Текст книги "Преодолей пустоту"

Автор книги: Валерий Пискунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Я возьму ее с собой.

– Как вам будет угодно.

– К вам еще не обращались родственники покойного?

– Нет. Еще нет.

– Я вас попрошу: если обратятся, сообщите мне.

Ознакомившись с делом, секвантор не открыл для себя ничего нового... Впрочем, он не очень вчитывался в общие фразы. Общих мест хватало и в самом случае. Подозрения насчет Ками-Яллы не проходили, но и не подтверждались...

Совершенно неожиданно вспыхнула мысль о желтом попугае! Как же так?!

Секвантор. позвонил Начальнику службы порядка.

– Я слушаю.

– Это секвантор. Скажите, попугай Серафима – он что, постоянно был с ним?

– Сколько знаю Серафима, столько знаю Сольвейг... Но вы меня удивляете.

– Благодарю вас...

Странно. Серафим, привыкший к перегрузкам, погиб от перегрузки. Курс был неизменным. Специалисты написали в отчете, что гравитационная постоянная могла локально измениться. В смежном районе зафиксированы отклонения... Предположим. Но вот попугай, налетавший столько же, сколько и хозяин, птица-то – жива! Значит, случайность исключается. А значит, исключается и затверженное "как обычно". Но что?

Секвантор стоял у окна, поглаживая четки.

За окном туманные горы.

"А на стене кабины – орниплан... Романтика парения..."

Секвайтор открыл личное дело пилота, быстро перелиcтал страницы, нашел нужное место.

– Угол наклона кресла, так-так.

Секвантор вернулся на "Астру". Здесь его встретил Начальник службы порядка.

– Вовремя пришли. Через несколько часов тело забирают на копирование.

Секвантор кивнул и спросил:

– Отсюда можно связаться с Ками-Яллой?

– Почему же нельзя? Прямая связь.

Индикатор вспыхнул, и в динамике послышался бас:

– Ками-Ялла слушает.

– Вас беспокоит секвантор...

– Хорошо! А я вас искал. Мы нашли адрес его отца и сообщили.

– Благодарю.

И стало тихо. Только изредка под покрывалом пощелкивала Сольвейг.

– Секвантор,– нарушил тишину Начальник, – о формальностях не беспокойтесь, мы все сделаем сами.

– Я забочусь не о формальностях,-строго сказал секвантор.– Я веду дело о гибели пилота Серафима и забочусь об истине... Конечно, можно закрыть дело... формально, Но давайте повторим все заново. Обычный рейс, обычный груз, неизмененная программа, обычный спуск, посадка и – смерть. Пилот погиб, а вот попугай – жив!

– Но, секвантор, ведь это все-таки птица. Какая здесь связь?

– Такая же, как между пилотом и креслом. Кстати, о кресле.– Четки замерли в руках секвантора. – Насколько я помню, угол наклона кресла относительно вектора перегрузки у каждого пилота свой. Ну так вот, Начальник, там, под креслом, угловой фиксатор. На нем должно быть сорок четыре градуса...

Начальник быстро наклонился и так же быстро выпрямился:

– На три градуса больше, секвантор! На три градуса!

– Да, для Киса-Реи достаточно...

Он подошел к клетке, сдернул покрывало. Сольвейг встрепенулась и закричала:

– Здрравствуй, здрравсгвуй, хррен мордастый!.. Заруби на носу ррубин трри, ррубин трри! Попугай, попугай, ты меня не пугай! Милая птичка, снеси мне яичко!

Попугай замолчал и выжидательно уставился одним глазом на секвантора. Секвантор рассеянно смотрел на попугая. Так они промолчали несколько минут. Потом секвантор накрыл клетку, снял ее и вышел.

"Рубин три!"

Над рынком гремели усилители:

– Граждане галактики! В продаже есть бетельгейские супербенки!

– Внимание, внимание! Производится прием магнитной обуви – на ремонт! Качество гарантируем!

Секвантор подошел к мастерской сапожника. Комфортабельный домик с мощной пораболой радиотелескопа над крышей. Сапожник, чем-то похожий на секвантора, ловко орудовал прессом.

– Гарри!– воскликнул секвантор. – Дружище!

Сапожник выразил не меньшую радость и удивление. Она вместе учились в университете, вместе когда-то ловили галактических нарушителей и вот, пожалуйста, – встретились.

Гарри отложил в сторону магнитный башмак и пригласил секвантора присесть.

– Каким галактическим ветром занесло тебя на Киса-Рею? За какими космическими корсарами гоняешься?

Они радостно глядели друг на друга и уже не знали, о чем говорить.

– А ты не бросаешь своего хобби?– секвантор кивнул на радиотелескоп.

– Что ты! Я пришел к выводу, что, когда творчество превращается в работу, нет надежды на счастливое открытие. Сам понимаешь, белых пятен в космосе не осталось. Почти не осталось. Одна надежда на удачу. Последняя надежда, – грустно добавил Гарри. – Возраст берет свое, а я все еще ничего не успел. Но я еще о себе заявлю!– воскликнул он.– Я тут такое обнаружил! Такая звездочка... многообещающая!

– Что ж, прекрасно, что ты Остаешься верен себе,-сказал секвантор.– Я вот хочу у тебя спросить... Рубин три...

– Рубин три? – испуганно перебил Гарри. – А что тебе до него? Что тебе до этой звезды?

– Да, в сущности, мне только и надо знать, что это за звезда.

–Только и всего? – усмехнулся Гарри.

– Но почему тебя расстроил мой вопрос?

– Почему?.. Потому что я завзятый неудачник!..

Они распрощались, дав друг другу слово, что обязательно встретятся еще, и подозревая, что больше не увидятся.

Секвантор пошел в самый конец рынка, где расположился птичий ряд.

Зоомагазин звенел от птичьих голосов, как погремушка. Сольвейг, разбуженная сотней глоток, запрыгала в клетке.

Продавец выжидательно посмотрел на секвантора.

Тот поставил клетку на прилавок.

– Добрый день.

– День добрый. Чем могу служить?

Секвантор откинул покрывало – Сольвейг взъерошилась и замерла.

– Я хотел бы знать, – сказал секвантор, принадлежал ли вам попугай раньше. Я, конечно, понимаю, это трудно...

– Нисколько! – воскликнул продавец. Позвольте...– Он распахнул клетку, вытащил попугая и раскрыл ему клюв.– Вот, – он показал на внутренней стороне клюва маленькую металлическую монограмму. – Попугай куплен у меня. И вы знаете, я начинаю припоминать его. Да-да, это умница! Феноменальная птица!

Сольвейг молчала. Секвантор ждал, когда наконец она придет в себя. Но птица забилась в клетку и только озиралась.

– Помогите мне расшевелить ее,– попросил секвантор. – Мне кажется, она много знает, но не желает выговориться.

Продавец самодовольно улыбнулся.

– Это не сложно. – Он достал магнитофон и включил его. Из динамика полетели птичьи крики.

– Это самец,– пояснил продавец.– Сейчас ваша заговорит...

Сольвейг забегала по клетке, нахохлилась и заговорила:

...И-обозначилась планета.

По-рыбьи птичьи косяки

плывут в аквариуме света.

Кругами светлой суеты цветы,

улыбка; тихий голос,

глаза, улыбка, голос, ты.

На облака ложатся тени,

переплетается узор

земными нервами растений.

... И растворяется планета,

уходят птичьи косяки

в миры мерцающего света.

И не тревожат темноты ,

улыбка, руки, тихий голос,

Глаза, улыбка, голос, ты.

Словарный запас Сольвейг привел продавца в восторг:

– Это потрясающе! Поверьте, это невероятно! Да-Да, я вспоминаю, ее купил у меня один любезный молодой человек, космолетчик. Я прочил птице великое будущее...

Но секвантор не слушал. Он накрыл клетку и, задумчиво глядя под ноги, вышел.

Что же, значит, у Серафима есть возлюбленная? Сделанность стихов, подчеркнутое внимание к форме раздражали секвантора. Впрочем, он должен был признать, что стихи привлекают, завораживают... Но, может быть, они для того и написаны? Иначе почему они так символичны? Может быть, именно в этом их задача – привлечь. Или отвлечь. От чего?

Секваптор все еще с раздражением понимая, что никак не уловит характерной черточки погибшего. Не человек – знак человека, символическое образование, яркая относительность. Деньги не ради денег, честолюбие не ради карьеры, стихи не ради чувства. Умышленно?

Секвантор спохватился – он поймал себя на том, что, увязая в какой-го пустоте, невольно ищет в каждом поступке погибшего сверхсмысл, предумышленность. "Опровергнув катастрофическую случайность причины смерти, кинулся в другую крайность – выстраиваешь жесткий ряд причин, – усмехнулся секвантор. – А ведь все могло быть иначе, как и бывает в жизни".

Цепная реакция

Отец Серафима, рано постаревший мужчина, встретил секвантора угрюмо. В дом пройти не предложил. Они стояли в небольшом саду, в котором выделялись деревья с большими листьями и странными пупырчатыми плодами.

– Простите, это что за плоды? – спросил секвантор.

– От подагры,– проворчал старик.

– Я пришел к вам... Я понимаю, вам тяжело...

– А с чего вы взяли, что мне тяжело? Я ничего не несу.

– Вы понесли утрату... Я хотел бы узнать о Серафиме.

– Дурак он, бабник.

Секвантор насторожился.

– Вы считаете, что все произошло из-за женщины?

– А при чем тут женщины?

– Простите...

– Простите, прощайте!– Старик повернулся спиной к секвантору.

– Еще вопрос. Зачем он копил деньги?

– Из жадности.

– Он хотел что-нибудь купить?

– Подкупить.

– Кoго?

– Себя.

Все время получалось так, что старик ставил секвантора в тупик. Секвантор недоуменно смотрел в его Злую спину.

– Скажите, он вам писал?

– К черту его писульки!– буркнул старик и, уже захлопывая перед носом секвантора дверь, добавил:– Вон там, на камне, в саду.

Щелкнул замок.

Секвантор нашел в саду замшелый валун. Одна сторона его, ровно стесанная, была исписана стихами. Опять стихи!

... Желанье было идеальным,

не по размерам для Земли,

а для вселенной – моментальным...

И звезд нестынущая тайна

чиста от образов земных,

и голоса миров иных

не потревожат звезд случайно.

Мгновенной жизни не суметь

остановить звезды теченье,

И бесконечное свеченье

не оборвет простая смерть!

Но почему пустая длимость

должна убить неповторимость?!

Секвантор шел по пригороду. Плоды непривычных форм и расцветок поднимались из-за ограды и свисали над тротуаром. В небе нет-нет да и пролетит кто-нибудь на широких, не по-птичьи суетливых крыльях – обычный вид передвижения кисарейцев.

Секвантор видел, как орниплай с усилием ловит невидимые струи восходящего воздуха и забирается все выше в облачное небо.

Секвантор еще ни разу не пробовал крылья.

И хотелось, и некогда, и страшновато.

"Желанье было идеальным..." Но этого мало, видите ли,– "не по размерам для Земли"! Ну, предположим. Вот здесь он родился, тут бегал, летал на орниплане, мечтал, любил, мужал. Пригород довольно тихий, народу не очень много. Без матери. Перевернутые отношения с отцом... "Пустая длимость..." Эгоцентризм, подстегнутый космическими возможностями. Резонный вопрос: "Но почему пустая длимость должна убить неповторимость?" Тем более что на эту неповторимость никогда никто не покушался... "Вот именно!-воскликнул чуть ли не вслух секвантор. – Не было сопротивления. Убиение непротивлением, завлечение пустотой. Соблазн пустоты – вернее... Так яростное честолюбие или космический эгоцентризм? "Подкупить себя". Сколько для этого надо денег?"

Впервые секвантор почувствовал что-то живое в облике Серафима – он вдруг представился ему человеком, охваченным неудержимым отлетом, не удалением, не исчезновением, а отлетом. Точнее объяснить для себя секвантор еще не мог...

Что же произошло? Случайное самоубийство?

И снова – Начальник

И снова космодром.

службы порядка.

– Секвантор, у меня для вас новости и еще раз новости. Обнаружено завещание Серафима! Вот, пожалуйста, текст. Кроме того, в ракете найден ядерный стимулятор старого образца.

Завещание было коротким, отпечатанным на машинке: в случае гибели похороны должны быть произведены по космическому образцутело помещается в ракету и отправляется в глубь вселенной.

– Теперь становится ясным, для чего Серафим копил деньги!-сказал удовлетворенно Начальник..

Похороны по космическому образцу – ритуал пышный и очень дорогой. Неужели молодой пилот так тщательно копил деньги, чтобы после смерти заставить планету говорить о себе, хоть ненадолго? Секвантора вновь охватили сомнения.

Начальник недоуменно смотрел на недовольное лицо секвантора.

– Вы оказали, что еще обнаружен ядерный стимулятор?

– Тут, под овощами.

– Но зачем он на ракете? Разве "Астра" не на ионном топливе?

– На ионном, разумеется. Да и стимулятор древний. Хотя, впрочем, наши техники говорят, что такого стимулятора достаточно, чтобы управлять ядерной реакцией целой звезды.

– Зачем, собственно?

– Что – зачем? Я просто говорю, что раньme, когда люди придерживались планетного образа жизни и мыслей, вещи делались крепкие и сильные. В них был смысл. А теперь, когда нас пораскидало по вселенной, какой смысл в этих вещах? Массовая бессмыслица, гонка в пустоте. Если бы не закон, ограничивающий расселение, нас бы давно всосал космос...

Секвантор перебил:

– Я спрашиваю, зачем мог понадобиться стимулятор Серафиму?

– Ну, как знать... Серафим был человек мастеровой, изобретательный...

Секвантор вынул четки. Поглаживая кончиками пальцев маслянисто-нежную поверхность янтаря, думал: "На случайность не похоже. Никак. Или кому-то надо, чтобы это и не выглядело случайностью? Деньги целы, все уйдут на покупку ракеты и отправку ее вместе с телом в космос... Мертвый скиталец... Далее. Предположим, что случайное самоубийство отпадает. Значит, остается... Что могло толкнуть парня на этот шаг? И могло ли? Честолюбивый поэт, мечтатель. Романтическое честолюбие, рациональная поэзия, запланированная мечта... Вернемся к фактам. Завещание в двадцать три года. Впрочем, что же, трасса у него опасная. Похоронить в ракете... Романтика, естественная для человека, который выбивает свои стихи на камне. Но угол!.. Угол! Может быть, это лихорадочный жест? Почувствовал человек, что оcлаб, а замахнулся на многое, почувствовал дурноту и страх смерти и изменил угол... Изменил-и тем увеличил давление! Нелепо!

Но ведь бежит человек, охваченный пламенем, -тогда как бежать гибельно?.. Ну, а если все же самоубийство? Чушь, конечно. Есть более легкие способы убить себя. Да. и к тому же не вяжется с сильным, деятельным характером Серафима. И стихи. Так ощущать краткость, мимолетность, неповторимость жизни – и оборвать ее?! И стимулятор. Он нужен не мертвому, а живому...

"Мертвому или живому?." – Спросил себя секвантор и оторопел от такого вопроса.

Начальник дотронулся до его плеча.

– У Серафима был друг не друг-парень, с которым они обычно выступали в соревнованиях на орнипланах... Никозар.

Начальник кивнул куда-то на горы.

"Звездные звезды"

Поднявшееся солнце лишило горную долину теней, обнажило яркие зеленые краски. Отары овец, неподвижные, как облака на безветренном небе, навевали покой и забытье.

Подергивая то один ус, то другой, Никозар смотрел на секвантора диковато и весело.

– Какую заблудшую овцу ты хочешь найти в моем стаде, дорогой?

– Вы знали некоего Серафима?

– Почему знал!– воскликнул Никозар. – Знаю. Серафим великий человек без особых примет! Садись, дорогой, выпьем за здоровье Серафима.

– Серафим погиб.

– О!-черные глаза Никозара наполнились слезами. – Не говори такого, дорогой! Нет, нет, нет! Он не может вот так, запросто умереть! Знаешь, что он говорил? "Я,– говорит,– не хочу быть таким же серым, как овцы твоего стада, Никозар. Я хочу космоса! Черного, как ночь любви! Я хочу, чтобы все знали, что есть люди! Чтобы аж на том конце вселенной поняли, что чувствует человек, когда любит!.." О нет, дорогой. Что-то ты путаешь.

Секвантор пригубил вино. Никозар пододвинул к нему головку свежего сыра.

– Ешь, ешь, дорогой, душа Серафима была вечно голодна.

– Серафим любил женщину?

– Он любил ее,– сокрушенно говорил Никозар.– Очень любил. Ее нельзя не любить! И она любит его... А знаешь ли ты, дорогой, какие он пел серенады?В руках у него неожиданно появилась гитара.

В небе звездные звезды горят и горят,

и на звездные звезды живые глядят.

Умирающий тоже на звезды глядит,

ждет, что эта звезда вместе с ним догорит...

Никозар пел, прерывисто и глубоко вздыхая. "Были времена,– думал секвантор,– когда человеку мало было трех аршин; потом ему тесно стало на Земле, он жаждал иных миров, иных галактик... Но всюду, где ни оказывался человек, ему приходилось тесниться на тех же трех аршинах..."

Так секвантор и ушел – под рокот струн и прерывистое дыхание песни.

Секвантор сидел в гостинице Четки нервно пощелкивали в руках.

Секвантор записал на листе:

1. Угловой стабилизатор.

2. Живая птица.

3. Ядерный стимулятор.

4. Возлюбленная,

И, посомневавшись:

5. Стихи.

Секвантор прикрыл глаза, провел рукой по лысине и встал. Позвонил Начальнику службы порядка:

– Копирование уже провели?

–Да, только что вернули тело в ракету... Ками-Ялла распорядился, чтобы захоронение произошло в "Астре"....

– Что еще?

– Ками-Ялла просит разрешения сгрузить с ракеты овощи.

– Пускай забирает... И вот еще что: я хотел бы взглянуть на копию Серафима. Где это заведение находится?.. Благодарю.

Секвантор ощутил какую-то нервозность, желание что-то делать. Немедленно. Но что? Что? Он опять проигрывал в уме версию, настороженно смотрел на ряд выписанных фактов. И вдруг уловил особенный смысл в том, что все время вертелось у него в голове: предумышленное самоубийство. Это не то же самое, что самоубийство. Самоубийство может быть случайным, стихийным, заполошно неосмотрительным. А предумышленное – это нечто другое.

Нетерпение охватило секвантора. Он выскочил из номера.

Копия Серафима

Секвантор вошел в прохладное здание, над строгим входом которого было выбито изречение:

"Живи вечно, но не забывай, что ты смертен". Сухой, длинный человек в черном костюме представился:

– Заведующий лабораторией копирования Зонн. Чем могу быть полезен?

Секвантор попросил:

–Я хотел бы познакомиться с копией астропилота Серафима... Вы ее сегодня делали.

На аскетическом лице Зонна ничто не отразилось, только в глазах промелькнуло любопытство. Он сказал:

– Одну минуту. Там уже есть одна особа, желающая взглянуть на копию.

– Хорошо. – Секвантор с трудом сдержался.-А вы могли бы ответить на некоторые вопросы?

– По возможности.

– Что такое копирование? В чем его смысл?

Легкий румянец скользнул по щекам Зонна.

– Вы задали, можно сказать, вопрос вопросов. Я не говорю о технической стороне копирования... Я имею в виду ее моральную сторону. Но прежде всего, секвантор, я хотел бы выразить вам, как представителю закона, благодарность за установление жестких космических границ, выход за которые человеку категорически запрещен. Несмотря на то, что утечка все же продолжается, основное мы успеваем. Спасибо, секвантор.

В это время высокая дверь, ведущая в глубь помещения, отворилась. Вышла молодая женщина. Густые, длинные волосы, скрывающие большую часть лица, вздрагивали от стремительного шага. Зонн замолчал, вопросительно глядя то на секвантора, то на проходящую женщину.

– Кристалл свободен...

Женщина быстро вышла из помещения. И только тогда секвантор кинулся за ней вслед.

Когда он вернулся, Зонн стоял на прежнем месте и все так же вопросительно смотрел на секвантора.

– Я попросил ее подождать, – пояснил секвантор. – У вас, как на кладбище: мертвых много, а посетителей мало.

– Увы, инертность мышления! Людям трудно поверить, что чередование цветов есть, так сказать, фотография души. Каждый считает, что он лучше всех знал усрпшего. К тому же, умея копировать, мы еще очень несовершенно расшифровываем копии.

Говоря это, Зонн провел секвантора в длинное, похожее на туннель помещение с бесконечными рядами стеллажей, на которых неяркими гранями поблескивали кристаллы.

– Это и есть копии?

– Да. Нам сюда, в лабораторию.

Они вошли в небольшую комнату, где бесшумно суетился какой-то человек.

– Прошу вас, Пулл, – обратился к нему Зонн, – дайте нам снова Д-232000067... Спасибо... – и повернулся к секвантору: – О людях, с которых сняты копии, мы судим по спектрам. Спектральный анализ – это, так сказать, основа. Вот, смотрите.

Зонн указал на вертикальную щель в стене. Секвантор прищурился, заглянул.

Сначала фон был черным, потом появились редкие золотистые нитевидные вспышки.

– Фокусировка, – сказал Зонн.

Цвета стабилизировались: фиолетовый,, розовый, оранжевый, опять фиолетовый..

Секвантор запутался в чередовании Цветов и оттенков.

Зонн пришел на помощь:

– Эта гамма – обычная гамма обычного человека. В ней своеобразна линия зеленого с нитью коричневого. Но своеобразие это тоже не из ряда вон... А вот в крайней части, где спектр переходит, как мы говорим, в немую часть, здесь есть кое-что... Но над этим нам еще придется поломать голову.

Они отошли от щели, сели у стола. Секвантор достал четки и вопросительно посмотрел на Зонна.

– Вы все же хотите знать, чем интересен этот человек? – спросил тот.

Секвантор кивнул.

Зонн задумался, спохватился.

– Но прежде вернемся к вашему первому вопросу: значение и смысл копирования. Из того, что дает нам спектрограмма, мы пока что можем заключить, что имеем дело с рядовым человеком. И ответить вам я смогу, пожалуй, в самом общем плане... Так вот, после человека остаются сделанные им вещи, совершенные им открытия, написанные книги. И все-таки что-то уходит безвозвратно, тем более, когда люди стали исчезать в космических пространствах. Теперь же, с появлением копирования, кое-что удается сохранить. А с развитием технологии – и гораздо больше, если не все. Память о человеке, заключенная в кристалле, хранится сколь угодно долго. И когда возможности расшифровки сравнятся с возможностями копирования, кристаллам не будет цены.

– Простите...

– Нет-нет, я не уклоняюсь! И я опять должен подчеркнуть: закон ограничения сферы распространения человека работает непосредственно на нас.– Люди и так страшно разбросаны по вселенной. Если раньше, в пору однопланетности, человеческая неповторимость имела смысл, то сейчас, секвантор, людской потеииал настолько растворен в потенциале вселенной, что за человеком, за его жизнью невозможно уследить. Поэтому, кстати, и не ходят к нам люди. Жизнь потекла в русло дурной бесконечности. Развитие в значительной степени заменено распространением. А согласитесь, распространение вширь не требует неповторимости, качественности – это прекрасно удается и простейшим. И тогда,-Зонн посмотрел в потолок, – тогда исчезает связь времен. Лишь только после смерти – и то не всегда! благодаря возможности копирования удается узнать о человеке, о его жизни, понять и осмыслить ее неповторимую значимость!

– Но, простите... – снова не утерпел секвантор.

– Теперь о Д-232000067... Повторяю: обычный человек с обычной спектрограммой. Но,– Зонн многозначительно смотрел в глаза секвантора,– это пока. Пока мы не научимся восстанавливать связь времен. Понимаете? Пока!..

– Ну, а ваше личное мнение?

–Личное... Если бы не эта женщина, не вы и не институт Гомологии...

– А что институт Гомологии?– раздражённо перебил секвангор.

– Он предъявил свои права на пользование копией!-не менее раздраженно сказал Зонн. – Письменное согласие Серафима, или как там его, разрешающие пользоваться его копией для создания дубля. Но я противник дублирования. Копия – это и сам человек, и его, так сказать; отсутствие. То есть копий это свидетельство движения и возможность обновления. Дубль – символ застоя, унылой пустоты... Ну скажите, зачем человеку вечная жизнь? Зачем ему неограниченная энергия? Жизнь есть жизнь– она стоит мудрым противовесом мертвому превращению.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Институт вытребовал у нас копию. Там готовится очередной и, по-моему, безуспешный эксперимент по созданию человека-дубля. Чушь!

Дубль Серафима

Молодая женщина терпеливо ждала секвантора у выхода.

С первых же слов секвантор почувствовал неловкость – ему трудно было говорить с ней. Она все время словно закрывалась от него, сбросила длинные волосы на лицо, низко наклонив голову, так что секвантор мог видеть только уголок ее лба и узкий небольшой нос.

Говорила она сбивчиво– но больше по причине того, что хотела выразить что-то или доказать, может быть, самой себе. Она все время жестикулировала, как будто ловила что-то руками: вот, мол, я бы показала вам все, всего Серафима, но никак не могу удержать.

– Мы росли вместе, учились вместе. Он не был злым, был вежливым. Он когда-то любил меня... Мы взбирались по склону к Шахматной башенке, он шел впереди, шел боком, чтобы все время смотреть на меня.

Она замолчала. Секвантор видел, что ей хотелось бы сообщить об этом случае еще какие-то подробности, но она стесняется.

– Это было недолго. Хотя он уверял... Я не могу быть другой, поэтому не могу объяснить. Впрочем, он и не хотел никаких объяснений. – Она скривила в улыбке губы. – Ему так надо было.

Она нажала на эти слова, помолчала, давая секвантору время понять их смысл.

– Я это поняла. Потом. Если он летел на орниплане – он брал высоту. Если бросал мне сверху цветы, то с высоты взятой... Но зачем они мне, эти знаки внимания?

Она впервые глянула на секвантора – глазами зелеными и добрыми.

– Я не знаю... Словно мы встретились на улице и он по рассеянности подумал, что толкнул меня, и вежливо извинился... но только потому, что все смотрят на него... Пустота, всасывающая пустота... Нашему ребенку могло быть ужe два года.

Она качнула головой, откидывая волосы, туманно взглянула на собеседника.

– Нет, он не сказал этого. Не скажет. Он боготворит меня. И сближается со мной, как с богиней, которой не грозит зачатье.

Молодая женщина замолчала. Она сделала движение, собираясь уходить, остановилась и добавила с печальной улыбкой:

– Он свое возьмет.

Секвантор растерялся. Она вела себя так, точно никого не потеряла, точно все, что произошло, мало ее коснулось. Вернее – она ждала происшедшего, жила ожиданием этого,– И теперь, проходит дальше. Может быть, не добровольно, – но жизнь толкает ее дальше, дальше, через пустоту.

И, уже прощаясь, она протянула секвантору листок. Не читая, тот сунул его в карман и поспешил в институт Гомологии.

Институт размещался в ветхом деревянном здании, зажатом мощными энергетическими установками.

Профессор, старик с сухим морщинистым лицом, встретил секвантора настороженно.

– Я по поводу пилота Серафима,– сказал секвангор, -его копии.

Старик молча сунул секвантору бумагу разрешение Серафима институту Гомологии на создание дубля. Секвантор впервые держал в руках такой документ и внимательно прочитал несколько строк.

– Объясните, что такое дубль?

– Второй Серафим.

– Когда было заключено ваше соглашение?

– Там указано.

– Полгода назад! Странно для двадцатитрехлетнего человека думать о смерти, о дубле, вы не находите?

– Серафим – человек умный!

– Был.

– Был и будет.

Четки в пальцах секвантора то постукивали, то затихали.

– Зачем Серафиму понадобилось это соглашение?

– Это соглашение понадобилось мне... Молодые люди так редко теперь умирают.

– Объясните.

– Что же тут объяснять? Люди начинают думать о смерти, когда уже поздно начинать жизнь сначала. Мне же нужен был именно молодой человек, даже не человек, а его копия.

– Ну и?..

– Я дал объявление. Откликнулись трое. Среди них Серафим. У меня уже было все готово. Оставалось только надеяться и ждать... Ждать смерти, чтобы дать вечное существование.

"Так, значит, все-таки самоубийство,– подумал секвантор.– Или как это назвать? И с похоронами все теперь ясно-от мертвого тела сразу и бесследно избавляешься... Но эта-то женщина, она-то хоть знает?.."

Секвантор вынул . листок. Первую строчку трудно было разобрать:

...и в этот же миг

птица в небо рванулась,

как оживший крик! "Птица, птица, куда?

Птица, крылья свернешь!

Никуда ты от смерти своей не уйдешь!"

Но свобода, свобода над птицей была

беспредельно свободная сила крыла.

Птица взмыла туда, где планеты парят,

Там, где звездные звезды, где камни горят!

Птица, что ты искала и что ты нашла?

Птица пала на камень, и камень зажгла!..

– Однако пора, – вскочил профессор. – Если угодно, вы можете посмотреть на ревитапию.

– На что? .

– Ревйтапия. Вита – жизнь... О, такого вам никогда не увидеть! Рождение человека с неограниченными энергетическими ресурсами для неограниченной жизни! Человек сравняется со вселенной! Вечное познание. Вечное созидание! Следуйте за мной – и вы не пожалеете.

Старик кинулся из кабинета, секвантор поспешил за ним. Они пробежали длинный коридор, свернули в темный закоулок, профессор распахнул дверь – и издал горестный крик.

Тело Серафима

– В чем дело?– резко спросил секвантор, нащупывая в кармане оружие.

– Ушел! Сам ушёл! Сам! – профессор опустился на пол и склонил голову на колени.

– Прошу не волноваться,– сказал секвантор.– Мы его найдем.

– Кого? – усмехнулся профессор. – Человека с необоримой силой? Человека с неограниченной жизнью?

– Он что же, неуязвим и для оружия?

– Ни в коем случае!– закричал профессор.– Я запрещаю в него стрелять!!!

– Успокойтесь, стрелять пока никто не собирается.

Соквантор связался с Начальником службы порядка.

– Прошу вас, пришлите в институт Гомологии следственную группу. Если возможно, с биопсом.

Затем секвантор. осмотрел место происшествия. Большая лаборатория, забитая проводами, колбами, трубками, лампами, и посредине огромный, в человеческий рост, контейнер, распахнутый настежь. Из контейнера еще не улетучилось тепло.

– Вот здесь,– дрожащим голосом объяснил профессор,– он должен был находиться, дожидаясь часа, когда я открою, возьму его за руку...

Контейнер запирался снаружи обычным замком. Замок был открыт. Никаких следов взлома. Ясно, что сам Серафим (секвантор решил так называть про себя дубль) не открыл бы контейнер. Даже обладая гигантской силой.

Прибыла группа экспертов. Началась обычная суета. Через некоторое время доложили, что никаких следов, кроме следов на половичке у входа, не обнаружено. Электронно-магнитный анализ показал, что рисунок следа изображает папоротник.

– Это не ваш след?– спросил секвантор старика.

– У меня ромашки.

– А у дубля?

– Он босой.

– А ваш сотрудники?

– Мои сотрудники! -горько воскликнул профессор. – Когда они у меня были!.. Один-единственный помощник. Но его сегодня не должно быть. Он только дважды в неделю работает у меня.

– Кто он? Давно у вас?

– Базино? Недавно, Он и еще где-то работает... Не знаю, ничего не знаю и знать не хочу.

Старик все еще сидел на полу, подавленно покачиваясь. Секвантор занялся следами на половичке. До сих пор сдерживаемое нетерпение охватило его. Он лихорадочно настроил на волну биопса, подвел к половичку.

– Регулятор скорости на карабине,– успел подсказать кто-то.

Пес вылетел из института, кинулся по широкой тропинке к низеньким воротцам заднего двора. Здесь на песке и на траве виден– был след машиныобычного малогабаритного грузовичка, ионокара.

Биопес полетел вдоль колеи.

Только через пару километров, когда секвантор втянулся в бег, он увидел, что бежит не один, что с ним рядом трусит профессор.

– Я... хочу... все... видеть сам,– прерывисто объяснил тот.

Дорога вынырнула из лесочка и пошла вдоль ограды космопорта. Секвантор неуверенно огляделся, потом кинулся к участку номер шесть – "Астра" еще стояла там.