Текст книги "Последний магог"

Автор книги: Валерий Вотрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

МЫК

Вести доходили медленно. Они просачивались, как вода сквозь песок, доносились, как чей-то сдавленный крик, проступали, как тяжелый пот. Вести приходили из страны Магог. Наступило то, о чем предупреждал Великий Дух Балбан, – страшное бедствие обрушилось на страну. Мор напал на людей и на животных. Ослушание – в страхе повторяли вновь прибывшие. Это кара, кара за то, что мы ослушались. Большинство не знало причину бедствий. И только я, только я понимал, в чем причина, и вспоминал слова Великого Духа Балбана.

Их было много, новоприбывших. В какой-то момент их стало столько, что в порту установили контроль и новоприбывших прямо из трюмов кораблей начали переправлять в специальные места, огражденные и охраняемые. Тогда-то меня и заставили уйти из порта – уволили. Наверное, боялись, что я помогу тем, новоприбывшим. Повсюду стали говорить о «хоронской проблеме». Нас стало так много, что это начало беспокоить правителей земли Огон. Так или иначе, но тогда я перестал работать в порту.

Помню, по радио передавали выступление министра. «Мы рады отправить их всех обратно, – говорил он, – но не знаем куда. Мы не знали, что мир окажется настолько велик. Похоже, все эти люди – из России, какое-то местное племя, навлекшее на себя преследования властей. В настоящий момент мы ведем переговоры с правительством этой страны».

Я только невесело усмехнулся.

Меня забрали дня через три после увольнения. Я был дома. Они пришли и громко постучали – полицейские. Я сидел и смотрел на дверь. Долго не открывал. Я сказал себе: «Шепчу, к твоему порогу пришли недруги. Худые вести подступили к дому, готовы обрушиться на твою голову. Открой дверь – и они обрушатся на тебя. Но не пристало бутору так-то встречать невзгоды. Иди и открой дверь, и будь что будет».

Я поднялся и открыл дверь. Вскоре меня уже вели вниз, сажали в машину. Они были вежливы со мной – полицейские. По пути не говорили. Видно, все уже было сказано. Я сказал себе: «Шепчу, земля Огон не приняла тебя. Готовься к встрече с родиной». И кипучая радость поднялась во мне. Я был готов тотчас же вступить на борт корабля и прибыть в мою зачумленную страну. Я устал. Я понял, что высшая воля рассудила по-своему.

Меня привели в полицейский участок и спросили документы. Я кротко ответил, что подал на них три года назад, но ни слова не получил в ответ. Даже камень издает стон, когда по нему бьют, сказал я им. Может, мне нужно ударить посильнее?

Они переглянулись. Они вообще много переглядывались. Скажу слово – а они переглядываются, словно в удивлении, что слышат от меня человеческие слова.

Я подумал, что эти люди ничего не понимают. Я подумал, что они не умеют различить даже простых слов. Очень медленно и раздельно сказал я им:

– Я вижу, что вы испытываете трудности. Отправьте меня домой. Я скажу, на какой корабль меня сажать. Уверяю вас, я не сбегу.

– Ты понимаешь, что он там бормочет? – спросил один другого. Тот пожал плечами.

Они не понимали меня. А ведь я думал, что выучил их язык.

– Домой! Отправьте меня домой, – повторил я так же раздельно.

– Чего-чего? – переспросил первый и повернулся ко второму.

– Домой просится, – сказал тот.

– Черта с два ему домой! – сказал первый. – Пусть катится к себе, там ему дом.

– Этого-то я и прошу, – смиренно произнес я. – Домой, в страну Хорон.

– Лепечет что-то о стране, – поморщился первый и громко сказал мне: – Мы таких, как ты, каждый день из трюмов вытаскиваем. Все хотят пробраться в страну.

– И куда их отправлять – ума не приложу, – сказал другой. – Они русские, что ли?

– Черт их разберет, – сказал другой. Недалеко, за стенкой, кто-то громко вещал на языке народа Магог:

– И да сбудется по слову Великих Духов – яд и пепел, камни и сера да обрушатся вам на голову! И да прокляты будете во веки веков! И да прокляты будут дети ваши во веки веков! И да прокляты будут дети детей ваших, те, что еще не родились, но пусть родятся уже проклятыми! Да поразят их уродства и болезни, несчастья и беды, боль и смерть, мучения нескончаемые! Да постигнет их трудная смерть!

– Ишь, развопились, – заметил первый.

Разговор наш был закончен. Сначала меня запихнули туда, к ним, к заключенным, а потом всех нас вывели и посадили в машину. Я был уверен, что нас везут в порт, но нас скоро выгрузили. Я попал в охраняемое, огороженное место.

Двенадцать огонских дней я просидел в огороженном стане, вместе с сотнями других выходцев из страны Магог. Одни пробыли в земле Огон долго, как я, другие прибыли только что. Там были женщины и дети. Там были шаманы. Я даже удивился, сколько нас живет на свете, – и это еще не весь народ. Всех нас согнали сюда в одночасье. Тянулись дни. Все мы ждали чего-то – мы и наша охрана. Время текло медленно, как илистый ручей. В первый же день мы узнали, что нас действительно некуда девать – ни одна страна не хотела нас признавать. Узнали, что о нас стали говорить, что пытаются понять, кто мы, на каком языке говорим. К нам приходили люди – ученые, газетчики, просто любопытные, пытались говорить с нами через ограду. Многие пробовали на нас какие-то языки – но мы молчали. Нам не о чем было говорить. Равнодушно и немо встречали мы людей, пришедших посмотреть на нас.

Вскоре узнали мы и еще кое-что. В мире шла война. Кто-то воевал с кем-то. Кто-то что-то пытался делить. Мы не вникали в подробности. О чем мы думали? Скажу от себя – я думал о земле Магог. Как там она? Стоят ли еще селения? Горят ли еще очаги, или запустение постигло нас? Целыми сутками я просиживал в тени, у забора, и думал о земле, которую покинул. Другие тоже думали о чем-то. Ряды сидящих прямо на земле молчащих людей. Некоторых пекло солнце, но они не замечали его жара. Молчание висело над огороженным станом.

Так прошло двенадцать дней, и нас выпустили. Ни слова ни говоря, нас выпустили, просто открыв ворота. Куда идти? – спрашивали многие. Охранники просто пожимали плечами. Их это не волновало. Они отпускали нас на волю, вот что главное. Мы потянулись за ограду, как овцы. Никто не выразил радости. Молча потянулось стадо людей к воротам, вышло на волю и молча разбрелось во все стороны.

До города было недалеко. Я пришел туда к вечеру. В моей квартире уже жили. Я не обиделся. Никто не ждал моего возвращения, так зачем хорошему месту пустовать? Сбережений моих у меня не отняли, а имущества у меня и не было. Я переночевал на скамейке в каком-то парке, а утром отправился искать жилье. Его в ту пору много сдавалось, так что об этом я не беспокоился. Но я был задумчив, и поэтому поиски жилья продлились до вечера. Я договорился с одной женщиной и снял хорошую квартиру недалеко от прежнего своего жилья. Помню, была осень, удивительная золотая осень. Я сел на кровать и заплакал. Я думал о Нишкни, о том, что уже никогда не увижу ее могилы. Да, это была последняя возможность вернуться, а сам я, наверное, никогда не решусь снова преодолеть тот путь. Что ж, нужно продолжать жить, жить в земле Огон.

Спустя несколько дней я нашел работу в госпитале.

Это был странный госпиталь – его держали слуги огонского Бога. В основном женщины, но были и мужчины, священники. Так как я был здоров и силен, меня взяли на подсобные работы. Сначала я таскал воду, колол дрова, много чего делал – ведь всех молодых мужчин забрали на войну. Потом мне поручили ухаживать за больными – но это было потом. А сначала я колол дрова, таскал воду, подстригал деревья.

Не прошло и огонского месяца, как меня вызвал к себе главный священник. Это был высокий прямой старик с проницательным взглядом.

– Я вижу, что ты не ходишь в церковь, сын мой, – мягко сказал он мне. – Крещен ли ты?

Это был первый вопрос, заданный мне здесь. Потому что на работу меня приняли, не задавая вопросов, вообще никаких вопросов. Но что такое «крещен»? Я не знал. Я ответил так, чтобы он понял:

– Я не знаю, о чем ты меня спрашиваешь, но, насколько я понимаю, ты хочешь спросить, верую ли я. Это сложный вопрос. Когда-то я верил в произвол Великих Духов и в конец грешного света, который должен наступить через наш избранный народ. Но мне столько довелось претерпеть и столько я видел, что я… что меня… что мне сейчас очень сложно. Сложно сейчас верить.

Он понимающе покивал. Но вопросы у него оставались, как же без вопросов, ведь он ничего не знал об истинной вере, поэтому он переспросил:

– Ты сказал – высший произвол? Ты имеешь в виду волю Господа нашего Иисуса Христа?

Я сначала не понял. А потом вдруг понял. Я сказал себе: «Шепчу, этот уважаемый человек, кажется, имеет в виду того сына Божьего, вот кого он имеет в виду. Скажи ему что-нибудь, можешь вежливо, а можешь прямо».

Я ответил прямо:

– Почтенный господин, я говорил о произволе Великих Духов. В их гнев можно верить, а можно не верить, но он – ужасен. Молю Священное Небо, чтобы он в ближайшее время не обрушился на землю Огон.

Священник улыбнулся. Он ничего не понял. Потянувшись ко мне, он дотронулся до моей руки.

– Заходи ко мне почаще, – произнес он ласково, как ребенку. – Я хотел бы побольше узнать о том, во что ты веришь.

Так я стал заходить к нему. Он угощал меня чаем и расспрашивал. Он давал мне читать Священное Писание. Я не хотел говорить ему о многом, я не рассказывал ему, где находится страна Магог, да его это и не интересовало. Его интересовала наша вера, и чем больше он узнавал, тем серьезнее становился, тем дольше молчал, тем меньше смотрел на меня. Я рассказал ему все.

После этого я не видел его несколько дней. А потом он пришел ко мне. На этот раз он был строг.

– Я говорил тебе, что ничего не знаю о твоей вере, – произнес он. – Я был неправ. Я прекрасно ее знаю. Да, я знаю этих духов, которых вы называете великими. Ты сказал, что весь народ поклоняется им? Что это за народ? Где вы живете? Скажи мне, скажи сейчас же, чтобы избежать погибели. – С этими словами он схватил меня за руку.

Он знал о Великих Духах? О них, сокрытых, он знал? Я ему не поверил. Его слова вызвали у меня сомнение. То, как он крепко схватил меня за руку, было неприятно. Да, меня все это оттолкнуло. Я отшатнулся от него.

Еще пару раз он пытался завязать разговор со мной, но я уже знал, о чем мы будем говорить, и избегал его. Я так и не знал, что сказать этому священнику. Так и не нашел слов. Он говорил о погибели. Да, погибель ждет грешную землю Огон. Но погибель никак не приходит, потому что не звучит Последняя Труба. И не такая уж грешная эта земля, если разобраться. Не все здесь такие грешники и сквернавцы, какими их описывал незабвенный Чуйхулу. И мы не такие уж праведные, если продолжать разбираться далее. Главное же – смогу ли я непобедимым воином вторгнуться в землю Огон и покарать ее за грехи? Смог бы я так до моего появления в земле Огон? И я отвечаю: не знаю. Птица дундук и та не знает, когда ей клевать вредных сорок, прилетающих полакомиться ее яйцами. А сороки считают, что опасная птица дундук только и ждет, чтобы накинуться на них, хотя могла бы с легким сердцем отдать им свои яйца и птенцов, потому что все равно не может о них заботиться.

После я часто встречал главного священника в коридорах. Он хмурился, завидев меня, и молча проходил мимо. Я был уверен, что мне недолго держаться на этом месте, и уже прикидывал, куда устраиваться. Но проходили месяцы, и меня не трогали. Не знаю отчего, но мне казалось, что, хоть он и сердит на меня, он еще надеется, что я передумаю и приду к нему, к его Богу.

Я не пришел. Я подстригал деревья, колол дрова, носил воду. А потом меня позвали внутрь, и с тех пор я стал ухаживать за больными. Шла война, больных было много, их все прибывало. Я перетаскивал их с места на место, менял им повязки, а если кто-то умирал, свозил мертвого вниз, в холодное место. Это был тяжелый труд, я не спал ночей, мне было жалко этих людей, иногда я плакал от жалости к ним. Сестры тоже выбивались из сил, и часто я заставал их плачущими. Тогда я утешал их как мог, потому что они были хорошие женщины, посвятившие себя неблагодарному труду.

Тогда-то я и узнал, что у госпиталя есть еще одно крыло, где лечат безумных. Вернее, как рассказала мне одна сестра, их там не лечат, их там держат, потому что ничто в этом мире не может излечить их, одна лишь милость Небес. Она работала там, эта сестра, и видела много скорбей. Она-то и сообщила мне однажды, что в этом крыле содержится человек, который вроде бы говорит на моем языке.

– Очень похоже, – прибавила она.

– Но я же не говорил при вас на своем языке, – удивился я.

– Все равно. У вас акцент похожий.

Мне стало интересно, и я принялся расспрашивать ее об этом человеке. Она улыбнулась.

– О, он очень странный. Он похож даже не на безумца, а на очень эксцентричного чужестранца. Он говорит, что он пророк, что общался с ангелами. Видимо, он очень больной человек. И очень старый. Никто не знает, сколько ему лет, потому что у него нет документов. Ах да, он говорит, что его принесли в страну ангелы.

Так я понял, что в соседнем крыле содержится Сбегу.

Нельзя сказать, что меня охватила радость при этой догадке. Первым делом я начал обдумывать, как преподнести эту новость сбегутам. Да, у этого старого человека, содержащегося в доме для безумцев, были свои последователи, обожествляющие его, поклоняющиеся ему. Знает ли он об этом? Знают ли они? Как встретят они новость, что их кумир содержится в доме скорби? Как воспримут это известие от меня? И я решил не говорить им, а сначала встретиться со Сбегу. У меня еще оставались сомнения в том, что это он.

Сестра провела меня в соседнее крыло. Мы шли по длинным, высоким белым коридорам. Всюду были дюжие санитары. Они сторожили больных. Видел я и больных – ничего, обычные, только очень тихие люди, очень занятые, очень задумчивые. Наконец меня ввели в одну палату, где было две койки. Одна была пуста, а на другой сидел, скрестив ноги, веселый толстенький старик. Увидев нас, он расцвел улыбкой.

– Еда! Еда! Еда! – принялся повторять он.

Я смотрел на него. Он, без сомнения, был магогом. Но Сбегу ли это? Что он тогда делает здесь, в доме для душевнобольных?

Я поздоровался с ним на нашем языке.

Лицо его сразу стало испуганным, улыбка исчезла, он растерянно переводил взгляд с меня на сестру.

– Я пришел пожелать вам здравия, – продолжил я. – Все ли у вас благополучно?

Он молчал и смотрел испуганными глазами, его взгляд обшаривал меня с головы до ног.

– Ты тэнгэр? – наконец выдавил он.

Я улыбнулся.

– Нет. Я такой же человек, как и вы.

– Почему ты говоришь на моем языке?

– Потому что я магог, как и вы.

– Что ты здесь делаешь? Тебя подослали тэнгэры?

Он все больше и больше волновался, пот выступил у него на лбу.

– Нет, – спокойно отвечал я. – Я работаю в этом госпитале, и мне сказали, что тут содержится человек, говорящий на языке моей страны. Я пришел спросить, не могу ли чем помочь.

– Не можешь, не можешь! – повторил он много раз. – Мне было разрешено здесь… мне сказали, что я могу…

Я молча ждал, когда он выскажется.

– Мне сказали, что я могу здесь отдохнуть, – твердо закончил он.

– Вот оно что, – произнес я.

– Да, да, да! – затараторил он. – Отдохнуть! Потому что я очень устал. Потому что…

– Да, продолжайте, – попросил я, так как он замолчал.

– Потому что я Сбегу! – выпалил он.

Помню, ничто не всколыхнулось во мне от этого признания. Я уже и так знал, что это он. Да, тот самый Сбегу, человек из хосуна Шурши, усумнитель, испепеленный небесным пламенем, восхищенный тэнгэрами, сидел передо мной. И что же? Я принялся его расспрашивать о том, как он сюда попал? Попытался выспросить, действительно видел ли он тэнгэров? Постарался выяснить, как они выглядят? Ничего этого я не сделал. Я просто стоял и не знал, что делать. А он снова заулыбался, придя в прежнее доброе расположение духа. Он не задавал мне вопросов. Этому человеку было все равно, кто я, какого хосуна человек, кто мои родители. Он был не здесь. Он был неживой. Он был легенда.

И вдруг он заговорил.

– Скажи им, чтоб не молились, – проговорил он явственно, продолжая улыбаться. – Скажи – пусть замолчат. Мне щекотно от их молитв. Я не смогу их спасти. Мне был дарован отдых. Я больше не буду ничего делать. Скажи им.

Остолбенев, я заставил себя кивнуть. Он тоже мне мелко покивал в ответ, лучась улыбкой. Казалось, он был счастлив. Выглядел он безмятежно. Выглядел отдохнувшим. У него был хороший аппетит.

Да, он выглядел счастливым.

Я долго смотрел на него, а потом ушел оттуда. Сестра задавала вопросы, дознавалась, о чем мы говорили, но я молчал. Я взвешивал фразы, которые скажу сбегутам. Мне было заранее их жаль. Мне было жаль всех, и себя тоже. В душе моей была скорбь.

Поэтому я так ничего и не ответил медицинской сестре.

ДАР

В гавани было много кораблей, но мы сразу нашли нужный – нашли по толпе, сгрудившейся у сходен. Это были все магоги – всех возрастов и званий, воины и старики, женщины и дети. У всех с собой были узлы, все старались протащить эти узлы на корабль и пролезть следом. Лезли молча, не вступая в разговоры с командой.

– Скажите, почтенный, – обратился Языгу к одному осанистому человеку, – нужно ли платить за проезд на этом судне?

Тот лишь кивнул.

– А кому платить? – допытывался Языгу.

– На корабле заплатишь, – соизволил ответить тот.

Мы вклинились в толпу и вскоре оказались на корабле. Он был небольшой, и удивительно мне было, куда сумело вместиться то множество народа, которое я видел перед сходнями. Большинство разместилось в трюме, на каких-то ящиках, в то время как остальные ухитрились занять небольшие комнатки наверху. На всех их не хватило, и нам с Языгу пришлось спускаться в трюм.

Здесь было уже полно народа. Стоял гвалт. Никогда в жизни я не видел на таком ограниченном пространстве столько людей, говорящих на моем языке. Еле-еле сумели мы найти себе пристанище в темном углу, где тоже стояли ящики. Кое-как устроились. В это время в трюм спустились два человека и, проталкиваясь сквозь толпу, долго собирали плату. Мы с Языгу тоже отдали припасенные гроши. Прошло еще какое-то время, и судно отвалило от берега.

Не буду рассказывать, как мы плыли. Временами я поднимался наверх и смотрел на море. Оно было огромно. Бескрайние поля воды лежали вокруг, и не было на них ничего, кроме волн. Нас качало, иногда очень сильно. Многим было плохо. Дети и женщины болели. Нас не кормили, и пришлось довольствоваться тем, что каждый из нас припас на дорогу. Припасов этих было мало, поэтому скоро все стали делиться со всеми. Как я подсчитал, уже три раза день сменился ночью.

Еще при посадке на судно я заметил, что у многих перевязана правая рука, а лица искажены словно бы от сильной боли. На корабле мы поняли в чем дело. Уже на второй день моя рука неожиданно распухла и разболелась в том месте, где верный шаман нанес начертание. Одновременно то же произошло с Языгу: со стонами он прижимал руку к себе. Не помогали ни мази, ни наговоры. Рука болела так, что я и думать забыл про окружавшее нас безбрежное море. Да что я – весь трюм стонал и скрежетал зубами. Один старый шаман, который также превозмогал боль в руке, поведал нам, что боль может пройти только в земле Магог. Это был способ заставить ослушников возвратиться.

– А если не вернешься? – спросил его кто-то.

Шаман медленно покачал головой.

– Никто не знает, что произойдет тогда. Боль может усилиться. А может и пропасть.

– Что же делать?

– Терпеть, – промолвил шаман.

И мы терпели, пока не произошло это.

Однажды нас разбудил оглушительный грохот. Это били в борт волны. Даже не волны – ужасные валы величиной с курган швыряли корабль, обрушивались на него со всех сторон. Вскоре стало еще хуже: свет померк, свирепый ветер пополам с секущим дождем налетал на судно, которое плясало на косматых волнах, как перо птицы.

В трюме творилось страшное. Все лежали на полу и стонали. Все забыли про боли в руках. Оглушительный грохот от бьющих в борт волн сводил с ума. Тяжелые ящики срывались с места и начинали скакать из угла в угол, давя людей. Плач, вопли, ужас.

Так продолжалось двое суток. Несколько человек сошли с ума. Трое умерли. Один лежал рядом с нами – тот осанистый человек, которого Языгу спрашивал насчет платы. Его ударило углом ящика, и теперь кровь заливала пол вокруг его неподвижного тела, по ней ездили ногами обезумевшие люди. Ужас, ужас.

Не помню, кто первый предложил это. Эта мысль возникла словно сама собой – но кто-то же первый должен был высказать ее? Не знаю. Не помню. От дальних углов донесся смутный шепот:

– Жертва, жертва!

– В чем дело? – спросили мы у наших соседей.

Они тоже ничего не знали. Но вскоре выяснилось: эти люди, набившиеся в трюм, как суслики, эти страдальцы решили принести жертву, чтобы утихомирить духов моря. И сейчас весь трюм должен был решить, кто будет этой жертвой.

Сначала мы не поверили своим ушам. Человеческая жертва! До чего нужно было дойти, чтобы решиться на такое. Мы попытались урезонить их. Но урезонивать было некого. Наши соседи соглашались с нами, но и соглашались с тем, что жертва должна быть принесена. Их соседи просто отворачивались от нас. До дальних уголков трюма среди этого кипения и грохота нам было не докричаться.

А тем временем безумная идея набирала силу. Словно внушенная дикими демонами моря, она росла и утверждалась в головах отчаявшихся людей, запертых в тесном трюме. Вдруг мы увидели, как в середине кто-то поднял и передал соседу девочку. Страшно закричала ее мать. Девочку, молча бившуюся в руках, стали передавать по направлению к трапу, чтобы поднять ее наверх. Трое мужчин быстро поднялись по трапу на палубу. Как я успел заметить, среди них был один шаман. Замысел был ясен: девочку собирались без промедления бросить в бушующие волны, чтобы море успокоилось.

И тут меня пронзила мысль.

Я несообразителен. Бываю тяжелодумен и недогадлив. Но тогда у меня и мыслей-то не было. Я просто знал, что делать. Вскочив на ноги, я врезался в толпу с такой силой, что и минуты не прошло, как оказался у трапа. Я оказался там так быстро, что опередил даже тех, кто передавал из руки в руки испуганную девочку. Так и вижу сейчас ее лицо. Маленькое лицо, лишенное всяких мыслей. Только страх был в ее глазах.

Я вскарабкался на первые ступеньки трапа. Судно качало так, что я еле удерживался. С равными промежутками раздавался страшный грохот и треск. Девочка была уже совсем близко – ее принял на руки какой-то старик и сейчас собирался передать кому-то другому.

И тогда я закричал. Мой голос был так громок, что перекрыл грохот волн, людские вопли и плач. До сих пор не могу понять, откуда у меня взялся этот голос. Он был так пронзителен, что у меня самого волосы встали дыбом.

– Так говорит Великий Дух Балбан! – кричал я в исступлении, вставляя целые фразы на шаманском языке. – Горе тем, кто пытается совершить эту мерзость. Изольется на головы их ярость моя, и не помилую. Гнев, страшный гнев познает тот, кто решился на жертву людскую. Ибо сие есть мерзость пред лицом моим, и кто отважится на это, будет считаться моим врагом. Испепелю его огнем, и от меча падет род его. Поражу жен его бесплодием. Уничтожу детей его. И будет он валяться при дороге, и плавать в море, и гнить в скалах, ибо никогда не похоронят его. Так говорю я, Великий Дух Балбан, владыка неба и земли, бессмертный! И если не послушаете меня, горе вам, ибо гнев мой не замедлит!

Когда отзвучали последние мои слова, никаких других звуков, кроме грохота волн и рева ветра, не было слышно в трюме. Люди остолбенели. Раскрыв рты, смотрели они на меня. И когда смутные подозрения начали возникать у них, раздался точно такой же голос, перекрывший ветер и волны. Но это уже кричал не я – то кричал Языгу:

– Слушайте, слушайте его, люди! Этот тот самый человек, через которого вещает Великий Дух Балбан! Он предрек бедствия земле Магог. Слушайте его, потому что лишь через него одного вещает Великий Дух Балбан! Оставьте девочку, чтобы не навлечь несчастья. Ибо ныне Великое Небо являет нам чудо, и ныне должны осознать, что пророк среди нас!

Несколько мгновений я был уверен, что вместо девочки в клокочущие волны полетим мы с Языгу. И впрямь, кто бы в такое поверил? Нет ничего сильнее воли отчаявшихся людей. Они бросят в волны собственную мать, если уверятся, что это поможет усмирить разбушевавшееся море.

Но вот – старик опустил девочку на пол, и она тут же бросилась назад к матери. Люди стали стыдливо переглядываться. Ко мне протянулись руки и помогли мне спуститься. И даже буря вроде немного утихомирилась. Пока я шел обратно в свой угол, до меня дотрагивались, гладили по голове, подносили мне детей для благословления. В углу я крепко пожал руку Языгу. У того на глазах блестели слезы. Мы оба не могли поверить тому, что сделали.

Тогда-то, в своем углу, мы неожиданно и осознали, что боль отпустила. Наши руки больше не болели. Люди, окружавшие нас, продолжали стонать и мучиться от боли – а мы, вне себя от изумления, только глядели друг на друга. С наших десниц пропало начертание, словно его и не было. Было ли это связано со спасением девочки? Не знаю. Не ведаю. Потому что спустя несколько часов буря закончилась. Выглянуло несмелое солнце. Оказалось, что мы в виду некой земли – и земля эта, как быстро облетела всех весть, была землей Огон. И мы забыли о начертании на правой руке, потому что настало время думать о другом.

Вечером того дня нас принялись спешно грузить в лодки, так что те едва не переворачивались, и переправлять на берег. Порт был недалеко, мы видели его огни. Нам с Языгу удалось погрузиться в одну лодку. Море было неспокойно, нас сильно болтало, плакали дети. На берегу было темно и пустынно. Нас высадили у скал и оставили. Кроме нас, здесь было еще человек пятьдесят. Никто не знал, куда идти. Одно было понятно – мы в стране Огон. Но куда идти? Языгу отвел меня в сторонку и шепотом сообщил, что нужно где-нибудь переночевать, а наутро мы отправимся в нужное место. Мы пошли по направлению к портовым огням, на ощупь пробираясь между скалами. Невидимое море рядом угрожающе ревело, нас обдавало пеной и водой. В ту ночь, мокрые, уставшие, мы ночевали в порту, забравшись в огромное темное строение, полное рыбачьих сетей. Мы почти не спали, прислушиваясь к звукам и шорохам. Нам казалось, что к нам подкрадываются все облекшиеся в плоть грехи земли Огон, легионы черных чудовищ. Поэтому мы почти не спали в ту ночь, надеясь на скорый рассвет.

Но наступил он нескоро. В предрассветных сумерках мы выбрались из строения, в котором провели ночь, и отправились искать выход из порта. Порт был очень большой, и скоро мы заплутали среди огромных ящиков, металлических конструкций и сваленных в кучи сетей. Людей в этот ранний час в порту еще не было, мы были одни. Угрюмые серые строения стояли вокруг, поодаль рос лес корабельных мачт. Злые птицы-чайки с голодными воплями носились над нашими головами.

Каким-то чудом мы выбрались оттуда – и оказались в большом городе. Уже рассвело, по улицам носились машины, ходили толпы людей. Высоченные дома окружали нас со всех сторон. Да, я совсем бы запутался там, потерялся бы, если бы не Языгу. Он, казалось, хорошо знает дорогу. Совсем не заглядывая в свою карту, он вел меня по широкой, как долина, улице. Я поспешал за ним, как жеребенок.

Так мы пришли к дому человека Джованни. Так началась наша жизнь в земле Огон.