхо от бетонных стен. Поворот на улицу Ленина… Сквер Победы… Мост через Южный Буг… Поворот к Богополю…

Я победно улыбнулся – сигнал делался четче. Ага, вроде опять слабеет…

«Так, всё, конечная!»

Сойдя возле «Военторга», я чуть не споткнулся, а голова вмиг опустела, позванивая, как туго надутый воздушный шарик. На остановке, под крашеным навесом, уныло и чуть растерянно топтался… Миха.

Высокий парень моих лет или чуть постарше, с копной темных волос почти до плеч, пухлогубый и с хищным очерком хрящеватого носа – ясно выделялась горбинка. Мой образ! И в висках пекло!

«Это как же… – вязко проворачивались мысли. – Мы все такие, что ли?»

А моя «копия», пересекшись со мной взглядом, вдруг улыбнулась, просительно и немного смущенно.

– Слушай, – заговорил горбоносый, запинаясь, – не подскажешь, как проехать на Корабельную?

Оправившись от первого шока, я разлепил губы:

– А тебе куда?

– Да это возле «Фрегата», – оживился парень. – Там еще озеро должно быть, и где-то рядом – дом дяди Панаса… моего дяди, – заторопился он, вываливая всё разом. – Я только приехал, полдня пилил на рейсовом с Кировограда, а где тут у вас что – понятия не имею!

– Ага… – сказал я глубокомысленно, осматриваясь.

Редкие пешеходы деловито сновали мимо, обходя пышную маму с галдящим выводком. В отдалении, за перилами моста, смахивавшими на шкалу линейки, синела река. Виднелась острая крыша лодочной станции, а по-над желто-зелеными облаками листвы парила полосатая призма райисполкома. Через дорогу белела «копейка», привычно напрягая – ее занимали двое, восседая неподвижно и набыченно. Мимолетно поморщившись, я вымел страх – кагэбэшная «наружка» так грубо не работает.

На нашей стороне улицы припарковалась еще одна машина – зелененький «Трабант-комби». Двое туристов за бликующим ветровым стеклом раскладывали карту, водя пальцами по маршруту.

– Вон наш автобус, – кивнул я подбородком, и маленько соврал: – Мне туда же.

«Миха» радостно закивал, подхватывая пухлую клеенчатую сумку. Мигая поворотниками, завернул «ПАЗик», со скрежетом раздвигая дверцы. Боком сошла толстуха – цветные стекла в крыше автобуса бросали на нее фиолетовые отсветы. Крупное месторождение целлюлита спустилось на землю, а мы с «копией» мигом заскочили в салон, оккупируя диванчик у выхода.

– Я – Витя, – протянул горбоносый руку, пихая сумку под сиденье.

– Миха, – ляпнул я, пожимая крепкую пятерню.

«ПАЗик» тронулся, и во мне всколыхнулась волна паники – рядом со мной сидел не он! Не тот таинственный «хомо новус», которого я искал! Витя оказался обычным – нормальным! – парнем, а не кудесником-целителем. Но и в висках ломило, окатывая нутряным теплом! Стоп. Спадает, спадает сила… О, снова подъем!

Я резко оглянулся. Улица – серая асфальтовая пустыня. Вдалеке маячил «Трабант», а за автобусом, как привязанный, катился светло-голубой «Жигуль». Сам собою вспомнился мой «вещий сон».

«Та-ак…»

Мысли, только что улегшиеся, мигом сорвало, вскружило вихрем. Мне потребовалось немалое усилие, чтобы хоть как-то успокоиться, собраться, отмахиваясь от догадок и предположений, ибо ясности не было никакой. Вопреки моим потугам, выкристаллизовывалась логичная и непротиворечивая версия, но и от нее я отбрыкивался. Правда, довольно вяло.

«Когда я вылез на остановке, «копейка» уже стояла, – напряженно соображал я. – Выходит, они стерегли Виктора? Из-за сходства с «Михой»? Да чтоб им всем… И кому – им?»

Но все эти мелкие вопросики передавливала крепнущая уверенность: неведомый кудесник догоняет нас на блекло-голубой машине.

«ПАЗик», урча с веселым надрывом, миновал мост через Синюху и выехал на Автодоровскую. Свернул на Киевскую. «Жигули» не отставали. Виски горячило…

– Красиво тут у вас, – разморенно сказал Витя, глядя за стекло на проплывавшие дома и скверы.

– Да уж… – еле вытолкнул я.

Перед поворотом на Корабельную «копейка» поотстала, и я уловил это, даже не выглядывая в окно – волны тепла, что прокатывались по моим жилам и нервам, чуть-чуть ослабли.

– Приехали, – скрипнул я деревянным голосом.

– Вижу, вижу! Ну, да!

Я вышел следом за Виктором. С остановки просматривались корпуса цехов, а на плоской крыше заводоуправления выстроились огромные красные буквы, складываясь в романтическое «ФРЕГАТ».

– А вон и озеро! – воскликнул кировоградский гость.

Я оглянулся. По другую сторону Корабельной тянулись заросли огромных плакучих ив и развесистых вязов-осокорей. В прогалах между стволами растекалось небольшое озерцо, отливая жестяным блеском.

Мне хватило мгновенья, чтобы бросить взгляд на чудное местечко, и этого оказалось довольно – я потерял из виду светлые «Жигули».

– Ч-черт…

Виктор что-то говорил, но я не прислушивался. Шагал следом за нечаянным приятелем, ругал себя за глупый риск и пытался хоть как-то сосредоточиться, лишь бы уловить трепет Силы. Чужак был здесь, рядом, невидимый и опасный, а у меня, как назло, сверхскорость отнялась! От слова совсем!

Я оказался в пугающем положении Брюса Ли, которого окружили плохие парни, а у того вдруг сгинуло уменье дать сдачи.

«Делать-то что? – унылые думки еле проворачивались в голове, как ржавые шарики в подшипнике. – Повернуться и уйти? А потом всю жизнь корчиться от стыда за то, что бросил Виктора?»

Мой случайный попутчик виновен лишь в удивительном сходстве с образом «Михи», с бестелесным фантомом, за которым гоняются все, кому не лень!

Сжав зубы, я шагнул на бережок, усыпанный скрипучей галькой и крупнозернистым песком, меченым черными пятнами кострищ. А на той стороне озерца свалялась побуревшая трава, да ракетировали к небу пирамидальные тополя. Еще дальше выстроились пятиэтажки.

«Привыкай теперь, что и тебя отлупить могут, – роились злые мысли. – Учись быть, как все!»

– …наверное, на том берегу! – различил я Витины слова.

– Наверное…

Тропок в обход озера хватало, мы двинулись по самой натоптанной, что вилась между ивами – их ветви-плети спадали космами до самой земли, путаясь в жухлом бурьяне. Я то прибавлял ходу, теряя спутника из виду, то замедлял шаг, когда его спина мелькала впереди. Сильнейшее напряжение сковывало меня, глаза обыскивали каждый кустик по дороге, а лоб горячили частые приливы тепла – чужак крался совсем рядом. Иногда мне казалось, что он находится справа, за моим плечом. Или слева – и немного впереди…

«Ничего, так даже лучше, – бестолково пересыпались думки в голове. – Сверхскорость – это особая примета. А нет ее – и ты сам как бы исчез, растворился среди местного населения! Да и, потом, прочные связки остались? Остались! И мышцы, крепкие на разрыв… Как там, в песенке? «Тренируйся, если хочешь быть здоров!» Каратэ или кунг-фу? Долго очень, да и без наставника… Туго. Айкидо, может? Там особой силы не нужно. Вспоминай уроки товарища старшины!»

Подумав, я раскатал горловину свитерка, подтянул, как полумаску, пряча лицо до самых глаз, и накинул капюшон.

Щелчок затвора прозвучал, как лязг вагонной сцепки. Я шарахнулся в сторону, бросая взгляд в спину Виктору – шагов двадцать до него. И тут на тропу передо мной, бесшумно и безмолвно, шагнул чернявый мужчина – тот самый, из «вещего сна»! Худой, но жилистый и крепкий, он шел скрадом, плавно поднимая пистолет, темневший вороненным стволом.

Мой могучий рывок, чтобы метнуться с нечеловеческой быстротой, взрывая гальку туфлями, выдохся в жалкий тычок. Скуля с отчаянья, я пихнул стрелка обеими руками, как в вульгарной уличной драке. Выстрел все же громыхнул, но пуля с противным зудом ушла в песок. Чернявый еще падал, когда я добавил ему ногой, усылая в заросли ивняка. Пистолет, кувыркаясь, упал в траву.

– Дио порко![12] – вырвалась яростная хула.

Виктор стоял столбом, не разумея происходящего.

– Беги! – крикнул я, и кировоградец сорвался с места. Нелепо отмахивая сумкой, почесал прочь.

Чернявый, злобно подвывая, барахтался в кустах. Ему на помощь ринулся тот самый чужак – кряжистый темнолицый человек с розовым шрамом на щеке. Он замер на какое-то мгновенье, с ужасом и недоверием глядя на меня, и моя голова отозвалась вспышкой тепла.

– Что тебе надо, джедай хренов? – крикнул я, срываясь в фальцет.

Темнолицый покачал головой, отступая назад, а чернявый, шипя и ругаясь, почему-то на итальянском, привстал, выхватывая из кобуры на спине серебристый револьвер. Я ушел перекатом с линии огня. Прогремел выстрел…

И тут стало очень людно.

Набежали двое парней-крепышей в черном – джинсы, водолазки, куртки – всё на них было угольного цвета. Оба – белокурые бестии, только у одного волосы до плеч, а другой стрижен под полубокс. Блондины вскинули «Макаровы», и крикнули дуэтом:

– Хальт! Стоять!

Чернявый моментально выстрелил, задевая волосатого, и скрылся в чаще – треск стеблей и ругань озвучили его отступление. Темнолицый метнулся следом. Два выстрела из «Магнума» прошили копну ветвей, сбривая узкие листочки. Одна пуля шаркнула по стволу дерева – разлетом ушла щепа, а вторая вонзилась стриженому в правый бок. Блондина отбросило к старой иве, и он со стоном сполз по стволу на землю, слабо взмахивая рукой товарищу – действуй, мол, я вне игры.

Волосатик, сильно хромая, скрылся в роще. Сухо треснул ПМ. На него рявкнул, огрызаясь, «Магнум».

Стриженый заскулил от боли, рукой зажимая страшную рану – темная кровь сочилась между скрюченных пальцев. По его лицу струйками бежал пот, а в голубых глазах копилась тоска.

– Помо-ги… – промычал он. – Ми-ха…

Холодея и кляня все на свете, я приблизился к нему.

– Пистолет брось, – в моем голосе звучала мрачность. Горловина сползла, открывая нос.

Раненый с недоумением глянул на «Макаров», сжатый в руке, и разжал пальцы.

– Ми-ха… – захрипел он. – Ты же Ми-ха… Ты мо-жешь… О-чень не хочу… Уми-рать…

Я опустился на колени и склонился над ним.

– Убери руку, – буркнул, нахмурясь.

Задрав окровавленную водолазку, я наложил ладонь на рваное отверстие, черное от сгустков крови. Стриженный содрогнулся, и мне пришлось выдать сильный посыл, чтобы унять его боль.

Злость, страх, ожесточение клокотали во мне, раздражая адским коктейлем и взводя нервы. Кого я сейчас спасаю – друга или врага? А что мне делать, если – вот он, человек, и смерть уже овладевает им?!

– Не больно… – булькнул мой нечаянный пациент, шевельнув запекшимися губами.

– Откуда ты знаешь, кто я?

Живая плоть затрепетала под моими ладонями.

– Эти двое охотились на тебя… – смертельно раненый человек задышал часто и жарко, иногда прерываясь на стон. – Мы ду-мали, Ми-ха тот… как это… обволошенный, с сумкой…

Стриженный говорил с трудом, запинаясь на каждом слоге. Его зовут Дитрих Цимссен. Дитрих Цимссен, офицер госбезопасности из Штази. Он с товарищем, Гансом Мюллером, получил задание от самого Маркуса Вольфа – уберечь «Миху» от ликвидаторов из «Опус Деи». А «заказал» меня Кароль Войтыла, польский кардинал…

Я одурело мотал головой. Информация навалилась такая, что сознание стало тупить. Да еще усталость подкатила – прорву энергии слил посланцу Маркуса Вольфа. Похоже, не только сверхскорость забуксовала – усыхало все мое целительство!

«Усушка и утруска…» – подумал я, испытывая одновременно отчаяние и облегчение. Еще одна «особая примета» долой…

«Да как же без нее?! А если и в этой жизни отца рак прихватит? Или с мамой что-нибудь случится? Да мало ли с кем! Ты и сам внезапно смертен!»

С осторожностью отлепив ладони, я бездумно сполоснул их в озерце, прислушиваясь к себе. Темнолицый был далеко – эхо его силы едва теплилось в висках.

«Не до конца отсохло…»

– Возь-ми… – вдруг закряхтел немец, пошевеливаясь и морщась. – В кармане слева… Пакет… Если станет худо, скроешься… у нас… Там от геноссе Вольфа… Только запоминай быстрее, а то… чернила на воздухе исчезнут…

Я расстегнул «молнию» на черной куртке Дитриха, и достал маленький мятый конвертик. С трудом надорвав жесткую бумагу, вытащил карточку из белого картона. Четкий почерк читался легко. Берлинский адрес и телефон. Пароль: «Вы не подскажете, здесь проживает товарищ Штиглиц?» Отзыв: «Извините, товарищ Штиглиц переехал в Карл-Маркс-Штадт».

Короткая запись внезапно побледнела – и пропала. Но ее «копия» осталась в моей памяти навсегда.

– Спасибо, – хмыкнул невесело. – Рана затянулась, но тебе нужен покой.

– И еще, – хрипнул Дитрих. – Если что-то пойдет не так, звони в наше посольство – помогут…

Издалека донесся вой сирен. Можно спорить на что угодно – это Виктор постарался, подмогу вызвал!

– Scheiße! – застонал в чаще раненый Мюллер. Ну, хоть живой…

– Уходи, Миха! – выдохнул Дитрих. – Мы… как это… выкрутимся!

Приложив палец к губам, я отступил за дерево – и запетлял в обход озера. Уже с другого берега разглядел желтый милицейский «уазик» и бело-красный «рафик» скорой помощи.

«Уже и Штази нарисовалось… – прокралась мысль. – Целой толпой ходят за мной. Как там отец говаривал? «Аллес капут!» Во-во… Какой же я популярный, мать-перемать…»

С сомнением скомкав в кармане пустой конверт, я пожал плечами и заспешил прочь.

Вторник 21 октября 1975 года, день

Первомайск, улица Дзержинского

По подъезду гуляли сквозняки, гоняя зябкую сырость, и не горела лампочка на площадке, зато за родимым порогом накатило упоительное тепло. На кухне мирно бряцала посуда, радио балаболило о достойной встрече годовщины, а мама с Настей – о своем, девичьем. И запахи обволакивали самые домашние – сдобные и сытные.

Тихонечко раздевшись, я нацепил войлочные тапки, но незаметно подкрасться не удалось.

– Мишенька, это ты? – послышался мамин голос.

– Я!

– Йа, йа! – передразнила меня сестричка. – Дас ист Михель!

«Чучелко!»

Я остановился в дверях кухни, и Лидия Васильевна с Анастасией Петровной обернулись ко мне – высокие, стройные, яркие, в кокетливых передничках.

– Какая же у меня родня красивая! – засмотрелся я, и родня расцвела улыбками.

– Кушать будешь? – ласково спросила мама.

– Еще как!

– Накладывай, – сказала Настя, развязывая передник, – а мы пошли.

– Куда это на ночь глядя? – подозрительно сощурился я, высматривая на полке «свою» тарелку под Гжель.

– Ты как старая дуэнья! – засмеялась родительница, и растрепала мои волосы. – Следишь за нашим моральным обликом? Да?

– Приглядываю, – буркнул я, поводя носом. Пахло пловом.

– Дуэний! – ввернула сестренка, щипая меня за мягкое место.

– Уй-я!

Хихикая, прекрасная половина семьи Гариных быстро собралась и удалилась, ангельским дуэтом обещая блюсти себя.

– Чао-какао!

Хлопнула дверь, лязгнул замок, процокали каблучки. Из дальних углов боязливо повылезала тишина, зависая в комнатах успокоительной поволокой.

– Адын, сафсем адын… – мой голос приглушала деланная грусть.

Еще поднимаясь по лестнице, я ощутил неслабый позыв к уединению. Устал. Когда порядком вымотаешься, на ближних не остается душевных сил. А побудешь во временном сиротстве, и словно подзарядишься от безмолвия, от одиночества.

– Адын, сафсем адын! Асса!

Благодушествуя, я навалил полную тарелку желтого от морковки риса с поджаристыми кусочками курятинки. М-м-м…

Восхитительный чесночный дух до того запытал мой аппетит, что я мигом умолол всю порцию, не забыв «обляпать» плов болгарским кетчупом. Выработанная привычка неторопливо вкушать осталась за бортом сознания.

А женщины из нашего племени еще и пирог испекли! С яблоками! Отдуваясь, я взял с полки «именную» белую кружку, и щедро плеснул заварки. Тут и чайник засвистел…

Промелькнула, больно цепляя, мысль об утрате Силы, и я скривился, бодрясь назло всем невзгодам:

– О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух!

Изрядно отяжелев, я выбрался в зал, включил телик. И лишь затем глянул на последнюю страницу «Южной правды». Ага, ошибся маленько… «Очевидное – невероятное» через полчаса начнется. Ладно, подождем…

– …Министерство автомобильной промышленности будет разделено на заводы «ГАЗ», «ВАЗ», «ЗиЛ», «КрАЗ»… «АЗЛК», «МАЗ», «УАЗ»… – прорвалось с экрана.

Не веря ушам, я изумленно обернулся. Дородный сизоносый мужчина в сиротском сером пальто с каракулевым воротником вещал неторопливо и внушительно, рокочуще катая букву «Р»:

– Это и есть демонополизация. Она создаст условия для здоровой социалистической конкуренции, что р-резко повысит эффективность пр-роизводства. Вырастет и качество продукции, и ее ассортимент. Пр-редприятия, работая на ленинских хозрасчетных принципах, будут сами заключать между собой договора и назначать цены, устанавливать зарплату р-рабочим и сотрудничать с Госпланом. Все необходимые р-ресурсы автозаводы станут закупать на товарно-сырьевых биржах, а финансированием займется отраслевой «Автопромбанк»…

– Вот это ничего себе! – весело сказал я.

И тут же дёгтем капнула мысль: «А не слишком ли все быстро меняется? Да так обдуманно, ладно…»

Мгновенный испуг скользнул холодком по спине, но разгуляться нервам я не дал, унял волнение. Да и что нового потревожило мою «высшую нервную деятельность»? Беспокойные думки посещали меня еще год назад, когда корпел над «Коминтерном-1». Главное, всё же было в СССР, чтобы создать первую в мире «персоналку», но «микроЭВМ для всех» так и не появилась. А было ли то самое «всё»?

«Но ты же собрал К-1 на тутошних микросхемах!» – трезвое соображение тут же нокаутировала истошная мыслишка: «А с чего ты взял, что именно тут прошла твоя «первая» жизнь? Почему ты так уверен, что попал в свое прошлое?»

Я мрачно уставился на экран «Радуги». Гендиректор ВАЗа степенно проговаривал в микрофон:

– …большие перспективы. Через несколько лет мы запустим в производство автомобиль ВАЗ-2101-80 в двух– и четырехдверной комплектации – это глубокая модернизация «копейки». Уже спроектирована переднеприводная «Ладога» с поперечным расположением двигателя…[13]

– Молодцы, – буркнул я, развернулся и промаршировал в свою комнату.

Системник «Коминтерна-1» глыбился на письменном столе, потеснив учебники с тетрадями. Мрачно глянув на этот куб из полированного дерева, здоровый, как тумбочка, я снял с него боковые панели. Собственная неуверенность раздражала.

«Вскрытие покажет… – болталось в голове. – Вскрытие покажет…»

Квадратные паучки микросхем с золочеными лапками-выводами засели в сплетениях проводков и шлейфов, тускло отсвечивая керамическими спинками.

Вот КР580ВВ55, вернее, ее прототипы – хитроумный Кацман достал эти однокристаллки через знакомых на киевском «Квазаре». С 580-й любой контроллер собирается на «раз».

А вот – память. Для простенького графического интерфейса хватило двадцати четырех килобайт, а примитивная ОС «Ампара» заняла еще двадцать.

В общем, мои проги я впихнул в шестьдесят четыре килобайта ОЗУ. Пока не до жиру, но конструкция-то «на вырост»! Сюда и 128 килобайт «оперативки» втиснутся, и 1024! Вот только элементная база… «Дас ист шрот!»[14]– как Пин в моем времени говаривал.

Пока я обошелся разъемом, куда воткнул модуль с распаянной памятью – эдакую здоровенную прародительницу планок DIMM, только увеличенную раз в двадцать. Сперва я переживал, боялся, что этот громоздкий узел окажется больше самой микроЭВМ, но ничего, обошлось.

А самая первая плата, где она у меня? Во-от она, валяется в ящике стола. Я покрыл ее интегральными схемами 565РУ1 почти впритык, как стену ванной кафелем. А потом, буквально за неделю до выставки, плутоватый Кацман притащил 565РУ3 – этих БИС нужно в четыре раза меньше, чем «однёрок». Вон они, выложены скучной мозаикой…

Жаль, конечно, что пока нельзя использовать одновременно и РУ1, и РУ3 – адресация собьётся безвозвратно, вот и лежит без дела целая плата…

Я нежно погладил кончиком пальца ПЗУ – рядки пережигаемых «эртэшек» с управлением на 155-й логике. Хотя нет, РТ4 их окрестят позже. Пока они под «девичьей фамилией» – КР556РЕ4.

Рядышком поблескивали новинки из Саратова – многоразовые 573РФ2 с ультрафиолетовым стиранием. Ох, как меня «жаба душила»! Дорого обошлась переделка на РФ2, зато насколько стало проще жить. Раньше как? Хоть одна ошибка – всё, пережигай «эртешки» заново, а их еще найти надо. Тут же красота – «стер» ультрафиолетовой лампой (в крайнем случае, на яркое солнышко вынесешь, хоть и гарантии нет), заклеил изолентой окошечко в «эрэфке» – и заливай опять хоть загрузчик, хоть операционку.

Могу спорить на что угодно, что хваткий Давид Кацман выменял многие диковины советской электронной промышленности у военных…

– И что из этого следует? – Я свирепо дунул на платы, сметая пыль, и в носу засвербило. Но не чихалось, только слезы выступили.

Мне удалось смонтировать микроЭВМ на советских элементах середины семидесятых. Ни одной БИС, выпущенной в моем «родном» прошлом ближе к Олимпиаде, не обнаружено. Точка. Подпись. Дата.

– И чё? – вырвался у меня любимый вопросик Изи.

Как будто я и раньше не всматривался в окруживший меня мир, тщась отыскать в нем анахронизмы! Но не находил.

Когда Леночка с Наташкой убеждали меня, что они, дескать, научные сотрудницы Института Времени из далекого будущего, я им верил. Но как только девчонки в два голоса заявили, что посланы изменить прошлое, мигом учуял подвох. Нет, молодые особы не обманывали меня, я бы сразу ощутил неправду. Просто… Ну, тут одна лишь версия выглядит непротиворечивой: Лену с Наташей использовали «втемную», не желая посвящать во все секреты хронодинамики. Вероятно, затем, чтобы сладкой парочке было легче добиться от меня согласия вернуться в юность.

Откуда явились очаровательные пришелицы, из какого века? Ну, судя по их целям, исполненным альтруизма, общество в будущем – коммунистическое. Так неужели какой-нибудь Мировой Совет позволил бы изменить прошлое? Допустил бы явную угрозу житию-бытию десяти или пятнадцати миллиардов коммунаров?

Ответ отрицательный. Ergo, время устроено гораздо хитрее, чем его нарисовал старик Эйнштейн.

Математические фантазии Хью Эверетта о неисчислимых реальностях заставляют меня досадливо морщиться. Что это за Мироздание такое, где вселенные плодятся от любого чиха?

Тут я не выдержал.

– А… А… Ап-чхи!

«Оставьте вы в покое кошку Шрёдингера, – длил я заочный спор, шмыгая носом, – не мучайте бедную животинку! Не вписывается бесконечность даже в самую красивую формулу. А вот вечность…»

Представим, что роковой две тыщи восемнадцатый год – это базовый временной поток. Примем его за нулевой. Переместившись оттуда сюда, в тысяча девятьсот семьдесят четвертый, куда я попал? Снова в базовый? Не-ет! В одной и той же речке дважды не скупнешься. Я угодил во временной поток 1-го уровня, ответвившийся от главной исторической последовательности после моей, так сказать, коррекции. Мир вокруг тот же самый, что и в памятном мне прошлом, но будущее здесь не определено.