Текст книги "Корнет из нашего времени. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Валерий Мелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Ну, наконец то, а то я уже и беспокоиться стал, когда же вспомнят?

Кто бы сомневался, видеть меня желает Борис Андреевич, точнее он ждет меня, чтобы, как я понял, представить генералу Рыдзевскому[111]111
  Константин Николаевич Рыдзевский, 1852–1929 гг. государственный деятель, товарищ министра внутренних дел, начальник полиции и командующий Отдельным корпусом жандармов в 1904–1905 гг., генерал майор.


[Закрыть] для беседы.

– Здравствуйте, корнет! Куда Вы пропали после происшедшего? – с ходу в карьер обратился он ко мне.

– Христос Воскресе, Борис Андреевич! – опустил его я на землю.

– Воистину Воскресе! – полковник несколько смутился, – извините, Вы должны понимать, здесь все на взводе.

– Понимаю Вас, господин полковник, готов ответить на все Ваши вопросы…

– А Вы не теряете присутствия духа, – он пристально посмотрел на меня, – как Вы можете быть так спокойны, корнет, тут такое творится…, если бы не Вы, я даже представить себе не могу что могло бы произойти!

– Я поступил так, как должен был поступить каждый офицер. А насчет моего спокойствия, то было время прийти в себя. Сразу, конечно, тоже колотило, случай и вправду из ряда вон…

– Да, это ужасно, ужасно, только благодаря Вам не случилось самое страшное, Вы очень вовремя вмешались и действовали очень решительно. Благодарю Вас! Сейчас нас вызывает генерал Рыдзевский, ему поручено провести предварительное расследование и подготовить доклад Его Императорскому Величеству. Но прежде мне бы хотелось прояснить для себя несколько моментов…

– Да, конечно, господин полковник…

– Я давно, еще с первой нашей встречи заметил, что Вы, князь, весьма наблюдательны и способны по мельчайшим деталям делать довольно точные выводы. Мне бы хотелось услышать Ваше мнение не столько о самом покушении, здесь более – менее понятно, – он на миг задумался, замолчал, – что Вы думаете в целом об этом? Молодой офицер, достойная семья, никаких поводов подозревать его в неблагонадежности не давал. И вдруг, на тебе, покушение на миропомазанника!

– Да, конечно это довольно странно. Вы правы, Борис Андреевич, ни в чем предосудительном корнет Гарин замечен не был. Единственно, только сейчас можно сказать, был малообщительным, старался избегать наши компании, ну понимаете, общие выезды в Петербург, вечеринки и тому подобное… Но мы не придавали этому особого значения, вернее не задумывались об этом. Нет, так навскидку, ничего не могу определенного сказать…

– Да, задачка не из легких. Мы, если позволите, еще поговорим об этом, а пока прошу, нас ждет генерал Рыдзевский.

Мы длинным коридором прошли в соседнее крыло здания, где был выделен кабинет товарищу министра – командующему Отдельным корпусом жандармов. В приемной нас встретил молодой поручик, адъютант генерала.

– Потрудитесь обождать, господа, сию минуту доложу его превосходительству, – обратился он к нам, и приподняв бархатную портьеру перед кабинетом и воинственно звякнув шпорами, бесшумно проскользнул за дверь.

Я осмотрелся. На стульях, расставленных вдоль стены, сидят чиновники и военные в ожидании приема, на лицах – смятение и тревога. В воздухе какая-то напряженность. Оно и понятно, такое происшествие!

Опять раскрылась дверь, и так же бесшумно вынырнул из нее поручик.

– Константин Николаевич просит вас, господа! – пригласил он нас, отступив в сторону и пропуская в кабинет.

Сделав пару шагов от дверей, я остановился, полковник Герарди прошел несколько вперед.

– Ваш превосходительство, по Вашему указанию…, – коротко должился Герарди.

– Ваше превосходительство, лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка корнет Белогорьев, – представился я.

– Здравствуйте, Борис Андреевич, – не вставая с места, поздоровался с полковником генерал, и только после этого соизволил обратить внимание на меня.

– Ну, корнет, поведайте-ка мне, что это развели Вы в лейб-гвардии полку? Хорошо вы, должно быть, проводите время, что на помазанника посягать вздумали? – с ходу наехал он на меня. Сказать, что я был ошарашен таким началом разговора – это ничего н сказать.

– Не знаю, о чем Вы, Ваше превосходительство, – только и смог ответить я.

– Что?! – заревел он, – Еще и дерзить? Ма-ал-чать! Чем Вы там в полку занимаетесь, все вальсы танцуете, Мопасана[112]112
  Ги де Мопасан, 1850–1893 гг. франц. писатель.


[Закрыть] почитываете, по барышням бегаете? Любовь у них, понимаете ли! Ма-ал-чать! Это неслыханно, это просто позор какой! – перешел он почти на визг, – что? Я не слышу Вашего ответа!

Интересно, какая любовь, какие барышни? Этот же вопрос читался и на лице полковника Герарди. Не знаю, как он, но терпеть все это я не намерен.

– Вы громко кричите, Ваше превосходительство, потому и не слышите меня.

– Да как Вы смеете! – он покраснел, стал хватать ртом воздух, ды вы…, да я…!

– Ваше превосходительство, потрудитесь не орать на меня, в противном случае мне трудно будет соблюдать субординацию!

– Ваше превосходительство, это же корнет Белагорьев, Вы должно быть…, вмешался Борис Андреевич, решив прояснить ситуацию.

– Прекратите, полковник, и слушать не хочу! Все, разговор окончен, с вами все ясно! Я сейчас же дам указание подвергнуть корнета домашнему аресту на трое, нет на четверо суток, а там разберемся, что эта за любовь там такая! И с Вами, Борис Андреевич, у меня еще будет обстоятельный разговор! Идите, идите оба! Развели, тут понимаешь…

Ну и что это было? Мы оба вышли из кабинета.

– Александр, это какое-то недоразумение, – полковник попытался меня успокоить, – по всей видимости, он спутал Вас с поручиком Корвиным. Не беспокойтесь, я думаю, что все проясниться в самое ближайшее время!

– А я и не беспокоюсь, Борис Андреевич. Я же понимаю, генерал нервничает, такое упущение по службе, за место свое переживает, понимает, что это может стоить ему должности.

– Хм…, Вы так думаете? В любом случае, это хорошо, что Вы понимаете, все это нервы, обстановка крайне напряженная, только этим и можно объяснить, что Константин Николаевич так сорвался. Я уверен, все образуется!

– Конечно, Борис Андреевич, да Вы не волнуйтесь, я все прекрасно понимаю…

Тут нас нагнал вестовой, с сообщением о том, что в кабинете генерала Мейендорфа меня ждет мой командир, Раух Георгий Оттонович.

* * *

Отдельный кабинет во всех дворцах, где проживала венценосная семья, командиру Собственного Его Императорского Величества Конвоя был положен по должности. В Александровском дворце он помещался, как и кабинеты всех руководителей различных ведомств и служб, обеспечивающих безопасное и достойное проживание первых лиц империи, здесь же, в левом крыле здания. Но в отличие от временно выделенного на время расследования командующему отдельным корпусом на втором этаже, этот был постоянным, и находился на первом, почти в самом конце коридора.

Здесь, кроме Георгия Оттоновича и генерала Мейендорфа присутствовал и давний друг покойного отца, барон Фредерикс Владимир Борисович. Министр Императорского двора и уделов, генерал-адъютант и Канцлер российских Императорских и Царских орденов, на это время, пожалуй, самый близкий из окружения к императору человек, пользующий исключительным доверием.

– Ну, здравствуй, здравствуй, герой! Да, и впрямь, герой! – приветствовал он меня, – эх, жаль, Николя не дожил до этого! – пожилой придворный подошел и обнял меня.

– Здравствуйте, Владимир Борисович, здравия желаю, Ваши превосходительства! – приветствовал я генералов. Те кивнули в ответ, Александр Егорович при этом пожал мне руку.

– Александр, у меня слов, чтобы выразить восхищение твоим, не побоюсь этого слова, подвигом! Да, бесспорно, подвигом! – Владимир Борисович опять схватил мою руку, – ты несомненно, достоин самой высокой награды и я лично буду ходатайствовать перед Его Величеством об этом! Да, господа, достойная смена растет! – он оглянулся на присутствующих генералов, – Как Николя радовался бы этому, – барон расчувствовался, глаза его заблестели, он смахнул слезу, – Эх, Николай, Николай, сколько мы прошли!..Как рано ты ушел…, – плечи сановника опустились, он как то сгорбился и из всесильного министра сразу превратился в простого сентиментального старика[113]113
  Ему в это время было 67 лет.


[Закрыть].

Отец был дружен с ним, оба входили в ближний круг цесаревича, будущего императора Александра III, примерно в одно время командовали элитными гвардейскими полками. Отец – лейб-гвардии Кирасирским, барон – лейб-гвардии Конным. После несчастья, которое обрушилось на нашу семью и отхода отца от всех дел, именно он добился, чтобы император вызвал отца из добровольного затворничества и "встряхнул" его, вернул интерес к жизни. Да и потом, в редкие наши приезды в Петербург, они неизменно находили время для встречи, вспомнить молодые годы, отдохнуть душой. Просто посидеть с графинчиком шустовского коньяка, до которого оба были большими любителями. Сам я неоднократно гостил в его имении в Сиверской, этой "дачной столице империи", плескался в спокойных водах Оредежа – речки, протекающей у самой усадьбы. Перекидывал через прутья решетки куски мяса – кормил медведей в знаменитом зоопарке барона, смотрел на слона, выписанного из Индии специально для этого места, любовался красавицами легавыми и другими породистыми собаками в одной из лучших псарен России, бродил по специальному кладбищу умерших собак. Сентиментальный Владимир Борисович устроил все это в усадебном парке – причуда уже не сановника, а этакого сибаритствующего русского барина с широкой душой[114]114
  В настоящее время на месте усадьбы Фредериксов в поселке Сиверском стоит здание кино-культурного центра.


[Закрыть]. Несмотря на солидный возраст и соответствующее этому здоровье, барон настоял, чтобы именно он, в числе особо близких, отдал последний долг другу – на своих руках вынес гроб с телом отца из полковой церкви, где проходило отпевание.

Мы немного помолчали, старый барон то ли держал меня за локоть, то ли опирался на него.

– Спасибо, Владимир Борисович, спасибо! – я расчувствовался, обнял его. Постояли так несколько секунд, он отстранился от меня.

– Прошу простить мою слабость, – смущенно пробормотал сановник, отворачиваясь и доставая носовой платок, шумно высморкался и через мгновение перед нами опять стоял бравый генерал, убеленный сединами.

– Ну, так вот, господа, что я хочу сказать Вам! Случай, несомненно, вопиющий, и только благодаря Александру не произошло непоправимое. Не мне разъяснять Вам обстановку в государстве, сами видите, всякие нигилисты и рэволюционэры не гнушаются ничем в своем стремлении поколебать Богом установленный миропорядок. А наши доморощенные либералы, вместо того, чтобы немедленно пресечь эти поползновения, потакают, заигрывают с ними, смущая тем самым народ. Пора, пора прекращать все это! Наследие Святополк-Мирского[115]115
  Министр внутренних дел Российской империи 26 августа 1904-18 января 1905, уволен после начала массовых беспорядков.


[Закрыть] надо искоренять, пока не поздно! Порядок, твердый порядок – вот то, что нужно народу нашему и России-матушке! Государь понимает это, но в доброте своей и милосердии, пока еще доверяет этим phraseur[116]116
  Фразер, пустозвон (франц.)


[Закрыть].

Он сделал паузу в своем монологе, задумавшись на миг, весь подобрался, потом продолжил:

– Господа! Знаю Вас я не один десяток лет. Александр Егорович – однополчанин, тебя, Саша, можно сказать с младых лет знаю, Георгий Оттонович – ты же знаешь, не считаю тебя чужим. Вот зачем позвал Вас. Злоумышленник – офицер лейб-гвардии – это неслыханно! Но и спаситель наш – гвардеец – кирасир! Государь будет беседовать с Вами…

Искушенный в придворных интригах сановник помолчал, обдумывая мысль. Мы "внимая мудрости планов", ждали, что еще нам скажет придворный.

– … Александр Егорович, – прервал молчание барон, – я знаю, что представители Отдельного корпуса позволяют порой вмешиваться в дела личной охраны венценосной семьи, и не ошибусь, что сегодняшнее происшествие стало возможным именно по этой причине, – министр пристально посмотрел на генерала Мейендорфа, пытаясь понять, дощла ли его мысль до генерала, – Георгий Оттонович, я думаю, Вы согласны с этим? – задал он вопрос моему командиру, скорее утверждая только что сказанное, чем спрашивая.

– Все ясно, Владимир Борисович, – согласился генерал Мейендорф, Георгий Оттонович молча кивнул. Мое согласие никого не интересовало. Вообще непонятно, что я здесь, собственно делаю? Для участия в придворных интригах, а именно это здесь и затевается, я слишком молод и по возрасту, и по "весу".

– Александр! – старый интриган обратил на меня свое внимание, – я осведомлен, что после трагических событий зимой тебе пытались предъявить претензии? – то ли спросил, то ли утверждал барон.

– Да, в ходе беседы следователь пытался задавать мне непонятные вопросы, но я бы не стал утверждать, что это были какие-то особые претензии…, – мой ответ не понравился министру, он стал более резок, – а тебе и не надо утверждать, Александр, ты слушай, что тебе говорят. В ближайшее время тебе будет назначена высочайшая аудиенция, может даже последует приглашение на ужин. Я не указываю тебе, как себя вести и что говорить в присутствии высочайших особ, не смею указывать, – уточнил сановник и замолчал, глубоко вздохнув, – я только хочу, чтобы ты понял, проникся, так сказать той обстановкой, что сложилась в стране. Я полностью доверяю и не сомневаюсь в тебе, ты и сам знаешь что сказать. Но мы еще поговорим об этом, – он устало опустился в кресло за столом, – на этом с тобой, Александр, все, не смею задерживать. Будь добр, подожди своего командира в приемной, – и переключил свое внимание на моего командира, – Теперь Вы, Георгий Оттонович…

– Владимир Борисович, разрешите доложить Его превосходительству…

– Да, что там у тебя еще?

– Генерал Рыдзевский только что объявил мне то ли трое, то ли четверо суток ареста. Домашнего. Я, с Вашего позволения, сегодня же убываю в свой особняк, в Петербург…

– Что? – хором воскликнули все трое, обратившись ко мне.

– Потрудитесь объясниться, корнет! – на правах непосредственного начальника первым накинулся на меня Георгий Оттонович.

– Да, Александр, что произошло?

– Докладываю, при следовании в составе нашей колоны в расположении полка, я был вызван через полковника Герарди к генералу Рыдзевскому для беседы о случившем. Тот был, видимо, не в себе из-за переживаний, я думаю, спутал меня с поручиком Корвиным. Стал отчитывать меня, объяснения ни мои, ни Бориса Андреевича слушать не стал, повысил голос, чего я посчитал недопустимым и попросил генерала сбавить тон. В ответ он буквально рассвирепел и наложил на меня это взыскание. Убеждать его в его неправоте ни по самой сути, ни по его праву налагать взыскание, я не стал, решив доложиться Вам…

– Это неслыханно! – барон Фредерикс аж поболел от негодования, – вот оно! вот оно то, о чем я и говорил! Бунтовщикам и смутьянам все сходит с рук, а истинные герои получают наказания! – зло оскалившись, выдохнул он, лицо у него покраснело, стрелки усов, щегольски раскинутые в стороны, задрожали, – я этого так не оставлю, это уже переходит все границы!

Я молчал. Молчали и присутствующие генералы, ставшие свидетелями гнева сановника. Немного успокоившись, он обратился ко мне:

– Не беспокойся, Александр, отправляйся к себе на здешнюю квартиру. В Петербург не выезжать, ждать моего указания! В ближайшее время тебе будет назначена высочайшая аудиенция, – что-то решив про себя и злорадно улыбнувшись, сказал он мне. Затем повернулся он к генералу Рауху, – Георгий Оттонович, прошу извинить меня за вмешательство в Вашу епархию и попытку распоряжаться Вашим подчиненным. Случай, и впрямь вопиющий, простите меня, сами понимаете…

– Владимир Борисович, я полностью согласен с Вами…, как Вам будет угодно, – мой командир вытянулся в струнку, все своим видом выражая полное понимание ситуации. Еще бы был не согласен, кроме героя – спасителя, посягатель на жизнь помазанника божьего также из его полка, его же подчиненный. И как все может повернуться для него самого без такого союзника и заступника в лице царского приближенного – тот еще вопрос! Георгий Оттонович был очень осторожным человеком и тонко чувствовал, когда можно проявлять свои амбиции, а когда нужно просто довериться более старшему и опытному неожиданному покровителю, – Корнет, извольте убыть в свою квартиру на Кадетском и ждите дальнейших указаний!

Ну а я, что – офицер исполнительный, получил приказ – выполняй. Приказ начальника – закон для подчиненного, приказ должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок! Отдав честь и лихо развернувшись через левое плечо, четко печатая шаг, я вышел из кабинета, чтобы проследовать в свое жилище на Кадетском.

* * *

Женщина, стоявшая у окна была очень взволнована. Лицо ее, все в красных пятнах, и в то же время какое-то бледное, напоминало застывшую маску. Обхватив свои плечи руками, она смотрела на раскинувшийся за стеклом парк и тяжело дышала.

– Ники, мне страшно! Я просто не знаю, чего нам еще ждать… – тут ее голос задрожал, – тогда на Крещение, теперь сегодня… Это уже не случайность, как ты уверял меня тогда.

(В день Крещения в 1905 г., 6 января, Государь со свитой, духовенством и митрополитом, вышел из Зимнего Дворца и отправился к беседке, устроенной на Неве, где происходило водосвятие. Началась торжественная служба, и был дан с Петропавловской крепости орудийный салют выстрелами. Неожиданно для всех в это время – как на павильон, так и на фасад Зимнего дворца посыпались крупные картечные пули. Один снаряд оказался боевым. В беседке потом насчитали пять пуль, одна просвистела буквально рядом с Государем. Николай II и члены императорской семьи отделались легким испугом. Получили ранения, правда, не очень серьезные, городовой по фамилии Романов и управляющий Морским министерством Федор Авелан. Командир того орудийного расчета, который произвел выстрел, позже покончил с собой].

Государь встал с кресла и, подошел к жене.

– Аликс, дорогая, ну пожалуйста, успокойся, – осторожно прикоснулся к ней, поглаживая по плечу, – все уже закончилось, я уверен, это просто…

– Это не просто, ты же сам понимаешь это! Все, как в завещании императора Павла Петровича, как сказано в том пророчестве монаха. Неужели, это правда, неужели все это предстоит нам?

(Монах Авель[117]117
  В миру Василий Васильев, 1757–1841 гг. православный монах, предсказавший ряд исторических событий XVIII и последующих веков, в том числе даты и обстоятельства смерти российских самодержцев, начиная с Екатерины II, общественные потрясения и войны. 12 марта 1901 года царственная чета, сгогласно завещанию императора Павла I вскрыла письмо с пометкой: «Вскрыть Потомку нашему в столетний день моей кончины», который он оставил. Достоверно узнать, что написал в послании Павел, пересказывая пророчества Авеля, невозможно, но вернулась императорская чета к придворным сильно взволнованная. Александра – бледна, Николай, напротив, красен, как вареный рак. Ни слова не говоря, монархи прошли мимо притихших придворных и удалились к себе, а вечером гатчинский истопник по секрету рассказал, что государь сжег в камине какие-то старинные бумаги.


[Закрыть].

– Аликс, я прошу тебя, успокойся, – повторил он и крепче обнял жену, – все в руках божьих. Ты же знаешь, до 18-го года нам нечего бояться!

– Я не знаю, я просто не знаю, Ники. Ты же сам понимаешь, что все это правда, что все говорит об этом! И мы ничего не можем с этим сделать! Как это страшно! Как страшно знать это…

– Прошу тебя, Аликс! – государь продолжал успокаивать супругу, – это наш крест, Господь испытывает нас! Все будет хорошо, он не оставит…, будь сильной! – он прижал к себе супругу, – я люблю тебя!..

– Да, Ники, да, я тоже люблю тебя. Я справлюсь, мне уже лучше. Ты прав, это наш крест! – императрица отстранилась от мужа, отняла от лица платок, и как то отрешенно: – но дети…, наши дети…, – и спустя минуту тихо и с какой-то тоской в голосе: – все хорошо, Ники, все хорошо, мне уже лучше!

Царственные супруги молчали, прижавшись друг к другу. Потом императрица отстранилась от мужа, нервно теребя в руках кружевной платок. Она смотрела в окно на парк с начинающими зеленеть деревьями. День клонился к закату, по дорожкам, примыкающим ко дворцу, патрулировали казаки Конвоя и чины Дворцовой полиции в штатском.

– Ники, это же гвардия, – почти прошептала она, – еlite, лучшие из лучших…, она замолчала, – он же еще просто мальчик… когда же он успел прикоснуться к этой скверне? И кому тогда верить, на кого надеяться, Ники?

– Мы разберемся, Аликс, разберемся. Виновные будут наказаны, – он снова накрыл ее ладонь своей, – все будет хорошо, расследование идет. Герарди докладывает, что офицер этот до этого случая ничем себя не проявлял, в полк вышел в прошлом году, сам из семьи землевладельцев Херсонской губернии, отец – отставной ротмистр Изюмского гусарского полка, воспитывал сына один. Рыдзевский к вечеру подготовит подробный доклад…

– Опять этот Рыдзевский! Ты же обещал мне, что примешь решение по нему. Эта сreatura Мирского[118]118
  Пётр Дмиитриевич Святопоолк-Миирский 1857–1914 гг. генерал-адъютант, министр внутренних дел Российской империи 1904–1905 гг., уволен после событий января 1905 года. Сторонник либерализации политической жизни.


[Закрыть], это они довели страну до такого. Как ты не понимаешь, что именно сейчас необходима твердость и решительность, а всякие politesse к этим говорунам только развращают народ, что ведет к смуте…

– Да, согласен, он явно не справляется с ответственностью, возложенной на него. В ближайшее время он будет отправлен в отставку. Это уже решено! Владимир Борисович[119]119
  Барон Фредерикс, министр двора и уделов.


[Закрыть] настоятельно рекомендует расширить полномочия генерал-майора Трепова Дмитрия Фёдоровича[120]120
  Дмитрий Фёдорович Треепов 1855–1906 г. г – генерал-майор Свиты, 11 января 1905 г. назначен Санкт-Петербургским генерал-губернатором с широкими полномочиями. В мае 1905 г. назначен товарищем министра внутренних дел, заведующим полицией и командующим отдельным корпусом жандармов, с оставлением в должности Санкт-Петербургского генерала-губернатора.


[Закрыть]. На посту генерал-губернатора столицы весьма решительно проявил себя, вмиг утихомирил бунтовщиков, при этом не пролив ни капли крови. Я, сознаюсь, поначалу был несколько смущен его shocking[121]121
  Шокирующий (немецк.)


[Закрыть] приказом «Патронов не жалеть!»[122]122
  11 января 1905 г. только вступив в должность Санкт-Петербургского генерал-губернатора, для предотвращения беспорядков издал Приказ по Санкт-Петербургскому гарнизону, где значились эти слова. Объяснял их тем, что"…Иначе поступить, по совести, не могу. Войск перестали бояться, и они стали сами киснуть. Завтра же, вероятно, придется стрелять. А до сих пор я крови не проливал. Единственный способ отвратить это несчастие и состоит в этой фразе". Он оказался прав, толпа побоялась войск после этого энергичного приказа, и ни одного выстрела за этот день дано не было.


[Закрыть]. Да, именно он будет главой отдельного корпуса, это уже решено!

– Вот и правильно, нам нужны именно такие люди, решительные и преданные mann des geschäfts[123]123
  Человек дела (немецк.)


[Закрыть]. Надо избавляться, Ники, – она резко повернулась к супругу, – от этих liberalis, мечтающих о democracy. Народ наш ожидает твёрдого и авторитетного правления и с верою уповает на силу и истину самодержавной власти, – и немного помолчав, уже более спокойно, – а этот юноша, офицер, что спас нас, кто он?

– Корнет Белогорьев. Сын покойного князя Николая Александровича Белогорьева, друга молодости Рара, генерал-адъютанта, моего поверенного в Северо-Американских Штатах. Помнишь эту shocking story, с его убийством месяц с небольшим тому?

– Да, да, мы говорили об этом, этот ужасный случай…, но какая достойная семья, и какой отважный юноша!

– Да, отличился 9 января, был ранен, я награждал его. Потом, мне докладывали полковник Герарди и генерал Врангель, участвовал в поимке опаснейших бандитов…

– Рaradox! Двое юношей, оба корнеты лейб-гвардии, один бесстрашный patriot, готовый жертвовать своей жизнью, а второй – клятвоотступник. Ну почему так? Какой paradox! – повторила она как то устало, помолчала несколько секунд, и вдруг встрепенулась: – Ники, es ist ein heldг[124]124
  Этот герой (немецк.)


[Закрыть], поистине Самсон,[125]125
  Ветхозаветный герой, прославившийся своими подвигами в борьбе с филистимлянами. Подвиги Самсона описаны в Книге Судей Ветхого Завета.


[Закрыть], побеждающий врагов! Ники, он достоин награды, такие люди – это unterstützung des throns[126]126
  Опора трона (немецк.)


[Закрыть], ты должен отметить его, такие люди нужны нам…

– Конечно, дорогая, я понимаю это. Он обязательно будет отмечен…

– Я хочу видеть его. Думаю demnächst[127]127
  В ближайшее время (немецк.)


[Закрыть] надо пригласить его на ужин и там поблагодарить privately, в неофициальной обстановке.

– Sans aucun doute[128]128
  Несомненно (франц.)


[Закрыть], сейчас все успокоимся, а вот в светлую субботу[129]129
  Первая суббота после пасхи.


[Закрыть] распоряжусь, юноша будет приглашен к нам.

– Да, Ники, это будет правильно…, она с любовью посмотрела на мужа, – пойду я, ужасно разболелась голова после всего этого. Я люблю тебя, Ники! Ты прав, это наш крест, мы должны вынести это. Господь дает испытания по силам нашим, и он не оставит нас.

– Да, дорогая, он не оставит нас. Иди отдохни, ты переволновалась, все будет хорошо, – он приобнял супругу и поддерживая, довел ее до дверей.

Император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский, государь земель и областей различных, и прочая, прочая, прочая… со срытым вздохом вернулся в кресло, вставил папиросу в любимый пенковый мундштук, инкрустированный золотом – подарок сослуживцев по Преображенскому полку, где он начинал военную службу и глубоко затянулся.

– Бросить бы все, взять ружье и махнуть в Зверинец в Гатчине[130]130
  Место императорской охоты.


[Закрыть], побродить по берегу Колпанки[131]131
  Река в районе Гатчинского дворца.


[Закрыть], подышать свежим воздухом, насладиться чистым небом, пострелять фазанов, может еще что попадется, на худой край и вороны сойдут!

Правитель огромной империи, а в сущности простой человек в мундире полковника лейб-гвардии Преображенского полка затушил в хрустальной пепельнице докуренную до половины папиросу, тяжело вздохнул, – нет, прав был Papa, прав, это каторга, сущая каторга, быть "хозяином земли русской"[132]132
  Ответ российского императора Николая II на вопрос о роде занятий во время всероссийской переписи в 1897 г.


[Закрыть].

Налил себе стопку любимой сливовицы[133]133
  Алкогольный напиток крепостью от 45 до 72 %, получаемый путем перегонки из сброженного сливового сока.


[Закрыть] из погребов дядюшки Николя[134]134
  Великий князь Николай Николаевич младший, двоюродный дядя царя.


[Закрыть], резким движением опрокинул ее в рот, затаил дыхание, пока жгучая волна не прошла по телу. Подождал немного, налил и так же махом опрокинул вторую, крякнул от удовольствия, занюхал сухариком из вазы на столе, захрустел им. – Ох, как же тяжело! Каторга, как есть каторга!

* * *

Утро, как и предписывалось, молодой князь встретил в съемной квартире на Кадетском, аккурат через дорогу от родного Кирасирского полка. Но игнорируя указание шефа жандармов объявившего герою – спасителю то ли трое, то ли четверо суток домашнего ареста, решил не отказываться от традиционной пробежки с последующей разминкой, которая, в связи с появлением массы свободного времени, была растянута почти на час. Ну а после – как всегда, водные процедуры, плотный завтрак. А вот потом дело застопорилось. Ну абсолютно нечем было заняться. Перефразируя поэта:

 
… сижу ПОД АРЕСТОМ, в темнице сырой
Вскормленный в СВОБОДЕ орел молодой…
 

Чем бы заняться? Пытался читать буквально на днях изданный «Поединок» Куприна. В свое время, в школе, как обычно, проходил, но не читал, а здесь, вот решил восполнить, так сказать пробел. Автор – будущий классик, отставной поручик, пишет подробно, со знанием дела, «с полным погружением в обстановку». Здесь эта повесть вызвала целую полемику. Одни утверждали, что все это ложь и злостная клевета на армию, другие признавали правдоподобность, правда, отмечая при этом, что краски уж слишком сгущены. Были и те, которые утверждали, что все так оно и есть, а действительность даже более мрачная. Так получилось, что в прошлой – будущей жизни мне не пришлось «тянуть лямку» в гарнизонах, сравнивать не могу, но описано здесь уж очень тягостно. Со своей службой в этом времени, даже сравнивать невозможно. Мы же – не просто и не только «баловни судьбы». Здесь вся атмосфера совсем иная, контингент иной, а это и определяет, так сказать, бытие. Описываемое у автора нищенское существование офицеров, предосудительные связи с полковыми дамами, беспросветная скукота, ежедневное пьянство, а главное вся серость жизни офицеров армейского пехотного полка, дислоцирующего в глухом местечке в Польше, где"…единственным развлечением было ходить на станцию железной дороги, встречать и провожать пассажирские поезда…" – даже представить что то подобное здесь – невозможно.

Вначале втянулся, но примерно к 20-й странице яркое описание безнадеги в повседневной жизни коллег-офицеров в отдаленных гарнизонах напрочь испортило настроение, бросил. Побродил без цели по квартире, попинал грушу.

Домашние, видя мое пасмурное настроение, носа с кухни не показывают, но видно, прям распирает их от любопытства. Уже наслышаны о вчерашнем, но с расспросами не лезут, хотя Федор в двух словах и объяснил им все.

Петька принес свежие газеты. Так, ну и что там нового? Вот кто бы сомневался, вчерашнее происшествие – на первых полосах! Смысл всех публикаций один, все сводится к тому, что"… Вся прогрессивная общественность возмущена подлым посягательством на жизнь помазанника…" и так далее.

Сугубо официальный "Правительственный вестник", несмотря на понедельник[135]135
  Газета, ежедневный, кроме понедельников и иных послепраздничных дней, официальный орган печати, издавался в 1869–1917 гг. Публиковала распоряжения и сообщения правительства, отчёты о заседаниях Совета министров и Государственного совета, внутренние и зарубежные известия, статьи и рецензии на книги, биржевой указатель, метеосводки и другие материалы.


[Закрыть], вышла с экстренным выпуском: «…взрыв негодования в стране всеобщий и неудержимый. Можно сказать, что нет города, селения, общества или учреждения, от которых не поступило бы какого-нибудь заявления ужаса и омерзения по поводу совершившегося преступления. Адресы, письма, телеграммы уже считаются сотнями…»

"Санкт-Петербургские ведомости"[136]136
  Первая регулярная российская газета в России, издавалась с 1728 года.


[Закрыть] вторят «Вестнику» и сообщают, что"…Святейший правительствующий синод[137]137
  Высший орган церковно-государственного управления Русской церковью в синодальный период 1721–1917 гг.


[Закрыть]. предписал епархиальным преосвященным и духовенству всей Империи творить в кафедральных соборах, а также во всех приходских, монастырских, равно военного и морского духовенства церквах молебен о благополучном спасении державной семьи…"

"Русский инвалид"[138]138
  Военная газета, издававшаяся в Санкт-Петербурге, официальная газета Военного министерства в 1862–1917 гг.


[Закрыть], та наиболее правдоподобно описывает происшедшее, конечно же «клеймя позором покусителя» и воспевая асанну спасенному и, конечно же, спасителю, герою и патриоту, то есть мне.

А спаситель, герой и патриот сидит ту, понимаешь, под арестом "в темнице сырой", хотя это и преувеличение, "темница" почти со всеми удобствами, и вообще, живу я тут. Но факт остается фактом, под арестом же! Да, теперь и не знаю, как будет выкручиваться генерал Рыдзевский. Вот же попал мужик, даже жалко как то.

На этой оптимистической ноте, навеянной хвалебными в мой адрес публикациями в прессе и мнимым сожалением о судьбе главного жандарма, настроение несколько улучшилось, хотя небольшая хандра все еще присутствовала.

Схватив гитару, провел рукой по струнами, прилег на кушетку, немного побренчал, переходя от одной мелодии к другой и дальше чисто на автомате взял несколько аккордов:

… У кирасира век недолог, и потому так сладок он.

Поёт труба, откинут полог, и где-то слышен сабель звон…

Навеяло! Еще несколько переборов струн, и старая из "Белого солнца…", но помедленнее

… Ваше благородие, госпожа Удача, Для кого ты добрая, а кому иначе.

Девять граммов в сердце постой, не зови. Не везёт мне в смерти, повезет в любви!..

Как там таможенник Верещагин, "… мне за державу обидно…!". Ну, точно его слова в тему! Вот и поет душа и плачет, а гитара вторит ей!

Смолкли последние аккорды. В доме как-то подозрительно тихо. Через узкий коридор и приоткрытую дверь на кухню наблюдаю уж очень идеалистическую картину: у окна стоит Федор с раскрытым ртом, Елизавета замерла у плиты, держа за плечи Петьку. В коридоре же, оперевшись плечом о стену стоит и с задумчивым видом смотрит на меня Юра Лишин.

– Юра? Я и не слышал, как ты вошел, рад видеть тебя! – вставая с кушетки, обратился к нему, – решил навестить узника совести? Проходи, – пригласил его я и жестом предложил присесть на одно из двух кресел, стоящих в углу комнаты, у небольшого низкого столика, – чай, кофе, потанцуем?

– Ээ…, чего, я не понял? – Юрий недоуменно посмотрел на меня.

– А, не обращай внимания, это я так шутить пытаюсь.

– А-а, поня-я-тно, – протянул он, сочувственно глядя на меня, – ты не расстраивайся, вот увидишь…, это какое то недоразумение…, там разберутся…ты же настоящий герой, и тебя обязательно наградят…

– И может быть посмертно, Семе-е-ен Семе-е-еныч! – улыбаясь, добавил я.

– Э-э не понял? – он аж привстал, а во взгляде появилась некая подозрительность и, подозреваю, беспокойство о моем душевном здоровье.

– Да шучу я, шучу, просто вспомнилась смешная история, поспешил успокоить его я, не пересказывать же всю "Бриллиантовую руку". Но видно объяснение не очень успокоило его. Смерив недоверчивым взглядом друга, он продолжил.

– Александр, я понимаю, это неприятно, несправедливо. Но, право, не стоит так убиваться, не сегодня-завтра…

Тут я не выдержал и расхохотался: – Юра, ты и вправду считаешь, что я чем-то расстроен? Бог ты мой, я прекрасно понимаю, что в ближайшее время меня не только освободят "от затворничества", но и официально, так сказать, объявят героем и спасителем. Со всеми вытекающими последствиями в виде наград, почестей и других сопутствующих плюшек, – теперь уже я успокаивал друга, который искренне беспокоился обо мне, – извини, если шутки показались неудачными, но поверь, единственно, чего меня угнетает, это вынужденное бездействие и скукота.