Текст книги "Подвиг разведчика"

Автор книги: Валерий Рощин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава вторая

Чечня

Санкт-Петербург

– Не вы ли сослуживцы капитана Ярового? – выпорхнув из дверей госпиталя, негромко поинтересовалась миловидная девушка в белом халате.

– Да… Мы, – в разнобой закивали офицер со старшиной.

Старшина сразу признал в ней ту, что выносила с поля боя искалеченного командира. Барышня подошла ближе, вздохнула; согнутым пальчиком провела по нижнему веку, словно смахивала невидимую слезинку и призналась:

– Ранение опасности для его жизни не представляет, но последствия могут быть очень нехорошими. Сильная контузия, потеря крови, а самое главное – осколком перебиты обе берцовые кости правой ноги. И не просто перебиты, а раздроблены немного ниже коленного сустава.

– Ёк-макарёк!.. – выругался капитан Лагутин. – Это действительно серьезно и, надо полагать, надолго.

Покусывая губы, девушка повела плечами:

– Знаете… Думаю, дело обстоит иначе. Не хочу пугать, но как бы ему вообще не остаться инвалидом.

– Да вы что, родненькая! – подал взволнованный голос старшина Ниязов. – Я же ему жизнью обязан – в самый последний момент перед взрывом он толканул меня так, что я кубарем полетел наземь! Потому и не зацепило. Ну, постарайтесь сестричка, сделайте что-нибудь такое…

– Он и меня спас на том склоне, – не дослушав снайпера и печально опустив красивые выразительные глаза, произнесла она. – В Петербург его надо срочно отправлять – в нормальную клинику, ведь ваше подразделение, если не ошибаюсь, оттуда?

– Точно, Питерские мы.

– Вот и хорошо. Сейчас ваш командир отходит от наркоза – мы только что извлекли осколок, остановили обильное кровотечение… А теперь нужно идти и воевать с начальником медицинской службы за скорейшую его отправку в Питер. Нельзя упускать драгоценное время. Ни в коем случае нельзя!

– Так вы не медсестра?.. А мы думали… – уважительно воззрился на молоденькую собеседницу Лагутин.

– Нет, я врач. Хирург… И командирована сюда тоже из Санкт-Петербурга. Более того, мы даже летели с вами в Грозный на одном военно-транспортном самолете, – размышляя о чем-то другом, мимоходом поведала она.

– Значит, вам сам бог велел замолвить о нашем капитане словечко. Так ведь, девушка? – жалостливо намекнул старшина.

– Дело не в нашем землячестве… – задумчиво прошептала она и, повернувшись, решительно направилась в одноэтажное здание госпиталя.

А немногим позже – приблизительно через пару часов, Лагутин с Ниязовым проводили своего командира в неблизкий путь. Доехали вместе с лежащим на носилках Константином до аэродрома, помогли аккуратно занести его в чрево Ан-26, пожали ослабевшую ладонь, да пристроили неподалеку сумки с личными вещами и целым пудом свежайших фруктов.

* * *

Носилки висели на четырех нейлоновых ремнях, прикрепленных специальными приспособлениями к потолку и полу грузовой кабины транспортника. Жестковатое, узкое ложе слегка покачивалось, когда лайнер нырял в воздушные ямы, убаюкивая и дозволяя на короткое время позабыть о ноющей, невыносимой боли под правым коленом. Молодая врач, сопровождавшая Ярового и еще одного «тяжелого», почти не отходила от раненных. Может быть потому, что рядовой спецназовец спокойно спал под воздействием обезболивающих и успокаивающих препаратов или же по какой-то другой причине, но с особым вниманием и заботой девушка следила именно за состоянием подопечного офицера. И когда лицо того покрывалось бледностью, да мельчайшими капельками пота, молча снаряжала шприц, делала очередной укол и осторожно обтирала влажным тампоном лицо, шею, руки…

Иногда он тоже проваливался в сонную бездну. Но не надолго – на несколько минут. А когда сонливость со слабостью отступали, вспоминал последний бой или смотрел на нее – свою милую спасительницу…

Внешность очаровательной девушки отчего-то казалась капитану знакомой. Еще там – на склоне, увидев над собой ее лицо, он подумал: где-то они уже встречались. То ли это было наваждением, вызванным контузией и болевым шоком, то ли и вправду пути их когда-то в этой жизни случайно пересеклись. Говорить Костя мог, однако слух возвращался медленно – даже гул работавших за круглыми иллюминаторами мощных двигателей не прорывался к сознанию в полной мере.

Слух… Потеря слуха явилась для него не меньшей трагедией, чем угроза лишиться правой ноги. Когда-то Яровой окончил музыкальную школу и без проблем поступил в училище по классу фортепиано. Так и стал бы, наверное, профессиональным музыкантом – преподаватели в один голос сватали в консерваторию, прочили великолепную карьеру, ведь к восемнадцати он легко и виртуозно играл почти на всем, что мало-мальски издавало звуки. А одаренный юноша в одночасье решил по-своему: подал документы в десантное училище, да отбыл из северной столицы, не простившись и поставив крест на своем таланте. Играть меж тем продолжал и любил, а теперь же и это пристрастие в одночасье оказалось под вопросом…

Чтобы отвлечься от боли и тягостных раздумий о будущем, он стал еще пристальнее рассматривать привлекательную спутницу. В эту минуту девушка возилась с медикаментами и системой, установленной в двух шагах от Кости – у носилок рядового бойца «Шторма» и не подмечала внимательного взгляда. Она была чуть выше среднего роста; длинные темные волосы облегали аккуратненькую головку, образуя на затылке этакое упругое блестящее сплетение. Открытое лицо с приятными, правильными чертами выражало мягкость, доброту, сострадание. Красивые руки управлялись со склянками, упаковками и прочими причиндалами легко и привычно, словно их хозяйка занималась врачеванием многие десятилетия. Еще в госпитале Косте довелось услышать резкий диалог меж этой отчаянной барышней и тамошним начальником медицинской службы, за коим давненько утвердилась репутация пьяницы, мясника и посредственного фельдшера. Диалог сумел прорваться до слуха капитана, потому как сплошь состоял из крика – упорная девица, не взирая на ранги, чихвостила пожилого подполковника. Тому вменялись и нерешительность, и промедление, и масса других профессиональных огрехов. К концу эмоционального женского монолога тот готов был пойти на любые уступки, лишь бы она поскорее угомонилась и не выносила суть разногласий из госпитальной «избы». Когда вопрос об отправке двух «тяжелых» в Питер решился положительно, девушка отрезала: «И не вздумайте посылать сопровождающими неумелых, ленивых медсестер! Сама полечу! А потом вернусь тем же рейсом…»

И добилась-таки, полетела.

– Как вы себя чувствуете? – все ж заметила она его интерес и присела рядом.

– Извините… Вы не могли бы говорить погромче? – улыбнулся Яровой.

Вспомнив о взрыве, девушка виновато коснулась его руки, чуть наклонилась и повторила вопрос.

– Терпимо, – отвечал капитан.

Она понимающе кивнула и попыталась подбодрить:

– Вы не переживайте. Если с умом, да в стоящей клинике заняться вашей ногой – все будет нормально. И прыгать, и бегать сможете не хуже прежнего.

– Кто ж возьмет меня в такую продвинутую клинику?.. – усмехнулся он.

– Возьмут, – отчеканила девушка, слегка нахмурив тонкие брови.

– Может и возьмут, да будут ли заниматься? Это ж стоит немыслимых денег.

– И возьмут, и займутся, и поставят на ноги – не сомневайтесь! – упрямо повторила она и, немного отвернув голову вбок, твердо изрекла: – Платить должны те, кто в пьяном угаре лихачит и разбивается на мерсах, а вы и вам подобные имеют полное право лечиться бесплатно.

Странно, но Яровому всякий раз становилось легче после коротких разговоров с ней – верно, каким-то неведомым способом передавалась уверенность, жизнелюбие и непомерная жажда справедливости, составляющие главный стержень ее характера.

И снова, наслаждаясь изумительным профилем, Константину показалось, будто они когда-то встречались.

– Вы питерская? – решился полюбопытствовать он.

– Да, – кивнула врач, любуясь проплывавшими за иллюминатором облаками.

– Значит, мы земляки.

– А я знаю.

– Прочитали в личном деле?

– С личным делом ознакомлена, – призналась она и посмотрела на него чистым, открытым взором. – Но мне и без официоза многое про вас известно.

– ?..

– Знаю, что жили вы на Выборгской стороне – в Нейшлотском переулке; учились в школе на Гренадерской; много занимались музыкой…

– Но откуда?! – изумленно пробормотал он, – неужели и вы из того же района Петербурга?

– Из того же. И проживала по соседству – на Фокина, и училась в той же школе, только на три класса младше.

– Вот оно что!.. То-то мне внешность ваша чудилась знакомой.

– Ну, это вряд ли, – засмеялась врач. – Вы, старшеклассники нас малолетних пигалиц не замечали, а вот мы прямо-таки мечтали о вашем внимании.

Немного помедлив, точно собираясь духом, она мягко произнесла:

– Меня зовут Эвелина. А вас, Константин, не так ли?

Весь остаток трехчасового полета Яровой продолжал украдкой наблюдать за ней и, временами забывая о ранении, поражался: «Надо же! Учились в одной школе, ходили по одним и тем же улицам, коридорам, классам, а встретились под пулями в Чечне. И ведь узнала, вспомнила… А девчонка-то умница! Обаятельна, скромна… и внешность – глаз не оторвешь: стройная фигурка; лицо необыкновенной чистоты, руки – загляденье. Да и характер боевой – костьми ляжет, а своего добьется. Наш, одним словом, человек!»

* * *

Вначале Константина отвезли в военный госпиталь, палаты которого и так под завязку были забиты поступавшими с Кавказа ранеными. Молодая врач немного посидела возле его кровати, да печально улыбнувшись, засобиралась в обратный путь.

– Спасибо вам, Эвелина, – прошептал капитан. – Если бы не вы…

– Нет-нет, – снова прикоснулась она к его плечу теплыми пальчиками, – это вам, Костя, спасибо. Не заметь вы тех бандитов – и меня бы вместе с тем бедолагой-санитаром не было б в живых.

Он завладел ее рукой, легонько – по-дружески сжал; девушка улыбнулась, опустила длинные ресницы…

– А знаете… – неловко прервав затянувшуюся паузу, она приложила свободную руку к своему ушку, – после вашей своевременной, но оглушительной пальбы мой слух тоже частично пропал.

Они посмеялись над совпаденьем.

– Это с непривычки. Восстановится… Я, кажется, уже слышу получше, – прошептал Яровой и, вдруг неожиданно для самого себя, не сдержавшись, прижался губами к ее нежному запястью.

Эвелина, казалось, перестала дышать, потом несмело прикоснулась к его волосам, нежно повела ладонью по густым темным прядям и… снова засобиралась. Он не хотел ее отпускать, однако девушке нужно было спешить на аэродром, дабы успеть на тот же транспортный самолет, вылетавший вечером в Грозный.

И пожелав скорейшего выздоровления, смущенная, с выступившим на щеках тонким румянцем, Эвелина выскользнула из палаты…

* * *

В августе, спустя два месяца после злополучного разрыва гранаты на склоне горы, регулярно навещавшие сослуживцы, принесли радостную весть: Яровому присвоили очередное воинское звание, а командование «Шторма» строит планы на его скорое возвращение в отряд. Однако заживление тяжелого ранения проистекало по иным планам – нога по-прежнему беспокоила тянущей, изматывающей болью, а опухоль спадать окончательно и не думала.

Вряд ли можно было утверждать, что военные врачи молодым человеком не занимались вовсе – правую ногу прооперировали, вроде бы собрав по кусочкам изуродованную голень, упаковали ее в «аппарат Илизарова», однако выздоровление, ежели и происходило, то шло слишком вяло и неохотно. Мало смысля в специфической медицинской терминологии, Костя с трудом передвигался с помощь одного костыля и ненавистного, неудобного аппарата по запутанным госпитальным коридорам: то на рентгеновские снимки, то на какие-то болезненные процедуры, то на показ целому сборищу докторов, мудрено именуемому «консилиум». Беззаветно веруя каждому слову врачей, утверждавших, будто «кости срастаются удачно, и через месяц-два он забудет о вспомогательных приспособлениях», сам он почему-то не ощущал прогресса, и все чаще дивился обитавшим в госпитале равнодушию и безответственности военных эскулапов.

И вот однажды, когда измученный «лечением» майор уж начал терять надежду, в палате появилась Эвелина…

– Здравствуйте, Константин, – с той же мягкой обворожительной улыбкой кивнула она, присаживаясь на стульчик и устраивая рядом с кроватью большой целлофановый пакет.

Кажется, девушка еще боле преобразилась, похорошела с момента их недавнего знакомства…

– Вы!? – приподнявшись на локтях, обомлел он от неожиданного сюрприза.

С минуту они молча и заворожено смотрели друг на друга. Наконец, она решилась и нарушила затянувшуюся паузу слегка дрожащим отрывистым голосом. Но не только голос выдавал изрядное волнение – и темно-серые глаза из-под густых ресниц излучали неистовую волну нежности, и гладкие щеки отчего-то горели румянцем, и грудь высоко вздымалась при глубоком дыхании.

– Моя командировка на Кавказ, наконец, завершена… – прошептала Эвелина, отводя в сторону взор.

– Так вы до сих пор были там?

– Пришлось…

– Отчего же так долго?

– Нашего начмеда – подполковника, все ж таки сняли с должности; обещали в течение двух недель прислать замену, а мне поручили принять дела и временно исполнять обязанности. Ну и, как водится, две недели превратились в два месяца. Потому-то командировка и подзатянулась, – пояснила она, незаметным движением поправляя волосы. Внезапно спохватившись, произнесла: – Ну да бог с ней, с командировкой. Скажите лучше, как ваша нога?

– Даже не знаю, – замялся тот и, кивнув на спицы опостылевшего аппарата, проворчал: – чуть ни каждый день обещают снять, а воз и ныне там.

С опаской покосившись на дверь, девушка заговорщицки шепнула:

– Позволите мне быстренько взглянуть?

– Конечно.

Она осторожно ощупала след от ранения, наблюдая за реакцией больного и прислушиваясь меж тем к шагам в коридоре,

– К чему такая конспирация? – недоумевал Константин.

– Понимаете ли… некоторые врачи чрезвычайно ревностно относятся к избранным методам лечения и стараются не подпускать к пациентам тех, кто мог бы пуститься в критику, уличив в некомпетентности.

После короткого осмотра, прекрасное лицо ее помрачнело: радость от встречи сменилась озабоченным, неулыбчивым выражением.

– Мне бы почитать историю, изучить рентгеновские снимки, – на миг задумалась она и, не скрывая раздраженного удивления, добавила: – Уж столько времени минуло, а заметных сдвигов нет. Это же просто безалаберность, невежество какое-то!..

Спецназовец глядел на Эвелину выжидающе, опять-таки ловя себя на мысли, что безраздельно и во всем ей доверяет.

– Так, здесь фрукты, шоколад, творог, копченое мясо – ешьте, вам это сейчас очень нужно, – указала она на объемный пакет, оставленный у кровати, сама же резко поднялась и направилась к выходу.

– Я надеюсь, вы еще зайдете? – опечалился он скорым расставанием.

Взявшись за ручку двери, девушка остановилась. Потом, вернувшись, посмотрела ему в глаза с теплой улыбкой и, легонько пожав руку, твердо сказала:

– Уж если, Костя, я полезла за вами под пули, то здесь определенно не оставлю. Обещаю… А сейчас мне необходимо поговорить с заведующим отделением.

И белый халатик ее стремительно исчез за дверью.

Никому было неведомо, долго ли, в каком тоне, и в каких выражениях беседовала решительная и отважная врач с полковником медицинской службы, чаще думавшим о благополучной пенсии, нежели о состоянии подопечных раненных. Но по прошествии двух дней Ярового быстро и без шума перевели в одну из лучших клиник города – НИИ травматологии.

Было это случайным совпадением или нет, но именно в этой клинике и работала подающая большие надежды хирург Эвелина Петровская…

Глава третья

/Горная Чечня/

По извилистой горной дороге к глухому чеченскому селу Кири-Аул, подъезжал «уазик» с широченными, как у «джипа» колесами. В ноябрьскую распутицу, когда не столь жаркое солнце за короткий день уже не успевало иссушить ночных осадков, не стоило и пытаться на другом транспорте одолеть здешнюю грязь. Правда, немногочисленные местные жители, еще населявшие вымиравшие селения, издавна использовали для поездок в соседние села мулов да лошадей. Но сии путешествия были мало комфортны, весьма утомительны и отнимали массу времени, а начальнику разведки Вооруженных сил Ичкерии бригадному генералу Хункар-Паше Ходжаеву требовалось как можно быстрее добраться до этого позабытого Аллахом аула.

Всегда общительный и жизнерадостный по натуре сорокалетний чеченец с крупноватыми чертами гладкого лица сегодня пребывал в угрюмом, невеселом расположении духа. Он вез с собой четверых пассажиров, тесным дружным рядком восседавших на заднем сиденье русского военного внедорожника. Три часа назад его вызвал к себе Главнокомандующий и с глазу на глаз приказал доставить в село Кири-Аул очень важного человека по прозвищу Ибрахим. Хорошо вооруженная личная охрана Ибрахима в количестве тридцати человек успела обосноваться в отдаленном селе двумя днями ранее. И сейчас этот известный в высших кругах Ичкерии симпатичный молодой аджарец сидел позади водителя, молча созерцал величественные горные пейзажи и поглаживал огромную собаку, смиренно положившую голову на его колени.

Да, число охранников Ибрахима было внушительным. Пожалуй, так же тщательно оберегали жизнь только двоих соплеменников Хункар-Паши – Главкома и Начальника Главного штаба. Даже отряд телохранителей самого Ходжаева не насчитывал стольких людей. Вот и сегодня, помимо водителя, на задних откидных сиденьях покачивались на дорожных ухабах всего лишь два вооруженных муджахеда в бронежилетах.

Но не об этом в данную минуту думал озадаченный и слегка расстроенный начальник разведки. В селе надлежало оставить одного высокопоставленного аджарца, а трех остальных его попутчиков…

В этот миг автомобиль, зарываясь и скользя по грязи, взобрался на возвышенность, откуда открылся невеселый вид на заброшенный и наполовину разрушенный аул, от которого только-то и останется через пару лет одно звание, да плюгавая отметина на старых топографических картах. Водитель, яростно ворочая руль и удерживая машину на дороге, облегченно вздохнул.

– Вот и ваша временная обитель, уважаемый Ибрахим, – чуть повернув голову влево, произнес Хункар-Паша.

Тот не ответил. Промолчали и другие пассажиры, не решаясь высказаться прежде человека, чей авторитет в армии Ичкерии был почти недосягаем.

УАЗ осторожно съехал с пригорка, миновал первые строения, в последний раз надрывно взвыл форсированным двигателем и замер возле низенького каменного забора, за которым виднелись такой же каменный, приземистый дом и крохотный деревянный сарайчик. Водитель с двумя телохранителями остались у машины, а пятеро кавказцев, покинув салон, направились во двор. Собака послушно шла рядом с хозяином…

В это же время с разных сторон узкой улочки к подъехавшему автомобилю подтягивались вооруженные люди, прибывшие сюда двое суток назад и расселившиеся по соседним домам.

– Как обстановка? – на ходу поинтересовался Ходжаев у воина, назначенного старшим усиленной охраны.

– Все спокойно, – доложил тот, поприветствовав дорогих гостей.

– Головой отвечаешь за покой Ибрахима, – негромко, но с угрожающими нотками напомнил бригадный генерал, отворяя скрипучую дверь в дом.

Все пятеро вошли в маленькую комнатку; осмотрели скудное убранство, помолчали…

– Поставьте вот сюда, – указал Ибрахим на низкий топчан в углу.

И один из сопровождавших аккуратно пристроил на жестком ложе объемную дорожную сумку с его личными вещами. Собака уселась у топчана, точно охраняя вещи хозяина, а тот прошелся по мизерному помещению, остановился посередине, обернулся, развел руками и безразлично проронил:

– Ну что ж, давайте прощаться – я больше вас не задерживаю.

Он поочередно обнялся с каждым из троих помощников, принимавших самое активное участие в разработке первых этапов грандиозной операции. С начальником разведки прощание вышло суше – они на секунду сблизились, изображая объятия, но Ибрахим при этом успел шепнуть:

– Задержись.

Хункар-Паша неловко потоптался на пороге, нервно почесывая черную бороду, затем отрывисто бросил ближайшему из троих:

– Идите к машине, я сейчас…

– Прикрой за ними хорошенько дверь, – распорядился тот, чьи указания безропотно выполнялись самыми прославленными и уважаемыми амирами чеченской армии.

Ходжаев повиновался.

– Я догадываюсь, как ты собираешься обойтись с моими помощниками, – мрачно изрек Ибрахим.

Обратившись корпусом к единственному оконцу с откинутым уголком плотной шторы, он печально провожал троицу обреченных, но не подозревавших о близкой смерти людей, шедших по двору к калитке.

– Это приказ Главнокомандующего, – несмело оправдался начальник разведки.

– И об этом, представь, я давно догадался, – перебил его он. – Не сам же ты вызвался на подобный грех.

Бригадный генерал промолчал, стоя точно новобранец перед молодым человеком, коему, верно, не исполнилось и тридцати. Но не о рангах и не о разнице в возрасте думал он в этот миг, а в которой раз поражался его проницательности и способности предугадывать грядущие события. Неспроста Ибрахима оберегали пуще исламской святыни, неспроста прислушивались к каждому слову, сорвавшемуся с его уст…

– Они слишком много знают, – пробормотал Хункар-Паша.

Уроженец Аджарии не отвечал, все так же посматривая за оконце и часто постукивая холеными белыми пальцами по испещренному снаружи дождевыми каплями стеклу. Разговор тяжелел, пробуксовывал…

– Главнокомандующий опасается, что сведения о разработанной вами операции просочатся к противнику, – снова обмолвился Ходжаев. – Старт операции еще не скоро и нет никакой гарантии…

– Много ли тебе известно об этой операции! – резко обернулся молодой человек. – Окончена ее разработка или же предстоит еще не спать пятьдесят ночей! Что ты об этом ведаешь?!

От громких восклицаний, брошенных обычно спокойным и невозмутимым мужчиной, лежащая у топчана собака поднялась, заворчала. Хунка-Паша растерянно заморгал и сделал шаг назад.

– Я всего лишь выполняю указание…

– Так вот выслушай теперь мое указание! Ты оставишь в живых Харона и довезешь его невредимым до лагеря Абдул-Малика. Не перебивай! – вскричал Ибрахим, заметив намерение того возразить. – Операцией еще предстоит заниматься месяц – ее нужно довести до ума, отшлифовать. Мало того, ее разработка предполагает наиважнейший завершающий этап, и без хорошего, надежного помощника мне на этом этапе не обойтись! То, что я сказал, можешь передать Главнокомандующему дословно!.. Прикройся моим приказом, моим авторитетом, служебной необходимостью… чем угодно, но Харона трогать не смей!

– А остальных?..

– С двумя другими поступай как знаешь, – уже тише молвил тот, обессилено опускаясь на стул.

– Хорошо, Ибрахим. Я сделаю, как ты просишь.

– Теперь иди… – кивнул аджарец.

Прекрасно управляя своими эмоциями, молодой человек мгновенно вернул себе прежнюю, глубокую сосредоточенность и отрешенность от окружающего мира. Он не видел, как Хункар-Паша выскользнул за дверь, как быстро проходил по двору, как садился в машину…

Сначала он с блаженной печалью в глазах размышлял о чудовищной лживости жизни. О том равенстве, что дает только смерть: приземляет вознесшихся и возносит упавших; укладывает дружным рядком по соседству и мусульман, и христиан, и буддистов и даже тех, у кого за душой и в помине не было бога. Потом мысли плавно перетекли на другое, и скоро голова опять была поглощена назначенной на январь крупномасштабной операцией…

* * *

На улице зарядил мелкий нудный дождь, с севера подул неприятный холодный ветер. Погода была подстать обычному ноябрю на Кавказе, где даже посреди жаркого лета можно было с легкостью отыскать сотни горных вершин с лежащими на заоблачных вершинах снежными шапками.

– Не в машине. И Харона не трогать, – шепнул своим головорезам начальник разведки, покинув дом и направляясь к «уазику».

Помощники Ибрахима уже дожидались дальнейшей отправки в полутемном салоне под непромокаемым брезентом. Телохранители молча уселись позади них; водила завел мотор, а когда захлопнулась передняя правая дверца, лихо тронул вездеход в неблизкий путь.

За полчаса тряской езды на юго-восток никто из семерых не проронил ни слова. И только средних лет чеченец, сидевший за рулем, завидев впереди неглубокую быструю реку, обмолвился:

– Воды надо бы подлить – температура растет.

Ходжаев хмуро кивнул и полез в карман за сигаретами. Машина выкатила на берег и, шурша несоразмерно широкими покрышками по мелким камням, остановилась метрах в восьми от бурлящего потока; пассажиры один за другим покинули тесный салон, дабы размяться, покурить, проветриться. Дождь по-прежнему накрапывал, но ветер как будто стих или же спокойное живописное местечко защищала от холодных порывов высокая круча, нависшая с севера над рекой.

Охранники Хункар-Паши не расставались с оружием даже во время короткого отдыха. Вот и сейчас один из них – высокий и плечистый, прикурив сигарету, держал правой рукой стволом вниз новенький «калаш». Другой – некурящий и приземистый, с лысой выбритой до блеска головой, неспешно прохаживался с висевшим на плече пулеметом РПКСН. Лишь шофер, крутившийся возле открытого капота, привычно оставил автомат в салоне.

Плечистый в последний раз глубоко затянулся дымом, пульнул окурок в кусты и сверкнул черными глазами в сторону невысокого напарника. Тот словно по команде незаметным движением снял пулемет с предохранителя, однако, повернув длинный ствол к троице безоружных помощников Ибрахима, негромко беседовавших на берегу, отчего-то медлил. Харон стоял слишком близко к своим товарищам, и даже короткая очередь, выпущенная прицельно из мощного пулемета, наверняка зацепит и его. Лысый сделал шаг влево, потом два шага вправо, но маневры не улучшили позицию и не увеличили шансов того, которому надлежало остаться в живых. Тогда плечистый, смекнув о причине заминки, решительно направился к соратникам высокопоставленного аджарца, оставшегося в заброшенном селе.

Он ухватил щуплого Харона за плечо огромной ручищей и, не раздумывая, увлек за собой. Харон не успел ничего понять, приятели его раскрыли рты от удивления, а через секунду заповедную тишину над извилистой рекой нарушила прогрохотавшая серия выстрелов. Двух кавказцев буквально смело веером пуль – они отлетели к самой воде и рухнули на мокрые округлые камни. Лысый направился к дергавшимся в агонии собратьям, на ходу закидывая РПКСН за спину и выуживая из-за пояса пистолет. С удивительным равнодушием он передернул затвор и добил каждого выстрелом в голову.

С обезумевшими от страха глазами Харон вырвался из цепких объятий плечистого и, спотыкаясь, побежал по каменистой отмели. Оба телохранителя бригадного генерала пустились за ним, но смогли настичь лишь упавшего на неровном речном перекате чеченца. Подняв и ведя под руки бившегося в истерике парня, они вернулись к автомобилю.

– Можешь не опасаться за свою жизнь, – усмехнулся Ходжаев, глядя на текущие слезы по разбитой о камни щеке. – Ты будешь и дальше помогать Ибрахиму. Но помни: одно лишнее слово об операции и тебя постигнет та же участь.

И он кивнул на два трупа, лежащих у самой воды.

Пока остальные усаживались в «уазик», оцепеневший от непонимания и ужаса Харон смотрел на тела товарищей и коллег, еще минуту назад с живостью и весельем обсуждавших вместе с ним планы на ближайший месяц. Спокойное мелководье окрасилось их кровью, а чуть ближе к стремнине равномерный поток подхватывал розоватую воду и уносил за плавный речной изгиб…

– Садись, ты задерживаешь нас, – окликнул его начальник разведки. – Через час мы должны быть у Абдул-Малика. А о них не беспокойся – я пришлю сюда четырех муджахедов. Их похоронят достойно – в соответствие с нашими законами…