Текст книги "Великий врачеватель"

Автор книги: Валерий Воскобойников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Через четыре месяца сам Тадж ул-Мулк вместе с юным эмиром поселились в той же тюрьме.

Войска правителя Исфагана, того самого, к которому писал Абу Али письмо, взяли город Хамадан.

Тадж ул-Мулк решил укрыться в замке.

– Теперь ты видишь, Абу Али, как я позаботился о твоей безопасности, – сказал Тадж ул-Мулк. – Если бы я вовремя не спрятал тебя в замке, жители Хамадана, узнав о твоей переписке с правителем Исфагана, могли бы убить тебя.

Правитель Исфагана Ала уд-Даула решил оставить у власти сына Шамса. Юный эмир и Тадж ул-Мулк перешли к правителю в подчинение. Он разрешил вернуться им в город.

Скоро вернулся в Хама дан и Абу Али. Тадж ул-Мулк, сладко улыбаясь, просил:

– Если ты станешь писать письмо к Ала уд-Даула, обязательно сообщи ему о моей верности.

У ворот города Абу Али встречал Джузджани и какой-то человек…

Абу Али на минуту замер, вглядываясь в лицо этого человека, потом братья бросились обнимать друг друга.

– Я все приготовил для побега из города, – сказал в этот же день Джузджани. – От Таджа ул-Мулка можно ожидать чего угодно. Правитель Исфагана знает о твоем желании переехать к нему и будет рад тебя встретить. Тюки с твоими книгами уже переправлены в Исфаган с надежными людьми.

Рано утром, переодевшись в черные одежды суфиев, Абу Али, Джузджани, брат Махмуд и двое слуг выехали из ворот Хамадана.

Иногда навстречу им попадались воины Таджа ул-Мулка.

На всякий случай слуги заслоняли собой Абу Али от глаз воинов. А сам Абу Али глубже прятал лицо в черный плащ суфия.

Итоги

По дороге братья рассказали друг другу о своих скитаниях.

Брат Махмуд приехал из Бухары в Гургандж. Он разыскал Ширин, пришел ко дворцу хорезмшаха.

Бируни, врач Хуммар и Аррак уже отправились к султану.

Люди везира ас-Сухайли сказали брату, что Абу Али надо искать в Джурджане на службе у эмира Кабуса.

Брат Махмуд пошел с караваном в Джурджан, но не нашел там ни Абу Али, ни эмира Кабуса. Абу Али в это время жил в Дихистане на берегу Каспийского моря и болел лихорадкой.

Потом Махмуд объехал несколько городов. Он решил вернуться снова в Гургандж.

Город был разгромлен войсками султана. Вместо дома, где жила Ширин, брат нашел лишь обгорелые обломки.

Где Ширин, где имущество, соседи не знали. Соседи были новыми людьми. Старых увели в плен, в Газну.

Кончились деньги. Он поехал в Нишапур, поступил там на службу.

Вокруг ученые люди читали философские труды Ибн-Сины. Устраивали диспуты, обсуждали эти труды. Но никто толком не знал, где живет их автор, в каком он скрывается городе. Разные люди называли разные города, в которых якобы видели Ибн-Сину.

Однажды на диспуте по законоведению – фикху заезжий факих клятвенно утверждал, что всего лишь два месяца назад видел Ибн-Сину.

– Где? В каком городе ты его видел? – Брат бросился к факиху.

– В Хамадане, – сказал факих. – Или ты не знаешь, что Абу Али уже не скрывается от султана. Абу Али стал везиром при дворе Шамса уд-Даула и султану до него не дотянуться. А случаи, которые там рассказывают об исцелении им болезней, превосходят сказания о святых.

Так Махмуд нашел старшего брата.

У ворот Исфагана произошла торжественная церемония.

Прибытия Ибн-Сины ждали придворные и вельможи, их выслал навстречу сам эмир Ала уд-Даула. Ждали ученые, врачи и поэты, они пришли сами.

Ибн-Сина приготовил было кошелек, чтобы уплатить въездную плату.

– Мы счастливы видеть тебя, аш-шейх ур-раис, в нашем городе, – закивали, запели, заулыбались придворные.

– Они называют меня «старейшина – глава ученых». Это что же, титул такой придумали? – удивился Ибн-Сина.

– Правитель нашего города эмир Ала уд-Даула жалует тебя этим титулом, – вновь закивали придворные. – Он награждает тебя ценной одеждой, верховыми конями и значительной суммой денег. Он приготовил для тебя дом в квартале Гун-и-Гунбаз. В том доме из утвари и ковров есть все, в чем только можно нуждаться. После того как ты устроишься, эмир приглашает тебя к себе во дворец.

Наконец придворные отступили, и Ибн-Сину окружили люди, которые переписывались с ним, которые читали его книги, те, которые давно мечтали встретиться с автором этих книг.

На следующий день, едва только стало светать, Ибн– Сина поднялся, сделал привычные гимнастические упражнения и сел заканчивать «Книгу исцеления души».

Днем он должен был поехать во дворец к Ала уд– Даула и беседовать с ним о государственных делах.

– Верно ли, что в то время, когда ты жил при дворе хорезмшаха, ученые часто собирались на диспуты прямо во дворце? – спросил Ала уд-Даула в первом их разговоре.

– Да, мы часто собирались. Делали доклады, обсуждали их.

– Я тоже повелю собираться у себя во дворце каждую пятницу. Пусть и о моем ученом собрании пойдет слава, – сказал Ала уд-Даула.

На первое собрание пришли ученые люди всего города. Было так тесно, что некоторые стояли в дверях, не поместились в зале.

Ибн-Сина рассказал о последней своей математической работе. Эту работу он писал параллельно с «Книгой исцеления» и с «Каноном». Он сделал сокращенное изложение «Начал геометрии» Эвклида, многие теоремы доказал по-своему, короче и проще. Добавил также несколько своих теорем, которые раньше не существовали, хотя были необходимы.

Ибн-Сина всегда старался говорить просто и коротко. Он говорил ровно час, и за этот час не двинулся с места, не шевельнулся ни один человек.

Эмир Ала уд-Даула сидел довольный. Перед собранием он долго спрашивал Абу Али, где садился хорезмшах на своих «академиях» – посередине ли или у стены. А может быть, ему приносили специальный трон?

– Нам кажется, что аш-шейх ур-раис проявил глубокие познания в области математики, – сказал Ала уд-Даула. – В честь первого выступления мы решили одарить шейха еще одним дорогим халатом.

Ибн-Сина поклонился.

Несколько человек хотели задать вопросы.

– Как, разве в академии хорезмшаха было принято задавать вопросы? – удивился Ала уд-Даула.

– Да, там часто задавали вопросы друг другу.

– Хорошо, задавайте и вы, желающие.

Молодой человек, очень бледный, худой, заикаясь от волнения, спросил Ибн-Сину об «Альмагесте» – астрономической книге Птолемея.

– Верно ли, что шейх в своем изложении «Альмагеста» по-иному истолковал многие положения Птолемея и включил в «Альмагест» десять новых фигур различного вида, а также добавил в конце книги такие вещи по астрономии, о которых раньше никто не знал.

– Это так, – сказал Ибн-Сина, – но, может быть, об этом лучше рассказать в следующий раз. Сейчас поздняя ночь.

Все стали просить, чтобы Ибн-Сина рассказывал сейчас. Потом замолчали, посмотрели в сторону эмира.

– Пусть рассказывает, – махнул рукой эмир.

Ибн-Сина говорил еще часа полтора. Увлекся, перешел к арифметике и рассказал о тонкостях, которые он добавил в нее. Потом рассказал о музыке, о том, что музыку можно исследовать с помощью математики. Даже напел короткий мотив, чтобы было понятней слушателям.

– Многое из того, о чем вы сегодня слышали, – сказал в конце выступления Ибн-Сина, – затронуто в моей «Книге исцеления души», которую я на днях окончил.

Расходились рано утром. Даже сам эмир Ала уд– Даула досидел до конца собрания.

– Кажется, подобного собрания не было в Исфагане за всю жизнь, – говорили ученые.

– Не только за нашу жизнь, – говорили другие. – За жизнь Исфагана такого собрания не было.

Конечно же, Ибн-Сина и в Исфагане продолжал принимать больных.

Он заканчивал третью книгу «Канона». В последние годы у него накопилось много новых наблюдений. И он решил внести дополнения в первые две книги.

Случай с одним больным в Исфагане был таким редкостным, что о нем стали рассказывать во многих городах.

Знатный человек, двоюродный брат самого эмира Исфагана, сошел с ума.

Он вообразил себя коровой, стал бегать по комнатам своего богатого дома, громко мычать.

– Зарежьте меня поскорее! – кричал двоюродный брат эмира. – Сварите из меня суп! Я корова! Я корова!

Он отказался есть нормальную человеческую пищу.

– Я корова! – кричал он. – Я жирная корова. Я не ем мяса!

Он стал быстро худеть. И уже перестал бегать по комнатам, бодать слуг, а лишь лежал и жалобно мычал.

О болезни доложили эмиру Ала уд-Даула.

Больного лечил свой врач, но болезнь была такой странной, что врач ничего поделать не мог.

На беседе с Ибн-Синой Ала уд-Даула сказал:

– Мне трудно обращаться к тебе со своей просьбой. Возможно, болезнь моего двоюродного брата неизлечима. Так говорят все врачи. И все-таки я прошу заняться его лечением. Этот семейный позор мы уже скрываем несколько месяцев. И если тайна разойдется по городам, во всех городах станут смеяться над моим родом.

Ибн-Сина вызвал врача, который лечил больного. Подробно расспросил о болезни. Вызвал слуг и с ними тоже поговорил. Потом сказал:

– Идите к своему больному и передайте, что вы были у мясника и просили зарезать корову. Скажите ему, что мясник скоро придет.

Домашние вернулись, рассказали все сумасшедшему хозяину. Сумасшедший обрадовался, замычал веселее.

Ибн-Сина надел лучшие свои одежды, позвал двух слуг и отправился в дом больного.

Войдя в комнаты, он взял в руки огромный нож и зычно закричал:

– Где здесь корова, которую надо зарезать? Выведите ее на двор, я ее там зарежу!

Больной, услышав эти слова, заревел из глубины комнат.

– Принесите веревки и свяжите корове ноги! – продолжал важно командовать Ибн-Сина – Сделайте все, как положено.

– Я сам! Я сам! – замычал больной.

Он даже поднялся от радости, хотя последние два дня совсем не вставал, вышел во двор и лег на бок.

Ибн-Сина подошел к нему, присел и поточил нож о нож. Потом он пощупал больному бока. Потом поднялся и сказал:

– Эта корова очень худая, и ее резать нельзя. Давайте ей в течение нескольких дней обильную пищу, чтобы она пожирнела, а потом я приду и зарежу ее.

Больной растерянно поднялся. Он был слаб от голода, его шатало.

– Слышишь, корова, – сказал Ибн-Сина, – будешь хорошо есть, тогда зарежу, а будешь голодать – какой от тебя толк. Никто и есть не станет твое мясо.

В тот же день сумасшедший двоюродный брат эмира накинулся на пищу. В пищу Ибн-Сина велел подмешивать специальные лекарства.

Постепенно больной стал выздоравливать.

Ибн-Сина велел, чтобы никто из слуг не напоминал сумасшедшему о его мании.

Больной прибавлял в весе и мычал все реже.

Однажды утром он проснулся и позвал слугу:

– Странный мне сон сегодня приснился: как будто я вообразил себя коровой.

– Действительно, странный сон, господин, – откликнулся слуга.

– Я даже испугался: вдруг проснусь и окажусь в самом деле коревой. Но, слава аллаху, проснулся, смотрю – человек я.

Болезнь прошла окончательно.

Когда-то Ибн-Сина продиктовал для Джузджани «Среднее сокращение по логике». Один экземпляр этой книги попал в город Шираз.

Ученые Шираза долго изучали книгу. Некоторые места были для них непонятными.

Они написали письмо Ибн-Сине, а все свои вопросы выписали на листы бумаги. Таких листов было десять.

Вечером у Ибн-Сины сидели ученики, он разговаривал с ними, и в это время вошел посланник. Посланник передал письмо и толстый конверт с вопросами.

– Завтра утром я бы хотел уехать, – сказал посланник, – но если ты согласен написать ответ через несколько дней, то я подожду.

Ибн-Сина отпустил его. Он продолжал разговаривать с учениками и одновременно просматривал вопросы.

После вечерней молитвы Джузджани принес ему пачку бумаги, листов пятьдесят.

Ибн-Сина зажег светильники и принялся писать ответ. В комнате сидели Джузджани и брат Махмуд. Сначала они тихо переговаривались, потом отправились спать. Ибн-Сина писал.

Рано утром кто-то постучал в дверь Джузджани.

Это был слуга Ибн-Сины.

– Господин срочно просит прийти к нему.

Когда Джузджани вошел, он увидел, что вся бумага уже исписана мелким почерком учителя.

– Получилась целая книга, – сказал учитель смущенно. – Я решил сразу ответить на все вопросы, чтобы не задерживать посланника. И ученые в Ширазе ждут.

Когда Джузджани отнес эту книгу посланнику, тот и вовсе изумился.

Вернувшись в Шираз, он долго рассказывал ученым об этом случае.

«Канон врачебной науки» был окончен.

Пять тяжелых томов лежали в комнате Ибн-Сины. Все медицинские знания, которые накопили люди, вмещали эти книги. Они были написаны в трудные дни. Голодная жизнь в караван-сараях. В домах у друзей он писал эти книги, прислушиваясь к каждому шуму на улице, – не за ним ли пришли.

Вот первая – теория медицинской науки. Анатомия, диагностика, физиология, хирургия. В первой книге рассмотрены острые и хронические болезни, рассказано, как лечить их.

Во второй книге описаны простые лекарства. Оказывается, любой корень, кора любого дерева могут помочь человеку бороться с болезнями. Растения живут рядом, но люди не знают об их полезных свойствах.

«Если прикладывать лекарственные повязки с редькой и медом, это исцеляет злокачественные язвы, а семена ее с уксусом окончательно исцеляют гангренозные язвы» – так говорит Ибн-Сина во второй книге «Канона» об обыкновенной редьке. – «Если скорпион ужалит человека, который поел редьки, то человеку вреда не будет».

Или еще: «Если выпить мяты с вином до отравления, она отразит действие смертоносных ядов».

Почти восемьсот простых лекарств описал Ибн-Сина во второй книге «Канона».

Третья и четвертая книги подробно разбирают болезни всех человеческих органов с головы до ног. Голова, мозг и нервы, глаз, ухо, горло и нос, зубы, легкие и сердце, пищевод и желудок, кишечник, печень и желчный пузырь, почки и мочевой пузырь – обо всем подробно рассказал Ибн-Сина, назвал способы лечения, методы операции. Как лечить переломы черепа, носа, челюсти, ключицы, ребер – об этом тоже рассказал Ибн– Сина в «Каноне».

В пятой книге он описал сложные лекарства. До тридцати семи веществ могут входить в них.

«Это лекарство применял Гален, – часто пишет Ибн-Сина, – это – известное индийское лекарство, а это – открыто мной».

Ученые и врачи, читая книги «Канона», переписанные Джузджани, а потом размноженные переписчиками, поражались. Новое, неведомое раньше науке встречалось в этих книгах на каждой странице.

Ибн-Сина не знал, что пройдет больше восьмисот лет, и только тогда Пастер подтвердит его гипотезу о вирусах – о невидимых возбудителях болезней, которые живут не только в воде, но и в воздухе.

Ибн-Сина создал такое учение о пульсе, к которому с тех пор трудно было что-нибудь добавить.

В «Каноне» Ибн-Сина заботился и о всестороннем воспитании ребенка, о том, чтобы из него вырос добрый, умный, умелый и здоровый человек.

Ибн-Сина первый проанализировал причины, симптомы и способы лечения таких страшных болезней, как менингит и люэс, плеврит и язва желудка. Он первый отделил чуму от холеры, описал проказу, желтуху и сибирскую язву.

Первым в мире Ибн-Сина описал строение мышц глаза. До Ибн-Сины многие, даже великие ученые считали, что глаз, словно фонарик, испускает лучи. Эти особые лучи, отражаясь от предмета, идут назад и дают изображение.

Ибн-Сина не знал, что его «Канон» скоро станет медицинской энциклопедией во всех странах мира. В Европе будут учить по нему врачей. Лечебники и травники Древней Руси также постоянно упоминают его имя «Ависен», дают его рецепты.

Ибн-Сине по-прежнему приходилось отрываться от занятий наукой. Теперь он писал новую книгу – «Книгу справедливости».

Эмир Ала уд-Даула любил военные походы. Пока что ему везло.

С собою он обязательно брал Ибн-Сину. Ибн-Сина был главный врач и главный советчик. Ничего, что советы часто не выполнялись. Зато даже в Багдаде было известно, что советчиком у эмира Ала уд-Даула сам Ибн-Сина.

Ала уд-Даула доволен. Эго ему посвятил Ибн-Сина новую свою философскую энциклопедию. «Даниш-намэ» («Книгу познания»). Наконец и сам Ала уд-Даула может разобраться в философии.

В этой книге мудрые вещи изложены так просто и понятно, что прочитать ее может даже полуграмотный ремесленник.

Однажды вечером в присутствии Ала уд-Даула кто– то сказал о вреде, который приносят календари, составленные неточно и давно устаревшие.

– У нас есть аш-шейх ур-раис, – отозвался эмир, – он составит новый календарь.

– Для этого нужны специальные приборы, – сказал Ибн-Сина, – надо долго наблюдать за звездами.

– Ничего, деньги я тебе даю. Ты, говорят, все равно не спишь по ночам, вот и смотри на звезды.

Ибн-Сина сам вычертил схему нужных астрономических инструментов.

Джузджани нанял знающих мастеров, и приборы скоро были готовы. Для того чтобы приборы были точнее, Ибн-Сина придумал особое устройство.

А через пятьсот лет после его смерти то же устройство вновь откроет в 1542 году португалец Педро Нуниец (по-русски Нониус). И с тех пор это устройство будет называться нониусом.

Этим устройством пользуются все инженеры при многих точных измерениях.

У эмира Ала уд-Даула был друг Абу Мансур.

Абу Мансур имел только два увлечения: охоту и арабский язык. Он считался крупным ученым в области арабского языка.

Однажды они сидели втроем: Ибн-Сина, эмир и Абу Мансур. Любой разговор Абу Мансур умел сводить или к охоте, или к арабскому языку. Сейчас они говорили о языке.

Ибн-Сине показалось, что Абу Мансур ошибся, и Ибн– Сина поправил его.

Абу Мансур взглянул на Ибн-Сину и вдруг спросил:

– Ты ведь, кажется, таджик?

– Да, я таджик, – ответил Ибн-Сина.

– Ты, конечно, большой философ, и мудрец, и врач, но в арабском языке ты не начитан, поэтому в следующий раз не поправляй меня.

Абу Али ибн-Сина решил подшутить над Абу Мансуром.

Он выписал из разных городов несколько лучших книг по арабскому языку и в течение трех лет изучил арабский до тонкостей.

Потом он сочинил три поэмы. Каждая поэма состояла из редких для разговора арабских слов. Каждая поэма не походила на другую, потому что все три были сложены в манерах трех разных знаменитых стилистов. Эти поэмы Ибн-Сина приказал переплести в старый полуистлевший переплет. А потом уговорил и эмира участвовать в этой шутке.

Как-то вечером эмир достал старую трепаную книгу, протянул ее Абу Мансуру и сказал:

– Сегодня мы нашли эту книгу во время охоты. Посмотри, стоящая она, или надо ее выбросить.

Абу Мансур долго изучал эту книгу.

– Я не все в ней понял, – ответил наконец большой знаток арабского языка. – Некоторые слова я слышал раньше, но забыл их смысл. Книгу эту написал очень известный писатель – это я скажу точно.

Эмир не выдержал и засмеялся:

– Известный писатель сидит перед тобой.

А вскоре Ибн-Сина написал поэму «Урджуза». Поэма эта была особенная. Ее героем была медицина, все медицинские знания. «Она составлена в простом изложении, понятными стихами, так, чтобы было нетрудно ее читать», – написал сам Ибн-Сина в предисловии. По этой поэме даже школьник мог изучать медицину.

Очень скоро «Урджузу» перевели на латинский язык. А потом ее издали во многих странах.

600 лет изучали поэму во многих медицинских школах.

Поэма написана красивыми, обрезными стихами. В прозе начало ее звучит примерно так:

«Поэты – принцы вселенной; врачи руководят телом. Красноречие упомянутых выше радует душу; преданность последних исцеляет болезни.

Эта поэма содержит всю теоретическую и практическую медицину. И я в ней излагаю в стихах все мои знания этой науки.

Определение слова „медицина“.

Медицина – это охрана здоровья и лечение болезней..»

Одновременно с «Урджузой» Ибн-Сина написал книгу по языкознанию. Она называлась «Язык арабов». Современники говорили, что подобную этой книге в области языка еще никто не писал.

Ибн-Сина долго откладывал переписку ее начисто. Джузджани был занят переписыванием двадцати томов «Книги справедливости».

«Язык арабов» так и остался в черновике. После смерти Ибн-Сины книга эта, видимо, погибла. Или, быть может, хранится до сих пор в какой-нибудь мусульманской библиотеке среди других неизученных рукописей.

Есть такая легенда об Ибн-Сине.

Это было уже в то время, когда слава о нем разошлась по многим странам.

Но не слава была нужна Ибн-Сине. Всю жизнь он лечил больных людей, и количество их не уменьшалось. Его призывали в города, умоляли посетить деревни.

Деревень на его пути было много, и он не успевал осматривать всех больных.

И тогда он предложил: «Пусть каждый больной житель деревни возьмет в руки по веревке, а другие концы этих веревок возьму в свои руки я. И по натяжению веревки, по теплу ее и дрожанию я буду определять болезни того, кто держит свой конец».

В одной деревне была хитрая, насмешливая женщина. Она ничем не болела и решила испытать чуткость Ибн-Сины. Она взяла свою кошку, которая недавно окотилась, спрятала ее за пазухой, привязала к ее лапе веревку, а другой конец подала Ибн-Сине.

– Сейчас мы проверим, вправду ли он такой хороший врач, – шептала она соседям, хихикая.

Ибн-Сина называл болезни разных людей и наконец дошел до женщины с кошкой. Он на секунду сделал удивленное лицо, еще раз потрогал веревку и сказал:

– Эта больная пять дней назад принесла семерых котят. Она очень истощена, и ее требуется срочно напоить молоком. Никаких других лекарств ей не надо.

В 1028 году умерла правительница Рея Сайида.

Войска султана Махмуда сейчас же захватили этот город и все окрестные земли.

Наместником в Рее остался сын султана Махмуда – Масуд.

– Как бы он не пошел на нас войной, – сказал Ала уд-Даула. – Я решил выслать ему богатые подарки.

Подарки помогли. На два года установился мир.

Султан Махмуд был уже стар. Сыновья ждали его смерти, чтобы поскорее занять престол отца.

Однажды, когда Ала уд-Даула и Ибн-Сина остались вдвоем, эмир показал ему портрет. Этот портрет двадцать лет назад рисовал Аррак. На старого Ибн-Сину смотрел Ибн-Сина молодой…

Заодно Ала уд-Даула показал и толстую стопу доносов, которую за несколько лет написали на него имамы, хатибы и кади. «В своих работах Ибн-Сина подвергает сомнению основы священной книги», – писали хатибы. «Вредоносные труды Ибн-Сины необходимо сжечь, а самого его казнить или немедленно выгнать из государства», – требовали кади.

– Но я исправно посещаю мечеть, совершаю все пять намазов, – пробовал оправдать себя Ибн-Сина в глазах эмира.

– Мы-то с тобой знаем, что ты самый верующий из мусульман, жаль, они об этом не догадываются, – сказал, хитро прищурившись, эмир Ала уд-Даула.

Только теперь Ибн-Сина понял, какой мощной стеной был для него эмир эти годы.

Через два года войска Масуда внезапно оказались у стен Исфагана.

Возможно, Масуд просто хитрил, когда, принимая подарки, обещал мир.

Был апрель. Трава кругом оставалась еще зелёной, невыгоревшей. Отцвели яблони. Распустился жасмин…

Жители уходили из города спешно. В любую минуту могли ворваться воины Масуда. Об имуществе было некогда думать.

– Учитель, что делать с «Книгой справедливости»? Я как раз кончил переписывать последний том. Может быть, ее закопать во дворе? – спрашивал Джузджани.

В это время на ближних улицах послышались крики, лошадиный топот.

Они едва успели вскочить на коней и уйти от преследования.

– А я уж собирался остановиться и драться, чтобы задержать тех всадников, – сказал брат Махмуд, когда они подъезжали все вместе к замку, где укрылся эмир.

Эмир Ала уд-Даула укрывался километрах в десяти от города.

– Ты скажи мне, – спрашивал он у Ибн-Сины, – неужели все пропало? Неужели я потерял власть, а дети мои станут базарными бродягами?

– Я попробую написать Масуду письмо, – предложил Ибн-Сина. – Я знаю, что у него в последние годы нелады с отцом, с султаном Махмудом. Может быть, удастся сыграть на его самолюбии.

Ибн-Сина ушел писать письмо.

Внезапно его позвали назад.

– Важная новость, – сказал Ала уд-Даула. – Только что прибыл мой разведчик, послушаем, что он скажет.

– Сегодня Масуд получил тайное и срочное послание от своей тетки, от сестры султана. – Разведчик стал пересказывать послание. – «Наш государь, султан Махмуд, в час предвечерней молитвы, в четверг, когда оставалось семь дней до конца месяца раби ал-ахир, скончался, да смилуется над ним аллах, и счастье слуг его пришло к концу. Мы вместе со всем гаремом находимся в газнийской крепости и послезавтра объявим о его смерти…»

– Пожалуй, мы спасены, – сказал Ибн-Сина. – Сейчас Масуду будет не до похода на Багдад и не до захвата власти в нашем городе.

– Почему ты так считаешь? – спросил эмир.

– Масуд – старший сын, и власть должна перейти к нему. Но султан завещал трон среднему – Мухаммаду. Мухаммад займет трон, а Масуд кинется этот трон отнимать. Так что я пойду и перепишу письмо заново.

Все случилось так, как предполагал Ибн-Сина.

От Масуда через несколько дней прибыл посол.

Он объявил, что Масуд оставляет правителем Исфагана Ала уд-Даула. Пусть только Ала уд-Даула платит ежегодно налог.

Масуд прислал для Ала уд-Даула почетный халат и жалованную грамоту.

– А у Масуда есть важные дела в Газне, и он уходит туда со всем войском, – так передал посол.

– Твое письмо возвратило мне власть, – повторял по дороге Ибн-Сине воспрянувший духом эмир.

Ибн-Сина подъехал к дому один.

Дом был пуст.

Ибн-Сина недоуменно осмотрел голые стены, пол. Кому-то могли понадобиться ковры – это понятно. Кто-то захотел прихватить утварь – это тоже понятно.

Даже чернильницу увезли с собой люди Масуда.

Это все поправимо.

Но грабители увезли с собою «Книгу справедливости». Все двадцать томов. Ту самую книгу, которую Ибн– Сина начал писать сразу после «Канона».

Эту книгу он вынашивал в сердце своем многие годы.

Эта книга была приговором всей западной и восточной философии, всем законам черной, яростной жизни.

И вот, как будто по иронии, жизнь еще раз доказала Ибн-Сине свою несправедливость. Навсегда пропала именно эта книга – «Книга справедливости».

Ибн-Сина сел на холодный пол.

И так одиноко ему стало. И руки ослабли, устали, и ноги вот подогнулись.

Пусто кругом. Одиноко и пусто.

Зачем, для кого он писал свои многотомные книги? Кто читает их? Несчастная сотня грамотных людей в городе.

А потом приходит правитель, повелитель алчных воинов, и сажает этих ученых в ямы, выгоняет из дому. И книги горят, исчезают.

Так много все рассуждают о силе познания, о торжестве разума. А сила – вот она, в жестокости. И торжествует не разум, а невежество, злое, тупое невежество.

Да будет ли когда-нибудь время, когда они, ученые, станут необходимыми людьми. Когда правители будут советоваться со знаниями, а не со своей дикой волей. И весь мир будет объединен в единое, общее, справедливое государство. Без войн, захватов и убийств.

Но надо все-таки подниматься… Ведь завтра сюда придут ученики. И надо будет говорить им что-то о пользе знаний.

В последние годы здоровье Ибн-Сины ослабло.

Когда-то он написал книгу о желудочных коликах.

Теперь сам он страдал этой болезнью.

Ибн-Сина лечил себя успешно, до тех пор, пока Ала уд-Даула, находящийся в походе, не вызвал его к себе.

Врач, который готовил лекарство по рецепту Ибн– Сины, бросил в лекарственную смесь в пять раз больше семян сельдерея, чем полагалось. Возможно, он сделал это нечаянно, не по злому умыслу. Но от такого лекарства язвы в желудке и в кишечнике, которые уже стали затягиваться, снова открылись, увеличились в размере.

Рядом с Ибн-Синой не было ни одного близкого человека.

Джузджани, который обязательно бы спас своего учителя, остался в Исфагане.

Ибн-Сина догнал эмира Ала уд-Даула по дороге в Хамадан. Он был слаб, и его несли в паланкине.

Он уже не принимал лекарств.

«Управитель, управляющий мною, бессилен управлять, и ныне бесполезно лечение», – сказал он самому себе.

Полузнакомый человек написал с его слов завещание. Все свое имущество Ибн-Сина велел раздать беднякам, слуг отпустить на волю.

Он умирал в полном сознании.

Возможно, в последние минуты он вспомнил юношеские мечты о бессмертии, потому что внезапно раскрыл глаза, усмехнулся и сказал:

 
От праха черного и до небесных тел
Я тайны разглядел мудрейших слов и дел.
Коварства я избег, распутал все узлы,
Лишь узел смерти я распутать не сумел.
 

Это были его последние слова.

18 июня 1037 года Ибн-Сина умер.

О последних часах Ибн-Сины есть такая легенда.

Великий врач, почувствовав приближение конца своих дней, решил дать бой смерти.

Не зря он дни и ночи многие годы изучал свойства разных растений, тайны лекарств.

Он решил победить смерть, оставшись в живых надолго.

Напрягая ослабевшие руки, он приготовил сорок разных лекарств, разлил лекарства в сорок разных сосудов. На каждом сосуде написал номер.

Потом он вызвал самого верного своего ученика.

– Слушай меня внимательно, – сказал он ученику. – Силы мои ослабли, и, вероятно, завтра я потеряю сознание. Но я не умру, если ты применишь все эти сорок лекарств в том порядке, как я тебе продиктую.

И он стал диктовать.

Первое лекарство полагалось влить в рот.

Вторым лекарством натереть грудь.

Третьим – спину.

Четвертым – ноги.

Пятое снова влить в рот.

И так до сорокового.

На следующий день аш-шейх ур-раис потерял сознание.

Перед учеником лежало безжизненное тело изможденного старика. Сухие слабые руки, щеки ввалились, и только высокий лоб говорил о глубоких тайнах ума Ибн– Сины…

Ученик, волнуясь, взял первый сосуд с лекарством.

Потом – второй, третий, четвертый. Он делал все так, как диктовал ему учитель.

Взял десятый сосуд, двадцатый, тридцатый.

Постепенно немощное старческое тело превращалось в цветущее тело юноши. Уже появилось дыхание, зарозовели щеки.

Перед учеником лежал сильный красивый юноша с полным благородства, мудрым лицом.

Осталось сороковое лекарство.

Последнее лекарство должно было укрепить ту жизнь, которую вдохнули в Ибн-Сину все тридцать девять лекарств.

Испив последнее лекарство, учитель должен был открыть глаза, глубоко вздохнуть, улыбнуться и встать.

И так поражен был ученик этим чудесным превращением, что внезапно из трясущихся от волнения рук выпал сороковой сосуд на землю и опрокинулся. Лекарство разлилось по песку, ушло в глубину земли…

Через несколько минут перед учеником лежало безжизненное тело дряхлого учителя.

Ибн-Сину похоронили в Хамадане, у южной стены.

Шли годы, проходили столетия.

На краю Хамадана, на левом берегу горной реки, среди давно заброшенного кладбища высокий кирпичный забор огораживал небольшой дворик с несколькими кипарисами. Там, среди кипарисов, стояло здание из самообожженного кирпича.

Сюда, к мавзолею, каждое утро собирались люди. Среди них были ученые – старики и молодые, лишь входящие в жизнь. Были и больные, верившие в чудесное исцеление от одних только прикосновений к древней могиле.

Внутри мавзолея, во мраке, на полу, устланном циновками, у надгробной плиты постоянно сидели старцы.

Так было из века в век.

Проходило двести лет, четыреста и семьсот…

И когда спрашивал какой-нибудь путешественник, проезжающий из Тегерана в Багдад:

– Кто похоронен здесь?

Ему негромко отвечали:

– Это могила Абу Али Ибн-Сины, великого врача и великого человека.