Текст книги "Остров безветрия"

Автор книги: Валерий Воскобойников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Девочки помогли ей одеться. А потом приехала «скорая», Олю положили на носилки и понесли по школьному коридору. Как раз началась перемена, и все ученики в коридоре смотрели, как Олю несут на носилках. И ей было так неудобно – спрятаться куда-нибудь подальше хотелось от такого внимания.

Учитель физкультуры тоже сидел рядом с ней в «скорой помощи», тяжело вздыхал, качал головой и бормотал:

– Как же это я допустил?

В травматологическом пункте ей сделали рентген, определили, что кость цела, только сильный вывих, наложили гипсовую повязку.

Учитель отвёз её на другой «скорой помощи» домой.

Он открыл Олиным ключом дверь, отвёл Олю к дивану и сказал:

– Лежи смирно, а я в школу побегу, успокою директора.

Теперь Оля лежала одна и представляла, как придёт с работы мама и удивится, увидев любимую дочь лежащей на диване с ногой в гипсе.

Как удивилась мама, Оля не увидела, потому что заснула.

Мирная жизнь

(Или то, что было давно)

Два года жили с партизанами мальчик Коля Найдёнов, попугай Орлик, дед Анд рей Степанович и бабушка Анюта.

А потом фашистов погнали, можно было вернуться в деревню. Только на месте деревни дымились сожжённые дома да стояли заросшие огороды.

Поэтому первый год жили снова в землянках.

От командира отряда иногда приходи ли письма. Был он уже не партизаном, а командовал батальоном, освобождал от врагов другие города и деревни. А к концу войны, когда брали Берлин, полком командовал.

Началась мирная жизнь. Андрей Степанович сначала ждал с боязнью, что вот-вот приедут незнакомые люди и заберут у них внука с попугаем Орликом. Скажут: «Спасибо вам, что вырастили нашего сына и редкую птицу по держали». Но люди такие не появлялись.

На всякий случай он сам написал письмо в город. Оттуда пришел ответ: «Об утерянном ребёнке никто не спрашивал. А если трудно его воспитывать, отдайте в детский дом, государство его воспитает».

– Что ещё выдумали! – сердилась бабушка Анюта. – И никуда мы его не отдадим.

Так мальчик стал деревенским. Летом он играл вместе с другими ребятами, и всюду летал за ним верный попугай. А если начинались между ребятами ссоры и Колю могли обидеть, Орлик грозно кричал:

– Держи вора! Как дам!

Клевался он больно, во второй раз обижать Колю никто не хотел.

Потом Коля Найдёнов пошёл в школу.

В тёплую погоду попугай летал за ним следом. Иногда влетал в окно и усаживался в классе. На уроках рисования он был наглядным пособием – ребята рисовали его с натуры.

Коля вырос, его уже многие Николаем звали, а попугай по-прежнему считал его ребёнком и пел иногда по вечерам нежным голосом:

– Баю-бай, баю-бай, спи, мой мальчик, засыпай.

– Это ведь он голосом матери разговаривает, – шептала бабушка Анюта деду Андрею Степановичу. – А ну как живы его родители, да не догадываются, горемычные, где искать!

Поэтому после окончания школы отправили Колю Найдёнова в Петербург, учиться в заводском училище.

– Не пропадёт, – утешал жену Анд рей Степанович. – Я уходил в город – не пропал, а Коля наш весь в меня.

Была у старика и тайная мысль: вдруг произойдёт чудо, И Коля сам встретит в го роде своих родителей. От этой мысли становилось Андрею Степановичу страшно.

Ведь порвётся навсегда их деревенский корень и не будет наследника у их рода. Но с другой стороны, гордился Андрей Степанович, глядя на внука. Николай вырос большим, красивым и умным. Встретит своих родителей – стыдно перед ними старику со старухой не будет.

Сначала они думали попугая оставить в деревне. Сделали ему специальную клетку. Но Орлик так кричал, стонал и бился о стены клетки, что Николай не выдержал, взял его с собой.

Так и приехал в Петербург, в заводское общежитие – с чемоданчиком и большой клеткой, а внутри – попугай.

Были в его душе страх и радость. Страх оттого, что начиналась новая, непонятная жизнь. А радость – от того же самого, от ожидания нового.

Максим

Если бы Максиму сказали, что Оля называет его Злейшим Врагом номер один, он удивился бы. Он знал, что у девчонок бывают непонятные капризы: вдруг из-за пустяка перестанут разговаривать, а то ещё и заплачут, потом снова разговаривают и снова ссорятся.

Ну обрызгал он ей передник первого сентября, так ведь не специально же она сама видела.

Когда его посадили рядом с Олей, он и не опечалился и не обрадовался.

Не опечалился оттого, что раньше сидел с беспокойным Урьевым. Тот постоянно крутился, вздыхал, причмокивал, спрашивал о какой-нибудь ерунде. А с Олей можно было сидеть тихо и думать о своих делах.

Не обрадовался – оттого, что и Оля тоже была человеком, с которым о своих делах и мыслях разговаривать не станешь.

А дела и мысли были у Максима серьёзные.

Увлечение Максима

Максим увлекался путешествиями по Арктике и Антарктике.

Он мог нарисовать по памяти карты полярных морей, островов и прочертить по ним походы великих исследователей. Маршрут Нансена, пока тот дрейфовал на «Фраме», И потом, когда шёл пешком по льдам через океан с Иохансоном. Пути Седова, де Лонга, шхуны «Мод», дрейф наших полярных станций мог изобразить он в любое время, рассказать о каждой нечаянной остановке, о загадочной гибели некоторых экспедиций, о великих открытиях и героических поражениях…

Не верилось, что два года назад Максим был обыкновенным человеком, без увлечений, без мечты. Тогда в библиотеке он читал то, что под руку попадало, что предлагала библиотекарь.

Пробовал марки собирать – скучно.

Солдатиков делал из пластилина, как все мальчишки в их классе, – тоже надоело. Да и куда этих солдатиков понесёшь, не домой же?

Дома было плохо. Дома не хотелось жить.

у каждого человека есть первое воспоминание. Первым воспоминанием Максима была ссора матери и отца. Наверно, они ссорились и до его рождения – каждый день ссорились, по любому пустяку, яростно и со вкусом.

Однажды Максим прочитал о профессии социальных психологов. Эти люди испытывают членов космических экипажей и дальних экспедиций на совместимость, чтобы не было потом ссор и распрей.

Отца и мать Максима вместе не взяли бы ни в один экипаж. И всё-таки уже пятнадцать лет они живут одной семейной командой, в одной комнате, ежедневно ссорятся, но команда не распадается.

Однако существовать в такой команде тяжело, и Максим старался больше жить на улице, а не дома.

Постепенно он открыл немало потайных мест. Даже в собственном доме на собственной лестнице было такое место. Выше их квартиры пылились лишь одни заколоченные двери, потому что жильцы, которые жили выше, поднимались с другого входа. Стоило пройти два лестничных пролёта, сесть на широкий подоконник у жаркой батареи – и вот уже и наблюдательный пункт и место для чтения.

Дождливый холодный день

Открытие Арктики для Максима началось два года назад в одно обыкновенное воскресное утро.

Его прогнали с тайного подоконника трое взрослых, которым потребовалось говорить о чем-то своём, сидя именно на этом подоконнике.

На улице шёл противный монотонный дождь, но дома у родителей ссора была в самом разгаре, и Максим бродил по улицам в промокших ботинках и сыром пальто. Будто специально, все его потайные места в этот день были кем-нибудь заняты. Он совсем замёрз от дождя и ветра, когда шёл по небольшой площади мимо церковного здания с высоким каменным крыльцом. То, что там не церковь вовсе, а Музей Арктики и Антарктики, Максим знал давно сколько раз мимо ходил. Но у него и мысли не было зайти в музей. Он бы и сейчас не пошёл, если бы не замёрз, если бы не увидел, что широкая дверь музея приоткрыта.

«Зайду, погреюсь», – подумал Максим.

Он вошёл и тут же наткнулся на строгого старика в огромных валенках.

– Куда ты? А билет купил? – спросил старик.

Максим смутился. О билете он забыл, а денег не было. Он уже хотел повернуться и выйти снова на дождь. Но старик посмотрел в пустой музейный зал, взглянул на мокрое лицо Максима и махнул рукой:

– Заходи, только тихо там, смотри. Так Максим впервые очутился в музее, где теперь ему было знакомей, чем в своей комнате. Он вошёл тогда в полутёмный зал, а старик затопал валенками к стулу, уступив место настоящему контролёру.

Старик был в этом музее смотрителем.

Смотритель

Только сейчас, в музее, Максим понял, как он замёрз.

Он ходил по залам и, задирая голову, глядел на одномоторный самолёт-амфибию с лыжами. Самолёт мог сесть на лёд, а мог и на воду. Потом останавливался у палатки, героической – папанинской, впервые в истории человечества поставленной на Северном полюсе. Потом у макетов знаменитых ледоколов. Правда, в те минуты ему было всё равно, где сто ять, где ходить – лишь бы скорей согреться. Он заметил в нише батарею, но тепло оттуда шло едва-едва.

Он слышал, как куда-то, снова громко вздохнув, протопал в своих валенках старик, потом в зал спустились по лестнице двое смеющихся людей и пошли к выходу. Но Максиму было не до них.

Он продолжал трястись от холода, дрожь эта шла изнутри, и её было никак не остановить.

Неожиданно сзади него оказался старик. Он положил Максиму на плечо руку и проговорил тихо:

– Пойдём, парень, чаю с халвой попьём?

Максим ещё не успел отказаться, а смотритель его уже легонько подталкивал:

– Пойдём, пойдем.

Так они познакомились.

Смотрителя звали Матвей Петрович. Они сидели в маленькой комнате за

столиком, друг против друга, рядом стоял чайник, халва, сушки, две чашки в красный горошек. Они размачивали сушки в горячем чае, и Матвей Петрович учил Максима пить чай из блюдца.

Нынче совсем отвыкли от блюдец, все из чашек пьют, а из блюдца теплее чай, потому что пар лицо согревает и душу.

Максим и в самом деле стал согреваться. И не хотелось ему никуда уходить из этой узкой комнаты, где только диван, шкаф да столик. Сидеть бы так в тепле да прихлёбывать чай из блюдца в красный горошек.

– Ты, Максим, в музей ради интереса пришёл или от безделья какого? – спросил смотритель.

И Максим испугался: вдруг старик рассердится и выгонит, если сказать, что погреться.

– Ради интереса, – выговорил он с трудом.

– Ну-ну, ты не смущайся. Интерес штука великая, с него все мировые открытия идут, – успокоил его старик.

В музей вошла группа молодых солдат, их привели на экскурсию, и Матвей Петрович пошёл на пост. А Максиму велел сидеть в комнате, доедать халву и читать книгу Нансена, если он в ней что-нибудь поймет.

Книга называлась «"Фрам" В Полярном море».

Максим не догадывался тогда, что с этой книги начиналось увлечение Арктикой у многих знаменитых полярников, он просто открыл её и стал читать предисловие.

И узнал, какой великий человек этот Нансен.

Великий Нансен

Сначала Нансен решил пересечь ледники Гренландии на лыжах.

Многие называли его сумасшедшим: в центре этой огромной заледеневшей земли никто никогда не был и не знал, что там находится. «Нансен мог бы найти более лёгкий способ самоубийства», писали газеты. Но мало кто знал, что молодой учёный-зоолог был чемпионом по лыжам в своей местности и умел предусмотреть в пятнадцать раз больше случайностей, чем могло произойти.

С несколькими товарищами он высадился на пустынном берегу Гренландии.

По другую сторону земли лежало селение эскимосов. Нансен достиг селения через полтора месяца, опоздал к последнему пароходу в Европу и остался у эскимосов на зимовку. Лишь в конце мая он прибыл на родину, в Норвегию. Его провожали как безумца, а встречали – как героя.

Теперь он стал готовиться к новой не бывалой экспедиции. На специально построенном судне он решил подойти к полярным ледяным полям, вморозить корабль и вместе со льдами дрейфовать по Северному Ледовитому океану. «Океанское течение, которое, я предполагаю, вынесет нас к Гренландии», уверял Нансен.

Ни один северный мореплаватель не соглашался добровольно зимовать в океане. В зимовках погибли от цинги десятки знаменитых исследователей. Нансен собирался прожить среди пустынных ледяных полей года три-четыре.

«Для удачной зимовки надо выполнить лишь несколько условий, – говорил он, – крепкое, специально построенное судно, тепло и хорошая пища.

Все экспедиции терпели неудачу от то го, что снаряжались наспех».

Деньги на эту экспедицию собирал весь народ.

Три года Нансен готовился к плаванию. Вместе со строителями обсуждал чертежи корабля, вместе с учёными испытывал продукты, паровые котлы и приборы.

Три года корабль, вмороженный во льды, носили океанские течения, и вынесли точно туда, как рассчитал Нансен.

Сам великий учёный плыл на своём «Фраме» лишь две зимы и два лета.

Убедившись, что корабль выдерживает натиск могучих льдин, он решил пройти на лыжах через океан, чтобы исследовать полярную зону. С собой он взял лишь одного спутника – Иохансена.

К концу короткого полярного лета они достигли безлюдной земли. Начиналась долгая морозная ночь. Они построили из камней нору, пол выложили медвежьими шкурами и в этой норе прожили несколько зимних месяцев, питаясь мясом медведей.

Домой они прибыли почти одновременно с «Фрамом».

Все жители страны встречали Нансена. Люди специально покидали дома и приезжали на берег, чтобы хотя бы издали помахать шляпой проплывающему мимо «Фраму».

Огромные военные корабли салютовали Нансену тринадцатью залпами: так приветствуют лишь королей.

Общежитие

(Или то, что было давно)

Комендант общежития, в котором поместили Николая, смотрел на попугая хмуро: это ещё что за новости!

Но Орлик весело крикнул ему:

– Здравия желаю! Здравствуйте, дети! Разучиваем новую песню.

И тут же добавил голосом бабушки Анюты:

– Помолчи, балаболка!

Комендант улыбнулся и вместо слов: «Куда это ты с птицей, у нас животным жить не позволено» – сказал:

– С таким не соскучишься. Но смотри, чтобы имущество не портил.

В первые дни в комнате, где поселился Николай с Орликом, постоянно топтались люди. Каждый хотел сказать птице что-нибудь приветливое.

И попугай быстро научился выговаривать слово «фрезеровщик». А по утрам стал будить выкриками:

– Здравствуйте, ребята! Ваше благородие, экипаж на палубе выстроен. Фрезеровщик! Фрезеровщик! Койки катать, на молитву становиться. Подъём!

Окончил Николай училище и пошёл в цех работать.

Поисками родителей он особенно озабочен не был. Возвращался с работы пока с друзьями хорошими разговаривал, пока книжку читал, там и день кончался. Пришёл однажды в газету с объявлением, его попросили зайти в другой раз. Но он так и не зашёл: всё откладывал на будущую неделю.

А потом призвали его в армию. Написал письмо деду и бабушке. Собрал скромное своё имущество, посадил попугая в клетку, клетку обернул лёгким одеялом, чтоб Орлик не простудился от осеннего ветра. И поехал служить в воинскую часть.

Военное начальство встретило Николая Найдёнова неодобрительно.

Выстроил командир роту новобранцев. Стал обходить строй, остановился около Николая.

– Товарищ солдат, вы куда служить прибыли?

– В Советскую Армию, товарищ майор.

– А я решил, что в зоосад. Отправьте птицу немедленно домой.

– Не могу, товарищ майор.

Командир роты удивился. Он не привык, чтобы на его приказ отвечали подобным образом.

– Почему не можете?

– Попугай с детства со мною вместе. Он с тоски умрёт, если его домой отправить. Да и на почте не примут.

Майор долгие разговоры в строю презирал.

– К вечеру доложить о выполнении приказа, – сказал он и пошёл вдоль строя дальше.

Однако через час майор призадумался.

Сначала он вспомнил, как всё детство мечтал о говорящем попугае. Потом поду мал, что ведь и в самом деле в письмо попугая не вложишь да и в посылке его не пошлёшь.

«Отдать в Подшефную школу, пусть пионеры с ним развлекаются, – решил майор – а пока пусть поживёт в казарме. В конце концов, в уставе внутренней службы о попугаях ни слова не говорится».

Николай Найдёнов сидел в казарме грустный. Рядом по подоконнику расхаживал ни о чём не догадывающийся Орлик. Время от времени Орлик вскидывал голову, оглядывал собравшихся солдат и весело вскрикивал голосом Андрея Степановича:

– Николай, вставай, школу проспишь!

И тут же отвечал голосом бабушки Анюты:

– Не трожь ребёночка, пусть по дремлет.

А потом голосом восьмилетнего Коли выговаривал:

– Пятью пять – двадцать пять, пятью пять – двадцать пять.

– Такую умную птицу нельзя губить, – сказал сержант. Ему оставалось отслужить последнюю неделю. – Надо командира просить.

Но командир роты уже сам стоял у дверей казармы. «Вот и цирк развели», – была его первая, сердитая мысль. Но её перебила мысль другая: «Ребята молодые, а радость – любому человеку нужна».

– Рядовой Найдёнов, – повернулся он к Николаю. – Птицу вашу разрешаю временно оставить в казарме, до нового приказания.

Так Орлик начал воинскую службу вместе с Николаем.

Встреча

(Или то, что было давно)

В полк, где служил Николай, приехал генерал, командир дивизии.

В казармах уже с утра солдаты наводили особенный блеск: в который раз намывали полы, выравнивали койки. Попугая реши ли убрать подальше от генеральских глаз. Клетку с ним поставили в шкаф, где хранилось имущество для учебных занятий.

Когда увидели, что генерал в окружении старших офицеров из штаба направляется к казарме, майор выстроил роту, и едва генерал перешагнул верхнюю ступеньку лестницы, звучно скомандовал:

– Равняйсь! Смирно! Равнение на лево!

И чётким шагом пошёл рапортовать генералу.

Николай, как и все молодые солдаты, первый раз видел боевого командира и смотрел на него во все глаза. Седой генерал принял рапорт и громко поздоровался:

– Здравствуйте, товарищи солдаты!

Вся рота дружно, в один голос ответила:

– Здравия желаем, товарищ генерал майор!

– Вольно! – кивнул генерал.

– Вольно! – скомандовал командир роты.

И тут внезапно в тишине раздался громкий крик Орлика:

– Койки катать! На молитву становиться!

У командира роты даже ноги подогнулись от неожиданного позора. Все старшие офицеры смотрели на майора с суровым недоумением: что за хулиган спрятался в роте, и выкрикивает несуразные глупости.

А попугай продолжал издеваться:

– Товарищ командир, разрешите доложить, ваше приказание выполнено!

А потом молодым голосом партизанского командира выкрикнул:

– Здравствуйте, товарищи партизаны!

Многие заметили, что голос хулигана был похож на голос генерала, и решились посмотреть в лицо командиру дивизии.

Генерал улыбался. Он оглядывал коридор, в котором выстроились солдаты, неожиданно спросил:

– Чей попугай, товарищи солдаты?

Командир роты хотел объяснить, что это он виноват, что это он позволил молодому солдату временно подержать редкую птицу в казарме.

Но генерал остановил его:

– Подождите, майор.

Николай Найдёнов с виноватым лицом шагнул из строя.

– Коля? – неуверенно спросил генерал. – Найдёнов?

Тут уж командир роты и вовсе растерялся. Откуда генералу известно имя солдата?

– Так точно, товарищ генерал, – отрапортовал Николай.

– А Орлика куда засунули?

– Он в шкафу, товарищ генерал.

– Мы с этой птицей в одном партизанском отряде были, а также и с солдатом Найдёновым, – объяснил генерал. Правда, солдат меня не помнит, а попугай – не забыл.

Тут все сразу заулыбались.

– Попугай, можно сказать, геройский партизанский отряд спас.

Коля Найдёнов лишь сейчас понял, что за генерал командует их дивизией. Ведь когда они виделись в последний раз, Коле было всего года четыре.

Генерал приказал отпустить солдат, а с Николаем и попугаем Орликом уединился поговорить о жизни.

Все ходили на цыпочках мимо комнаты, где за дверью беседовали старые боевые друзья.

– Дед и бабушка Анюта живы? Здоровы?

– Так точно, живы-здоровы.

– Пишешь им часто?

– Так точно, часто.

– Да ты мне, как человеку, отвечай. Перед тобой сейчас сидит не генерал, а старый знакомый. Понял?

– Так точно, товарищ генерал, понял.

Генерал махнул рукой на Колины «так точно» и спросил:

– Родителей своих не нашёл?

– А зачем их искать, товарищ генерал? – Николай спросил это удивлён но, впервые не по уставу. – Они ведь меня не ищут, значит, погибли.

– Да может, и ищут, только ты не догадываешься. Фамилия у тебя какая?

– Найдёнов.

– А у родителей твоих?

Николай посмотрел на генерала растерянно. О прежней своей фамилии он как-то не задумывался.

– Как же ты можешь о родителях судить, если даже их фамилии не знаешь. Бабушка и деду тебя люди очень хорошие, ты им опорой должен стать. Но может, и отцу с матерью тоже твоя помощь пригодится? А если погибли они, так память о них надо сберечь. О каждом человеке на земле должна сохраниться память.

Простился генерал с Николаем и скоро уехал из полка. А попугаю с этого дня была обеспечена постоянная и спокойная жизнь в роте.

Правда, спокойная жизнь длилась не долго. О том, что в воинской части появилась удивительная птица, узнали школьники. И Николай с попугаем по выходным стал часто ездить на выступления – всем хотелось послушать, как разговаривает Орлик и рассказы Николая Найдёнова о жизни в партизанском отряде.

Разговоры в музее

В первый день знакомства в музейной комнате у Матвея Петровича Максим прочитал только предисловие к книге Нансена.

Там была подпись: «В. Ю. Визе».

Максим не знал тогда, что это был тоже известный полярник, спутник Седова, научный руководитель экспедиций Отто Юльевича Шмидта.

Пройдёт много лет, и Максим пожалеет, что не запомнил ни числа, ни месяца, когда случилось его первое знакомство со смотрителем музея. Он отмечал бы тот день как праздник, как ещё одну дату своего рождения.

Пока Максим читал предисловие, смотритель несколько раз заходил в комнатушку, усаживался, вздыхал, покашливал, снова выходил. В тот дождливый ветреный день экскурсантов было немного. Да и вообще, как Максим потом понял, в Музей Арктики заходили редкие люди. Зато уж если они заходили во второй раз, то увлекались полярной жизнью навсегда.

– Ты эту книгу бери домой, не стесняйся, – предложил Матвей Петрович, когда Максим отсидел у него часа четы ре и собрался уходить. – Только чтобы честно было – скажи точно, когда её принесёшь.

– В воскресенье через неделю, – ответил Максим.

– Буду ждать, – проговорил смотритель серьёзно. И Максим пришёл точно через неделю, ведь его впервые всерьёз ждал взрослый человек.

Потом Максим приходил в музей чаще. А летом бывал там ежедневно.

Матвей Петрович сам проводил с ним экскурсии.

– Видишь столб? – говорил он, останавливаясь у почерневшего деревянного креста. – Лет восемьсот ему, со Шпицбергена доставлен. Древний русский мореход был захоронен под ним. Теперь смотри сюда: видишь, сбоку вырезаны знаки? Их пока никто не сумел расшифровать. Я тоже пробовал… Может, ты сумеешь?

В другой раз Матвей Петрович рас сказывал о голландском мореходе Беренце. Потом – о плавании Амундсена на шхуне «Мод».

Казалось, все эти знаменитые исследователи были хорошими знакомыми смотрителя. Он осуждал их за ошибки, хвалил за находчивость и мужество.

Однажды он остановился около большой фотографии:

«1929 год, Земля Франца – Иосифа, установка советского флага».

– Не узнаёшь? – спросил он, усмехнувшись. И показал на весёлого совсем молодого парня, который стоял сбоку.

– Нет, – ответил Максим, вглядываясь в фотографию. Тогда он уже мог узнавать многих известных полярников. Они и на этой фотографии были с большой бородой – Отто Юльевич Шмидт, со светлыми добрыми глазами капитан Воронин.

– А ты не вглядывайся, всё равно не узнаешь. – Смотритель продолжал усмехаться, но лицо его стало грустным. Это я. Долго мы тогда искали могилу Седова, да так и не нашли…

Только тут Максим сообразил, откуда у смотрителя столько книг с личными подписями авторов-полярников – он же сам был вместе с ними в экспедициях.

– А как ноги поморозил, так стали они опухать, – объяснил Матвей Петрович. Сначала их вовсе хотели отпилить, боялись гангрены. Да спасибо хирургу, поверил в меня, решил рискнуть. Так я здесь валенками и шлёпаю. Предлагали другую работу, а мне здесь интереснее. Таких как ты, арктическим тайнам учу…

После армии (Или то, что было)

После армии Николай приехал в родную деревню к деду Андрею Степановичу и бабушке Анюте. Соскучился по ним за три года.

Сначала он ехал в поезде, потом на автобусе, а потом шёл по лесной дороге пешком.

Орлика он выпустил из клетки. Но Орлик оробел в лесу, забрался Николаю на плечо и сидел тихо.

Наконец Николай увидел свой дом на краю деревни. Дом так и остался стоять на краю.

Увидел деда. Дед вышел из избы, потянулся и стал смотреть на закат, потом позвал бабушку Анюту. Бабушка встала рядом. Теперь они смотрели на закат вместе. Николая они пока не видели.

– Орлик, это наши дедушка с бабушкой, неужели не узнаёшь? – радовался Николай.

Но Орлик продолжал сидеть тихо.

И лишь когда он увидел коров, идущих по деревенской улице, затоптался по плечу, а потом замычал:

– Му-у-у!

– Узнал, Орлик! – засмеялся Николай.

Никогда раньше Орлик по-коровьи не мычал.

А потом из будки выскочил пёс с ушами врастопырку, и Орлик крикнул ему голосом бабушки Анюты:

– Уймись, Шарик! Уймись!

Орлик принял его за старого знакомого Шарика. Хотя и не Шарик это был, а сын его.

Теперь и дед с бабушкой уже спешили к ним навстречу.

На другой день

(Или то, что было давно)

На другой день Николай встал рано, надел свою солдатскую одежду и пошёл на сенокос, помогать ставить стога.

Орлик летал по дому, словно и не уезжал никогда в город и не служил вместе с Николаем в армии. Только слов у него прибавилось.

– Рота, подъём! – будил он теперь хозяев.

Через несколько дней Андрей Степанович повёл Николая на Никишкину заимку.

– Это место нельзя забывать, – говорил дед дорогой, – место историческое.

Вдвоём с Николаем они починили землянку на заросшей опушке. Ту, в которой жили два партизанских года. А вечером на костре вскипятили чай и пили его возле землянки по-партизански.

Над ними шуршали от ветра лепестки молодой сосновой коры, поскрипывала невдалеке старая ель, крутились комары, густой стаей прилетевшие с болота.

– Ты всё-таки в городе отца с матерью поищи, – наставлял дед. – Это твой корень! А ну как найдёшь?! Будут у тебя два корня: деревенский и городской. Крепче в жизни станешь держаться.

Николай и сам понимал правоту деда.

Только как искать? Ведь по-прежнему ни фамилии своей настоящей, ни имени он не знал.

Прошла ещё неделя.

Стали бабушка с дедом собирать Николая в город.

– Ты бы зимой приехал, а? Зимой я люблю на санях с крыши кататься, – говорил на прощание Андрей Степанович. – Снега доверху навалю, крутая получается горка!

– Полдеревни собирает смотреть на катание! – смеялась бабушка.

И пошёл Николай знакомой дорогой на станцию.

Оглянулся он в последний раз на родной дом, поднял клетку с попугаем Орликом и двинулся к станции, как когда-то, несколько лет назад.

Почему исчез Максим

В тот вечер, когда Максим, Оля и собака Айка встретились с тремя бездельниками, Максим шёл из музея.

– Попросил для тебя у Михаила Ивановича, профессора по Северу, записки Де Фера, спутника Баренца. Книга редкостная, сам понимаешь, я даже брать боялся, – говорил в музее Матвей Петрович. – Но Михаил Иванович говорит: пусть юноша познакомится с историей Арктики полнее.

Баренц плавал по полярным морям четыре с половиной века назад, и Максим давно мечтал прочитать записки его спутника. Он завернул книгу в газету, перед тем как идти домой на свою улицу Рубинштейна.

Когда один из бездельников наступил на книгу, Максиму страшно стало. Нет, за себя он не боялся. Подумаешь, нос бы разбили или синяк поставили. Страшно ему стало за книгу. Её могли разорвать в драке или просто испачкать грязью. Ведь никто не знал, какая она редкостная. Что бы сказал он потом Матвею Петровичу? Как пришлось бы оправдываться перед знаменитым профессором Михаилом Ивановичем? Уж он-то наверняка перестал бы давать свои книги после такого позорного случая.

Оля с собакой появились в тот страшный момент и спасли Максима.

Но оказалось, что отец и мать возвращались из кино и увидели его. Отец взял сына за руку и сказал, что детям нельзя гулять, когда уже стемнело, и что он сам отведёт его домой. Мать же заспорила: осенью темнеет рано, а ребёнку необходим свежий воздух, и чем раз в году хватать парня среди бела дня за руку и тащить домой, лучше бы в магазин с ним сходил и купил ему новые ботинки.

– А ты …..…. – сказал ей отец.

– А ты ……….. – ответила ему мать.

Через минуту они забыли о сыне. Максим видел, как возвращается Оля с книгой, что ищет его глазами.

Позориться перед ней он не хотел. Он осторожно вынул свой рукав из отцовской руки, отец этого даже не заметил, заскочил в парадную, которая была рядом, и захлопнул за собой дверь. Отец с матерью спорили около этих дверей минут пять или десять, потом затихли, принялись оглядываться. Возможно, они хотели вспомнить, с чего начался спор, но им, как обычно, это не удалось.

Они ушли, и Максим выбежал на улицу Рубинштейна. Он думал догнать Олю, взять свою книгу, но Оли нигде не было.

То, что книга теперь не пропадёт, Максим знал точно. Про Олю в классе знали, что она человек аккуратный и надёжный.

Встреча

(Или то, что было давно и совсем недавно)

И опять Николай жил в заводском общежитии. Теперь он работал на большом старинном заводе «Металлист». Прежде место, где стоял завод, было глухой окраиной. Теперь здесь строили красивые новые дома, но до главных улиц было всё-таки добираться далеко.

По вечерам Николай садился в трамвай и ехал к центру города. Он медленно ходил мимо широких красивых витрин, но на витрины он не смотрел. Он вглядывался в лица встречных людей – и молодых, и пожилых. Быть может, в те же минуты по тем же улицам проходили его мать и отец или брат и сестра…

Он писал во все газеты про осенний поезд, про себя двухгодовалого ребёнка, про попугая Орлика, но отовсюду приходил одинаковый ответ: о мальчике с по пугаем никто не спрашивал.

Однажды тёплым майским вечером он свернул с Невского проспекта на незнакомую улицу, и вдруг сердце его забилось удивлённо и радостно.

«Улица Рубинштейна», – прочитал он табличку на доме. Прежде он по этой улице не ходил. Но сейчас вдруг Николаю показалось, что всё здесь ему знакомо. Словно он был здесь множество раз, только не помнил когда – может быть, во сне?

«За домом с красивой башней будет дом с каменными птицами», – подумал он с удивлением и тревогой. И точно дальше стоял дом с грифонами, большими хищными птицами.

 «Теперь будут высокие ворота, с арки свешивается на цепи старинный фонарь». И были ворота, и фонарь покачивался на толстой якорной цепи.

«Что же это? Почему?»

От волнения Николай даже присел на высокий каменный столбик у стены.

И в этот момент из ворот вышла девушка удивительной красоты. Она заглянула в глаза Николаю и улыбнулась.

Медленно шла она по улице, а Николай в растерянности брёл следом.

Теперь ему казалось, что, уже подходя к арке с фонарём на чугунной цепи, он знал, что увидит эту девушку. Они поравнялись, и Николай о чём – то её спросил.

Он не помнил, о чём они говорили в тот первый вечер. Они ходили по улицам долго. В городе было тепло и празднично. На улицах гуляло много людей.