Текст книги "Русь нордическая"

Автор книги: Валерий Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

В определенном плане сказанное подтверждает и открытый Карлом Юнгом (1875–1961) уже упомянутый выше архетип коллективного бессознательного. Где он может находиться? В нейронах? В генах? Частично, видимо, да, но лишь частично. Как объективно-природная и социально обусловленная матрица, архетип коллективного бессознательного, конечно же, пребывает в ноосфере и транслируется оттуда в случае необходимости, пробуждаясь в каждом из нас, как спящая почка на дереве.

С точки зрения космически обусловленных законов сохранения и распространения ноосферной информации совершенно не важно, каким конкретным путем это происходит. Важно только одно – чтобы информация была сохранена и от поколения к поколению передавалась живым потребителям. Через некоторые смысловые константы происходит кодировка энергоинформационного поля Земли и Вселенной, откуда устойчивая информация всегда может быть извлечена различными способами и в самой разнообразной форме, включая зрительные образы в виде живых картин или же обобщенных символов. В этом смысле мифологемы, как и научные понятия, исполняют роль своего рола ноос-ферной клавиши: произнести ее вслух или лаже мысленно – значит активизировать соответствующий канал энергоинформационного поля, открывающий доступ к самой информации и предоставляющий возможность использовать такую информацию в благих или, напротив, зловредных целях.

Объективно существующее и независимое от конкретных сроков жизни отдельных индивидов информационное поле – едино, аккумулированные в нем атомы смыслов – едины, звуковое же буквенное выражение их в различных языках не совпадает и бесконечно вариативно. Неспроста, видимо, люди, обладающие телепатическими способностями, настаивают на том, что понимают мысли представителей любых, даже самых экзотических народов, не владея языком, на котором те говорят. Таковы в первом приближении объективные каналы аккумуляции, сохранения и распространения информации, составляющей фундамент и основное содержание Традиции, о которой речь пойдет ниже.

* * *

Наибольший вклад в разработку вопросов традиции с позиции современного взгляда на мировую историю от самых ее истоков до наших дней внесли такие мыслители, как француз Рене Генон (1886–1951) (переселившийся однако в Египет и принявший ислам), итальянец Юлиус Эвола (1898–1974) и чилиец Мигель Серрано (родился в 1917 году). Именно в их трудах в наиболее отчетливой, хотя в абстрактно-теоретической (и, к сожалению, нередко в искаженной), форме сформулирована суть Гиперборейской традиции, объединяющей фундаментальные ценности Старого и Нового Света. Гиперборейскую проблематику мыслители-традиционалисты затрагивали по-разному. Так, в основополагающем эссе Рене Генона «Атлантида и Гиперборея» содержится сопряжение Гипербореи с описанной в «Географии» Страбона таинственной северной землей Туле, которую пытался достичь античный мореплаватель Пифей. Ге-нон склонен был поддержать мнение других исследователей о том, что следует различать Северную (Полярную) Атлантиду и Южную, находившуюся в Атлантическом океане. Первую он предлагал называть Гиперборейской Тулой, а последнюю – Атлантической и сопрягать ее с изначальным местонахождением центра традиции древних тольтеков, основавших в Центральной Америке государство Тулан со столицей Тула (синонимичной с одноименным русским городом)…

В трактате другого мыслителя-традиционалиста – Юлиуса Эволы – «Языческий империализм» по существу содержится подлинный нордический манифест, базирующийся на гиперборейских устоях. У Эволы нет научной углубленности и обстоятельности Германа Вирта, зато его духовный нордизм более эмоционален, насыщен активной энергетикой, способной зажечь сердца приверженцев и последователей. Согласно Эволе, Гиперборея – не миф, а истина (что, собственно, вполне соответствует действительности). Уже в древнейшие времена Предыстории, там, где позитивистские суеверия предполагают обезьяноподобных пещерных жителей, существовала единая и могущественная пракультура, отголоски которой слышатся во всем великом, что дошло до нас из прошлого, – как вечный, вневременной символ. Иранцы говорили об Арьяварте, стране, лежащей на крайнем Севере, и видят в ней первое творение Бога Света, место, откуда пошел их род. Это также обитель Сияния – Хаверно – мистической силы, связанной с белой арийской расой и в особенности с ее божественными монархами; они видят в ней – символически – то «место», где впервые Заратустре открылась его возвышенная религия. Касаясь высокой развитости гиперборейской цивилизации, Эвола ничего не говорит о ее технических достижениях, хотя высокая теория в конечном счете предполагает ее применение на практике. Итальянского мыслителя в гораздо большей степени интересует духовно-мистический аспект древнего Универсального Знания.

В традиции индийских ариев культивировалось архаичное представление о Шветадвипе, где находится обитель Нараяны, того «Кто есть Свет» и того «Кто стоит над Водами», т. е. над случайностью происходящего. В ней говорилось и о нордической прарасе; а под словом «нордический» понимался «Солнечный путь богов» – «дэваяна». В описании прарасы преобладала идея всего благородного, всего возвышенного, всего того, что можно назвать «арийским» в высшем смысле и что отождествляется с идеей Севера. Предками ахейско-дорического племени также считались мифические северные гиперборейцы: оттуда пришел почитаемый этим племенем бог или, точнее, солнечный герой Аполлон, победитель Пифона. Оттуда же, из Гипербореи, Геракл – союзник олимпийских богов в их борьбе с титанами, истребитель амазонок и других существ стихий, «Прекрасный Победитель», аватарой которого объявляли себя позже многие греческие и римские цари, – принес оливковое древо, и его листвой с тех пор венчают всех победителей.

Эта нордическая тема отождествлялась в Элладе с представлением о Туле, таинственной северной стране, называемой иногда Островом Героев или Страной Бессмертных, где правит белокурый Радамант, и Солнечным Островом: Thule ultima a sole nomen habens («Далекий Туле носит имя Солнца») – воспоминания о котором долгое время оставались настолько живыми, что в преданиях можно столкнуться со следующим утверждением: военачальник Констанций Хлор вступил со своими легионами в Британию не столько ради воинской славы, сколько для того, чтобы в своем апофеозе власти приблизиться к владениям гипербореев, являющимся «более святым и более близким к небу», чем любое другое.

Переходя к нордическо-германским традициям, Эвола отмечает, что в эддических сказаниях Асгард, обитель асов и преображенных героев, часто является образом именно такой северной страны, и нордические короли, считавшиеся полубогами и асами – и их народы, добивающиеся победы за счет своего мистического могущества-«счастья», видели в той божественной стране истоки происхождения их династии. Северным или северо-западным считается в галльской традиции Аваллон, откуда берут свое начало легендарные племена богини Лану, героических покорителей доисторической Ирландии, среди которых герой Огм точно соответствует дорическому Гераклу, а также практически одноименному талмудическому персонажу – царю Огу, по версии «Агады», во время потопа спасенному якобы Ноем на своем знаменитом ковчеге. Ацтеки также помещали свою прародину на севере в Ацтлане, который назывался также Белой Землей или Страной Света (ср. с индоарийским Шветадвипа), откуда они вышли под предводительством бога войны Уитцилопочтли. Тольтеки же считали изначальным местом происхождения своего рода Толлан, или Тулу, так же, как и греческая Туле, обозначавший Солнечную Страну, тождественную Раю.

Таковы факты, считает Ю. Эвола, которые можно найти в различных традициях как воспоминание об утраченной нордической родине и сохранившейся отчасти нордической культуре, где трансцендентная, нечеловеческая духовность была тесно связана с героическим, царским, триумфальным элементом: в победоносном превосходстве формы над хаосом; в победе сверхчеловеческого и небесного надо всем человеческим и земным (вот оно прямое влияние Ницше!); в «солнечности» как в основном символе трансцендентного мужества; в идеале достоинства и благородства, который на материальном уровне по логике сакральных соответствий сопряжен с фигурами властелина, героя, господина.

И когда ученые или поэты утверждают, что следы передачи традиции ведут с Севера на Юг и с Запада на Восток, тем путем, которым двигались сохранившие духовность расы, то лишь потому, что уже в новое время великие арийские народы доказали, что они являются прямыми наследниками этой силы и этой культуры, доказали своими чистейшими ценностями и культами, своей явной божественностью и своей организацией, а также своей борьбой против южных рас, связанных с землей и с духами земли, с «демонической», иррациональной стороной бытия, погрязших в смешении, коллективизме, тотемизме, «титанизме» и хаосе. Конечно, здесь «следы передачи традиции», о которых говорит Эвола, обозначены в самом общем виде и весьма приблизительно соответствуют реальным путям, по которым мигрировали гиперборейцы. Кроме того, миграция с Севера на Юг и – уж тем более – с Запада на Восток не была одноразовой или однонаправленной. Движение с Востока на Запад было столь же равноправным и массовым, как и движение в противоположном направлении. Иногда потомки мигрантов вообще возвращались в исходную точку.

Помимо того, по Эволе (как явствует из всего сказанного выше), то, что было историей, постепенно становится метаисторией: Страна Живых, Крепость Героев, Солнечный Остров, с одной стороны, являют собой тайну происхождения, а с другой – тайну пути к новому рождению, к бессмертию, к сверхчеловеческому могуществу: пути, который может привести к высшему царственному достоинству. И при этом исторические факторы становятся духовными факторами, реальная историческая традиция – Традицией в трансцендентном смысле. Символы, знаки и сказания говорят нам о земных и неземных путях этой Единственной Традиции и свидетельствуют о единственной подлинной «ортодоксии», где навсегда достигнута высшая точка, и где «солнечная» духовность вечно властвует над низшими силами. В соответствии с этим в более поздние эпохи, когда уже началось роковое затемнение «божественности» в преддверии Рагнарека (Гибели богов), в рассеянных силах и в вождях арийских племен «нордический» элемент, отделившись от собственно «духовного» элемента, с которым он был изначально связан, стал особой категорией, определенным архетипом культуры. Именно он определял в дальнейшем специфику и характер отношения к сверхчеловеческому уровню лаже там, где уже не осталось никаких конкретных этнических взаимоотношений между различными арийскими ветвями.

Эвола считает, что именно указанный общий тип мог бы снова объединить различные культуры при восстановлении духовной организующей силы, воздействовавшей ранее, в эпоху Пратрадиции, на низшие элементы и различные материальные формы. Именно таким мы видим языческий Рим – последнее великое творческое деяние нордического духа, последнюю универсальную и наиболее удачную в течение всего цикла попытку восстановить силы мира в форме героической, солнечной, мужественной культуры: культуры, свободной от декадентского мистицизма, основывающейся на арийско-аристократическом типе, таинственно утверждающемся в нордических символах Волка, Орла и Топора, живущей в олимпийских воинственных культах Зевса и Геракла, Аполлона и Марса, в чувстве обязанности своим величием и своим бессмертием Божественному, в свершении действия как ритуала и в свершении ритуала как действия, в ясном и могущественном переживании сверхъестественного в самой Империи, достигающем своей кульминации в символе Цезаря как божества.

Таким образом, концепция Эволы быстро обнаруживает свое истинное лицо (которое, впрочем, ее автор и не пытается скрыть): это крайний консерватизм, элитаризм, аристократизм и антидемократизм. Неудивительно, что следующим неизбежным шагом итальянского традиционалиста, обусловленным всем его мировоззрением, стали крайняя ксенофобия и антисемитизм. Падение языческого Рима было падением величайшего традиционного солнечного оплота, а в силах, приведших к этой катастрофе, нетрудно узнать все то, что открыло путь последующим заблуждениям и последующему вырождению, вплоть до ситуации, сложившейся в современной Европе. Мрачная, варварская волна семитов, утверждает Эвола, враждебная как себе самой, так и всему миру, с ее непримиримой ненавистью к любой иерархии, с прославлением всего слабого, неблагородного, лишенного традиции, с ее злобой ко всему тому, что является силой, достаточностью, мудростью и аристократией, была истинным ядом для Великого Рима, а также гальванизирующей субстанцией для всех южно-азиатских элементов разложения, уже ранее проникших в структуру романского мира; и эта волна явилась главной причиной упадка Запада. Знакомая в общем-то песня, подлинная гиперборейская традиция в ней и не ночевала…

Согласно концепции Эволы, семитизация греко-романского, а впоследствии и всего нордического мира, произошедшая по большей части за счет распространения христианства, в действительности была восстанием низших слоев той расы, благодаря покорению которой арийско-языческие народы создали свою блистательную культуру. Л ух Израиля, предопределяющий коллективное чувство «вины» и стремление к «искуплению», явно проявившийся во время упадка аристократической традиции древних патриархов, вызвал к жизни самые низшие силы эгейско-пеласгийского теллуризма, ранее подавленные ахейскими племенами. В Индии же он вывел на историческую арену борьбу каст. Упомянутый дух объединил силы, представленные в мифах в образе северных орд Гогов и Магогов, которых Александр Великий на время запер под землей, преградив им путь в цивилизованные страны символической Железной Стеной.

Эти силы, духовно воплотившиеся уже в раннем христианстве, якобы уничтожили самый арийский Л ух. С одной стороны, в своей смягченной форме они воссоздали в лице католической церкви лунную духовность, т. е. духовность, архетипом и центром которой являлся более не Герой, не сакральный король и не солнечная инициация, а святой, смиренно склоненный перед Богом, и идеалом которой являлась более не воинственно-сакральная иерархия и героическая слава, а братское общежитие и любовь к ближнему. С другой стороны, в Реформации и в Гуманизме мы видим уже откровенно анархическую, разрушительную, антитрадиционную и антидуховную природу этих сил.

В политических же революциях, в «либерализме», или же в коллективизации действуют одни и те же силы, ведущие человечество от катастрофы к катастрофе. Во всех формах современного общества – в науке, в праве, в миражах технического прогресса и во всемогуществе машин – как это ни парадоксально – открыто проявляется именно этот дух, торжествует именно эта нивелирующая воля, воля к количеству и ненависть к иерархии, к качеству, к различию. Все крепче становятся коллективные, безличные оковы, порожденные полным отсутствием самодостаточности у мятежного рода рабов.

Когда же семитско-христианский мистицизм столкнулся с тем орфически-дионисийским пафосом (который для дорическо-нордической Греции уже означал извращение древних олимпийских культов) и с народным мистицизмом Исиды, пришедшим в Грецию после падения солнечной египетской традиции, то в этом смешении мессианизма и хилиазма (то есть учения о тысячелетнем царствовании Христа, которое якобы будет предшествовать концу света) с верованиями имперского плебса и образовался элемент «пассионарности», который, собственно, и является корнем любого современного извращения, в романтическом и иррациональном смысле. После секуляризации этот же самый мистицизм породил мифы «активизма» и «фаустизма», современную суеверную веру в прогресс, семитскую мистику инстинктов – даже в такой степени, что они вынуждают отдельных индивидуумов и целые народы двигаться в направлении, в котором сами они уже двигаться бы не хотели.

Тем не менее в результате этой разрушительной катастрофы против индо-христианского потока вновь поднялась противодействующая сила, представляющая собой решительную альтернативу дальнейшему ходу духовной истории Запада. Такой силой оказалась традиция иранских ариев, возникшая в форме отпочковавшегося от зороастризма культа Митры, аватары древнего арийского бога светлого Неба, Господина Солнца, Убийцы Быка, героя с Факелом и Топором, символа нового рождения «через могущество», которого синкретический миф отождествляет с гиперборейским Солнце-богом Золотого Века. Однако скрытые деструктивные силы задушили и эту новую «солнечную возможность». Это было последним великим противодействием…

В так называемых варварах мы встречаем в действительности расы, близкие к нордическо-арийским расам, сохранившие себя в состоянии предысторической чистоты. И хотя нашествие варваров для материальной стороны уже азиатизированной и семитизированной Империи может показаться разрушительным, однако, если посмотреть с более высокой точки зрения, это объясняется просто живительным потоком героического духа, контактом с силой духовно близкой к той, которой языческие римляне обязаны своим солнечным величием. Так, по Эволе, в мире снова возродился древний римский символ, защищенный непосредственно силами Севера.

Вселенскую культуру имперского феодального Средневековья, несмотря на ее чисто номинальное христианство, мы должны, в первую очередь, рассматривать именно таким образом. В ней говорила нордическо-римская духовность, войском которой было рыцарство, сверхполитическим центром которой был имперский идеал гибеллинов, ритуалом которой было деяние крестовых походов – скорее как возвращение к языческой идее триумфа смерти, нежели как ответ на чисто внешнее религиозное побуждение – и тайной душой которой, противостоявшей христианству и верной более древней и более высокой традиции, было все то, что скрыто продолжало жить в легендах, мифах и воинственных рыцарских посвящениях – тамплиеров, рыцарей Грааля и пр. После падения средневековой культуры, после потопления сияющей европейской весны в ее молодой крови, после освобождения от оков тех сил, которые вели к секуляризации, партикуляризму и разрушительному гуманизму, пути к последней катастрофе были открыты. Сила Традиции из видимой превратилась в невидимую, стала тайным наследием, передаваемым по тайной цепи от немногих к немногим. И сегодня о ней догадываются только единицы, сквозь неясные предчувствия, еще слишком человеческие и слишком материальные[57]57
  См.: Эвола Ю. Языческий империализм. 1992. С. 7 —14.


[Закрыть].

Такова вкратце одна из классических концепций современного традиционализма (не представляющего единого целого) и его кредо, сформулированное в трудах Юлиуса Эволы. Итальянский мыслитель не оригинален в том, что особо подчеркивает солярный, солнечный характер, свойственный нордической (гиперпборейской) пракультуре. Полярный солнечный культ и символизм, по его мнению, вытекают непосредственно из сверхубедительных, как он выражается, свидетельств, которые содержатся в преданиях древних народов, касающихся арктической (гиперборейской) Прародины. Например, рассказ греков о гипербореях всегда увязывался с солнечным и «лучащимся» Аполлоном. При этом, говоря о солярном характере пракультуры, необходимо обратить внимание на два аспекта: идею солнечного культа и идею солнечной власти.

Между солнцем и божественным огнем всегда существовала некая внутренняя взаимосвязь, акцент на которую отчетливо заметен в индогерманской (и – добавим от себя – славянской) традиции. Культ огня связывался не только с ураническими и «солнечными» компонентами ритуала патрициев в традиционном древнем, античном мире, но и с понятием солнечного и «божественного» царства самого по себе, то есть функцией, которая в различных культурах в высшей степени могла воплощать изначально лидирующий праэтнос. Но именно в этом и заключается первое и наипростейшее утверждение знака свастики как северного символа, почти всегда олицетворявшего огненный и солнечный знак. Однако, считает Эвола, необходимо выйти за пределы такого слишком «натуралистического» усекновения данного понятия. Неискаженной отправной точкой для всякого непредвзятого исследования должно быть положение о том, что древний человек не суеверно «обожествлял» силы природы, а, напротив, использовал их как символ для выражения высших смыслов.

Между тем свастика не только огненный, но и одновременно полярный символ, олицетворяющий Северный полюс и вращение созвездий северного неба вокруг Полярной звезды. Эволу мало интересует астрономический аспект данного вопроса, зато всецело занимает его социальная подоплека. Из различных источников следует, что «солнечная» функция, воплощаемая вождями в великих, укорененных в традиции культурах, практически всегда соотносилась с функцией «полюса». Вождь представлял собой постоянство, неподвижную точку, вокруг которой происходит организованное движение сил, окружающих короля («вождь» – от слова «водить», rex – «царь» от regere – направлять, править) и располагающихся иерархически. Здесь сама собой напрашивается аналогия между глубочайшим значением дальневосточной поговорки «неизменность в середине» и словами Конфуция: «Тот, кто правит посредством добродетели (небесный, рожденный из неизменности в середине), равен Полярной звезде. Он твердо стоит на своем месте, а все звезды движутся вокруг него».

«Полярный» символ является символом непреодолимой силы в ее непреодолимом превосходстве, совершенно спокойной мощи свыше, которая узаконивает себя через свое, так сказать, чистое присутствие; которая вызывает непосредственное переживание чего-то трансцендентного: проявление постоянства «мира бытия», который часто сам изображался через символ огня. Это и есть смысл солнечного символа, который олицетворяет гиперборейский бог Аполлон, являющийся не восходящим и заходящим солнцем, а солнцем в виде безмятежного и равномерно распространенного Света. Как и в работе солнечного властителя, начатой при символическом гиперборейско-арийском первопредке Йиме, эта тема находит свое отображение в ряду великих нордическо-арийских божеств дня, сияющего неба и Света, и здесь действительно обнаруживают себя следы некой олимпийской прадуховности.

Вот почему в настоящее время (то есть начиная с XX века), согласно Эволе, одним из старейших символов такой духовности, помимо круга с центром в середине (кельтский крест), становится Ледовый крест – свастика. Фактически свастика является символом не просто движения, а, как в свое время уже было показано Геноном[58]58
  См.: Генон Р. Символика креста. М., 2004.


[Закрыть], символом кругового движения, совершаемого вокруг некой неизменной середины или оси. В этом смысле славянский коловрат является «полярным» символом, который уже в древнейшие времена был проявлением тех значений, которые ему и положено выражать по ходу блистательного развертывания спирали циклов арийских мифологий и царских режимов, берущих свое начало от северной пракультуры.

Полярный крест – свастика, напротив, является символом еще не искаженного такими смешениями архаичного мировоззрения; следовательно, он может выступать истинным нордическим знаком в самом высоком смысле данного слова. И именно потому, что основной сутью этого символа является не изменчивость, а воздействие центральной точки, которой эта изменчивость остается подчиненной. На основании этого, солнечный и огненный символизм, который равным образом содержит свастика, приобретает совершенно иное значение, которое непосредственно увязано с явственным свойством арийских и арийско-гиперборейских божеств и культов, с системой строгого патриархата, со всем тем, что в духе, как и в этике и в обычаях равнозначно мужественности, властности, порядку и Космосу, торжествующему над хаосом.

Выводы Юлиуса Эволы и других традиционалистов получили убедительное подтверждение в трудах других исследователей[59]59
  См., напр.: Багдасаров Р.В. Свастика: священный символ. Этнорелигиоведческие очерки. М., 2001; Жарникова С.В. Архаические корни традиционной культуры Севера. Вологда, 2003.


[Закрыть]. Так, сравнительно недавно и через 13 лет после смерти автора вышла книга еще одного отечественного тибетолога Бронислава Ивановича Кузнецова (1931–1985) «Древний Иран и Тибет: История религии Бон» (СПб. 1998). В монографии на основании скрупулезного анализа впервые вводимых в научный оборот первоисточников (в том числе – древней тибетской карты) убедительно доказывается, что добудистская религия Бон (по существу древнее мировоззрение тибетского народа) возникла под непосредственным влиянием древнеиранской – зороастрийской и дозороастрийской – идеологии. Имеются в религии Бон и полярные реминисценции, примерно такие же, как и в иранской священной Авесте.

В религии Бон, как и в современном ламаизме (по аналогии с древними ведийскими верованиями и индуизмом), почитается священная полярная гора Меру, являющаяся центром Вселенной и расположенная на Северном полюсе. Она и изображается условно-символически в самом центре многих мандал – священных графических диаграмм, одинаково распространенных и почитаемых в буддизме и индуизме. Бонская тибетская хронология ведет свое начало примерно с XVI тысячелетия до н. э. И свидетельствует она не столько о прямом заимствовании бонских идей из зороастризма, а о том, что и те и другие черпали свою идеологию из общего источника.

Так, согласно архаичным добуддийским (бонским) представлениям, вселенская гора Меру – это свастиковая гора (и изображалась она в виде свастики), а само бонское учение в древнейших первоисточниках именуется свастика-бон («драгоценное учение свастики»). И в этих текстах, и в представлении всех древних народов (а не одних только индоевропейских) свастика – символ полярного Солнца и Севера вообще. В древнеиндийском языке (и соответственно – мировоззрении) понятие свастики было сопряжено с благом или же удовольствием. Санскритское слово svasthya означает и «здоровье», и «удовольствие». Магический возглас «Свасти!» переводится «Хорошо!». Известно и другое магическое заклинание – «Сваха!», издаваемое при бросании жертвенной пиши в огонь. Оно неотделимо от имени Свахи – жены ведийского бога огня Агни. Более чем вероятно, что именно отсюда возникли и русские слова «сваха», «сватья», «свадьба».

Свастика-коловорот – один из древнейших традиционных символов северного орнамента, где он олицетворял кажущееся вращение звезд в зените полярного неба. У саамов свастика жива и поныне: ее рисуют и вышивают даже дети. Одна из самых образцовых этнографических книг «Русские лопари», изданная в 1890 году Николаем Николаевичем Харузиным (1865–1900), вышла со свастикой на обложке. Еще во время первой научно-поисковой экспедиции «Гиперборея» мне подарили бесхитростное саамское украшение: в красном матерчатом ромбе черным бисером была вышита древняя свастика; на обратной стороне указан автор – ученица 2-го класса Ловозерской школы Маша Данилова (такие сувениры как изделия народного промысла свободно продаются в районах компактного проживания саамов, или саами, как их принято теперь называть). Свастиковые вышивки были испокон веков распространены также среди русского населения (рис. 33): их и сегодня можно увидеть в отделе народного искусства Государственного Русского музея в Санкт-Петербурге (рис. 34). В северных регионах России (и в частности, на Вологодчине) свастику называли ярга[60]60
  См.: Кутенков П. Ярга: родовой символ русов // Русская традиция. Вып. 3. М., 2004.


[Закрыть].

Однако дискредитация архаичного общемирового символа и древней лексемы германским фашизмом привело к тому, что он оказался пол запретом.

Рис. 34. Русская свастиковая символика. (Источник: Русская традиция. Вып. 3. М., 2004)

Во время Отечественной войны одежда со свастиковым узором повсеместно изымалась и уничтожалась органами НКВД.На Севере специальные отряды ходили по русским деревням и силой заставляли женщин снимать юбки, поневы, передники, рубахи, которые тут же бросались в огонь. (До саамов добраться не успели – война закончилась.) Долгое время из спецхрана выдавалась только по специальному разрешению книжка Б.А. Куфтина с невинным названием «Материальная культура русской Мещеры» (М., 1926) только потому, что посвящена она, в частности, анализу распространенности свастикового орнамента среди русского населения и касимовских татар. Известно также, что в 20-е голы XX века еще до возникновение фашизма в Италии и Германии свастиковую эмблематику предлагалось изобразить на советских денежных купюрах. Фашистская же свастиковая символика (не соответствующая, кстати, изначальной, так как является зеркально перевернутой, и ее лучи направлены в обратную сторону) продержалась четверть века и сгинула в небытие вместе с разгромленным фашизмом и его параноидальными идеологами. Но какое отношение данный трагический и поучительный исторический факт имеет к многотысячелетнему символу солнечного коловрата и полярной горы Меру?

Вот уже скоро десять лет, как я пишу на тему горы Меру, ее общемировой символики и разного рода отголосках, сохранившихся в современных культурах[61]61
  Первая публикация: Гора Меру – прообраз Вселенной // Чудеса и приключения. 1996. № 8.


[Закрыть]. Принимая во внимание чередование гласных звуков в процессе дифференциации первичного единого праязыка и развития обособившихся многочисленных живых и мертвых языков, корневые основы «мер» – «мир» (а также отчасти «мор», «мар», «мур») следует считать идентичными.

Рис. 34. Русская свастиковая вышивка из коллекции Государственного Русского музея (Санкт-Петербург). (Фото В. Демина)

Неизменным лексическим субстратом и своего рода смысловой константой следует признать только протоморфему MR. Отсюда, в частности, вытекает, что славянорусские лексемы «мир» (во всех ее значениях – «Вселенная», «народ», «согласие»), «мера», «мор» = «(с) мер(ть)», «мраз» («мороз») и др. происходят напрямую от архаичного названия вселенской горы Меру. Сюда же следует отнести и русское «море». В финском языке это понятие звучит, как men, что лишний раз доказывает былую ностратическую общность финнов и славяноруссов (или индославов, как называет Н.Р. Гусева более ранний уровень этнического развития наших пращуров).

В других языках тоже можно отыскать немало соответствий. Так, архаичная корневая основа MR обнаруживается в античных теонимах Марс, Меропа, Меркурий. С именем последнего связано множество современных международных понятий. И прежде всею имя бога – покровителя торговли – входит в одно лексическое гнездо с созвучными ему соответствующими латинскими словами: merx – «товар», тегсаге – «торговать», mercator – «купец» (откуда научное прозвище знаменитого фламандского картографа, чья настоящая фамилия была Кремер), а также понятие «меркантильность» и пр., mercatus – «торговля» (однако последняя лексема со временем получила иную вокализацию – marcatus, откуда уже – в основном через английскую огласовку – произошли современные понятия «маркетинг», «маркер> и т. п.).