Текст книги "Последний магог"

Автор книги: Валерий Вотрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

СКОК

Да, мы поняли, что покинули страну Магог. Как мы это поняли? Не знаю. Вокруг были те же горы, та же степь, тот же воздух, та же ночь. Только ночь была чернее, и воздух был злее, и казалось, что обступили нас неприступные и неподступные горы, и нет среди них прохода, лишь узенькая тропинка вьется-змеится. Ох как осторожно мы шли, ведя лошадей в поводу, ох как опасливо ступали! Только окликали друг друга, только упреждали:

– Осторожней, друг Языгу, тут круча!

– Смотри под ноги, брат Шепчу, тут обрыв!

А ночь была – не видно ни зги. Прошли мы так сколько-то, и вдруг выглянула луна. Это было так: мы идем, ведем лошадей в поводу, переговариваемся тихими голосами, часто останавливаемся, чтобы ненароком в пропасть не свалиться, – и тут выглядывает луна.

И оказывается, что стоим мы посреди ровной местности. И даже если сто лет будешь искать, то ни одной пропасти вокруг не найдешь. А если будешь ждать другую сотню лет, то, может, дождешься, что вылезет вблизи какая-нибудь одинокая горушка, но чтобы ей дорасти до самых до небес – тут придется ждать третью сотню лет, и то не дождешься.

Застыли мы с Языгу, пораженные этим зрелищем. А зрелище, если честно, не особенно поразительное. Степь кругом. Самая настоящая степь земли Магог. Мы даже засомневались. Но потом, переглянувшись и посоветовавшись, перестали сомневаться. Потому что ночь была все-таки не та, и луна была не та, и воздух был злее.

А главное – неподалеку, не очень далеко, но и не очень-то близко к нам приближаясь, стояла пара псоглавцев. Были они ростом с нас, вот только вместо человеческих голов были у них на плечах собачьи. Стояли эти псоглавцы, и смотрели на нас, и ничего не говорили.

Мы им не очень-то удивились. Луна заставила нас изумиться гораздо больше. Да мы никак прийти в себя не могли! Нет, это надо же: бредем на ощупь, еле ноги переставляем, в пропасть упасть боимся, как дураки, – а оказывается, что гор и в помине нет, бредем по совершенно ровной местности, и бояться нечего. Во смех-то! А между делом оказались рядом какие-то псоглавцы. Песья голова у них вместо людской. Такими уж их на свет мать родила. Ну, стоят и смотрят, что с них возьмешь. На двух магогов-буторов смотрят, горы перешедших. Тут всякий бы засмотрелся.

И пошли мы мимо них спокойно.

Не то чтобы мне псоглавцев каждый день доводилось видеть. Я их и не видел никогда, только слышал много. Да, много удивительных историй приходилось мне про них слыхивать. И мать мне про них рассказывала, и тот человек, с чьих слов она мне про них рассказывала, вполне доверия заслуживал. Не пустой был балабон – он их своими глазами видел. Но вот и я их увидел, и что же? Ничего особенного. Песья голова у них на плечах вместо людской, только и всего.

Вот продолжили мы свой путь и видим: псоглавцы за нами следуют. Идут себе и иногда воздух нюхают. И мы идем. Подумаешь – псоглавцы у нас позади. Мы и не такое видели. Главное, что луна светит, и дорогу видать, и не надо спотыкаться и ногой впереди щупать.

Так мы прошли немного и заметили, что местность вокруг изменилась. Начались холмы, и на склоне одного увидели мы небольшое селение. Очень оно нам издалека приглянулось – домики маленькие, стены белые, крыши соломой крыты.

Но не успели мы к нему приблизиться, как поднялся нам навстречу страшный лай. Казалось, само селение взялось нас истошно облаивать. Из каждого славного домика доносился свирепый лай, и гавканье, и заливистый тявк. А позади нас те двое тоже подняли лай, да еще как – с подвыванием, подняв острые морды кверху, к луне. Весьма неприятно было это слышать. Хотелось сказать: мы столько историй про вас слышали, столько легенд, вообще думали, что вас на свете не существует, – а вы не только существуете, вы еще нас облаиваете. Нет, не на такой прием мы надеялись, совсем не на такой.

Поэтому поскорее вскочили мы на коней и пустились прочь, от негостеприимного селения. Пес с ними, думали мы. А между тем одолевал нас голод такой, что мы готовы были кости грызть. Поэтому, когда впереди показалось другое селение, очень похожее на первое, мы спешились и вошли в него, прижав руки к груди в знак почтения.

Однако дома были пусты. Нигде не горело ни огонька, пусто было и мертво в том селении. Лишь громадные полчища блох набрасывались на нас, стоило нам зайти в какой-нибудь дом. И только когда из одного жилища послышалось тихое скуление, мы догадались, в чем дело.

– Сдается мне, друг Шепчу, – сказал мне Языгу, – что скосила их эпидемия чумки. Надо убираться отсюда, да побыстрее, а то подхватим мы эту гиблую хворь.

И мы убрались, прихватив в одном доме запасы сушеного мяса. К утру преодолели мы страну псоглавцев. Взошло солнце и застало нас на краю пустыни.

Много я слыхал про ту пустыню. Рассказывала мне про нее мать, рассказывали про нее шаманы, рассказывала про нее Нишкни. Рассказывали главным образом про то, что пустыня эта великая пуста, только песок да колючий кустарник да дерево-скунсоул, шибко ядреное на нюх.

И еще слыхал я, что обитает в той пустыне зверь вероблюд – собой огромен, на спине два горба, и глаза как у быка, и зубы как у крокодила, и шея как у змея, и норов как у варана. И подступает этот удивительный зверь к путникам и строго с них спрашивает. И не пьет, не ест, и весьма сурово относится к тем, кто, идя через пустыню, пьют и едят. Потому что считает зверь вероблюд, что те, кто идет через пустыню, обязаны держать строгий пост, ибо для этого пустыня и создана.

Зная это, мы совсем немного поели сухого мяса и попили воды. Идти по сыпучим барханам было тяжело, ноги завязали в песке, лошади завязали в песке, солнце палило. А главное – скоро мы потеряли дорогу. Не было в этой пустыне ни вех, ни ориентиров, она действительно совсем пустая была, пустыня эта, лишь барханы да кустарник колючий да деревья-скунсоулы, такие запашистые, что глаза ест, когда мимо проходишь.

И тут, когда брели мы так, сами не зная куда, увидели вдруг, что кто-то бежит к нам издалека по гребню бархана. Бежит он споро, ровно, высоко задрав голову. И когда он подбежал к нам, увидали мы, что это не кто иной, как зверь вероблюд. А он задрал голову да как гаркнет с высоты:

– Веру блюдете?

А мы ничего ответить не можем. Потому что испугались. Потому что очень страшный он, вероблюд: на спине у него два горба, а глаза как у крокодила, а шея как у быка, а хвост как у змея, а норов ну точно вараний.

– Чего молчите? – кричит. – Спрашиваю в последний раз: веру блюдете?

– Блюдем, блюдем, звере почтенный, – блеем в ответ.

– А как блюдете? – подступает он ближе. – Купно или с оговорками?

– Купно и с оговорками, – отвечаем ему в один голос.

– А если купно, – не отстает, – то целокупно ли? И если с оговорками, то с какими?

Тут Языгу собрался с духом.

– Целокупно и сообразно, – отвечает, – согласно и стократно, слезно и совместно.

– А оговорки? – подступает зверь.

– А оговорки, – отвечаю твердо, – безоговорочные, соответствующие предписаниям и согласованные.

Тут только зверь успокоился.

– А, – говорит, – если согласованные, то хорошо. Это хорошо, когда оговорки согласованы. Но подождите, – вдруг нахмуривается, – а согласованы с кем?

– Согласованы с надлежащими властями, силами и органами, – отвечаем в один голос.

Тут зверь совсем успокоился. Даже удивился.

– Сколько живу, – говорит, – таких путников еще не попадалось, чтобы оговорки согласовали. Да у всех ли властей вы прошли согласование?

– Оговорки нами согласованы, – отвечаем мы твердо, – во всех отделениях, подразделениях и инстанциях, включая вновь созданные.

– Надо же, – удивляется зверь. – И пост держите?

– Пост, – отвечаем, – приходиться держать. Потому что припасов мало. А о воде забыли уже, как ее пьют.

Надо сказать, что моментально мы смекнули – о каком-то другом посте говорит зверь вероблюд. Великие Духи действительно завещали магогам в определенные месяцы держать строжайший пост, например летом, когда ничего, кроме мяса, есть нельзя. Ни хлеба, ни молока, ни рыбы, ни птицы, а только жирное мясо, которое очищает разум, просветляет душу и укрепляет руку храбрых воинов. И пить хмельное при этом Великие Духи велели, потому что иначе нельзя. Хмельное усыпляет крамольные мысли и обостряет храбрость. И такой строжайший пост держали все взрослые мужчины-магоги, способные держать меч. Женщины же наши держали пост помягче – им дозволялось есть все, кроме птицы. Птица в небесах летает, она Великим Духам приятна.

А зверь вероблюд тем временем удовлетворенно замечает:

– То-то же. А то мне тут закручивают, что, мол, пост держать неподобно. Как же неподобно, если я его держу? Всю жизнь держу и жалоб не имею… Ну что, проводить вас куда?

– Проводи уж, душеполезный звере, – просим.

Хмыкнул он на это, еще раз оглядел нас с головы до пят как бы в сомнении и повел. Идет впереди, споро, легко, голова высоко задрана, а мы за ним поспешаем, неуклюже в песке увязая. А он нас по дороге учит:

– Не пустыня следует говорить, а постыня. Эту пустыню филологи придумали. Есть такой вредный род ученых. То есть все ученые вредные, но эти вредные особо. Они слова переиначивают. А ведь в природе как: придумал слово, а следом и предмет может появиться. Тут ведь большая осторожность нужна. А этим все одно – переиначивают слова почем зря. Вот все и думают теперь, что пустыня – потому что она пустая. А на самом деле она – постыня, тут держат самый строгий, самый верный, самый праведный пост. Поститься должны в постыне, вот что. А что получается? Пустыня пустая, никто сюда не идет, вокруг ни души, потому что пустой придумали пустыню, самого главного недопоняли. Все держат пост абы где, там и сям, в различных и разнообразных местах, в миру и в жиру, где надо и не надо, а чаще всего вообще поста не держат, а держат собак, кошек, пчел, камни за пазухой, себя в руках и язык на запоре. Нет бы самым серьезнейшим образом отнестись к очищению душевному, просветлению, молитве! Нет, слова выдумывают. По мне, филологов этих, которые слова придумывают и обдумывают, в постыню надо на месячишко – враз у них мозги на место встанут. Разумеете?

– Разумеем, праведный звере, – отвечаем.

– То-то же! А то все разумеют, а потом из постыни вышли – и давай мясом обжираться. Вы вон небось тоже, перед тем как сюда прийти, мяса налопались? А?

Переглянулись мы тут и, словно уговорившись, решили зверю соврать. Потому что больно чудные вещи он говорил, а о том, что так пост держат, мы доселе слыхом не слыхивали.

– Не налопались мы мяса, удобосказуемый звере, – говорим. – Сухарей поели да воды попили немножко.

– Барана, говорю, небось зарезали? А?

– Вовсе нет. Свежей баранины почитай что недели две не видели.

– Знаю я вас, – говорит он, совершенно успокоившись. А сам идет вперед споро, легко, голова гордо задрана, – и мы следом бежим, совсем запыхались, потому что солнце жарит вовсю и бежать за зверем вероблюдом ох как трудно.

Наконец остановился он на верхушке одного бархана и вперед показывает. Глядим – кончилась пустыня, то есть постыня, и впереди какая-то холмистая страна, и солнце уже садится, и деревья видны, и под ними, верно, ручьи бегут, прохладные ручьи. А он нам и говорит:

– Дальше пешком пойдете. Потому что это страна чертей с лошадиными головами, которые считают, что произошли от древних благородных лошадей-тулпаров. И если кого увидят на лошади едущим, враз того лопают. Так что лошадей там оставьте, под деревьями, пускай пасутся. Никого другого не знаю, – говорит, – кто пребывал бы в большем заблуждении относительно своего происхождения. Потому что предки их вовсе не тулпары благородные, а самые настоящие черти, только полосатые. Ну идите. И не держите пост абы где, а приходите в постыню, потому что не я это придумал, заведено так испокон веков и одобрено вышестоящими органами на всех уровнях. Поняли?

– Поняли, саморазумный звере.

Тут попрощался с нами зверь вероблюд и скрылся из виду, а мы вошли в чертову страну.

Благодатна показалась нам та страна: тенистые деревья, плоды, зеленая трава, вода сладкая в ручьях. Попили мы, поели медовых плодов и лошадей наших отпустили по мудрому слову зверя вероблюда. Языгу изучил карту и показал, куда идти. Уже недалеко было до встречи с местными чертями. Признаться, побаивались мы их. Много рассказов мы про этих чертей слышали, и ни один из рассказов не радовал, не веселил душу, не поднимал настроение. Проще сказать, все эти рассказы тревожили, и пугали, и настраивали на худшее. В общем, страх как боялись мы этой предстоящей встречи с чертями и готовили себя ко всякому.

А тут еще солнце садилось. Помню, сидим, усталые, под деревом и уныло глядим на садящееся солнце. И вроде бы надо встать и пойти, а не можем – сил нет. И вот смотрим, как солнце садится, и смеркается вокруг и на душе, и косматые страхи поднимают головы, – а идти, спрятаться не можем, не можем.

Вот стемнело, и тут мы почувствовали прилив сил, и встряхнулись, поняв, что сидим одни в незнакомой местности, полной угроз, без лошадей, со скудными припасами в сумках. И только поднялись, чтобы пуститься в путь по залитой луной местности, как вдруг – иго-го! го-го-го! – явились черти.

Их было множество, громадных страшилищ с оскаленными лошадиными головами и черепами, а некоторые – как мы, ослепленные страхом, успели разглядеть – были с головами мышей. Не успели ноги наши, ослабевшие от страха, подогнуться, как окружила нас толпа этих чудовищ и принялась ржать, и пищать, и скакать, и пугать нас по-всякому. Мы же, прижавшись спиной к спине, как могли им противились и показывали свою стойкость.

И тогда они внезапно остановились, сильно озадаченные.

– А чего вы не пугаетесь? – спросили они подозрительно.

А мы отвечали:

– Мы пугаемся, господа черти, еще как пугаемся! Аж поджилки трясутся от страха.

– Да? – сказали они. – А то мы смотрим – чего-то не пугаются.

– У вас сложилось о нас неправильное впечатление, – отвечаем. А сами смотрим: они точно нестрашные, только большие очень. И мы помаленьку выпрямились и расправили плечи.

– А куда это вы идете? – спросил нас один, по-видимому, главный.

– В страну Огон, – отвечаем.

– Го-го-го! И эти в страну Огон, – говорит он.

– Это вы точно подметили, – отвечаем.

– Ну вот что, – говорит он. – Раз вы идете в страну Огон через наши земли, мы вас пропустим, только если вы исполните одну задачу. Задача же – разгадать три загадки. Сможете их разгадать – пройдете. Не сможете – запряжем в плуг и будем на вас землю пахать, чертополох сеять.

Признаться, смутила и огорчила нас эта задача. Особенно смутила и огорчила она меня, человека малодогадливого. Но тут Языгу и говорит:

– Все бы хорошо, господин черт, да несвычны мы загадки разгадывать. Видите ли, у нас культура иная. Мы даже и не знаем, что это такое – загадки разгадывать.

– А что же вы умеете? – спрашивает тот.

– Разгадки загадывать, – отвечает Языгу.

Переглянулись тут черти, говорят:

– О таком мы еще не слыхали. Ну-ка, загадай-ка нам разгадку.

– Только уговор, – Языгу отвечает. – Не сможете разгадать наши разгадки – пропустите нас. А не то пахать нам землю плугом.

Я его толкаю локтем: ты что такое говоришь? А он повторяет:

– Сможете отгадать наши разгадки – пахать нам плугом землю под чертополох.

Обрадовались тут черти, заржали:

– Иго-го! Такого сроду не бывало, что наш брат разгадку не разгадал.

А Языгу загадывает им первую разгадку:

– Вот вам разгадка про лодку: еду, еду – следа нету. Режу, режу – крови нету. Что это такое?

Напало на чертей великое раздумье. Один говорит:

– Ножик.

Другой говорит:

– Ветер.

Третий кричит:

– Лошадь!

– Не угадали, – говорит Языгу, – потому что это лодка.

Наступило тут молчание, а потом черти хором кричат:

– Давай еще загадывай!

– Ну вот вам еще, – говорит Языгу. – Про сороку. Бела как снег, черна как жук, поет как бык.

Крепко задумались черти, а потом один говорит:

– Снег!

Другой говорит:

– Жук!

А третий кричит:

– Лошадь!

– А вот и нет, – говорит Языгу. – Потому что это сорока.

Наступило продолжительное молчание.

– Никак что-то мы не поймем твоей хитрости, человек из земли Магог, – сказал наконец старший черт. – Ну-ка, загадай-ка нам третью разгадку, а то я готов уже землю грызть со злости.

– Ну ладно, – говорит Языгу. – Только это очень трудная разгадка. В свое время триста восемь тысяч пятьсот семьдесят два бутора из земли Магог бились над этой разгадкой, а разгадать не смогли. Разгадка же про имя: на воде не тонет, на огне не горит, в земле не гниет. Что это такое?

Черти задумались. И видим мы, что они тянут с ответом, и колеблются, и толкают друг друга в бок, и боятся слово сказать. И, увидев это, Языгу как гаркнет:

– А ну отвечать, чертово племя!

– На воде, говоришь, не тонет? – бормочет один.

– Не тонет, – подтверждает Языгу.

– Лодка? – нерешительно говорит тот.

– Нет, не лодка!

– На огне не горит – так, может, железо? – предполагает другой.

– Нет, не железо!

И тут третий черт как заорет:

– Понял! Это – лошадь!

– Лошадь! Лошадь! Лошадь! – загремело отовсюду нестерпимое эхо.

– Нет, – сказал Языгу. – Не лошадь. Это – имя. Разгадка про имя была. А теперь ведите-ка нас отсюда.

– Э, так не пойдет, – заюлили черти. – Ты нам трудные разгадки задавал. Задай что-нибудь полегче.

– Ну уж нет, господа черти, – произнес Языгу. – Уговор есть уговор. А он, как известно, дороже денег. Кстати, вот вам о них разгадка: кругло, мало, всякому мило. Что это?

– Уговор? – говорит один.

Тут взял его Языгу крепко за хребет и вскочил ему на спину.

– Не угадал, – говорит. – Потому что это деньги. Вези-ка меня, брат черт, отсюда подальше.

Оседлал я другого черта, и припустились наши черти вскачь так, что только держись. Вскоре добрались мы до реки, отграничивающей страну чертей от страны львов. Там отпустили мы наших чертей, загадав напоследок множество разгадок и оставив гадать в поисках верного ответа.

Как доподлинно известно от людей, этого зверя видевших и передавших увиденное тому человеку, который нам о нем поведал, лев – существо великое, свирепое, желтое, гривастое, клыкастое, людоедное и внезапное. Грива у него черная, глаза горящие, когти острые, рык престрашный. Поэтому, вступив в львиную страну, тряслись мы больше, чем когда вступали в страну чертей с лошадиными головами.

Мы увидели, что рассвет застал нас в голой безводной местности с торчащими там и сям черными деревами. По пути попадались густые заросли колючего кустарника, которые мы обходили стороной – все время казалось нам, что вот-вот из этих зарослей раздастся жуткий рев и появится зверь лев. Но ни одного льва нам пока не попадалось.

Неожиданно впереди показалось селение. С радостью устремились мы туда. Оно было крохотное, это селение, – два-три неказистых домишка жались друг к дружке. Между ними прохаживались куры – как будто вокруг не львиная страна и страшный зверь лев не может напрыгнуть на них в любую секунду. Мы зашли в один дом.

Там за голым столом сидел очень грустный человек. Мы поздоровались с ним и пожелали здравия его дому. Он в ответ вежливо предложил нам воды. Разговор у нас как-то не клеился. Человек вздыхал и жаловался на недород. Наконец мы осмелились спросить:

– Почтенный, не страна ли это львов, куда мы попали?

– Страна львов, – подтвердил человек, кивнув. – А что?

– Мы уже давно идем по этой стране, а ни одного льва еще не видели.

Человек молча смотрел на нас. У него не вырвалось ни единого возгласа удивления, он вообще не издал ни звука, но мы поняли, что он очень удивлен.

– Так-таки ни одного? – спросил он наконец.

– Ни единого, – подтвердили мы.

– Странно, – сказал человек. – Откуда вы пришли?

– С юга.

– Там живет один. Не видели такой дом, с курами?

– Не видели ни одного дома.

– Странно. Откуда вы пришли?

– С юга.

– На той дороге живет один.

Он сидел и качал головой. И тут мы набрались смелости и спросили:

– Как ваше имя, уважаемый?

Он не отвечал, вообще не издавал ни звука, но мы поняли, что он изумлен до предела. Наконец он открыл рот и сказал:

– Лев.

– Уважаемый Лев, – сказали мы, – нам бы набрать воды на дорогу. И не найдется ли у вас немного еды? Наша провизия кончилась.

Он покачал головой и сказал что-то про недород.

– У соседа найдется, – прибавил он. – Идите вон в ту сторону. У него дом, возле еще куры бродят.

– А как зовут вашего соседа? – спросили мы.

Человек поднял на нас глаза. В них можно было прочитать, что таких остолопов он еще в жизни не встречал.

– Лев, – сказал он.

Тут до нас начало доходить.

– А если у него припасов нет, надо пойти к его соседу, Льву? – спросил Языгу.

– Ну да. Нынче ведь недород.

– У того еще домик с курами?

– Нет, у того и кур нет. Куры у Льва. У Льва кур нет.

– А вода у Льва есть?

– У Льва нет, есть у Льва. А у Льва даже есть пиво.

– У Льва?

– Ну да. Он далеко живет, почти у моря.

– А вода у него есть?

Лев подумал.

– Может, и вода есть, – сказал он. – Вода точно есть у Льва. У Льва – не знаю.

Так мы решили отправиться к тому Льву. По дороге наткнулись на еще пару домиков. В каждом сидел грустный человек по имени Лев, угощавший нас водой и жаловавшийся на недород. К концу дня мы пришли к тому Льву, который жил у моря, и у него точно оказались припасы и пиво. К тому же сам он оказался человеком весьма гостеприимным и много рассказывал нам о себе, своих соседях, Льве и Льве, и о недороде. Утром, он сказал, из гавани, что лежит неподалеку, отплывает корабль в страну Огон. Капитана звали Львом. До гавани, по словам Льва, идти было совсем недалеко. Очень хорошим и приветливым человеком оказался этот Лев.

И когда на следующий день мы увидели гавань, то поняли, что опасный наш переход через неизведанные земли закончен.