Текст книги "Кентурион"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Молодцы! – осклабился Лобанов. – Кончай бездельничать! Весла на воду!

Контуберний разбежался по скамьям. Эдик, как самый хитрый, устроился на месте кормчего, ворочать рулевым веслом.

– И… раз! И… два!

Сергий греб, с удовольствием напрягая мышцы, а глаза его раз за разом цепляли обольстительный силуэт единственной пассажирки.

Мемфис, он же Мен-Нофр, открылся глазам с утра, после ночевки в заброшенном храме на топком берегу Нила. Бескрайняя равнина понемногу начала дыбиться на юге, пока не вымахала в две горных гряды, зажимавших Нил. На западе и на востоке потянулись ровные полоски скалистых уступов – отвесные стены цвета красной меди, испещренные пятнами сине-черных теней – четкие границы между нильской долиной, бурлившей жизнью, и безрадостными просторами Восточной и Великой Западной пустынь.[36]36
  Великая Западная пустыня – ныне Сахара. Восточная пустыня сейчас называется Аравийской.


[Закрыть] У реки колыхались сплошные заросли осок, трепетали перистыми кронами высокие пальмы. За их кольчатыми стволами кучковались убогие домишки, слепленные из зеленовато-серого нильского ила. Иногда эту мемфисскую околицу загораживали стройные папирусы, вытягивавшие звездчатые метелки из узких листьев почти на два человеческих роста.

У набережной, разделявшей город и реку крепко сплоченными каменными плитами, швартовалась масса кораблей – от прогулочных иму до барит, тяжело груженых заготовками из гранита и диабаза. В сторонке покачивалась пара либурнов из состава Нильской флотилии.

Сергий причалил сехери рядом с рыбацкими лодками, остроносыми и длинными.

– Нам здесь сходить? – наивно поинтересовался Эдик.

– Вылазь! – сказал Лобанов.

Эдик не стал комментировать нелюбезность начальства. Он поспешно соскочил на гранитные ступени и принял канат, брошенный Искандером. Вдвоем они подтянули сехери и привязали суденышко к позеленевшему кольцу, вмурованному в камень.

Сергий галантно подал руку Неферит, и жрица сошла на берег. Она поднималась по ступеням, одетая «топлесс», но вела себя совершенно естественно и непринужденно.

– Пойдем, – предложил Сергий, – купим тебе новое платье.

– Не стоит! Мы же идем в храм? Там и переоденусь.

– И правильно! – горячо поддержал ее Эдик, ловящий взглядом круглые загорелые груди девушки, упруго качавшиеся на ходу. – Чего зря деньги тратить?

Неферит понимающе усмехнулась.

– Остановимся в ксеноне, – предложил Искандер, – так тут гостиницы зовутся. Не «пять звезд», но…

– Ты прав, – согласился Сергий. – На постое постоять не мешало бы…

– А лучше – полежать… – проворчал Гефестай. – Я как дядька Терентий стал – страдаю по утрам онемением тела! Доски эти…

Контуберний двинулся по главной улице Мемфиса.

Она была шагов в тридцать шириной, вымощенная гранитными плитами. Самые низкие здания поднимались на три этажа, самые высокие достигали пяти. Постройки, подтверждая древнее название города – «Белые Стены» – были молочно-желтыми, но попадались и красные, и голубые, и зеленые. Все первые этажи занимали лавки, у их дверей орали зазывалы, коптились на солнце рассыльные и рабы с носилками. По мостовой грохотали телеги, запряженные волами, или легкие повозки, влекомые осликами. Водоносы, лоточники, цветочницы, воры-карманники, торговцы копченой рыбой, финиками, виноградом, гадалки, бродячие жрецы, рабы и свободные осуществляли бестолковое броуновское движение. Римские легионеры, преющие в доспехах, и египетские полицаи в коричневых рубахах до колен, в полосатых передниках в красную и голубую полоску, с большими ножами на поясах и здоровенными палками в руках, проходили сквозь толкучку свободно, словно гнали перед собой волну почтения и боязни.

– «Нефер-неферу»! – прочел Искандер вывеску над главными воротами ксенона на углу. – А что такое «нефер-неферу»?

– Это значит «лучший из лучших»! – перевел Уахенеб.

– Скромно и со вкусом! – оценил Эдик.

Ксенон занимал огромный четырехэтажный дом со множеством узких окон, закрытых от солнца деревянными решетками и холщовыми занавесками. Первый этаж был отдан под харчевню, остальное занимали номера. Контуберний вошел в обширный внутренний двор, выложенный грубой мозаикой. Посреди двора имелось возвышение, занятое парочкой мрачных верзил с дубинками – местных надсмотрщиков. Они все поглядывали на столовую под полотняным навесом, где угощались гости из бедных сословий – солдатня, матросня, мостясь за длинными каменными столами на плетенных из тростника табуретках. Постояльцы платежеспособные и знатные трапезничали на галерее.

– Туда! – показал на галерею Сергий.

Контуберний горячо поддержал командира – здоровые желудки давно требовали завтрака.

По лестнице скатился толстый, лысеющий эллин, видимо, хозяин ксенона. Он просто сиял и плющился от радости.

– Пожалуйте, пожалуйте, достопочтенные господа! – тараторил толстяк, всплескивая по-женски пухлыми руками. – Проходите, отцы и благодетели мои! Есть молодая гусятина, свежайшие куропатки, отличное жаркое из антилопы! А вино какое!.. – он закатил глаза в пароксизме восторга и зачмокал мокрыми губами. – Или вы хотите сначала утолить свое благочестие? Имеются благовония хекену, иуденеб, хесаит, тишепсес, мирра, ладан, кифи для святых жертвоприношений по самой сходной цене!

Сергий поднял руку, затыкая фонтан красноречия.

– Сначала обед, – приказал он, – и… три комнаты для отдыха.

– Две комнаты, – спокойно поправила его Неферит.

Эллин покосился на жрицу, облизал вдруг пересохшие губы, и мелко закивал.

– Эй! – крикнул он в сторону харчевни. – Тени, Абет, Имтес! Живо накройте обед на девять персон! Шерау! Подай нашим благодетелям кувшин александрийского!

Контуберний в полном составе прошел на галерею, где было заметно прохладней, чем в душном провале двора. У тонких колонн, поддерживавших навес, стоял большой стол, уставленный плетеными корзинками с тонкими лепешками, сложенными вчетверо, фруктами и копченым сыром, расписными кувшинами с вином, пивом и водой. Солнечные лучи, проникавшие под навес, расщеплялись шторами из разноцветных палочек, колыхавшихся между колонн. Пойманный свет линовал в тонкую полоску расставленные столики, стулья и скамьи. Народу на галерее было мало, в основном римские офицеры в одних туниках, бритоголовые жрецы и мелкие сановники в снежно-белых длинных одеждах из мелко плиссированной легкой материи. Между двумя дверьми в номера сидел на корточках писец и составлял счета, вписывая туда каждый проглоченный кусок.

Один из постояльцев, краснолицый мужчина в вонючей тоге, с шеей, короткой настолько, что чудилось, будто его круглая голова в бисеринках пота была насажена прямо на широкие плечи, встал и шагнул навстречу контубернию – то ли пьян был, то ли нагл до неприличия. При виде Неферит глаза его замаслились.

– Пройдем ко мне, крошка, и я разрешу тебе поиграться с одним очень большим предметом!

Сергий коротко, без замаха, ударил наглеца под-дых. Тот согнулся, сипя от натуги, и Лобанов провел хук справа. Краснолицего приподняло над уровнем пола и швырнуло на перила. Хрупкие балясины не выдержали, мужчина полетел вниз, нелепо задирая волосатые ноги, и рухнул на холстину навеса. Холстина была крепка – выдержала, только опорный столб затрещал. Подброшенный навесом, краснолицый совершил кувырок назад и приземлился на мозаике. Надсмотрщики, радуясь работенке, бросились к обалдевшему постояльцу, подхватили его под белы рученьки и увели. Писец, сохраняя лицо бесстрастным, подошел к пролому в перилах, выглянул. Пошевелил губами, считая убытки заведения, и сделал приписку к счету.

Подвыпивший офицер, сидевший за столиком напротив, гулко захохотал, откидывая голову.

– Правильно! – вскричал он. – Туда его, вонючку!

Его сосед, коротко стриженный малый, в котором тоже угадывалась военная выправка, одобрительно заворчал.

– Кого я хоть двинул? – спросил Сергий, разминая пальцы.

– А, пустяки, – отмахнулся офицер, делая широкие жесты. – Какая-то мелочь пузатая… О! За это надо выпить.

А тут и кучерявый Шерау подоспел, приволок кувшинчик александрийского, красного игристого. Две невольницы-нубийки мигом накрыли на стол, и голодный контуберний задал работы писцу – глубокие закрытые тарелки-патины, чашки и кубки так и мелькали, наполняясь и опорожняясь с завидной скоростью.

– Значит, так… – сказал Сергий внушительно, дождавшись, когда Гефестай расправится с куропаткой. – Мы с Неферит идем… э-э… куда, вам знать необязательно, ибо сказано: во многих знаниях – многия печали. А вы пока пробегитесь по городу, обнюхайтесь, гляньте, не наследила ли тут одна рептилия. Сбор здесь!

– Бу-сде! – осклабился Эдик, и тут же наябедничал: – А Неферит не доела.

Жрица фыркнула и ответила в том духе, что набирать привес и походить на бегемотоподобную богиню Туэрис не намерена.

– Пошли, – сказал Сергий и подал руку паллакиде.

Та грациозно встала и пошла рядом с Роксоланом. Только тут он заметил, что девушка высока – всего на полголовы ниже его ростом. Неферит взяла Сергия под руку, и по спине у него пробежал холодок услады. Девушка не шла, а дефилировала, привлекая взгляды походкой, имевшей характер эротического танца.

– Ты танцуешь? – спросил Сергий.

Девушка искоса посмотрела на него.

– Это заметно?

– У тебя хорошо развиты «танцевальные мышцы».

– То есть? – спросила с интересом Неферит.

– Ну, ягодичные мышцы, мышцы живота, мышцы бедер…

– А-а… Что ж ты хочешь, я пришла в храм Исет… Изиды маленькой девочкой, а когда мне стукнуло семнадцать, я исполнила свой первый ритуальный танец.

– Станцуешь мне?

– Обязательно!

Они вернулись на набережную, и зашагали к центру города. Там, где Нил огибал дамбу для наведения наплавного моста, набережная расширялась в просторную площадь, обсаженную громадными раскидистыми сикоморами. Две пальмовые аллеи, мощенные гладкими каменными плитами, шли развилкой от западной стороны площади, украшенные двумя блестящими полированными обелисками. Когда-то, во времена фараонов, эти огромные иглы по пятьдесят локтей высоты были облеплены листами ярко-желтого азема – сплава золота и серебра, и горели на солнце так, будто плавились. Теперь же о былом великолепии напоминали лишь золотые навершия обелисков. Словно настроившись на волну Сергия, Неферит тихо проговорила, кивая на плиты под ногами:

– В давние-давние времена их покрывали раскатанным серебром… В полдень аллея была рекой белого пламени, отражая Ра, а в полночь свечение было холодным, как звезды…

Лобанов не стал уверять жрицу в том, что звезды – это колоссальные шары горящей материи, удаленные на чудовищные расстояния, а просто кивнул, соглашаясь.

– Ты сожалеешь о той поре? – спросил он.

– Не знаю. Что было, то прошло…

– Это верно… Ну, идем?

– Подожди, – удержала Сергия Неферит и показала на обелиски, – мы должны прийти, когда Ра окажется между столпами, как будто это рога Исиды!

– А смотреть надо именно отсюда?

Неферит кивнула.

Ожидание не затянулось – солнце уже выкатывало свой белый диск из-за правого обелиска.

– Идем! – решительно молвила жрица. – Ур-маа давно обещал сводить меня в подземелье храма, когда «наступит день и придет час». Я помню его слова. «Путь укажет Исет! – говорил ур-маа. – Как жаждущий в пустыне идет от колодца к колодцу, так и тебе одолевать путь к Крепости-души-Дхаути. Путь сей длинен и опасен, и крепкие двери преграждают его. Число этих дверей – четыре. Сколько столпов „сехент пет" держат небо над миром, столько и дверей…»

– А кто такой ур-маа? – поинтересовался Сергий.

– Это степень священства, – объяснила Неферит. – Ур-маа – значит «великий зрением». Сенноджем сын Саанахта настолько стар, что уже забыл имя свое… Он верховный жрец Исет.

– Ясно… Я понял так: чтобы добраться до сокровищ Хи-ку-Дхаути, надо сыскать ключи от четырех замков и отпереть четыре двери?

– Ты правильно понял, Сергий, – склонила голову жрица.

– И чего желает сердце твое, Неферит? – спросил Лобанов, уподобляясь египетским речевикам.

– Мы должны первыми снять печать с дверей Хи-ку-Дхаути! – с чувством заговорила девушка. – Нельзя, чтобы Зухос умножил свою силу. Тогда опустится ночь, и Сетх будет потирать свои красные лапы в злобном торжестве… Пусть великая тайна будет открыта нам одним, и боги укажут путь!

В конце аллеи вырастали исполинские пилоны в пятьдесят локтей высотою – башни с наклоненными стенами, между которыми находился вход в храм Изиды. Стены пилонов были покрыты огромными рельефами, изображавшими Изиду, Благостную Праматерь, Вестницу Непостижимого, кормящую грудью малыша Хора. Голову Изиды продолжали изогнутые рога, между которых был вписан солнечный диск.

– Мы пришли! – с легкой дрожью в голосе сказала Неферит, и толкнула гигантскую створку храмовых дверей, обитую бронзовыми листами со сверкавшими фигурами из азема.

Подвешенная на литых петлях, створка плавно повернулась, впуская свет в полутьму святилища. Внутри храма теснились чудовищно тяжелые колонны, стройными рядами уходя во мрак. Яркие росписи пестрили стены в несколько ярусов, изображая рождение и смерть бога Усира, имя которого эллины переиначили в Осириса, зачатие его сына Хора, его битву с Сетхом, богом зла и неправды.

Неферит, мелко ступая, приблизилась к гигантской статуе Изиды, вырубленной из розового гранита, и протянула к ней руки.

– О Ты, которая всегда была, есть и будешь, – светло и ясно проговорила девушка, – Ты, Многоликая и Многоименная, истинного имени коей назвать нельзя; Ты, Измерительница Времени, Посланница Богов, Охранительница миров и всех существ, их населяющих; Матерь вселенной, до которой было лишь Ничто; Ты, Творящая, но Несотворенная; Светозарная Подательница жизни, Исполнительница Воли Непостижимого и предначертанного Провидением! Услышь меня! Яви свое сияние, и пусть дух Твой осенит нас! Я исполняю волю Твою, помогая моему спасителю, ибо ему суждено лишить сердце Зухоса биения и погасить искорку Кау![37]37
  По верованиям египтян, человек состоял из четырех элементов: тела, его астрального двойника Ка, телесной души Ба и искры жизни Кау, которую в него вдохнул божественным творец.


[Закрыть] Снизойди к Сергию, укрепи силы его, дай пройти ему Путем Четырех Врат!

Паллакида смолкла и опустила руки, поникла головой так, что ее длинные вьющиеся волосы закрыли волною лицо.

Неферит взяла Сергия за руку, и повела темным коридором, зажатым толстыми колоннами в пятьдесят локтей высотою. Их капители, упертые в плиты потолка, покрывал узор хекер – вырезанными в камне метелками тростника. В узких прогалах между громадных колонн горели лампионы, и Лобанов первым увидел в их тусклом свете скрюченное тело старца, лежащее на каменном полу.

– Ур-маа! – закричала Неферит, бросаясь к нему.

Приседая, она пошатнулась и коснулась пальцами пола, удерживая равновесия. И тут же отдернула руку.

– Его убили! – воскликнула девушка. – Тут кровь!

В ее голосе не звучал ужас, одна лишь боль слышалась Сергию. Он присел рядом, и разглядел бритую голову, похожую на обтянутый ссохшейся кожей череп мумии. Глаза старца были широко открыты, а в сердце торчал нож, вогнанный по рукоятку из дерева аш, вырезанную в форме крокодильчика.

– Это Зухос его… – глухо проговорила Неферит.

– Опередил, гад, – выцедил Лобанов.

– Этого не может быть! – Девушка стояла, поникшая и замертвелая, но встрепенулась вдруг, и схватила Сергия за руку. – Проверим!

Неферит свернула в узкий проход, где горели факелы, взяла один себе и приказала:

– Возьми и ты.

Забравшись в узость, она сделала движение рукой, то ли нажав на каменный выступ, то ли поведя его вниз, и плита с барельефом, посвященным сцене кормления Изидой младенца Хора, мягко уползла вбок, открывая темный проход и первые ступени лестницы.

– Спускайся!

Звуки шагов гулко разносились под сводами коридора. Ступени лестницы плавно перешли в гладь плит, и глазам Сергия открылось узкое и длинное помещение с очень высоким потолком – свет факелов не доставал до него. Стены справа и слева от входа были покрыты множеством изображений – солнечного диска, Изиды и Хора, лотоса, массой иероглифов.

– Пришел день, истек час… – пробормотала Неферит.

Глаза Лобанова привыкли к полутьме, и он заметил крошечный лучик света, пробивавшийся с потолка. Лучик, словно бледной указкой, упирался в иероглифы на стене и медленно, очень медленно скользил по ним.

– Посланец Ра укажет нам, – ровно проговорила Неферит, – где хранится ключ от первой двери.

Лучик проник в щель между двумя каменными барельефами, и вдруг сверкнул, отражаясь от невидимого зеркальца, и уперся в стену напротив, высветив странный символ в форме петли, вырезанный в черном базальте.

– «Кровь Исет»! – ахнула паллакида, бросаясь к месту, высвеченному отраженным лучом. Дрожащими руками она ощупала камень, и тот подался под ее пальцами, вдвинулся в стену, открывая круглое гнездо. В гнезде лежала золотая пластинка с выдавленными на ней иероглифами.

– Это могучий талисман – «Кровь Исет», – торопливо говорила Неферит;– Он называется Тьет, у него такой же вид, как у вагины Изиды… Запоминай! Он будет вырезан из розового халцедона. Его держит в руке… – Неферит вчиталась в древние письмена. – Его держит в руке мумия Хуфу! Понимаешь? Ключ от первой двери находится в усыпальнице Хуфу!

– В пирамиде?

– Ну да! Понимаешь? Зухос не добрался досюда!

Сергий вдруг почувствовал усталость. Офигеть… Хуфу… Вагина из халцедона… А как пройти к Хуфу в гости? Но говорить вслух он ничего не стал – не хватало еще, чтобы Неферит усомнилась в его мужественности. Мачо не сомневается. Мачо выпячивает челюсть и прет вперед, руша все преграды…

– Тогда двинули? – сказал он.

– Двинули! – ответила Неферит.

Поднявшись наверх, они снова окунулись в тишину. Скорченное тельце ур-маа по-прежнему простиралось на полу, белая накидка липла к черной стылой луже.

– Ну, вот зачем, – с болью проговорила девушка, – зачем было убивать этого святого человека?

– А что было делать? – раздался вдруг холодный голос, исполненный насмешки, и из-за колонн вышел высокий человек, закутанный в плащ.

– Зухос… – тяжело сказал Лобанов, ощупывая Рукоятку ножа.

– Ты догадлив, Сергий! – усмехнулся тот.

Неферит стремительно метнулась к нему, но Зухос перехватил ее руку с острым стилетом, отобрал его и приставил к стройной шее девушки.

– Поганая гиена! – шипела жрица, брыкаясь. – Крокодил вшивый!

– Брось нож! – приказал Зухос Сергею.

– Брошу, – пообещал Лобанов, – если отпустишь девушку!

– Мне не нужна эта красавица, – пренебрежительно отозвался Зухос. – Мне нужен ты, Сергий Корнелий Роксолан!

– Я?!

– Да, ты!

Зухос кинул повелительный взгляд, и по этому знаку из-за колонн вышло пятеро крепышей в туниках, при мечах, но, видать, без «химеры совести».

– Если ты позволишь себя связать, – любезно проговорил их хозяин, – я обещаю оставить девушке жизнь и волю. Тебе я свободу не обещаю – пока! – но жизнь сохраню. Зачем мне мертвый преторианец?

– Какой информированный! – процедил Сергий, отбрасывая нож.

– Какой я? – не понял слова Зухос.

– Не важно! – На языке у Лобанова копошилось много эпитетов для Зухоса, но ему меньше всего хотелось навредить девушке необузданным словом. – Вяжите!

Пятеро здоровяков опасливо подошли к Сергею, и умело повязали его, затянув руки и ноги крепчайшими ремнями из кожи бегемота. Потом, уже осмелев, они подхватили спеленутого преторианца и потащили к выходу из храма.

– Гуляй! – бросил Зухос, отталкивая Неферит. – Грузите его!

Сергия выволокли во двор и свалили на телегу, груженую лестницами. Сверху, для маскировки, пошвыряли рогожи.

– Трогай!

Сергию не было видно, но он услышал стук копыт – видать, Зухос предпочитал верховую езду тряской повозке.

«Ну, я попал!» – метались мысли в Серегиной голове. А что ему было делать? Смело броситься на врага? Чтобы так и не увидеть, как танцует Неферит? Мертвым полагается только один, последний танец – погребальная пляска Муу… И что теперь? Куда его везут? Зачем он Зухосу? Хорошо хоть, что Неферит жива-здорова… Странно, что Крокодил сдержал обещание! Но это не от честности, а от великого самомнения, от презрения к человеческой серой массе… Неферит может помочь… Как?! Кинется вдогон? А толку? Побежит за помощью? А весь контуберний по городу шляется, Зухоса высматривает! Блин, как назло все…

Гортанные голоса похитителей звучали громко, но египетский язык Сергию не давался. Он понимал лишь отдельные слова и по ним пытался уловить общий смысл. Увы…

Перевернувшись набок, Лобанов привалился к плетеному борту телеги и глянул в щелку. Его везли кривой и тесной пыльной улицей, мимо низких глинобитных оград из серого речного ила и стен ветхих хижин в пол-этажа. Окраина.

Пересечение городской черты подтвердили колеса – глухой стук ободов, погружавшихся в густую пыль, стал звучнее – телега выезжала на кремнистую дорогу. Дорога вела вдоль реки, значит, на юг. Но там же ничего нет! Кроме Города мертвых…

Телега съехала с дороги, обгоняя погребальную процессию. Вереница понурых родичей провожала саркофаг ушедшего в западные края, в таинственную страну Аменти,[38]38
  Потусторонний мир египтяне помещали на западе, там, где садится солнце.


[Закрыть] из которой еще никто не возвращался. Унылый хор тянул песню прощания.

Но и в Городе мертвых кипела жизнь – вразброс стояли богатые дома, к ним, как детеныши к матке, теснились лачуги и подворья, где посетители могил могли переночевать. Ближе к дороге стояли крепкие каменные жилища хоахитов – жрецов заупокойного культа, храмы и жреческие школы, обнесенные высокими стенами. Рядами тянулись длинные дома терихевтов-бальзамировщиков. А склепы и усыпальницы отходили на второй план.

Работы хватало всем – живые трудились на мертвых. Они вырезали из дерева или высекали из камня саркофаги, ткали полотно для обертывания мумий, откармливали жертвенную скотину на особых пастбищах. Жрецы придирчиво отбирали животных, признавая их чистыми и прикладывая священное тавро. Дорого обходилась смерть!

У бедноты деньжат не хватало не то что на быка, а даже на гуся или кусок мяса. Неплатежеспособные топали в лавку и покупали раскрашенные хлебцы, испеченные в форме коровок…

Тут дунул ветер, и глаза Сергию запорошило пылью. Пока он проморгался, картинка за щелью поменялась – Зухос выезжал к пирамидам. Однажды Сергий уже бывал здесь, слетав в Египет по дешевому туру в триста долларов… Но то в будущем. Прошлое же, ставшее ему настоящим, открыло совсем иные пирамиды. Верхняя пирамида Менкаура была облицована понизу темно-серым камнем, а доверху – красным сиенским гранитом, а Великую пирамиду Хуфу покрывал белоснежный известняк. Тысячи лет смотрели с их вершин, и это было заметно – грани выщерблены, ребра уже не поражают геометрической точностью. И все равно – чудо. Особо потрясала «священная высота» Хуфу – грани Великой пирамиды были несколько вогнуты, на манер рефлекторов. В их фокусах воздух накалялся и восходил, разнося над некрополем гром, стихавший лишь после заката.

И никаких памятных Сергию глыб, каменного крошева, бугров и рытвин. Огромные площади перед пирамидами были гладко выстланы каменными плитами, сады и рощи пальм окружали усыпальницы фараонов и их поминальные храмы. И даже Хор-эм-Ахет – титанический Сфинкс – выглядел упитанным и гладким, лицо его еще не было обезображено невежественными фанатиками и выглядело довольным. Колоссальный памятник с лицом фараона Хафры чуть ли не на половину заслонял Верхнюю пирамиду, поименованную в будущем Третьей, и полностью скрывал четвертую, маленькую пирамидку красавицы Кенткоус, сестры фараона Шепсескафа.

Неожиданно рогожи, прикрывавшие Сергия, разбросала чья-то рука. Лобанов напружил мышцы и сел.

– Больше не от кого тебя прятать, – добродушно объяснил Зухос. – Ты удивлен, что мы здесь?

– Чего тебе надо, рептилия? – пробурчал Сергий.

– Остроумец! Вероятно, ты ждешь пыток и допросов? Не дождешься! Мне и так все известно.

Зухос явно наслаждался, ему хотелось выговориться, покрасоваться, испить из чаши тщеславия полной мерой.

– Старая рухлядь ур-маа все выболтал, – проговорил он, пренебрежительно кривя губы. – Да-да! Я побывал в погребальной камере Хуфу и добыл ключик от первых врат! Вот он, хега!

Зухос хвастливо продемонстрировал что-то вроде скипетра, старинного пастушьего крюка из золота и слоновой кости.

– Тогда зачем тебе я? – осведомился Сергий.

На душе у него было муторно – неужто проклятый крокодил обошел их?! Паршиво… Но при чем тут какой-то хега? Ведь Неферит говорила про тьет!

– Мне нужны верные товарищи, как гетайры Александру Македонцу, – серьезно сказал Зухос, – стойкие и не поддающиеся силе сэтеп-са! Ты – один из таких, Сергий Роксолан! Я предлагаю тебе свою дружбу и покровительство. Когда я короную себя красной и белой коронами Египта, придет черед овладеть венцом римского императора. И тогда… Если между нами появится драгоценное чувство товарищества, я сделаю тебя кем угодно. Могу и двойную здешнюю корону передать, мне не жалко!

– Спасибо, как-нибудь обойдусь, – усмехнулся Лобанов.

– Но почему? – полюбопытствовал его визави, ничуть не расстроившись.

– Потому хотя бы, – сказал Сергий назидательно, – что настоящий друг не бывает покровителем. Дружба требует равенства!

Зухос мерзко захихикал.

– Равенства? – весело повторил он. – А больше ты ничего не хочешь?

– Хочу, – буркнул Роксолан. – Развяжи мне руки!

– Как-нибудь обойдешься!

Телега подъехала к подножию пирамиды Хуфу. Над головой рокотал гром, и волосы шевелил ветерок от постоянно притекавшего воздуха. Вблизи полированные плиты, покрывавшие пирамиду, оказались испещренными египетскими письменами и выпуклыми знаками. А как все подогнано – волосок не пролезет в шов!

– Живее, живее! – погонял Зухос своих слуг. – Хранителей пирамид я усыпил ненадолго!

Слуги были расторопны. Они вытащили из телеги лестницы, связали их в одну, длиною шагов в десять, и приставили к боку пирамиды, положили ее плашмя.

– Левее! Стоп!

Сергий пригляделся – конец лестницы утыкался в плиту с ясным знаком петли. «Кровь Изиды»?..

– Торнай! – велел Зухос. – Отпирай! И веревку возьми!

Один из слуг, заросший до глаз курчавой бородой, поклонился и разлаписто полез по перекладинам лестницы. Забравшись на самый верх, он с силою нажал на неприметный выступ. Плита со знаком петли отошла вглубь, утапливаясь в тело пирамиды. Узкий вход открылся сбоку.

– Прошу! – сделал Зухос жест.

Талию Сергия захлестнули петлей и, не слишком церемонясь, потащили по горячему камню облицовки вверх. Потный Торнай подхватил Лобанова под мышки и заволок в тесный ход, наклонно уходящий во тьму. Холодом оттуда не тянуло – камень сохранял душное тепло.

– Ползи, Роксолан, ползи! – посоветовал «Крокодил». – Не бойся, ловушек нет!

Торнай, пригибая голову под низким потолком, потащил Сергия по лазу, уводящему вниз под углом. Тащил он его долго. Оглянувшись, Лобанов заметил крохотный кружочек света, застилаемый черными тенями спускавшихся следом. «Уже под основание ушли!» – прикинул он. Неужели Зухос и вправду наткнулся на погребальную камеру Хуфу? Насколько Сергий помнил, ни до саркофага великого фараона, ни до сокровищ его грабители могил не добирались. Археологи, кстати, тоже…

Узкий лаз вывел в просторное кубическое помещение. Слуги, спустившиеся за Сергием, принесли факелы, и в их неровном вихрящемся свете Лобанов разглядел стены, облепленные плитками зеленого фаянса, углубленными посередине, и потолок, выкрашенный в темно-синий цвет. В углу комнаты чернел круглый вход в шахту.

– Веревка на тебе? – отрывисто спросил Зухос. – Спускайте его! Осторожнее! Саркофаг не двуспальный, хе-хе…

Веревка больно врезалась в тело, и Сергий повис над черной пустотой. Гладких стен колодца Лобанов касался лишь сандалиями, а уж на какую глубину его опустили, точно он сказать не мог. Локтей сорок, не меньше. По одному спустились слуги Зухоса, последним пожаловал их хозяин. Дрожащий свет озарил погребальную камеру – небольшую залу со сводчатым потолком, стены которой были заделаны плитами белого известняка, отполированного до блеска. Их покрывали иероглифы. Посередине камеры стоял огромный черный саркофаг из базальта. Тяжелая крышка с глубоко вырезанным изображением умершего валялась на полу. Там же лежал гроб, вытащенный из саркофага. Он был покрыт разноцветной росписью и выглядел веселеньким.

Мумия находилась тут же – ее просто разодрали на части чьи-то нечестивые руки в поисках драгоценных амулетов. Полосы полотняных пелен, пропитанные благовонными маслами, были раскиданы повсюду. Золотую маску кто-то раздавил небрежной ногой. Канопы – ковчежцы из алебастра, куда складывали внутренности мумии, грудой были брошены в угол, а их содержимое высыпано под ноги.

– Отсюда я двинусь к первым вратам, – торжественно провозгласил Зухос, – а ты останешься здесь. Сиди и думай! Я оставлю тебе светильник и кувшин с маслом – не хочу, чтобы темнота повредила тебе ум. Вот – чистая вода, – показал он на тугой бурдюк. – Пей, не боясь! Вкус у нее малость кисловатый, но это не яд, а настой против порчи. Для здоровья полезно. Вот сыр, хлеб и вино. Ешь, пей и думай! Ду-умай!

Напоследок Зухос вытащил большой нож, отобранный у Сергия, и ловко метнул его, воткнув в крышку гроба.

– Пользуйся! – весело сказал он. – Не скучай, я скоро, гетайр! Дума-ай!

– А если не поспеешь вовремя, дружбан? – усмехнулся Роксолан.

– Составишь компанию хозяину могилы! – хохотнул Зухос, кивая на мумию.

Хозяина и трех его слуг подняли наверх одного за другим, немного погодя плита на грани пирамиды вернулась на свое место, притянутая противовесом. Тишина, мертвая и недвижная, вернулась, выползла из всех щелей, заполнила замкнутое пространство вязкой духотой. Сергий дернул головой, отгоняя фантомы бунтующей психики. Не дождетесь! Повернувшись спиной к гробу, он ухватился за нож. Тот сидел плотно. Кряхтя и отпуская матерки, Сергий наощупь перерезал толстые кожаные ремни. Размяв запястья, вытащил нож из гробовой доски и разрезал путы на ногах. Свободен!

Запалив фитили лампиона от факела, он бодро сказал:

– Да будет свет!

Голос его не разнесся эхом – плиты поглотили звук. Сергий внимательно осмотрел стены – душа его не принимала горький итог. Не мог он, не должен был проиграть Зухосу! Слишком уж велики ставки! И вообще…

– Продуть какому-то вшивому крокодилу… – выцедил Роксолан. – Ха!

Надежду его подзаряжало воспоминание о хеге. Быть может, старый ур-маа что-то напутал под гипнозом? Или специально вывел на ложный путь?! А что? Очень даже может быть!

Вдохновившись, он принялся разглядывать иероглифы. Глаз. Птица. Сидящий человек. Перо. Рука с плетью. Утка. Серп. Змея. В рамке-картуше или без. Знать бы, каков смысл этих картинок…

Совершенно случайно, глянув на изображение в углу, он заметил знак петли, обведенный рамкой-картушем. «Кровь Изиды». Странно… Сердце Сергия забилось. И «глаза», и «перья», и «змеи» повторялись часто, мелькали на всех стенах, а вот тьет вырезан лишь тут. В единственном числе. А вдруг?..

Взмолившись всем богам Египта, Лобанов тронул пальцами вагинальный знак. Картуш с трудом, но подался. Мгновенно вспотев, Сергий нажал сильнее. Щелкнуло ли что-то в глубине камня, он сказать не мог, но нерушимая стена дрогнула под его влажной ладонью. Не веря в удачу, Роксолан надавил на плиту, и та повернулась, стала ребром поперек прохода. За ней зачернел длинный коридор, обрамленный множеством столбов, в сечении имевших форму длинных овалов. Дохнуло затхлостью и запахом пыли, не тронутой за десятки веков…