Текст книги "Рассказы о юных героях"

Автор книги: Валерий Воскобойников

Соавторы: Борис Никольский,Надежда Надеждина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Валерий Воскобойников
Лёня Голиков

13 августа 1942 года фашистский генерал Рихард фон Виртц из последних сил убегал от русских партизан по большой поляне к лесу. Оглянувшись, он увидел невозможное: за ним с автоматом в руках вместо бородатых мужиков гнался мальчишка в потрёпанной одежде. Приостановившись, генерал дважды выстрелил в него из пистолета, но мальчишка успел упасть на землю, и пули пролетели мимо. Злобно выкрикнув что-то, он тоже выстрелил из автомата вдогонку.

Генерал желал одного: добежать до леса, чтобы укрыться за деревьями. Тяжёлый кожаный портфель с документами мешал ему. И, отбросив его, он помчался быстрее, давя сапогами низкие стебли с ягодами черники. До леса оставалось совсем чуть-чуть, когда автоматная пуля больно толкнула его в плечо, а вторая ударила по ноге. Он упал, ткнувшись лицом в сухой жёсткий мох, и, когда подошёл юный партизан, притворился мёртвым. Партизан, пнув его ногой в бок, крикнул кому-то: «Дохлый!»

Ещё несколько минут назад, уютно устроившись в машине на заднем сиденье, генерал рассуждал со своим адъютантом о России. Он был на большом совещании в Кёнигсберге и ехал в штаб своего корпуса в город Лугу.

– Россия – необъятная страна с упрямым народом, – говорил генерал молодому обер-лейтенанту, сидевшему за рулём, – её никому не удавалось покорить. Вот и сейчас: вся Европа, видя превосходство наших сил, сразу подчинилась нам, приняла наш порядок, и лишь Россия продолжает сопротивляться. Мы находимся в тылу, а ночью опасаемся ездить по дорогам, потому что леса кишат партизанами. Порой мне даже хочется встретить главаря этих партизан и объяснить ему, что сопротивление бессмысленно, губительно для них самих же. Нам не обязательно это делать, но придётся истребить всё местное население, включая детей, если они по-прежнему будут сопротивляться…

Перед мостиком через лесную речушку машина притормозила, и как раз на этих словах из-за кучи камней, возвышавшейся над канавой, показалась чья-то рука и швырнула в машину гранату. Раздался оглушительный взрыв, машина резко дёрнулась и встала.

– Партизаны! – с ужасом закричал молоденький адъютант.

Он первым выскочил из автомобиля и помчался к мостику, но был сражён автоматной очередью. Генералу фон Виртцу повезло: пока партизаны стреляли по адъютанту, он, подхватив портфель с документами, успел покинуть машину, перепрыгнул через канаву и бросился к лесу.

* * *

С врагами было покончено. Партизан Лёня Голиков повесил автомат на грудь, подобрал генеральский пистолет, портфель и пошёл к подбитой машине. Там его ждал другой партизан, Александр Петров. Вдвоём они вытащили из машины тяжеленный кожаный чемодан и два немецких автомата.

Из ближней деревни Варница, что располагалась за небольшим лесом, уже несколько минут доносились сигналы тревоги – кто-то, услышав взрыв гранаты и автоматную стрельбу, бил по подвешенной на столбе латунной металлической гильзе от артиллерийского снаряда, так, словно ударяли в колокол. А едва удары стихли, послышался рокот мотоциклетных моторов. В деревне располагался гарнизон фашистов.

– Бежим! – сказал Петров. – Сейчас они будут здесь!

Разведчики спешно оттащили чемодан в заросли кустов и скрылись в лесной чаще.

Лёня, пройдя немного по тропинке вслед за Александром, остановился.

– Ты иди в отряд, а я подожду тут, пока они не уедут. Надо взглянуть, что в чемодане…

* * *

В последний раз он ел вечером – жидкую пшённую кашу. До рассвета их группа – шесть разведчиков – покинула отряд и отправилась к большой просёлочной дороге, чтобы заранее занять боевую позицию. Рано утром гарнизон фашистов должен был переехать из одного селения в другое.

Всё прошло по намеченному плану. Грузовик, который перевозил немцев, был слышен издалека. Когда он поравнялся с затаившимися партизанами, с обеих сторон в него полетели гранаты. Оставшихся в живых фашистов добили из автоматов. Забрав из кузова оружие и несколько мешков с продуктами, партизаны отправились назад, и лишь двое – Лёня Голиков и Александр Петров – ушли на большое шоссе, по которому прежде, до войны, колесили машины из Пскова в Ленинград. Теперь Ленинград был окружён вражескими войсками, а из Пскова в Лугу ездили фашистские автомобили.

Ждать, пока немцы прицепляли подбитую машину к своему грузовику, пока переносили тела убитых и осматривали ближнюю территорию, Лёне пришлось долго. Да ещё фашистам померещилось движение в придорожных кустах, и они затеяли пальбу. Лёня боялся, что они дойдут и до спрятанного чемодана, но фашисты были опытными, без приказа углубляться далеко в лес не стали. Наконец, что-то обсудив, они запрыгнули в кузов грузовика, и вскоре машина исчезла из виду.

Всё же Лёня приближался к чемодану осторожно, с опаской озираясь по сторонам: несколько фашистов могли остаться и в засаде.

Генеральский чемодан открылся сразу. Лёня почему-то решил, что он набит шоколадными плитками или банками с мясной тушёнкой. И представлял, как обрадует партизан, когда притащит этот груз в отряд. Но вместо тушёнки в чемодане было огромное количество кальсон, три генеральских мундира и только несколько пачек сухарей да соли. Лёня надел белый парадный генеральский мундир, покрыл голову генеральской фуражкой и прихватил сухари с солью. Чемодан оставил в кустах. По пути в отряд он не удержался и один сухарь решил съесть – откусывал по крохотному кусочку и каждый подолгу сосал. Лёня давно привык к полуголодной партизанской жизни и знал, как уговаривать голод.

* * *

Это перепуганному генералу Лёня показался ребёнком. На самом деле он был уже опытным разведчиком. Правда, поначалу его часто принимали за маленького. Даже в прежней, мирной, жизни, когда на уроке физкультуры класс выстраивали по росту, в шеренге он занимал последнее место. Но стоило кому-нибудь с ним побороться, как Лёня одерживал верх. Он и бегал быстрее многих, и плавал, и тяжести поднимал, и легко отжимался на турнике. Но главное, в любой незнакомой компании ребята, которые сначала считали его едва ли не малышом, скоро начинали прислушиваться к его разумным словам и невольно ему подчинялись.

И всё же мундир фашистского генерала, который Лёня надел, свисал с его плеч и доставал до колен. Однако, не растерявшись, он засучил рукава и так, с двумя автоматами на груди и портфелем под мышкой, появился у костра, где его бывший школьный учитель Василий Григорьевич как раз с беспокойством спрашивал о нём – уже стемнело, а самый молодой разведчик не возвращался. Когда же Лёня неожиданно вышел из темноты в таком наряде, все расхохотались.

– А в портфеле у тебя что? – спросил Василий Григорьевич.

– Всякие бумаги генеральские, чертежи, схемы.

Учитель, взяв портфель, достал несколько бумаг и, повернув к свету костра, стал рассматривать.

– Ого! – сказал он через несколько минут. – Бумаги-то серьёзные!

Он спешно унёс их к штабной землянке, и скоро радист уже передавал содержание генеральских бумаг в Москву. Как оказалось, в них были секретные чертежи новой немецкой мины и ещё более секретные схемы немецких минных полей вдоль линии фронта.

На следующий день командир партизанской бригады получил радиограмму из Москвы: партизана, который уничтожил фашистского генерала, а самое главное – сумел добыть ценнейшие секретные документы, полагалось представить к званию Героя Советского Союза. Такие документы даже опытным разведчикам редко удавалось раздобыть. Так Лёня Голиков получил самую почётную воинскую награду.

Он не знал тогда, что весть об этой награде напечатают газеты уже после его гибели. Не знал и ещё одной подробности. Её обнародовали историки уже в наши дни: генерал Рихард фон Виртц, удачно притворившийся мёртвым, ожил, как только фашистские солдаты понесли его вместе с убитым адъютантом в машину. Спустя несколько месяцев, выйдя из немецкого госпиталя, он командовал дивизией, а в последние недели войны ему снова повезло – он сумел удачно сдаться в плен американцам. Только безрадостно доживали свою жизнь гитлеровские вояки, вернувшиеся с войны. Их стыдились, презирали собственные дети и внуки, узнав о тех страшных преступлениях, которые их отцы совершали на русской земле.

* * *

А жизнь у Лёни Голикова начиналась так. Был у него отец, Александр Иванович. И едва сходил с реки лёд, отец отправлялся сплавлять по рекам плоты, связанные из стволов могучих деревьев. На плотах ставили шалаш, подвешивали фонарь, на малом огне варили уху и долгие месяцы плавали так вдоль русских северных берегов. Ещё была мать, Екатерина Алексеевна, вечно занятая то по хозяйству, то работой в колхозе. Были и две старшие сестры, корова по имени Ласточка, овцы да куры, которыми командовал голосистый петух Аполлон. Жили они в деревне Лукино на высоком берегу реки Полы, нёсшей свои воды в знаменитое озеро Ильмень.

Школа стояла в соседнем селе Парфино – туда из деревни ребята ходили вместе, весёлой толпой. Жизнь сельского ребёнка всегда отличалась от городского. Лёне полагалось и дрова наколоть, и воду наносить из колодца, и вместе с сёстрами за овцами с коровой ухаживать, если мать была занята. Но мальчишка всегда находил время посидеть с приятелями на высоком берегу реки и полюбоваться на закатное солнце, спокойное течение реки и дивную природу с разноцветными лугами, полями, окаймлёнными лесом.

Размеренная жизнь оборвалась, когда Лёне было двенадцать лет. Отец тяжело заболел, едва поднимался с постели и однажды, серьёзно смотря в глаза сыну, сказал:

– Детство твоё, Леонид, закончилось. Теперь ты будешь в семье главным кормильцем. – И устроил Лёню на сплавпункт помощником крановщика.

К тому времени мальчик успел кончить пять классов.

Когда Лёня пришёл прощаться со школой, учитель Василий Григорьевич с грустью сказал:

– Жалко мне расставаться с таким умным учеником. Ты, Лёня, приходи ко мне, я тебе буду давать хорошие книги, чтобы ты мхом не порос.

И Лёня, как только появлялось свободное время, всегда шёл к нему.

* * *

А потом началась война. С этого дня, 22 июня 1941 года, жизнь всех людей переменилась, она как бы разделилась на две части: до войны и теперь. Правда, сначала к новости о войне Лёнька отнёсся легко, даже обрадовался: «Наконец-то эти фашисты на нас напали, и наша доблестная Красная армия их быстро разобьёт, а потом на всей земле будет справедливая и красивая жизнь».

Но получилось иначе. С каждым днём всё мрачнее становились лица людей. Уже не стало в деревнях молодых парней – они ушли на войну. Почтальонша принесла первые похоронки – сообщения от командиров, что их сын или муж геройски погиб в бою. И громко рыдали те, кто получил эти печальные вести. А ещё каждый день с неба доносился тяжёлый гул вражеских самолётов – пролетая над деревней, они направлялись бомбить города.

И наконец к ним приблизился фронт. Тогда-то взрослые – в основном старики и женщины, – собравшись, решили переселиться вместе с домашней скотиной в лес, чтобы не погибнуть под снарядами и бомбами. Лёня тоже вместе со всеми сначала ставил шалаши, потом копал землянки. В землянках сделали топчаны из толстых веток, накрыли их сеном. Из ветвей и сучьев соорудили крышу. И эта лесная жизнь Лёне нравилась. Лето стояло солнечное, тёплое, в лесу поспевали ягоды, пошли первые грибы. Беспокоило одно: война подошла к ним вплотную. Где-то недалеко грохотали пушки, рвались снаряды, слышался рокот танковых моторов. Только чьи это были пушки и танки – наши или фашистские, – деревенские, прятавшиеся в лесу, не знали.

И Лёня решил отправиться в разведку – взглянуть, что происходит с их родной деревней. Тут-то, с высокого берега реки, он и увидел впервые вражеских солдат. Озираясь, они вышли из-за деревьев на поляну. И только Лёня подумал: «Как же так, фашисты идут себе спокойно по нашей земле и никто в них не стреляет!» – как вдруг совсем рядом ударила пулемётная очередь. Несколько фашистов рухнули, остальные успели спрятаться за деревьями. Стрелял наш пулемётчик, укрывавшийся в неглубоком окопе.

– Здорово вы их отогнали! Больше не сунутся! – крикнул Лёня, приблизившись к бойцу.

– Откуда ты тут взялся? – удивился пулемётчик. – Вроде бы в деревне никого, все как вымерли.

– В лесу попрятались. А я проведать пришёл. Знал бы, молока вам принёс. Или картошки…

– Ты мне лучше попить принеси, весь день тут под солнцем…

– Я-то принесу, только в чём?

– Да хоть в кепке, что ли.

Лёня быстро спустился по обрыву к реке, зачерпнул кепкой прохладную воду и поспешил наверх.

По дороге почти вся вода из кепки вытекла, пулемётчику досталось совсем немного. Он с жадностью выпил и попросил ещё. Не успел Лёня принести вторую кепку, как позади них раздался взрыв.

– Плохо дело, из миномёта бьют, – сказал пулемётчик.

Следующий взрыв был впереди.

– В «вилку» нас берут… Быстро уходим!

Пулемётчик спешно взвалил на себя пулемёт, Лёня подхватил ленту, и они, пригибаясь, побежали. Третья мина взорвалась в окопе, в котором только что сидел боец.

– Надо догонять роту, – объявил пулемётчик. – Нам было приказано до полудня держаться тут, а скоро уж вечер. Ты прости, что ухожу. Сам понимаешь, я в одиночку всю фашистскую армию не сдержу. Вот соберёмся с силами – вернёмся. А к тебе просьба – за кустами мой друг… Убитый… Похороните его. У него там пулемёт с боезапасом – спрячь. Прости… – повторил пулемётчик, горестно махнув рукой, подхватил пулемёт и заторопился вниз, к реке.

Лёня, пригибаясь, подобрался к кустам, где рядом со вторым пулемётом лежал убитый боец. Он лежал на спине, словно смотрел в небо, и лицо его было удивительно спокойным. Ветер слегка шевелил его волосы. Лёня подобрал валявшуюся рядом пилотку, стряхнул с неё мусор и надел на себя. В деревню он не пошёл, а решил скорее вернуться к своим в лес.

Солнце уже закатывалось, когда Лёня собрал троих приятелей, и, захватив лопаты, они отправились хоронить погибшего воина. При свете луны ребята выкопали могилу, устроили над ней небольшой холмик, а потом перетащили пулемёт с лентами в лес и спрятали в кустах.

На другой день они сделали яму для пулемёта, аккуратно завернув его в рогожу и замаскировав это место сухими сучьями.

* * *

А ещё через несколько дней в их лесной лагерь заявились фашисты с автоматами. Один из них, коверкая русский язык, переводил слова своего начальника:

– Вся житель идёт быстро-быстро назад в деревню, – объявил он. – Кто живёт в лес, тот есть партизан. Партизан мы быстро-быстро вешать.

Фашисты обходили землянки и шалаши. Женщины и старики угрюмо слушали их.

– Германское государство уважать мирный крестьян, – продолжал переводчик. – Не мирный крестьян есть партизан. Партизан мы вешать, – повторил он.

И тут вдруг начальник остановил взгляд на Лёне. Точнее, на пилотке с красной звёздочкой, какие носили тогда солдаты. Неожиданно подскочив к Лёне, он сорвал с его головы пилотку и больно отхлестал ею Лёню по щекам. Лёня невольно сжал кулаки. Его никто из взрослых, даже отец и мать, никогда не били. Одно дело – шутя бороться с приятелями, другое – вот так терпеть унижение перед всем народом.

– Лёнюшка, Лёнюшка! – простонала мать умоляюще. – Смирись!

А начальник уже топтал его пилотку с красной звездой и что-то зло кричал переводчику.

– Такой человек есть наш враг, – объявил переводчик. – Такой человек мы вешать. Сегодня не вешать. Завтра вешать. – И переводчик с размаху ударил Лёню по щеке.

Фашисты ушли, а лесное население стало собираться назад в деревню.

* * *

Семьи вернулись в свои дома. Но в них уже обосновались незваные постояльцы – фашистские солдаты. В Лёнином доме жил крупный, мясистый ефрейтор. Он каждое утро требовал, чтобы Лёня приносил из колодца ведро свежей воды, которой тот, повизгивая, обливался. А мать должна была готовить ему еду и стирать кальсоны с рубахой. Ещё этот ефрейтор любил подшутить над Лёней. Проходя мимо, каждый раз больно щёлкал его пальцами по лбу и радостно смеялся. В соседнем селе, в Парфино, где находилась школа, фашисты были злее. В первый же день они повесили двух учителей. А офицер, остановив посреди улицы Лёниного одноклассника, спросил, пионер ли он. Одноклассник утвердительно кивнул. Офицер вытащил пистолет и застрелил его.

Однажды учитель Василий Григорьевич – тот самый, которого Лёня особенно уважал и брал у него умные книги, – неожиданно исчез. А через несколько недель школа, где разместились гитлеровские солдаты вместе с офицером, неожиданно среди ночи заполыхала. Полуодетые фашисты в панике выскакивали на улицу и тут же попадали под пулемётные очереди. «Это они, партизаны!» – ликуя, передавали друг другу новость сельские жители. Но с того момента и фашисты в Лёниной деревне словно озверели. А когда ефрейтор, которому показалось, что мать Лёни не так погладила ему выстиранную в реке рубаху, ударил её, мальчик решил как можно быстрей отыскать партизан и уйти к ним в отряд, чтобы продолжить борьбу с ненавистными захватчиками. Он слышал, как люди шёпотом рассказывали: то в одном селении, то в другом партизаны уничтожали фашистские гарнизоны, взрывали на дорогах автомашины, казнили предателей… Но Лёне никак не удавалось разыскать их.

* * *

Однажды, когда выпал ранний снег, партизаны сами нашли его. Незнакомый человек вышел из леса на дорогу, остановил его приятеля, расспросил, откуда он, есть ли в деревне немцы, и попросил достать сена для лошадей. Только в одиночку приятелю было не справиться с таким заданием. И он рассказал Лёне. Лёня позвал ещё двоих друзей.

На лугах стояли стога скошенного сена. Ребята в назначенный день, не таясь от немцев, запрягли двух лошадей в сани и отправились к стогам. Их остановил ефрейтор, но, когда Лёня с невинным видом объяснил ему, куда они едут, тот, равнодушно махнув рукой, отвернулся. Они нагрузили сено на сани и повезли к оговорённому месту.

Партизаны не подвели. Сначала из-за деревьев показался тот самый незнакомец. Поздоровавшись с ребятами, он дважды свистнул. Из леса вышли ещё двое. Одним из них был учитель, Василий Григорьевич!

– Я был уверен, Леонид, что без тебя это дело не обойдётся! – обрадовался учитель.

Мужчины повернули лошадей в лес, и сани с ценным грузом отправились в отряд партизан.

– В деревню сено тоже отвезите, чтобы немцы ничего не заподозрили, – велел им Василий Григорьевич.

По дороге Лёня упрашивал учителя взять его в партизаны.

– Да куда ж я тебя возьму, безоружного, – попробовал тот отшутиться.

– Я не безоружный! – запротестовал Лёня. – У меня пулемёт запрятан с лентами, а ещё я подобрал с поля боя две винтовки!

Василий Григорьевич сдался. Так Лёня Голиков появился в партизанском отряде.

Сначала он помогал повару, чистил картошку. Потом стал разведчиком. В заношенной, рваной одежде, с потрёпанной сумой, Лёня ходил по сёлам и просил милостыню, тайком высматривая, где обосновались фашисты, какое у них оружие и откуда лучше их атаковать. Он научился ставить и маскировать мины, подрывать железнодорожные мосты, по которым фашисты везли на фронт танки и пушки. Вот что написал командир партизанского отряда в наградном листе Лёни: «Участвовал в 27 боевых операциях. Истребил 78 немецких солдат и офицеров, взорвал 2 железнодорожных и 12 шоссейных мостов, подорвал 9 автомашин с боеприпасами».

* * *

Герой Советского Союза, юный партизан Лёня Голиков погиб в неравном бою с фашистами у села Острая Лука, что находится в Псковской области. В его честь во многих российских городах стоят памятники, а именем этого бесстрашного мальчика названы улицы.

Если вы однажды поедете по шоссе из Пскова в Лугу, то недалеко от деревни Варницы вы увидите знак с надписью: «Здесь в августе 1942 г. совершил легендарный подвиг партизан ЛЁНЯ ГОЛИКОВ. Герой Советского Союза».

Валерий Воскобойников
Зина Портнова

Ещё вчера у Зины Портновой была счастливая жизнь. Вместе с младшей сестрёнкой Галкой, тётей Ирой и её двумя сыновьями она ехала на поезде в белорусскую деревню к бабушке. Весело распевая песни, они смотрели в окно на проносившиеся мимо леса, поля и речки.

И вдруг всё оборвалось.

В небе появились три самолёта. Сначала никто на них не обратил внимания: мало ли самолётов по небу летает. Лётчиков уважали, знали – они герои и людям плохого не сделают. Но, когда самолёты снизились, Зина с удивлением разглядела на их крыльях не звёзды, а кресты – фашистские знаки.

– Немецкие… – недоумённо сказал пожилой пассажир. – В гости летят, что ли?

Но это оказались совсем не гости.

Вдруг раздался страшный грохот: самолёты бомбили поезд. А в поезде ехали мирные люди, и среди них было много детей. Паровоз, истошно загудев, прибавил ход.

– Что же это такое?! – негромко, с ужасом спросила тётя Ира.

– Вот так, – глухо произнёс тот же пожилой пассажир. – Ехали отдыхать, а получается, что приехали на войну.

Другие пассажиры растерянно молчали.

– Доедем до Минска, там разберёмся, – попытался кто-то успокоить всех.

Но, когда поезд подошёл к вокзалу в Минске, люди поняли: в городе творится что-то страшное. Вокруг грохотали взрывы, рушились и горели дома, и воздух пронизывал отчаянный вой сирены. А в соседнем поезде полыхали вагоны.

* * *

– Надо быстрее в Ленинград возвращаться! – решительно сказала тётя Ира, когда воздушный налёт закончился.

На вокзале была страшная неразбериха. Зина стояла с детьми у кучки вещей, а тётя Ира среди толпы растерянных людей металась от кассы к кассе. И всё же, меняя поезда, они сумели добраться до Витебска. Тут выяснилось, что в Ленинград поезда больше не ходят. Вокзал был забит отчаявшимися уехать пассажирами: одни выстраивались в очереди к закрытым кассам, другие сидели прямо на полу.

Они перенесли вещи в садик у вокзала и сели на скамейку. Тётя Ира, закрыв лицо руками, тихо простонала:

– Что же делать?.. Что делать-то теперь?!

– Пойдём пешком? – нерешительно спросила Зина.

Одна бы она и в самом деле пошла. Но с семилетней Галкой, с двоюродными братишками – девяти и одиннадцати лет разве уйдёшь далеко!

И всё-таки они пошли. Правда, не в Ленинград. Тётя Ира, взглянув на неё, решительно произнесла:

– Идём в деревню к бабушке. Поездов больше не будет, дорога разрушена. Потихоньку дойдём. Не умирать же нам здесь! А там, может, лошадь какая найдётся…

И, взвалив на себя поклажу, они поплелись по шоссе вместе с толпой таких же растерянных пассажиров. Ночевали в деревнях у незнакомых людей. Наконец на четвёртый день показались родные места: посёлок Оболь, с небольшим кирпичным вокзалом и высокой круглой, тоже кирпичной башней водокачки, а дальше над рекой, за мостом, на пригорке – бабушкина деревня Зуя.

Так оборвалось их счастливое лето. Кроме бабушки Евфросиньи Ивановны в избушке жил старший брат тёти Иры – дядя Ваня с маленькой дочкой, которые тоже застряли в деревне. Дня через два они надумали было отправиться пешком в Ленинград, но увидели своих, деревенских, что вышли раньше и теперь уныло возвращавшихся.

– Нет пути, фашист все дороги перерезал.

«Ничего, скоро Красная армия их погонит назад!» – успокаивала себя Зина. Но прошло ещё несколько дней, и в деревне появились первые фашисты. К ним в избу зашёл солдат. Громко стуча запылёнными подкованными сапогами, небритый, взглянув на испуганных детей, он прямо от дверей направился к кухонным полкам. Увидел глиняную миску с варёными яйцами, выгреб их и отправил в свою зелёную матерчатую сумку. Туда же он сунул хлеб, утром испечённый бабушкой, а потом так же молча вышел на улицу и пустился догонять своих.

Фашистский гарнизон обосновался в Оболи. Офицеры и солдаты заняли лучшие дома, выгнав из них жителей, а новые порядки в деревнях стали наводить их прихвостни полицаи – свои, деревенские парни, прятавшиеся от мобилизации в Красную армию. Для устрашения населения на площади у вокзала повесили сразу нескольких уважаемых людей.

Полицаи ходили по домам и переписывали взрослых жителей. Зину тоже внесли в этот список. А дядя Ваня выставил им свои изуродованные ладони и, помрачнев, сказал:

– У меня и лёгкие больные…

– Всем прийти в комендатуру! – объявили полицаи. – Кто не будет работать здесь, отправится в Германию. Там из вас людей сделают! – грозили они.

– Надо было сказать, что тебе только двенадцать! – переживая за племянницу, воскликнула тётя Ира, едва полицаи ушли.

– Ни за что не буду на фашистов работать! – Зина даже зарыдала. Она и представить не могла, что скажет потом подругам, учителям, когда врагов прогонят и она вернётся в Ленинград.

– Я тоже не стану на них работать, – поддержала её тётя Ира. – Ещё этого не хватало! Эх, была бы у меня винтовка, да чтобы без детей…

– С врагами можно сражаться по-разному… – загадочно произнёс дядя Ваня.

И только бабушка молчала. Она по-прежнему поднималась раньше всех, доила корову, ласково разговаривая с ней и упрашивая не махать хвостом. Потом, процедив через марлю из подойника в крынки парное молоко, варила картошку, пекла хлеб и трудилась по хозяйству.

Почти каждый день фашистские солдаты с автоматами гнали по деревне пленных красноармейцев – измождённых, раненых, с посеревшими от пыли бинтами на головах и руках. Как-то раз один из красноармейцев приостановился и попросил у Зины воды. Пока она наполняла кружку, раздался выстрел. Девочка, вздрогнув, подняла голову: фашист уже догонял остальных, а убитый им красноармеец лежал у плетня.

* * *

За деревней было большое колхозное поле, засаженное картошкой. Фашисты объявили, что весь урожай с поля увезут в Германию. Трогать картошку запретили. И всё-таки деревенские в сумерках подкапывали её, выбирая клубни покрупнее. Бабушкины запасы подходили к концу – едоков-то в доме стало много, – и тётя Ира с мальчишками несколько раз ходили за картошкой. То же делала и Зина. Однажды, возвращаясь с поля, она услышала из кустов мужской голос:

– Девочка, а девочка!

Зина, вскрикнув от неожиданности, остановилась.

– Мы свои, не бойся! Скажи, где через вашу реку можно незаметно перебраться? – На голове человека была пилотка с красной звёздочкой. – Нас тут много, выходим из окружения, с нами раненые… Родители у тебя кто – колхозники?

– Я из Ленинграда. Мы к бабушке приехали и застряли… – Зина успокоилась, увидев красноармейца.

– Так и я оттуда же! – обрадовался красноармеец. – Мои родители живут у Нарвских ворот.

– По мосту вам нельзя, его охраняют. Броды есть, только сейчас, после дождей, вода поднялась, но я найду место.

– Найди, и в девять вечера, как стемнеет, здесь встретимся. Договорились?

Отнеся собранную картошку домой, Зина задами пошла к реке и скоро поняла: зря она пообещала красноармейцам найти брод. Вода стояла так высоко, что перебраться на другой берег можно было лишь вплавь.

Она прошла вдоль берега с полкилометра и вдруг наткнулась на большую гору сложенных брёвен. Это были распиленные стволы берёз и сосен. Немцы в скором времени собирались их увезти в Оболь. Зина попробовала приподнять одно бревно, но не смогла его даже с места сдвинуть.

И тут она вспомнила про троюродного брата Илью, который жил в соседней деревне и был старше её на два года. К счастью, Илья оказался дома. Она позвала его на улицу, словно бы прогуляться, и, взяв честное слово, всё рассказала.

– Нам и двоим это не под силу, – сказал Илья, когда они пришли на берег. – Я соседских ребят позову, они парни верные. А ещё верёвок надо крепких.

Лил мелкий бесконечный дождь, когда Зина привела всю компанию к брёвнам. Ребята были в толстых плащах и не так промокли, как она.

– Костерок бы запалить, да ведь нельзя, немцы заметят, – с сожалением сказал Илья.

И они принялись за дело. Перетащили одно бревно, к нему, рядом, – другое. Связали их накрепко верёвкой, притащили третье…

– Могучий получился у нас плот, – сказали ребята, любуясь на свою работу. – Настоящий дредноут. [1]1
  Дредно́ут – крупный быстроходный броненосец с мощным вооружением; предшественник современного линейного корабля.


[Закрыть]

Было совсем темно, лунный свет едва пробивался сквозь тучи, но Зина всё-таки разглядела время на часах, подаренных родителями в честь окончания седьмого класса. Пора было двигаться к картофельному полю, где в кустах её поджидал красноармеец.

Бойцов оказалось несколько человек, и в одном Зина угадала командира. Она привела их к реке.

– Добрый плот получился, – похвалил ребят командир. – Скажи, чтоб остальные подтягивались, – приказал он одному бойцу. – А мы пока перенесём плот на воду и приготовимся к переправе.

Скоро группами, человек по восемь-десять, бойцы стали переправляться на другой берег. Раненых осторожно перетаскивали на плот на носилках.

– Ребятишки местные помогли, товарищ комдив, – проговорил командир, склонившись к носилкам, на которых, укрытый шинелью, лежал пожилой военный.

– Мы скоро вернёмся, но и вы тут тоже действуйте, – сказал командир, пожимая на прощание ребятам руки, и последним ступил на плот. – Врагам спуску не давайте!

* * *

Скоро Зина, Илья, двое его соседей, которые помогли переправить наших бойцов, и ещё человек пятнадцать из ближних деревень создали подпольную группу «Юные мстители». Главной они избрали девушку постарше – Евфросинью Зенькову, которую все называли Фрузой.

– Ты и в школе у нас всегда была главной, – говорили ребята, голосуя за неё единогласно.

Тогда они ещё не догадывались, что Фруза уже была настоящей партизанской связной.

Илья сумел починить старый радиоприёмник. Он прятал его на чердаке в сене. Ребята собирались по нескольку человек, слушали передачи из Москвы о том, как страна сражается с врагами, и старались записать самое главное. А потом переписывали на тетрадные листки и развешивали их на столбах и домах рядом с фашистскими приказами, пугающими расстрелом за помощь партизанам. Ходили по двое. Один закреплял листовку, другой следил, чтобы не попасться на глаза полицаям.

– Эх, настоящее бы дело, – говорил временами кто-нибудь из ребят, – а то, подумаешь, листовки…

Зато дядя Ваня сказал как-то раз дома:

– И у нас партизаны появились, молодцы, спасибо им! Мы хоть правду узнаем про дела на фронте. А то немцы чего только не врут: и что Ленинград пал, и что в Москву вошли.

Зине от таких его слов стало радостно на душе. Ведь это дядя и про неё говорит!

И ленинградская жизнь казалась уже совсем далёкой, как будто не Зина недавно заканчивала седьмой класс, ходила с подругами в Эрмитаж; как будто не у неё папа и мама работали на заводе. Она постоянно думала о родителях, вот только не было никакой возможности связаться с ними.

Дядю Ваню немцы взяли на работу кладовщиком. Ему, с отмороженными во время войны с Финляндией пальцами, отправка в Германию не грозила. Поработав несколько недель, дядя Ваня договорился, чтобы и тётю Иру вместе с родственницей тоже приняли на работу к немцам – официантками в офицерскую столовую.

– Теперь уж вас точно в Германию не угонят! – радовался он.

А Зина переживала, что скажут ребята про её родственников, работавших на фашистов. Но, когда поделилась своими тревогами с Фрузой, та ответила: