Текст книги "Криминальная история России. 1993-1995. Сильвестр. Отари. Мансур"

Автор книги: Валерий Карышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Отари взял паспорт и хотел было пройти, но дежурный окликнул его:

– Постойте, гражданин, у нас так не принято!

– А как же у вас принято? – спросил Отари, непонимающе глядя на дежурного.

– За вами должен прийти сопровождающий. Он проведет вас к тому человеку, к которому вы записаны на прием.

– Откуда же я знаю, когда ко мне придет сопровождающий? – улыбнувшись, спросил Отари.

– Для этого вам нужно ему позвонить, – подсказал дежурный. – Вы телефон знаете?

– А вы сами позвонить не можете? – осведомился Отари, которого уже начинала нервировать сложившаяся ситуация.

– Мне не положено. Вот внутренний телефон, – лейтенант показал на телефонный аппарат, прикрепленный к стене. – Наберите номер, – он назвал три цифры, – и за вами придут.

Отари взял трубку и набрал продиктованный номер. Дозвониться до приемной начальника РУОПа удалось не сразу – все время было занято. Наконец на том конце взяли трубку. Мужской голос осведомился об имени-отчестве визитера.

– Да-да, сейчас я спущусь за вами, – сказал мужчина, узнав, с кем он говорит.

Через пять минут Отари увидел идущего к нему мужчину лет сорока, одетого в темный костюм и темную же рубашку. Шею его подпирал аккуратно завязанный серый галстук.

Приветливо кивнув Отари, мужчина пригласил его следовать за ним. Отари молча пошел по длинному просторному коридору со множеством выходящих в него дверей.

Навстречу им то и дело попадались спешащие по своим делам люди. В основном это были оперативники. По выражению их лиц Отари понимал, что многие из них узнают его. Отари достаточно часто появлялся на экранах телевизоров, о нем писали газеты, говорили по радио. Некоторые же наверняка знали что-то об Отари из оперативных сводок, где частенько мелькала его фамилия. Реакция людей на его персону всегда интересовала Отари. Он внимательно следил за выражением лиц – кто-то из любопытства откровенно разглядывал его, кто-то – наоборот, отводил глаза.

Поднявшись по широкой лестнице, Отари со своим провожатым оказались в другом коридоре, куда выходили двери кабинетов руководства московского РУОПа. Обстановка здесь была куда богаче и респектабельней. Пол в коридоре был застелен ковровой дорожкой, двери обиты кожей.

Подойдя к одной из дверей, сопровождающий открыл ее и вежливо пригласил Отари войти внутрь.

– Пожалуйста, проходите.

Отари вошел в достаточно большой предбанник, в который выходили две двери – одна напротив другой. Вероятно, один из кабинетов принадлежал начальнику РУОПа, а второй – его заместителю.

Два широких окна были закрыты решетками. Возле окон размещалось несколько письменных столов с телефонными аппаратами на каждом. За столами сидели две девушки – видимо, секретарши. Вдоль стен выстроилась шеренга стульев – места для посетителей.

Сопровождающий, обернувшись к Отари, произнес:

– Присядьте пока, я доложу о вашем приходе.

Отари сел на стул и начал ждать. Минут через пять мужчина вышел и попросил Отари подождать, мотивировав это тем, что начальник РУОПа в данный момент очень занят и примет его сразу же, как только освободится. Отари ничего не оставалось делать, как продолжать ждать.

Ожидание затянулось надолго. Прошло полчаса, затем час, полтора... А начальник все еще не освобождался. За это время в комнату то и дело входили сотрудники, видимо, по вызову начальника, выходили, вслед за ними в кабинет входили новые люди. Многие посетители узнавали Отари и, бросив удивленный и любопытный взгляд, исчезали за дверью.

Отари понимал, что находится в достаточно нелепой ситуации. «В конце концов, я имею такие связи, меня везде знают, я, в конце концов, богатый и уважаемый человек, – думал Отари с раздражением, – меня почти каждый день показывают по телевизору, про меня пишут в газетах, многие из самых уважаемых и знаменитых людей ходят у меня в друзьях, а этот начальник – ладно бы генерал – полковник, уже второй час держит меня в приемной как нашкодившего молокососа. И почему это у начальника срочно возникли такие неотложные дела? Может, он про меня вообще забыл? А может, таким образом он пытается поставить меня на место? Мол, ты такой крутой, а я все ж таки покруче буду!»

Отари чувствовал, что терпение его подходит к концу. Он нарочито громко откашлялся и, улыбнувшись одними губами, обратился к секретарю:

– Простите, пожалуйста, не могли бы вы напомнить своему шефу о том, что я жду, когда он меня примет? Как-никак сижу я здесь уже полтора часа... Может, он просто про меня забыл?

Выражение лица девушки совершенно не изменилось. Бросив на Отари быстрый оценивающий взгляд, она произнесла спокойным официальным тоном:

– Не беспокойтесь, он не забыл о вас, просто очень занят.

Отари такой ответ не устраивал совершенно. Он даже поморщился.

– Создается такое впечатление, что стоило мне появиться, как тут же в городе одновременно произошло немыслимое количество преступлений и все они требуют незамедлительного решения в присутствии вашего руководства.

Секретарша окинула Отари еще одним презрительно-ледяным взглядом и, сделав вид, что не расслышала его колкой реплики, углубилась в какие-то бумаги.

Неожиданно в приемной зазвонил телефон – аппарат белого цвета, с глухой панелью. Нетрудно было догадаться, что это была внутренняя связь начальника РУОПа со своим секретарем. Девушка сняла трубку.

– Хорошо, – она кивнула, – обязательно. – Девушка положила трубку, встала и направилась к двери противоположного кабинета. Открыв ее, она вошла в кабинет зама. Пробыв там не более двух-трех минут, секретарша вернулась обратно, затем приоткрыла дверь кабинета начальника и сказала, обратившись к Отари:

– Вы можете пройти.

Отари встал, еще раз откашлялся, одернул пиджак, проверил, не сбился ли узел галстука, и вошел в кабинет начальника РУОПа.

Это оказалось более чем просторное помещение, вероятно служившее некогда кабинетом первому секретарю райкома партии. Имелась здесь и еще одна дверь, ведущая, должно быть, в комнату отдыха. Огромный стол занимал середину помещения, вокруг него стояли многочисленные стулья. Вероятно, здесь начальник РУОПа проводил свои совещания. Обстановку дополняли многочисленные офисные шкафы и кожаный диванчик с креслами и журнальным столиком. В дальнем конце комнаты размещался еще один стол – на сей раз обыкновенных размеров, уставленный телефонами, заваленный бумагами и папками. К столу были придвинуты два кресла. В третьем, стоящем с другой стороны стола, под портретом президента сидел сам начальник РУОПа.

Это был мужчина лет сорока – темноволосый, темноглазый, с приятными чертами лица. Его можно было бы назвать симпатичным, если бы образ не портили тонкие сухие губы, которые начальник сжимал в узкую полоску.

Отари кивнул полковнику и приблизился к столу. Начальник также ответил Отари коротким кивком и, указав рукой на одно из стоящих возле стола кресел, сказал:

– Здравствуйте, присаживайтесь, пожалуйста.

При этом полковник не протянул руку для приветствия. Отари тут же отметил это, и в нем вновь всколыхнулась обида. Даже чиновники из администрации президента здороваются с ним за руку, а тут всего лишь полковник, пусть и начальник РУОПа, не пожелал этого сделать!

Отари собрался уж было начать разговор, но начальник жестом остановил его.

– Одну минуточку, – сказал он, – сейчас придет мой заместитель, и тогда мы начнем с вами беседовать.

«Зачем нам нужен заместитель? – удивленно подумал Отари. – Неужели мы не можем поговорить вдвоем? Ладно, в конце концов, ему виднее... Скорее всего он просто боится себя скомпрометировать. Все же как-никак я являю собой фигуру довольно одиозную. Мало ли что могут подумать его сотрудники, узнав, что их начальник говорил о чем-то с глазу на глаз с Отари...»

Через несколько минут дверь открылась, и в кабинет вошел невысокий худощавый мужчина с совершенно седыми волосами, хотя на вид ему было не больше сорока. Как узнал Отари в ходе последующего разговора, это был заместитель начальника РУОПа полковник Селиверстов.

Заместитель остановился возле двери и тихо произнес:

– Разрешите войти?

Начальник поднял голову и приветливо кивнул. Заместитель прошел через весь кабинет и сел в кресло рядом со столом, напротив Отари.

– Вот теперь я готов вас выслушать, – сухо произнес начальник РУОПа, обращаясь к Отари.

Он решил начать издалека.

– Мы же с вами в некотором роде коллеги, – произнес он и посмотрел на реакцию присутствующих. Те удивленно переглянулись. – Я ведь не так давно работал тренером общества «Динамо», и ко мне приходили многие подполковники и полковники. Сейчас эти люди уже стали генералами, – и Отари назвал несколько фамилий, стремясь прозондировать почву.

Начальник РУОПа прервал его:

– Мы в курсе всей вашей деятельности, Отари Давидович, и знаем о том, какие у вас обширные связи... Поэтому, если можно, давайте сразу перейдем к существу проблемы.

«Интересно, – подумал Отари, – и как много они обо мне знают? Конечно, и дураку ясно, что определенный компромат на меня есть – на что же человеку враги, если не для того, чтобы доносить».

– Хорошо, по существу так по существу... – согласился Отари. – Я пришел к вам по пустяковому вопросу. Дело в том, что сын моего близкого друга, погибшего в автокатастрофе, попал в беду и проходит по одному из уголовных дел, которое ведет ваша организация.

– Можно узнать фамилию задержанного? – спросил заместитель начальника, взял ручку и листок бумаги, чтобы записать сведения.

Отари назвал фамилию Бадри.

– Когда он был задержан оперативным составом?

– Кажется, два или три дня тому назад, – ответил Отари.

Начальник РУОПа нажал на кнопку вызова, и секундой позже в кабинет вошел тот самый мужчина, который сопровождал Отари. Селиверстов протянул ему листок с записью. Тот взглянул на фамилию, тут же подошел к полковнику Ушакову и, наклонившись, прошептал ему что-то на ухо.

Ушаков кивнул головой, тут же снял телефонную трубку и набрал две цифры. На том конце незамедлительно отозвался мужской голос.

– Послушай, Иван Александрович, – обратился к невидимому собеседнику начальник, – тут ко мне пришел Отари Давидович... Да, тот самый... По поводу одного своего земляка, – и он назвал фамилию Бадри. – Это по твоему департаменту он проходит?

Мужчина стал что-то скороговоркой объяснять начальнику. Тот только кивал головой. Минут через пять разговор был закончен. Ушаков положил трубку и в упор посмотрел на Отари.

– Похоже, Отари Давидович, у вашего знакомого возникли достаточно серьезные проблемы, – сказал он. – Боюсь, что ничем помочь вам мы не сможем.

– Да ведь дело-то пустяковое... – вновь начал Отари. Но начальник прервал его:

– Это уже не нам с вами решать, пустяковое оно или нет. Это будет решать следователь, а в дальнейшем – суд.

– Так уж сразу и суд? – улыбнулся Отари. – Может, до суда дело и не дойдет? Может быть, если вы вопрос решить не можете, с ним сможет разобраться заместитель начальника ГУВД Москвы или замминистра МВД?

Такая открытая похвальба связями Ушакова просто взбесила. Он даже в лице изменился.

– Я уже говорил, Отари Давидович, что мы прекрасно осведомлены о ваших немалых связях в чиновничьей и офицерской среде, но поверьте мне на слово – для вас же будет лучше, если вы не будете вмешиваться в это дело.

Речь Ушакова Отари очень не понравилась, и не потому, что он фактически угрожал ему. Дело было в другом – подобная осведомленность правоохранительных органов о делах Отари говорила о многом.

– А почему моя скромная персона вызывает у вас столь пристальное внимание? – спросил он.

На несколько секунд в кабинете воцарилась полная тишина. Наконец Ушаков глубоко вздохнул.

– Мы тут, – начальник посмотрел на своего заместителя, – сидим и удивляемся, как вы, можно сказать, покровитель криминального мира, московской мафии, умудряетесь выходить сухим из воды?

– А в чем дело? – насторожился Отари. – Вы что, обладаете какими-то фактами? У вас есть доказательства? С какой стати, спрашивается, вы записываете меня в крестные отцы мафии?

– По крайней мере, вы сами подобным образом пытаетесь себя преподнести через прессу и телевидение. Насколько я знаю, вы не отрицаете своих связей с преступным миром? Не так ли?

– Нет, не отрицаю, – подтвердил Отари. – А что, разве за это судят?

– Судят за какое-то конкретное преступление, – пристально взглянув в лицо Отари, устало сказал Ушаков.

– Тогда чем объясняются ваши претензии? – не унимался разъяренный Отари. – Вы в чем-то меня подозреваете? Тогда предъявите обвинение!

Ушаков испустил еще один вздох.

– К сожалению, все наши подозрения не имеют твердой юридической базы, по которой вас можно было бы привлечь к уголовной ответственности.

– Даже так? – раздраженно сказал Отари. – А вам не кажется, что вы слишком много берете на себя?

– Послушайте, Отари Давидович, – сказал начальник, – я не пойму, кто к кому пришел? Кажется, вы явились ко мне с просьбой?

– Да никакой просьбы у меня нет, вам показалось, – перебил Ушакова Отари. – Я просто пришел поговорить, но вижу, что разговора у нас с вами не получилось. Я могу идти? – Он встал с кресла.

– Конечно, можете, – ответил Ушаков. – Только подождите секундочку, я сейчас вызову человека, который проводит вас вниз. – И начальник снова взялся за телефонную трубку.

Отари вышел из кабинета, даже не попрощавшись. Всю дорогу до выхода он кипел от злости. «Сначала полтора часа продержали меня в приемной, можно сказать, унизили, – думал он, – а потом, совершенно ни во что не вникая, тут же отфутболили! Нет, это им так с рук не сойдет! Я придумаю, как разобраться с этим Ушаковым, а заодно и с его помощником!»

* * *

Из РУОПа Отари поехал в свой офис. Он вошел туда мрачнее тучи. Накричал на охранника возле лифта по какой-то пустяковой причине – что случалось с ним крайне редко. Отари всегда славился своей осторожностью и обходительностью. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Отари, оказалось присутствие в приемной двух гостей – дяди Левана и Вахтанга. Вот уж кого он сейчас хотел бы видеть меньше всего!

Увидев вошедшего Отари, дядя Леван поднялся со стула и засеменил ему на встречу.

– Как внучок? – с надеждой в голосе спросил он. – Скоро его выпустят?

– Понимаешь, старик, пока не выпустят, – ответил Отари. – Но ты не волнуйся. Я все сделаю, чтобы сломать этого милицейского начальника! Твой внук обязательно будет на свободе – это я тебе обещаю, что бы мне ни пришлось для этого сделать, я это сделаю.

У дяди Левана на глазах выступили слезы.

– Не волнуйся, старик! – повторил Отари и обратился к Вахтангу: – Пойдем поговорим.

Они вошли в кабинет.

– Слушай, у меня с этим ментом очень неприятный разговор получился, – начал Отари. – Надо что-то придумать. Позови ребят, посидим, покумекаем вместе.

Вахтанг тут же подошел к телефону и начал обзванивать ребят, принадлежащих к близкому окружению Отари. Всего таких было девять человек. Все они были старыми друзьями Отари, так сказать, проверенными кадрами. К сожалению, всех их в этот раз собрать Вахтангу не удалось.

Минут через двадцать приехали только трое: Георгий, Дато и Антон. Отари всех их тепло поприветствовал и, усадив, рассказал о своем визите к начальнику РУОПа.

Закончив рассказ и дав самую что ни на есть нелестную характеристику начальнику РУОПА полковнику Ушакову, Отари обвел взглядом присутствующих, ожидая их реакции. Первым нарушил молчание Георгий.

– Отари, я считаю, за такой разговор он должен ответить, причем по самому жесткому варианту, – как всегда предельно кратко высказался Георгий. Он всегда был сторонником жестких мер, за что Отари в глубине души его временами даже побаивался.

– Что значит «по жесткому варианту»? – переспросил Отари, примерно зная, о чем пойдет речь.

– Вплоть до того, что... Слушай, Отари, давай его закажем!

– Нет, – отрезал Отари, – на «мокруху» я не пойду, это исключено.

Тут слово взял Дато.

– Может быть, хорошенько припугнуть этого полковника? – предложил он. – Тоже мне – крутой нашелся!

Отари невесело рассмеялся:

– Кого пугать-то? Это тебе что, коммерсант или мент из районного отделения милиции? Ты что? Скорее он нас запугает! Давай на вещи смотреть реально.

– А у него дети есть? – неожиданно спросил Антон.

Антон был одним из тех немногих людей, которым Отари доверял практически полностью. Когда-то Антон был одним из любимых учеников Отари. Кроме силы, смелости и преданности, Антона отличали недюжинные аналитические способности, за что Отари ценил его еще больше.

Антон всегда мог реально оценить ситуацию, сказать, какие перспективы открываются в том или ином деле и каких негативных последствий стоит остерегаться.

Хотя у Антона были очень неплохие перспективы в спорте, он распрощался со спортивной карьерой два года назад, решив заняться бизнесом. К тому времени Антон как раз закончил институт физкультуры и перед ним был широкий выбор. Он сколотил небольшую бригаду из бывших спортсменов, сумев поставить под свой контроль несколько коммерческих структур. Со временем Антон несколько отошел от своего не слишком спокойного ремесла и занялся исключительно коммерцией. Однако время от времени, словно испытывая ностальгию по прошлому, он пытался решать спорные коммерческие проблемы старыми силовыми методами.

– А дети у него есть? – повторил Антон.

– Дети? – переспросил Отари. – Я не знаю. Должны быть. А что?

– А что, если детей украсть и заставить этого, как его там, Ушакова, пойти на наши условия?

Отари задумчиво взглянул в окно, оценивая предложенный выход.

– А что, Антон дело говорит! – поддержал спортсмена Вахтанг. – Единственные, кто не защищен у этой ментовской сволочи, так это его дети. Сам-то он с охраной ездит. Ты не думай, Отарик, ничего плохого мы его детишкам не сделаем! – ухмыльнулся Вахтанг, поймав на себе косой взгляд Отари. – Что мы, звери какие? Наоборот, мы будем о них очень хорошо заботиться, пальцем их не тронем. Но мы заставим этого мента играть по нашим правилам.

Отари неопределенно пожал плечами:

– Я затрудняюсь что-либо сказать по этому поводу.

– Тогда, Отари, – вновь заговорил Дато, – может быть, своих генералов подключишь? Пусть они с ним как-нибудь поговорят. А может, денег собрать, и пусть они его уберут и другого человека поставят?

– Слушай, Дато, ты будто на Центральном рынке сидишь – думаешь, что все покупается и продается. Там другой мир, менты по своим собственным законам живут, – невесело усмехнувшись, сказал Отари. – К тому же, как говорят мои генералы, у этого полковника Ушакова большое будущее. Он скоро генералом будет. И я не удивлюсь, если через несколько лет он сможет стать министром внутренних дел.

– Может, и станет, если мы не остановим, – загадочно улыбнулся Антон.

– Ты так думаешь? – задумчиво сказал Отари. – Что ж, над этим стоит поразмыслить...

Однако дальнейшее обсуждение проблемы никаких позитивных результатов не принесло. Так и не придумав ничего существенного, приближенные Отари разошлись примерно через полчаса.

Отари чувствовал себя настолько разбитым, что отменил все свои встречи, даже с тем журналистом, с которым так надеялся встретиться. Но сейчас Отари явно не был настроен давать интервью – он был выжат как лимон. К сожалению, поехать домой и отдохнуть Отари тоже не мог – ему еще предстояло заехать на телевидение.

* * *

Через несколько минут Отари уже ехал на своей машине в сторону Останкинского телецентра. Там ему предстояла запись очередной еженедельной программы. Обычно они записывались поздно вечером по той простой причине, что днем телевизионная студия была сильно загружена.

Таким образом, еженедельная передача со странным названием «Караул» записывалась ночью, а показывалась по московскому каналу вечером того же дня.

За оставшийся до выхода в эфир небольшой промежуток времени запись подчищали – убирали повторы, незаконченные фразы, лишний материал. Автором и ведущим этой передачи был Павел Голиков, один из теледикторов московского канала.

Отари познакомился с Голиковым около года назад. Его свели с ним по собственной просьбе Отари, давно имевшего целью покорение телевизионного эфира. Пообщавшись с Голиковым некоторое время, Отари пришел к выводу, что ему необходимо делать на телевидении свою собственную передачу.

Отари через свои коммерческие структуры оказывал большую материальную помощь телевизионной студии, которая готовила передачи с его участием. Этим своим еженедельным выступлениям, впрочем, так же, как и обращениям через другие средства массовой информации, он придавал большое значение. Для него это была подготовка будущего политического плацдарма, канал для распространения его идеологии. И, наконец, – что самое главное, – это была борьба за будущих избирателей того блока, вместе с которым намеревался выступить Отари.

Каждая передача была посвящена разъяснениям принципов идеологии Отари и в конечном итоге могла быть охарактеризована одной-единственной фразой: «Спортсмены – это наша сила, наше будущее».

Однако сегодня голова Отари была занята совершенно другими мыслями. Вместо того чтобы хорошенько продумать свою телевизионную речь, Отари размышлял над тем, как ему рассчитаться с полковником Ушаковым за нанесенное ему оскорбление.

«За все свои слова и поступки человек должен отвечать, – думал Отари, – а значит, этот заносчивый полковник должен ответить за мое унижение, за то, что заставил меня, как какого-то лоха, сидеть под дверью кабинета целых полтора часа, за угрозы и унизительные намеки».

Занятый своими не слишком приятными мыслями, Отари сам не заметил, как добрался до телецентра. Припарковав машину, он вылез из нее и направился ко входу в студию. Пройдя через стеклянный предбанник, Отари вышел в просторный холл, подошел к дежурному милиционеру и предъявил ему свой пропуск на телевидение и паспорт.

Милиционер посмотрел документы, взял под козырек и вежливо сказал:

– Проходите.

Отари зашагал по длинному, плохо освещенному коридору. Его не встречали, так как он бывал здесь довольно часто и уже хорошо разбирался в сложной системе коридоров и в переходах телецентра.

Неожиданно сзади Отари окликнули. Голос был знакомым. Отари остановился и обернулся. Его догонял мужчина с пышными усами, в светлой одежде. В руках у него была гитара в матерчатом чехле. Отари узнал мужчину – это был известный бард Александр Ракитин.

– Отарик, дорогой, рад тебя видеть! – воскликнул Александр, тепло поздоровавшись с Отари. – Ты что такой невеселый? Что-нибудь случилось?

– Нет, все в порядке, Саша. Просто устал немного.

– Новый день только начинается, а ты уже устал?! – усмехнулся певец.

– Представь себе, – ответил Отари, гадая, скоро ли ему удастся избавиться от назойливого знакомого.

– Слушай, Отарик, я хочу пригласить тебя на свою презентацию, завтра в концертном зале «Россия». У меня вышел новый компакт-диск... Да, кстати, у меня есть один экземплярчик, сейчас я его тебе презентую. – Певец быстро достал из кармана куртки диск и жирным красным маркером написал на компакте: «Дорогому Отарику на память». Затем поставил размашистую витиеватую подпись и протянул диск Отари.

Отари взял диск, сделал вид, что внимательно рассматривает его, потом похлопал Александра по плечу.

– Я рад за тебя! – сказал он, улыбнувшись и мечтая только о том, чтобы бард поскорее от него отвязался.

Это удалось ему лишь минут через пять, в течение которых Ракитин не уставал хвастаться своими достижениями и делиться дальнейшими планами. Когда Отари наконец продолжил свой путь в студию, настроение его было совсем уже скверным.

У лифта на этаже его встречал ведущий программы Павел Голиков – молодой человек лет тридцати, плотного телосложения, с лицом и манерами интеллигента в третьем поколении. Поздоровавшись с Отари, он участливо поинтересовался:

– Что-нибудь случилось? Вы припозднились и кажетесь мне немного расстроенным...

Отари взглянул на себя в зеркало, висящее на стене. Выглядел он действительно не лучшим образом.

– Просто устал... Выдался тяжелый день.

– Может быть, воспользуетесь услугами гримера? – предложил Павел.

– Что я, баба, что ли? – фыркнул Отари. – Нет уж, увольте. Лучше скажите, все готово?

– Да, конечно, – засуетился Голиков. – Операторы и режиссер уже давно вас ждут.

Вместе они прошли в помещение, где непосредственно проходила съемка программы.

– О чем сегодня пойдет разговор? – спросил Отари.

– Я тут приготовил перечень вопросов. – И Павел, достав из внутреннего кармана пиджака несколько аккуратно сложенных листков, протянул их Отари. Тот прочитал текст и согласно кивнул.

– Хорошо, это меня устраивает. Думаю, можно начинать.

Он удобно уселся в кресло рядом с ведущим. В студии зажегся яркий свет юпитеров. Замерцало табло с надписью: «Микрофон включен». Павел откашлялся и задал вопрос. Тема сегодняшней передачи касалась жизни столицы и москвичей. Сценарий был достаточно прост. Ведущий говорил о тех или иных проблемах и спрашивал мнение на этот счет своего гостя. Отари, в свою очередь, должен был излагать свои мысли по поводу этой проблемы.

Они быстро прошлись по теме воспитания молодежи, затем перешли на любимую тему Отари – тему физкультуры и спорта. Потом побеседовали о деятельности фонда Отари и о возможности создания его партии.

Отари говорил давно заученными, сто раз уже повторенными фразами. Сколько раз он уже излагал все это журналистам и ведущим.

И тут, совершенно неожиданно, в памяти Отари всплыл сегодняшний инцидент с полковником Ушаковым. Отари почувствовал такую ненависть и обиду, что чуть не заскрипел зубами. Внезапно в голову ему пришла безумная мысль.

Очень плавно, исподволь, Отари перевел разговор на нужную ему тему.

– А еще я хочу сказать, – как бы невзначай продолжил он, – что нашему движению, к сожалению, – он сделал небольшую паузу, – мешают правоохранительные органы, в том числе и начальство московского РУОПа.

Ведущий сделал удивленные глаза. Он никак не ожидал такого отступления от темы. Однако передача, по существу, делалась на деньги Отари, а значит, он был волен говорить в эфире практически все, что только душа его пожелает.

– А что случилось, Отари Давидович? – тут же подхватил Голиков. – Мы совершенно не в курсе происходящих событий. Расскажите нам, пожалуйста, обо всем подробно.

Отари не собирался доводить до широкой общественности суть того, что произошло на самом деле, тем более не собирался раскрывать цель своего визита к начальнику РУОПа. Он обошелся парой-тройкой ничего не значащих предложений.

Потом Отари не мог объяснить, как это получилось, но следующая фраза у него вырвалась как бы сама по себе:

– Я хочу сказать, что этот милицейский чиновник должен задуматься над своими поступками и, самое главное, побеспокоиться о своих детях...

Сразу после того, как прозвучала последняя фраза, микрофон в студии был отключен. Отари удивленно посмотрел на Голикова, затем перевел взгляд на операторов. Все они застыли в каком-то неестественном молчании, и на лицах их был написан откровенный страх.