Текст книги "Биатлон"

Автор книги: Валерий Штейнбах

Соавторы: Всеволод Кукушкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Всеволод Владимирович Кукушкин, Валерий Львович Штейнбах
Биатлон

Чуть позевывая, еще толком не проснувшись, Леня Репнин вышел в зал из боковой комнатки, где ему удалось прикорнуть часок на жестком диване. «Кажется, вахта с четырех утра на флоте называется собачьей. И правильно…» – думал он, подтягивая галстук к расстегнутому вороту рубашки, чтобы приобрести официальный вид, подобающий таможенному инспектору.

По пути к своей стойке он глянул на барьер, туда, где у круглых столиков толпились улетающие, заполняя таможенные декларации. Его взгляд выделил группу парней в одинаковых синих куртках и серых брюках. «Спортсмены, – решил он. – Багажа много, но сумки не слишком большие…» Сразу определить вид спорта не удалось. «Ничего, скоро на оформление», – лениво подумал Леня.

В это время группа спортсменов двинулась к калитке в барьере, отделяющем общий зал от зоны таможенного контроля. Они, казалось, были рады, что затянувшееся прощание с родными, наверняка начавшееся еще накануне вечером, теперь заканчивалось. Лишь один парень, обняв провожающую, не спеша, шел к калитке. Леня с некоторым любопытством поглядывал в их сторону. Возле калитки они остановились, красавец атлет поставил на пол красно-синюю сумку, положил на нее длинный деревянный прямоугольный футляр, повернулся к девушке, крепко обнял ее и поцеловал в губы.

«Молодожены, что ли?» – подумал Репнин, смущенно отводя взгляд.

Наконец парень прошел калитку и стал выбирать, к какой стойке меньше очередь. Леня щелкнул тумблером, включая телеаппаратуру «просвечивания», и махнул рукой, приглашая к себе первого.

«Бутаков Виктор Васильевич», – прочел Репнин в первой строке таможенной декларации.

– Ставьте сумку сюда, – указал он Бутакову на площадку, открывшуюся под отодвинутой крышкой.

Чуть позевывая, еще толком не проснувшись, Леня Репнин вышел в зал из боковой комнатки, где ему удалось прикорнуть часок на жестком диване. «Кажется, вахта с четырех утра на флоте называется собачьей. И правильно…» – думал он, подтягивая галстук к расстегнутому вороту рубашки, чтобы приобрести официальный вид, подобающий таможенному инспектору.

По пути к своей стойке он глянул на барьер, туда, где у круглых столиков толпились улетающие, заполняя таможенные декларации. Его взгляд выделил группу парней в одинаковых синих куртках и серых брюках. «Спортсмены, – решил он. – Багажа много, но сумки не слишком большие…» Сразу определить вид спорта не удалось. «Ничего, скоро на оформление», – лениво подумал Леня.

В это время группа спортсменов двинулась к калитке в барьере, отделяющем общий зал от зоны таможенного контроля. Они, казалось, были рады, что затянувшееся прощание с родными, наверняка начавшееся еще накануне вечером, теперь заканчивалось. Лишь один парень, обняв провожающую, не спеша, шел к калитке. Леня с некоторым любопытством поглядывал в их сторону. Возле калитки они остановились, красавец атлет поставил на пол красно-синюю сумку, положил на нее длинный деревянный прямоугольный футляр, повернулся к девушке, крепко обнял ее и поцеловал в губы.

«Молодожены, что ли?» – подумал Репнин, смущенно отводя взгляд.

Наконец парень прошел калитку и стал выбирать, к какой стойке меньше очередь. Леня щелкнул тумблером, включая телеаппаратуру «просвечивания», и махнул рукой, приглашая к себе первого.

«Бутаков Виктор Васильевич», – прочел Репнин в первой строке таможенной декларации.

– Ставьте сумку сюда, – указал он Бутакову на площадку, открывшуюся под отодвинутой крышкой.

Взгляд таможенника скользил по строчкам декларации, и Леонид не сразу понял, что мешает ему оторваться от листка бумаги и глянуть на экран телевизора, где уже появились силуэты внутренностей сумки. Наконец он понял: в графе «Оружие и боеприпасы» не оказалось привычного «Нет». Там было написано: «Винтовка БИ–7–2», «Патроны 1500 шт.».

– То есть как это винтовка? – спросил Репнин.

– Как обычно, мелкашка, – ответил Бутаков, удивляясь, в свою очередь, вопросу ровесника, одетого в серый костюм таможенной формы.

Репнин нажал на кнопку, вызывая помощь.

Старший по смене подошел не торопясь, словно его и не вызывали, а он сам делал обход и вот дошел черед до восьмой стойки. Леонид молча ткнул пальцем в смутившие его слова в декларации, а Бутаков, не обращая внимания на задержку, повернулся в сторону зала и махал рукой девушке, стоявшей у барьера.

– Биатлонист? – спросил старший.

– Ага, – согласился Бутаков.

– Икры сколько везете? – поинтересовался старший, глядя на экран.

– Две баночки по сто граммов.

– По сто не бывает. Они по сто двенадцать. А патроны где?

– Там, у массажиста и доктора. В коробках.

– Чего же тогда себе пишете? А винтовка где?

Бутаков открыл футляр. Словно скрипка, обернутая в желтый бархатный кусок ткани, там лежала винтовка. Ложе у нее было из дерева, светившегося под слоем лака. Белыми буквами на нем выклеена фамилия: «Бутаков», и рядом: «СССР».

– Хороша, – сказал Репнин, не в силах скрыть своего восхищения. – На чемпионат летите?

– На Кубок мира.

Леонид поставил свою закорючку – подпись и штамп Шереметьевской таможни.

– Счастливо вам, чтобы все в десятку, – пожелал он, доказав, что не разбирается в биатлоне, где главное – попасть в мишень и пробежать на лыжах быстрее всех.

– К черту, к черту, – пробурчал Бутаков, постучал костяшкой среднего пальца по столу инспектора, взял сумку, футляр и пошел к стойке оформления багажа, где уже на ленту транспортера, уходящего куда-то вниз, положили два длинных синих мешка с лыжами и палками. Дежурный по сборной раздавал посадочные талоны. Виктор еще раз обернулся в зал, махнул рукой и пошел к кабинам пограничников…

Колокольчик, прикрепленный к двери, звякнул, но никто из сидевших в зале пивной «Старый Тироль» не обратил на него внимания: он не мешал беседе, а отвлекаться на всякого входящего – только портить удовольствие от хорошего пива. В конце концов колокольчик – сигнал для кельнера: готовь кружку.

– Вы не скажете, где сидит мистер Грегсон с друзьями? – спросил посетитель, и выражение лица кельнера мгновенно изменилось. Теперь он посмотрел на человека в синей куртке с откинутым капюшоном уважительно. Кельнер рукой показал, где находится лестница, ведущая на нависающий над частью зала балкончик, с которого можно пройти в кабинеты.

– Вы опоздали на семь минут, – сказал крупный светловолосый мужчина, сидевший в торце стола.

– Вы же знаете, я никогда не опаздываю, если меня не задерживают, – ответил, вешая куртку на крючок, тот, чье место за столом пустовало, хотя перед пустым креслом и стояла серая кружка с уже опавшей пивной пеной.

– Надеюсь, что вас задержала не полиция, – пошутил светловолосый.

– Вообще, шеф, я люблю, когда вы шутите, но сегодня это не самый удачный экспромт.

– Ладно, Джон. Вообще я не привык, чтобы меня критиковали, но вы человек с идеями, а потому вам прощается… Что вам известно о нашем друге?

– Он ответил только на вопросы по биографии, а после этого замолчал и продолжает все отрицать. Он верит, что мы его вытащим, а потому молчит. Он считает, что его молчание – золото.

– Иной раз легенды могут сослужить добрую службу. Газетчики вдолбили всем, что мафия может достать человека, даже если тот спрятан за тюремной решеткой. И он, естественно, боится болтать, так как за этим последует возмездие. Все верят в силу наших связей и в то, что мы можем открыть двери любой тюрьмы и вытащить любого… А что мы можем? – Светловолосый оглядел семерку сидевших за столом.

Пауза явно затягивалась. Никто пока не пил пива, все сосредоточенно смотрели на кружки, не поднимая взгляд на шефа.

– Брюс, – обратился шеф к сидевшему справа от него крепышу в ярком клетчатом пиджаке.

– Я знаю, что нужно сделать с ним, когда он выйдет из тюрьмы. Отправить в Колумбию. Но что сделать, чтобы он вышел из клетки, я не знаю, мистер Бриоля.

– Стив. – Шеф повернул голову в сторону высокого круглолицего брюнета в очках.

– А может быть, мы сможем решить вопрос с ним без отправки в Колумбию. Может быть, он найдет покой в тюрьме достаточно скоро, – виновато улыбнувшись, сказал круглолицый.

– Это слишком… Другим может стать известно, что своего человека мы не смогли вытащить и просто убрали. Да с нами после этого никто не захочет иметь дел. Так не пойдет. Постарайтесь подумать в другом направлении… А что у вас, Джон? Наверняка вы опоздали из-за того, что у вас есть идея.

– У меня действительно есть идея. Нам нужно взять человека, который представлял бы ценность для властей, и предложить обмен: голову за голову.

– Жестоко, но… Что вы имеете в виду под словом «ценность»? Рокфеллер? Хант? Форд? За них дадут только деньги.

– О нет, сэр. Вы мыслите категориями цифр, а я глобально. Нам нужен русский, советский, который представляет интерес для Советов и за которого они будут трепать нервы властям. Власти не захотят ссориться с русскими, и за него отдадут нашего человека. – Джон взял кружку и сделал глоток.

– Это уже что-то, – сказал Бриоля и тоже сделал глоток. – Что вы все думаете об этой идее? Кстати, можно будет поставить условие, что мы отдадим русского, когда наш человек окажется в Колумбии.

Было очевидно, что идея пришлась шефу по вкусу.

– Это хорошо, сэр. Но где взять русского? И кроме того, добровольно он не захочет иметь с нами дело.

– Хороший вопрос, – хмыкнул Бриоля. – Дипломат для этих целей не годится. Пока мы его будем скручивать, вмешаются те, кто за ним следит, а потом еще и полиция. Ну, Джон?

– Я подумал над вариантом, сэр. Нам надо взять известного ученого или спортсмена. И делать это не в столице. Через неделю в Эймсе состоится Кубок мира по биатлону. Там будут выступать русские.

– А что такое биатлон? На что это намазывают? На сей раз все рассмеялись шутке шефа.

– Это соревнования, в которых бегут на лыжах и стреляют. Русские любят этот спорт, и у них много чемпионов. Почти все они служат в армии. За такого парня отдадут кого угодно. Даже если власти не захотят его отдавать русским, им он и сам пригодится.

– Ну-ка, ребята, подбросьте ему еще вопросы, идея начинает мне нравиться.

Теперь уже все позволили себе отхлебнуть пива.

– Идея хорошая, но сделать все будет не просто, – вступил Брюс – Нужны хорошие ребята, а это потребует денег.

– Хотелось бы узнать детали дела.

– Ну, что же… Идея ваша, Джон, вы и будете руководить делом. Брюс подберет ребят. Рон, передайте через ваших людей нашему парню, чтобы держался, через две недели мы его вытащим.

На нескольких перекрестках стояли указатели с надписью «Кубок мира», так что сбиться с пути было трудно.

– Ну, экономисты, – сказал переводчик, сидевший за рулем машины-фургона. – Сделали таблички один раз и используют несколько лет. На любые соревнования – пожалуйста. Потому и не написано «биатлон».

– Видно, считают копейку, – кивнул руководитель. – А может быть, так и надо… Места здесь красивые… Как у нас… А мы проведем раз в три года какие-нибудь соревнования и довольны, потом все указатели списываем да сжигаем… А они в этой дыре деньги качают…

Руководитель команды Игорь Николаевич Старков был уже в летах, давно работал в спортивной системе, повидал на своем веку немало, начиная еще с тех пор, когда сам был неплохим пловцом. Он считал, что большой спорт при правильном подходе способен быть делом доходным, и своими выступлениями на различных совещаниях порой вызывал недовольство коллег и руководителей. Тем не менее, специалистом он был знающим, и потому его терпели, хотя и не раз появлялись идеи перебросить его из комитета с Лужнецкой набережной куда-нибудь в «глубинку» или в крайнем случае в «науку», пусть, мол, на Сиреневом бульваре или на улице Казакова развивает свои идеи, пусть пишет диссертации, рекомендации… Но время шло, а Игорь Николаевич оставался на своем месте и продолжал, как мог, борьбу за организацию спорта, внедряя всякие новшества в биатлоне, где спады были короткими, а успехи – стабильными.

Машина подкатила на стоянку, где стояло еще несколько таких же фургонов. На бежевой дверце одного был наклеен белый квадрат с красным кругом посередине.

– Японцы, – кивнул в сторону разукрашенной машины переводчик.

– Пораньше нас собрались. Эх, все это наша неповоротливость. Пока соберемся, пока раскачаемся… Ты машину-то получше запри, все-таки с оружием…

На стрельбище тренировались человек пятнадцать. Стреляли «стоя» и отрабатывали подход к огневому рубежу. Тренер смотрел в подзорную трубу, установленную на фотоштативе, и корректировал очередного стрелка.

Дни, предшествующие стартам, тянутся как-то особенно напряженно. Вроде бы все идет своим чередом, все нормально, у ребят и стрельба получается и по дистанции находились вволю, но нет тренерам покоя. То кажется, что Хорст Аппель из команды ГДР бежит быстрее всех, то вдруг швед Томас Нильсон «стоя» отстрелял как из автомата и все пять пуль легли точно в центр мишени. А тут еще финны, перед Кубком выступавшие в Италии, удивили рассказом о новой «звезде» – Тони Чикарелли. И решай тут, за кем следить в гонке, кого «держать», по чьему графику вести своих?..

Пресс-центра, как такового, здесь не было. Просто в спорткомплексе выделили комнату, в которой положили размноженные на ксероксе копии заявок, листки с выдержками из правил соревнований, схемы трасс, приходов и уходов на стрельбище, на лыжный стадион… Пускали в эту комнату кого угодно, а потому Джону не пришлось прибегать ни к каким уловкам, чтобы взять интересовавшие его бумаги. Схемы он предназначал для своей «команды», а потому только проглядел их приличия ради, хмыкнул, что в этом непосвященному будет разобраться трудно, представил, как будет сопеть Бен, разглядывая карту, затем принялся изучать составы команд.

Русские тренеры его не интересовали: с ними вряд ли удастся провернуть идею. Конечно, они люди в своем мире известные, но такого шума, как со спортсменом, с ними не будет. Список русских биатлонистов открывал Виктор Бутаков, рожденный в каком-то не известном здесь никому Барнауле, а теперь «военнослужащий из Москвы, 21 год, чемпион мира в командной гонке, обладатель Кубка мира прошлого года, лидер Кубка мира нынешнего года, чемпион СССР, холост, увлекается музыкой, владеет английским языком», – читал он сведения, частично соответствующие тому, что было на самом деле, а частично придуманные переводчиком, который не хотел морочить ребятам головы, заполняя графу «Хобби». Следующим стоял в списке Константин Мотин, родившийся в Новосибирске, выступающий за «Динамо», работающий каким-то инструктором физкультуры. Мотину уже двадцать шесть лет. Он давно выступал в соревнованиях, становился призером, но чемпионом мира – только в составе команды. Вагиз Мустафин родился в городе, который назывался Стерлитамак, ему 25 лет, интересуется охотой. «С такими ребятами лучше не связываться», – подумал Джон. Андрей Силиньш родился в Елгаве, был в прошлом году чемпионом мира среди юниоров, студент института физкультуры, из общества «Труд». В графе «Увлечения» было написано: «Тяжелый рок и рыбалка, владеет немецким». Рыбаков Джон считал в какой-то степени ненормальными людьми, ибо тратить время на выуживание какой-то крохотульки, которую потом съест кошка, он считал в высшей степени непродуктивным занятием, уделом людей, у которых нет «контролирующего и направляющего центра».

«Итак, – подытожил Джон свои изыскания, – брать надо Бутакова. Это, пожалуй, наиболее любопытная фигура. Во-первых, чемпион. Во-вторых, военный. В-третьих, говорит по-английски, в-четвертых… – задумался он, – хватит во-первых, во-вторых и в-третьих».

После двух дней тренировок, вдоволь наглядевшись на стрельбу и бег на лыжах, Джон решил обсудить со своей «бригадой», как захватывать русского. С дистанции, с соревнований – об этом не могло быть и речи. В мотеле спортсмены жили по двое в комнате, лишь руководитель занимал отдельный номер.

– Можно подождать в машине, пока кто-нибудь останется в комнате один, и взять его, – предложил Бен, здоровенные кулаки которого производили внушительное впечатление.

– Но только тихо не получится, ребята крепкие, – возразил Уэйн. – К тому же они все время из номера в номер шастают.

– А может быть, подвезти его на нашей машине и… – опять подал идею Бен. – Парень сядет, а сзади платок с этой дрянью. Через пять секунд он наш.

– А сами не надышитесь? – спросил Джон, давая понять, что в действиях подчиненных участвовать не будет.

– Это не страшно. Вот как одного русского заманить в нашу машину, когда у них своя есть?

Над ответом на этот вопрос, подброшенный меланхоличным Уэйном, пришлось задуматься.

– Знаете, как говорят французы в таких случаях, – вступил Ларри. – Они говорят «шерше ля фам» – женщина нужна. Красивая женщина кого хочешь не только в машину, а к черту в лапы затащит.

В трубке послышался голос Бриоля, и Джон уже был готов приветствовать шефа по имени, но вовремя поправился:

– Хэй, мистер Грегсон.

– Хэллоу, мистер отдыхающий. Как отдыхается?

– Отдыхается нормально. Лучше, чем работается. Наша идея может быть реализована. Но нам здесь очень скучно, и если вы подберете симпатичную девушку и вышлете нам, то она окажется очень кстати.

– Вы соображаете, чего требуете?

– Вполне.

– Проституток я вам могу выслать хоть дюжину. Даже в упаковке с надписью «Стерильно».

– Такие не подойдут. Оставьте их для других. Нужна одна и достаточно порядочная. А если не дура, то идея пройдет на сто процентов. Другого варианта я сегодня не вижу.

– Ладно. Мы сообщим вам, когда встречать гостью. Звоните в восемь.

– Отлично. Будем ждать хороших новостей. Джон повесил трубку, хмыкнул и пошел к машине.

Он был удовлетворен разговором, пусть шеф покрутится. Если дело отменят, то это будет идти от шефа, а если все пройдет хорошо, то можно рассчитывать на хороший «подарок» и чуть позже выйти из игры.

В восемь Бриоля сообщил, что завтра надо встречать рейсовый автобус в 11.20, приедет Линда Камерон, блондинка, снимается в эпизодических ролях на телевидении, ее гонорар должен быть выплачен, когда все «действующие лица» будут вместе, текущие расходы – за счет «фирмы».

Джон смотрел на пассажиров, выходивших из автобуса, и, когда со ступеньки спрыгнула высокая блондинка в белых полусапожках, розовых брюках и светло-сером полушубке из натурального меха, он понял, что это и есть Линда Камерон. На таких сразу же обращают внимание. Она пошла к багажному отделению, и водитель выдал ей объемистую сумку.

– Линда! – окликнул на всякий случай он девушку.

– О, привет, Джон, – повернулась она и широко улыбнулась.

«Никогда бы не поверил, что такая девушка может работать у Бриоля», – подумал он, устремляясь к Линде и подхватывая ее сумку, оказавшуюся нелегкой.

– Ты знаешь, что должна сделать? – спросил Джон, усадив девушку в машину.

– В общем, да. В меня должен влюбиться какой-то парень, и мы должны вместе уехать на неделю в горы.

– «О, господи! – простонал про себя Джон, отъезжая от автобусной остановки. – Если бы все было так просто…»

– В общем, правильно. Только этот парень – русский, военный из России. И уехать с тобой на неделю в горы он не имеет никакого желания. И я не знаю, как ты будешь с ним объясняться в любви, хотя он, кажется, немного говорит по-английски.

– О, это как в фильмах Джеймса Бонда. – Линда даже подпрыгнула на сиденье. – Он что, шпион?

– Хуже. Он спортсмен, занимается биатлоном.

– Чем?

– Биатлоном. Бегает на лыжах и стреляет из винтовки.

– Как интересно! А кто нас познакомит?

– Об этом тебе придется позаботиться самой. Твой гонорар предусматривает, что ты будешь не только улыбаться и целоваться, но и думать. Расходы я оплачу. В разумных пределах, конечно.

Машина подъехала к мотелю.

– Комната для тебя заказана. Они тоже здесь живут. Я сам тебя найду, если понадобишься. Эта машина пока будет здесь, возьми себе один комплект ключей.

– Хорошо, шеф. Задание поняла, начинаю действовать, – шутливо козырнула Линда.

Продавщица, а судя по ее возрасту, она же хозяйка магазинчика, читала, сидя за прилавком. Она подняла глаза на вошедшую посетительницу, отложила газету и улыбнулась. Красивые девушки обычно покупают красивые вещи, значит, дорогие.

– Хэй, – сказала Линда.

– Добрый день. Чем могу вам помочь?

– Советом. Я хочу подарить своим друзьям лыжные шапочки.

– Хороший подарок.

– Но я хочу, чтобы на них была вышита эмблема. У меня есть рисунок.

Линда достала из сумочки картонку с рисунком. Продавщица рассмотрела его и покачала головой. Заказ оказался сложным – сердечко, а на нем крест-накрест лыжи и винтовка.

– Это красиво. Но вышивать очень трудно. Лучше вырезать из картона, обтянуть нитками и пришить. – Продавщица знала толк в рукоделии. – Сколько шапочек вам надо и когда?

– Лучше всего завтра к трем часам. Мне надо, – Линда чуть замялась, прикидывая, сколько человек может быть в команде, – мне надо две с эмблемами, а всего… пятнадцать штук.

– Мы можем выбрать шапочки прямо сейчас, а когда будут готовы с эмблемами, вы возьмете всю коробку.

Тренеры сидели в номере Старкова и решали, как расставить ребят на первую гонку Кубка. Всего съехалось в Эймс пятнадцать команд, выставить можно по три спортсмена. Арифметика простая – три группы по пятнадцать человек, только назови, кого в какой заявляешь, а дальше уже какой-нибудь мальчик или девочка – дети руководителей Оргкомитета или еще чьи-то – вытянут номера.

Но в том-то и закавыка: кого из ребят пустить вперед, заранее обрекая на роль маяка, ориентира для других. И еще проблема: готовы четверо, кто останется запасным?

– Я думаю, прежде всего, нам надо послушать доктора, – предложил Игорь Николаевич. – Он человек нейтральный, ему все равно, что ЦСКА, что «Динамо»…

– Все участники готовы к стартам, – начал доктор, доставая из кармана куртки блокнот. – Акклиматизацию прошли нормально, но у Мустафина не очень ладно со сном. – Доктор уже смотрел свои записи. – Силиньш излишне возбудим, вспыхивает. О Бутакове говорить нечего: ему что чемпионат мира, что первенство жэка – все едино. Мотин от простуды оправился, лечил его только проверенными средствами, так что анализ на допинг не страшен.

– Если расставить по порядку, то как бы ты сделал?

– С медицинской точки зрения – Бутаков, Силиньш, Мустафин, Мотин. Это с учетом того, что гонка на 20 километров.

– А ты как считаешь, Вадим? – обратился Старков к тренеру Ржаницыну.

– Я лицо заинтересованное. У меня двое армейцев. Бутаков, конечно, первый, и идти ему надо во второй группе. А в первой пустить Мустафина. Он пройдет ровно, аккуратно. Насчет Мотина согласен: может в конце сдать. Оставим его на десятку и эстафету. Силиньша пустим в конце.

– Александр, ты тоже лицо заинтересованное? – поинтересовался Игорь Николаевич у другого тренера – Алексеева.

– В общей победе. – Алексеев смотрел в пол и говорил как-то отрешенно. – У Бутакова стрельба идет стабильно, когда он в азарте, когда ему надо кого-нибудь обыграть. Силиньш – парень опасный. Может такой темп взять, что всех уморит, и своих, и чужих. Мотин в конце не сдаст. У него характер не такой. Но после этой гонки на него уже нельзя будет рассчитывать на десятке. Мустафина, считаю, надо в третьей группе пускать: если у других что произойдет, он хоть в тройку влезет, зацепится.

– Борис, ты главный, давай «приговор». – Старков посмотрел на старшего тренера Пермитина.

– Ну да, я скажу мое решение, а вы потом – особое мнение.

– Не бойся. Тут мнение у нас общее и всем ответ одинаково держать. Но тебе, конечно, мы первенство уступим в обоих случаях.

– Силиньш в первой группе, Бутаков – во второй, Мустафин – в третьей. – Пермитин говорил отрывисто, резко, словно вгонял слова в какую-то неосязаемую твердь. – Мотин с запасными лыжами будет стоять после трамплинчика: может быть, понадобится, как тогда, в Саппоро. Я буду на стрельбище. Вадим – перед подъемом, Александр – на стадионе у часов. Доктор с питьем на дистанции.

– Все ясно? – спросил Старков, чтобы подчеркнуть свое полное согласие с Пермитиным.

Старков повидал на своем веку немало старших тренеров, было дело, рекомендовал кое-кого на эту должность, а случалось, визировал проект решения о снятии. Разные бывали «старшие»: одни – никого не слушали, другие – ничего не решали; были и такие, что обязательно шли на конфликт со всеми, стараясь «высечь искру». Борис Пермитин был ему симпатичен спокойствием, твердостью и умением не только говорить точно, но и слушать, цепко выхватывая суть из слов, сказанных другими.

– Раз все ясно, давайте идите в народ, а мы с Борисом – на жеребьевку.

Силиньшу выпало стартовать четвертым, Бутакову – двадцать первым. Мустафину – тридцать третьим.

В половине восьмого, наспех перекусив, на лыжный стадион уехали тренеры. Они взяли с собой лыжи, мази, баллоны с газом и широкими насадками, а заодно – чайник. В небольшом фанерном домике было холодно, но делать нечего, поставили лыжи в станки, загудело пламя, широкой полосой вырываясь из горелки. Ржаницын побежал по лыжне, замеряя температуру снега, прикидывая, как надо разложить мазь, чтобы ребятам не терять секунд в гонке. Он оказался не одинок на дистанции – подбирали «химию» и тренеры сборной ГДР. Норвежцы, казалось, просто разминались, хотя временами на выбранных участках тормозили и пробовали скольжение, проверяли, нет ли отдачи. На некоторых участках тренеры снимали лыжи и внимательно изучали голубовато-серую поверхность, под которой виднелись названия фирм.

Когда Ржаницын вернулся в домик, на все пять пар лыж был нанесен грунт, а на той же горелке вскипятили чайник.

– На что упор будем делать? – спросил Вадим Пермитина, который должен был дать установку на тактику гонки.

– Выиграть на подъемах. Понимаешь, когда на тягу не тебя обходят, это сильно действует на психику. Начинаешь думать: если он в горку так несется, то как же полетит под горку. А если соперник психует, он уже не соперник. Согласен?

– Вполне. Значит, будем класть мазь из расчета горки…

Когда в десятом часу приехала команда, Вадим был уже мокрым от пота, но лыжи стояли намазанные, готовые к старту.

Алексеев с переводчиком пошли к бочкам с песком: сделать несколько выстрелов, прожечь оружие. Затем все отправились на пристрелку. Стрельбище было открыто на полчаса, но уложились быстрее, у контролеров прошли маркировку лыж, оружия.

Наконец, все собрались в домике. Сидели молча. Доктор возился с термосами, наполненными напитком «Олимп» – горячим черносмородиновым полукомпотом-полусоком.

Пермитин внимательно смотрел на ребят, которым предстояло через считанные минуты кинуться в омут состязания. Силиньш покусывал губы, подергивал плечами. Бутаков сжимал и разжимал ладони. Мустафин вертел в руках пластмассовый стаканчик.

Над стадионом прозвучало объявление, что до старта первого участника осталось пять минут.

– Ну, в бой, – коротко выразил общее настроение Пермитин.

Андрей хлопнул себя по коленям и резко поднялся, подпрыгнул на носках. Виктор остался на месте, только бросил: «Давай, Андрюха!»

Вагиз улыбнулся и сказал понятное только лыжникам: «Хоп, хоп…»

На стрельбище один за другим прикатывали гонщики. По номерам было видно, кто кого обошел на стартовом отрезке. Выстрелы уже звучали непрерывно, и все громче реагировали зрители на каждый удачный или промах. Для болельщиков была установлена небольшая трибуна, вначале пустовавшая, но постепенно заполнившаяся подъезжавшими жителями окрестных городков. Скоро стоянка была забита полностью и машины уже бросали на обеих обочинах дороги.

– Андрей первым пришел на стойку, – сообщил по рации тренерам переводчик, засекая, когда придет сюда второй участник, – разрыв 37 секунд.

– Не мусори в эфире, – одернул его Пермитин. Силиньш сделал первый выстрел, когда вкатил на площадку Бутаков. Виктор своим коронным движением, словно крутанув винтовку за ложе, снял оружие, рухнул на снег, отвел крышку, закрывавшую дуло и «мушку».

Виктор стрелял в хорошем темпе, ритмично, без промахов. Наконец, он вскочил, закрыв все пять черных пятен мишени белыми «тарелочками».

– Гоу, рашен, гоу! – закричал Джон, увидев, что Силиньш закончил стрельбу без промаха и, на бегу разбирая лыжные палки, стоявшие рядом, помчался со стрельбища.

Соседи смотрели на Джона недоуменно.

– А мой – вон тот. – Линда указывала на Бутакова, который также, отстреляв, начинал отмахивать большие шаги.

– Конечно, выиграет твой, – смеясь, сказал Джон и тут же завопил пробегавшему перед трибуной Виктору: «Гоу, рашен, гоу!»

– Борис, слышишь, кто-то за наших болеет, – сказал переводчик Пермитину. – Вопят: «Вперед, русский, вперед!»

– Не померещилось?

– Нет. Точно. Кричат нашим…

– Ладно, потом разберемся… У тебя значки есть?

– Есть. С Мишкой.

– Потом подари им и скажи, чтобы приходили еще. Если все будет хорошо…

По двум кольцам, сливавшимся на стрельбище, мчалась необычная «змейка» из гонщиков, одетых в разноцветную форму. Иногда они шли группой, иногда в одиночку, в отрыве от преследователей, а иногда и обходя «топку». И только благодаря большому опыту, нажитому за годы, проведенные в мире спорта, тренерам удавалось «вести» своих подопечных, сообщая, кто сколько секунд выиграл и кто сколько проигрывает. Во главе этой «змейки» мчался Андрей Силиньш, который не имел ориентира перед собой, а потому и стремился выложиться полностью, «выбить» соперников своей большой скоростью. Однако на его результат уже должна была упасть «довеском» минута штрафного времени за досадный промах на второй «лежке».

Такой же результат, как и у Силиньша, был на пятнадцатом километре у Якоба Зауриха из команды ГДР, но все тяжелее стали даваться ему подъемы, а потом и дрогнула рука на втором выстреле «стоя». Андрей финишировал. Он чувствовал, что вот-вот упадет, но подоспел доктор, кто-то из судей набросил на спину, от которой валил пар, одеяло.

– Глотни, глотни, – говорил доктор, всовывая ему в руку стаканчик с «Олимпом».

Со стрельбища вновь послышалось: «Гоу, рашен, гоу!» Это Джон и Линда кричали Мустафину.

Андрей оглянулся на табло, пока судья на финише проверял его винтовку.

– Док, смотри, – толкнул он в плечо Олега. Итальянец Марчелло Тонелли, стартовавший восьмым, выиграл у него две секунды.

– Это без стрельбы, – успокоил доктор. – Вон на табло его окончательный результат. Две пятьдесят восемь тебе проиграл.

Команда сидела за большим круглым столом в ресторане. В ожидании, пока официантка принесет с кухни заказанный доктором грибной суп – «затирушку», ребята «смолотили» весь хлеб. И теперь болтали друг с другом.

К переводчику, сидевшему вместе с тренерами за другим столом, подошла девушка из регистратуры мотеля. Поодаль от нее стояла Линда с коробкой в руках.