Текст книги "Помор"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Другу, да не помочь? – подхватил князь.

Пассажиры не обратили внимания на подвыпившую троицу – на пароходе многие лечились виски от скуки долгого пути.

Заведя агента на корму, Чуга нежно прислонил его к штабелю дров.

– Отпустите немедленно! – просипел тип в котелке. – В чём дело?

– Ты кто такой, засранец? – спросил его Чуга с проникновенностью.

– Я – Финиан Роуз, коммивояжёр! Что вам от меня надо? Денег у меня нет, предупреждаю сразу!

– Если ты действительно Роуз, – подступил князь, – то за каким дьяволом следишь за нами?

– Да вы что? – вытаращился Финиан так натурально, что Фёдор даже засомневался, а того ли они в оборот взяли.

– Вопросы тут задаём мы, – жёстко сказал Туренин. – Давно ты в агентстве Пинкертона? Кто тебя послал за нами – начальство или сам Гонт? Отвечай!

– Джентльмены что-то путают… – заскулил Роуз, но тут Чуга убедился в правоте своих подозрений: выглядел Финиан перетрусившим малым, но глаза смотрели спокойно, с иронией даже.

Фёдор основательно встряхнул «пинка», да так, что у того зубы клацнули, и проговорил – медленно, ровно, очень прохладным голосом:

– Ты заплатил Добану Мейси, чтобы тот порешил нас…

– …А джентльмены такого не спускают, – сказал Туренин, тыча дулом револьвера Финиану в бок.

Тут-то Роуз и «сдулся».

– Нет! – хрипло выдавил он. – Не надо! Я всё скажу! Да, я работаю на Пинкертона. Мы с Диком «вели» вас от самой Пятой авеню, но мы… Мой бог! Что нам приказали, то мы и делали!

– Кто приказал?

– Гонт! Мэтьюрин Гонт! Он заплатил большие деньги, чтобы мы вас нашли. Сперва мы получили от него указание за девкой его приглядывать, а потом – за вами.

Чуга отпустил «пинка», и тот чуть не упал.

– Живи, – сказал Туренин, пряча «адамс».

– Плыви, – добавил Фёдор. Роуз дёрнулся было уходить, но помор покачал головой: – Не туда. За борт – и плыви. Берег рядом, водичка тёплая. Мемфис недалеко… Или помочь?

– Нет-нет! Я сам!

«Пинк» торопливо перелез через леера, перекрестился и ушёл «солдатиком» в воду, придерживая свой котелок. Прошло немного времени, и Чуга разглядел маленькую чёрную фигурку, вылезавшую на берег.

– Вот тебе и весь сказ… – пробормотал он.

Глава 6
ЮГ

Миссисипи – величавая, плавная – катила свои воды, переливаясь на солнце. Мути в «Большой реке»[71]71
  Так переводится индейское название «Миси-зииби».


[Закрыть] было столько, что наносные острова, кое-где покрытые деревьями, постоянно меняли свою «географию» – смещались, становились полуостровами, сращиваясь с берегом, размывались – и превращались в отмели. На одну такую едва не занесло «Великого Могола».

Река сверкала, распахиваясь во все стороны, веяло простором. Вялые, разморенные пассажиры лениво прогуливались по верхней палубе, когда вдруг вахтенный заорал в жестяной рупор:

– Лот на правый борт! Лот на левый борт!

Матросы, зовомые лотовыми, шустро кинулись на бак и перевесились через борта.

– Две сажени! – завопил левый. – Две-е! Две с половиной!

– Три-и! – вторил ему правый. – Три без четверти! Две с половиной!

– Две-е! Без четверти!

– Стоп правая! – загремело из рубки. – Стоп левая! Обе назад!

Монотонное, бодрое шлёпанье колёс сменило звучание.

– Стопори левую! Дай левой вперёд! Теперь стопори правую!

Пароход легонько сотрясся, вызвав ойканье пассажирок и взрыв лоцманского негодования. Однако пронесло – чиркнув по мели, «Великий Могол» почапал дальше.

Схватившись во время толчка за поручень, Фёдор отпустил его и поправил шляпу, подумав мельком, что прав был Павел – удобная штука «стетсон». Солнце печёт, а ему хоть бы хны.

Сощурившись, он оглядел берега. Восточный был далёк, а правый, низменный, стелился вдаль зелёными разливами травы. Суша поражала пустынностью, лишь однажды справа по борту показался одинокий заблудший бизон – громадный буйвол, косматый и горбатый, двигался грузной трусцой, мотая рогатой башкой, словно подметая густую травку.

Зато на воде было оживлённо. Издавая приветственные гудки, мимо проплыли пароходы «Эклипс» и «Фаворит». Постоянно попадались угольные баржи и бревенчатые плоты. Как раз один такой сплавлялся поодаль – обширнейший, заставленный штабелями жёлтых пахучих досок и вязками гонта.[72]72
  Гонт – деревянная дощечка вроде черепицы. Вариант тёса.


[Закрыть] На мокрой «палубе» плота стояли вразбивку четыре шалаша, у костра, разведённого на глине, дежурил повар, мешая варево в котле. Человек двадцать плотогонов ворочали вёслами на «корме» и в «носу» своего плоского корабля, заворачивая его по течению.

– Любуешься? – спросил Чугу подошедший Гуднайт, сменивший парадный костюм на привычные «ливайсы» и синюю фланелевую рубаху.

– Отдыхаю, – усмехнулся Фёдор и пояснил одним словом: – Покой.

Ранчеро кивнул понимающе. Достав расшитый кисет, он осведомился:

– Куришь?

– Смолю иногда.

Чарльз сыпанул ему табачку на ладонь и аккуратно оторвал четвертушку жёлтой сигаретной бумаги. Сварганив самокрутку, он чиркнул спичкой по джинсам и закурил. Поднёс огоньку Чуге.

Помор втянул сладковатый дымок и крякнул:

– Крепко! И вкусно.

Гуднайт облокотился на перила и стал смотреть на реку, на волны, на пену, взбитую гребными колёсами, – бездумно и рассеянно. Он тоже отдыхал.

– Это, конечно, не моё дело, – проговорил Фёдор, – а только зачем было ехать за деньгами аж в Нью-Йорк?

Чарльз вздохнул.

– Пришлось, – сказал он неохотно. – Хотел было взять ссуду в Денвере, да уж больно у них процент высок… А в Нью-Йорке у меня знакомец имеется. Фирма «Брэдок и сыновья». Дал взаймы пятнадцать тысяч…

– Большие деньги, – спокойно заметил Чуга. – Ну и как, выгодно это – скот разводить?

Гуднайт хмыкнул.

– Выгодно, – сказал он. – Если вставать затемно и ложиться в темноте. Порою по двадцать часов с седла не слазишь! Бывает, так наломаешься, что кружку в руках не удержишь, больше расплескаешь, чем выпьешь…

– Без труда не выловишь и рыбку из пруда, – Фёдор кое-как перевёл на «инглиш» русскую поговорку.

– О’кей, парень! – расхохотался ранчеро. – Весь фокус в том, что Техас переполнен коровами. Упитанного бычка-двухлетку легко купить всего за четыре доллара. А на Востоке за него дадут все сорок! А сколько одичавшего, брошенного скота гуляет по всему Югу, ты б только видел… И ежели ты упёртый да сноровистый, то соберёшь этих коровок, выдерешь их из зарослей, сгуртуешь и перегонишь на север, в Нью-Мексико или в Канзас. Друган мой, Оливер, аж до самого Иллинойса стадо доводил! В этом году мои ребятки отловили пять сотен ничейного скота. Вот куплю ещё столько же или чуток побольше и погоню в Форт-Самнер… – Вобрав полные лёгкие свежего речного воздуху, он сказал: – Эта земля, Теодор, создана для сильных мужчин и стойких женщин. Она щедро отблагодарит тебя, если ты вдоволь наглотаешься пыли, нажаришься на солнце, удобришь её своим потом.

– Рогом упираться – это нам не в диковинку, – сказал Чуга. – Лишь бы толк был.

– Будет! – уверенно заявил Гуднайт.

Ровно в полдень из труб парохода повалил копотный, чернущий дым – «Великий Могол» давал о себе знать жителям Натчеза. Городишко сей был не бог весть что, но глазу приятен. Стоял Натчез на левом берегу Миссисипи, холмистом, заросшем густым лесом. Когда-то здесь торговали невольниками, а плантаторы закатывали балы. Нынче вольготная прежняя жизнь ушла совершенно, оставшись в легендах о «джентльменах с Юга» да в брошенных особняках с колоннами. Зато картёжников-шулеров расплодилось – страсть! Эти ловкачи, лощёные и обходительные, оседали здесь на время, чтобы снова и снова подниматься на борт пароходов, курсировавших по Миссисипи, да обчищать скучающих пассажиров. Набьют карманы долларами – и в Новый Орлеан, просаживать неправедно добытое.

Впрочем, в Натчезе Гуднайт задерживаться не собирался. Наняв лодочника – старого седого негра-ранчеро, в сопровождении «свиты», переправился на западный берег Миссисипи, плоский и пустынный, где у самого берега скопились лачуги рыбаков-креолов, образуя местечко Видалиа.

Разумеется, здесь имелся свой салун под громким названием «Эмпайр-хаус», а за высоким амбаром пряталась станция дилижансов. Это было каменное строение футов тридцати в длину и пятнадцати шириною. Один конец помещения был отделён тряпичной занавеской, стыдливо прикрывавшей две койки со стёгаными одеялами. С деревянных крючков на стенах свисали патронташи, старая, чиненая сбруя, пустая фляга, тяжёлая куртка из бизоньей шкуры. Стол был сбит из необструганных досок на козлах, а взамен табуретов использовались ящики из-под свечей.

Зато дилижанс был ярок, как картинка с лубка, – красный с золотом «конкорд».[73]73
  «Конкордовские» экипажи производились известной тогда фирмой «Эббот и Даунинг-Конкорд».


[Закрыть] Кучер уже занял облучок, лениво наблюдая за конюхами, споро и умело запрягавшими шестёрку каурых, нетерпеливо фыркавших в ожидании бега. Смотритель станции тоже без дела не сидел – вместе с кондуктором таскал тюки с почтой. Груда посылок была увязана на империале,[74]74
  Место на крыше дилижанса.


[Закрыть] жёсткими кожаными сумками с письмами доверху забили оба багажника, так что тюки укладывали прямо в салоне, благо желающих отправиться в Сан-Антонио нашлось всего трое – строгого вида дама в унылом дорожном платье, молоденький лейтенантик в новенькой форме выпускника Уэст-Пойнта,[75]75
  Военная академия в США.


[Закрыть] направлявшийся к месту службы, и пожилой священник во всём чёрном, высохший, как мумия.

– Мистер Гуднайт! – радостно воскликнул кучер, живо привставая с козел. – И вы с нами?

– Да куда ж без меня? – весело ответил ранчеро.

Румяный, полнолицый кондуктор с бакенбардами-котлетками пожал Чарльзу руку.

– До конечной? – поинтересовался он.

Гуднайт кивнул.

– До конечной, Бад, – сказал он. – Оливер ждёт меня в Сан-Антонио.

Кондуктор проговорил приглушённым голосом:

– Сказать по чести, я рад, что поедем вместе, – банда Бершилла объявилась.

– Опять? – нахмурился ранчеро.

– Опять, – Бад виновато развёл руками, словно это по его недосмотру бандиты расшалились. – Напали на дилижанс у Бразоса, прямо на переправе. Убили кондуктора и кого-то из пассажиров, ящик с деньгами прихватили с собой… Последний раз их видели у Колорадо.[76]76
  Речь не о «большой» Колорадо, а о реке с тем же названием, протекающей в Техасе.


[Закрыть]

– А рейнджеры? – резко спросил Чарльз.

Кондуктор замялся.

– Рейфен Хоуви погнался за ребятами Бершилла, даже подстрелил одного, но… Повернул назад. И вроде как доложил начальству, что Прайд Бершилл, как и он сам, – южанин и бился на стороне конфедератов. И вся его шайка такая – дескать, своих они не трогают, потрошат только «мешочников» с Севера…

– Нет, ну ты посмотри на него! – сказал Гуднайт, озлясь. – Гнать таких надо! Закон, он для всех! Или Рейф забыл, что война кончилась?

– Ну он-то сдал свою «звезду»…

Чарльз хмуро кивнул.

– Наверх я посажу стрелка, – сказал он отрывисто. – О’кей?

– Сдам своё место с радостью! – осклабился Бад.

– Можно я первый? – вежливо попросил Туренин.

– Валяй, – улыбнулся ранчеро.

Князь подмигнул Чуге и полез на место кондуктора – оно располагалось на козлах. Пожав руку вознице, Павел положил на колени свой «спенсер» и любовно огладил приклад и цевьё.

– Едем! – решительно сказал кондуктор, и кучер тут же задудел в почтовый рожок.

Фёдор, досадуя, что не ему сидеть на воздухе, полез в салон. Уложив мешок с ружьём, он аккуратно сунул шляпу в кожаные петли на стенке и уселся на заднем сиденье, с краю. Рядом устроились Ларедо Шейн и строгая дама, а священник, офицер и Гуднайт сели напротив.

Кучер лихо гикнул, свистнул, щёлкнул бичом, кони заржали – и покатил дилижанс, мягко покачиваясь на рессорах.

Раздвинув сборчатые шторки, Чуга стал смотреть за окно. Видалиа уползла назад, скрываясь за облаком пыли, пропала из виду серебрившаяся Миссисипи. Одна голая равнина стелилась по обе стороны от набитого тракта. Но вскоре стало веселее – отдельные кипарисы, дубы и вязы начали сплачиваться в рощи, и вот уже светлый лес обступил дорогу. Громадные деревья почти смыкали ветви над проездом, образуя высокий, полупрозрачный свод, наполненный приятным зеленистым светом. Пятнашки тени замельтешили, чередуясь с солнечными зайчиками, прыгая по необъятным морщинистым стволам, по дороге, по кузову дилижанса. Конский топот и скрип подвески нагоняли сон своею монотонностью, а мягкое покачивание убаюкивало. Фёдор поневоле задремал, сжимая винтовку между колен, и вздрогнул, услыхав соседку.

– Простите мне моё любопытство, мистер Гуднайт, – сказала она деревянным голосом, – но я много слышала о вас. Меня зовут мисс Шорт, Кларабел Шорт, и мы со святым отцом направляемся в Сан-Антонио, дабы проповедовать индейцам Слово Божье…

Высохший священник важно кивнул.

– Наша задача, – уверенней продолжала мисс Шорт, – вырвать сих заблудших сынов из объятий дикости, вселить в них кротость и смирение перед Господом…

Ларедо Шейн не выдержал, расхохотался. Кларабел глянула на него с негодованием и смолкла, поджав губы.

– Извиняюсь… – выдавил ковбой, задавливая смех. – Я просто представил себе кротких апачей и смиренных кайова… – Он весело закудахтал.

Гуднайт улыбнулся и мягко сказал:

– Вы уж простите его, мисс Шорт, за несдержанность, но, по сути, парень прав. Кроткий апач – это… это что-то вроде тигра, который питается травкой.

– Да, индейцы жестоки, – заспорила женщина, – но их врождённое благородство…

– Да какое, к дьяволу, благородство? – рявкнул Ларедо на испуганно отпрянувшую Кларабел. – Одни дураки накалякали книжек «про индейцев», а другие им поверили! Вы хоть раз видели живого апача? Нет, не ту пьянь, что ошивается на окраинах наших городов, а краснокожего воина?

– А что, есть разница? – с неудовольствием сказал священник.

– Большая! Вы бы сильно удивились перед смертью!

Жестом успокоив Шейна, Чарльз серьёзно проговорил обычным для него назидательным тоном:

– Люди, живущие на Востоке, представляют индейцев как подобных себе. Это ошибка. Индейцы другие, совершенно другие. Милосердие для них – пустой звук. Охотой, войной и конокрадством добывают индейцы богатство и положение в племени. Да, в их селениях нет замков – индейцы не воруют друг у друга. Да, половину добычи они отдают старикам и вдовам – своим! Но лишь себя они называют «людьми», все же остальные для них – не люди. Мы полагаем убийство грехом, а они – подвигом, достойным героя. Молодой воин жаждет грабить наши караваны и снимать с бледнолицых скальпы, поскольку лишь так он заслужит уважение собратьев и любовь девушек. Если у него не будет добычи, он не сможет завести себе даже одну жену, не говоря уже о двух или трёх. Воюя с чужаками, индеец поднимает свой статус, а чужие для него все, кто не принадлежит к родному племени. И это большая удача для нас. Если бы индейцы перестали враждовать между собой и сплотились, как гунны вокруг Аттилы, они истребили бы всех белых!

– Тут я с вами не соглашусь, – подал голос лейтенант. – Вы хотите сказать, что эти дикари способны одолеть армию Соединённых Штатов?

– Легко! – усмехнулся Гуднайт. – Вот вы закончили академию, а во многих ли боях участвовали?

Выпускник вспыхнул, но ранчеро успокоил его жестом.

– Я не в обиду говорю, – сказал он, – просто молодой апач в ваши годы уже становится опытным воином, за плечами которого полусотня сражений. Пока вы изучаете стратегию и тактику по трактатам Вегеция и Жомини,[77]77
  Флавий Вегеций – римский военный теоретик и историк IV–V веков. Анри Жомини (1779–1869) – военный теоретик, проводивший идею «вечных» принципов в искусстве ведения войн.


[Закрыть] индейцы постигают военную науку в походах, и это лучшая лёгкая кавалерия в мире. Гордости у индейцев до чёртиков, как у всех настоящих воинов, а вот благородства, по крайней мере в нашем понимании этого слова, у них нет. – Чарльз усмехнулся и покачал головой. – Встречал я одного такого, наивного, начитавшегося дешёвых романов про благородных индейцев. По дурости он сдался апачам, и я всю ночь слышал его дикие крики – индейцы любят пытать своих пленников. Нет, не потому, что они жестоки. Для них это забава – так индейцы испытывают мужество противника. И если тот будет долго терпеть муки, краснокожие зауважают его и будут гордиться, что сразились со славным и храбрым воином. Такой это народ, понимаете? Они уважают силу, мужество, стойкость, но презирают слабость. Был такой случай… Один из моих ковбоев объезжал ранчо и столкнулся с отрядом команчей. Их было человек десять. Нат – так его звали, Нативити Поттер, – останавливаться не стал, как ехал, так и продолжал ехать, напевая, прямо на индейцев. Миновал их строй и отправился себе дальше, ни разу даже не обернувшись. Команчи оценили его храбрость и присутствие духа – не тронули. А вот если бы Нат стал умолять их о пощаде, индейцы обязательно бы убили его, просто из презрения.

– А тот, наивный, о котором вы говорили, – пробурчал лейтенант, – что с ним сталось?

– Апачи были разочарованы, – усмехнулся Гуднайт, – он не выдержал пыток и кричал от боли, когда ему срезали бицепсы, когда сдирали кожу ремешками, вспарывали живот и набивали его камнями, раскалёнными в костре…

Кларабел стало нехорошо.

– И не надейтесь, мисс Шорт, на галантность индейцев, – серьёзно сказал ранчеро. – Когда краснокожие нападают на караван, то мужчин-переселенцев они могут четвертовать, истыкать горящими стрелами или повесить за ноги над огнём, пока у несчастных не лопнут черепа, – смотря какая фантазия на ум придёт. С дамами они ведут себя… мм… помягче. Когда я в последний раз хоронил белую женщину, на которую напали индейцы, у неё были сожжены руки…

Мисс Шорт и вовсе увяла.

– Но ведь нынче с индейцами мир, – заметил священник.

– Перемирие, – поправил его Чарльз. – Я сам встречался с вождями кайова – с Белым Медведем и Большим Деревом. Это мудрые люди, за плечами каждого из них сотня яростных сражений, и они готовы выкурить с нами трубку мира. Но как быть молодым воинам? Они-то жаждут подвигов! Как им прославиться, не воюя с белыми? Как привести скво в свой вигвам, не делая щедрых подарков? А чтобы раздобыть зеркальца, ткань, оружие, коней, надо грабить, надо воевать… Вот так вот! – развёл он руками.

«Повезло нам с Сибирью, – подумал Чуга, закрывая глаза. – Остяки да тунгусы[78]78
  Ханты и эвенки.


[Закрыть] – людишки смирные…» И задремал.

Двумя часами позже дилижанс подкатил к маленькому, неказистому домику с огромной надписью «Каджун-Спрингс. Станция дилижансов. Здесь вы можете выпить и поесть».

Кряхтя, возница слез с облучка, чтоб ноги размять, снял толстые кожаные рукавицы. Смотритель с конюхом выбежали тут же, мигом выпрягли каурых и запрягли гнедых. Через три минуты «конкорд» покатил дальше. Ночью на какой-то станции сменился кучер, а к полудню дилижанс уже отмахал сто двадцать пять миль.[79]79
  Дилижансы следовали и днём, и ночью, останавливаясь лишь на двадцать минут, чтобы пассажиры могли перекусить. Лошадей меняли 10–12 раз в сутки, проезжая за сутки 100–125 миль (примерно 160–200 км).


[Закрыть]

На третьи сутки экипаж подъезжал к речке Колорадо, берега которой густо поросли орешником, виргинскими дубами и кипарисами. Местность была красива – зелень отливала глянцем, кустарники, усыпанные яркими цветами, благоухали… а на солнцепёке грелись здоровенные «гремучки». Змеи недовольно шипели, отползая с дороги в тень.

«Как всегда, – философически размышлял Фёдор, сидя на облучке. – С виду всё гладко, а с изнанки гадко…»

Винтовку он держал наготове и зорко поглядывал по сторонам. Дорога то восходила на плавно вздымавшийся холм, пыля под горячим солнцем, то шла сырою низиной, попадая в тень дубов и вязов.

У самой переправы, там, где неглубокую Колорадо пересекал брод, из зарослей ивняка неожиданно выехал всадник на вызывающе белом коне. Гарцуя, он в совершенно театральном жесте вскинул «винчестер», держа винтовку одной рукой, как револьвер, и выстрелил. Пуля пролетела мимо, прошуршав в листве раскидистого дуба.

– Это Прайд Бершилл! – охнул кучер.

– Точно он? – хладнокровно осведомился Чуга.

– Что у меня, глаз нету, что ли? – огрызнулся возница.

Помор оглянулся на Ларедо, который дрых на крыше дилижанса, устроив себе постель из пары мягких тюков. Ковбой приподнялся на локте, упираясь стоптанным сапогом в низенькие перильца, и сказал с весёлой бесшабашностью:

– Явился, не запылился!

Фёдор крикнул через плечо:

– Павел!

– Вижу! – откликнулся князь.

– Первый выстрел мой! Цельтесь по кустам справа!

– Понял!

Чуга деловито качнул рычагом затвора и сказал кучеру:

– Как пальну – гони!

Вскинув винтовку к плечу, Фёдор выстрелил и попал – пуля выбила пыль на куртке Бершилла. В ответ полетел свинец, с отвратительным зудом пронизывая воздух, а затем донёсся ружейный залп. Облачка порохового дыма над ивняком ещё не рассеялись, когда грохнул князев «спенсер». Над головою Чуги зарявкал «кольт» Шейна, дуэтом ударили револьверы лейтенанта и ранчеро.

Два конных бандита и четверо пеших вырвались к дороге, куда их Фёдор и выманил своим выстрелом.

– Гони! – гаркнул помор, опорожняя ёмкий магазин «генри».

Один из бандитов будто споткнулся, налетев на пулю, и упал. Взвился на дыбки раненый конь, сбрасывая седока. Увесистый кусочек раскалённого металла чиркнул помора по плечу, ещё один щёлкнул по дилижансу, откалывая щепку.

Ржущие кони вынесли карету к реке, железные ободья загрохотали по плоским, обкатанным камням, брызги воды окропили разгорячённое лицо Чуги.

Разбойный люд не ожидал такого мощного отпора, нападение выдыхалось в суетливую перепалку – приседая, бандиты отходили к леску, ведя не прицельную стрельбу, а просто огрызаясь из пары стволов.

Дважды прогремел «спенсер», один из нападавших оборвал свою короткую перебежку. Конник, низко приседая в седле, уходил по мелкой воде. Фёдор попал в него, но ещё вопрос – убил ли.

С шумом рассекая воду, дилижанс выкатился на противоположный берег. Чуга оглянулся, высматривая ворога поверх крыши, но не увидел ничего, кроме пары мёртвых тел.

– Отбились! – выдохнул кучер.

– Ну мы им дали! – глухо донёсся ликующий голос Туренина.

– Были бы это апачи, – разобрал помор слова Гуднайта, – чёрта с два мы ушли бы! Извините, мисс Шорт…

Кони скакали галопом, унося экипаж в редеющий лес.

– Ну ты ему и засадил, – покачал кучер головою.

Фёдор усмехнулся, вытаскивая патроны из гнёзд в оружейном поясе и скармливая их «генри».

– Я с малых лет в лесу промышляю, – сказал он, – а чтоб той же белке шкурку не спортить, надобно ей в глазок засветить.

– Здоровая же тебе белка попалась! – гулко захохотал возничий.

А Чуга, хоть виду и не показывая, трудно сживался с мыслью о дозволенности убивать. Ранчеро говорил ему, что на Западе некому стеречь благонамеренных граждан, тут каждый сам себе полиция и суд присяжных, а закон носят с собою в кобуре. Здесь не жалуются на скотокрадов, а вешают их. Убил ты безоружного, стало быть, совершил преступление, а застрелишь ежели «плохого парня» с «кольтом», значит, защищался… И не дай тебе бог обидеть женщину – мигом линчуют!

Сказать по правде, «закон револьвера» – простой, первобытный, действенный – Фёдору нравился. Однако ж и привыкнуть к здешней свободе было нелегко. Чуга годами оглядывался – на царя-батюшку, на городового с исправником,[80]80
  Городовой – низший чин полиции. Это буквальный перевод на русский слова «полицейский», производного от греческого «полис», что значит «город» (с другой стороны, уездные полицейские звались не городовыми, а стражниками). Исправник – начальник городской полиции. В западных городках США эту должность занимали маршалы. Уездный исправник возглавлял полицию уезда в Российской империи (в США подобную функцию выполнял шериф, хотя такое сравнение не совсем корректно, поскольку шериф является выборным должностным лицом, а уездного исправника сперва избирало дворянство, а затем на этот пост стали назначать).


[Закрыть] на крючкотворов судейских, – а тут всё по-иному. В Техасе этом хоть голову сверни, а никого за спиною не углядишь. Власть далеко, а воры и убийцы близко. Гляди в оба, пилигрим, и надейся только на себя. Зато – воля!