Текст книги "Кошевой Запорожской Сечи (СИ)"

Автор книги: Валерий Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

   Наконец, засов сдвинулся до упора, дверь медленно открылась, но в комнату вне ожидания никто не вошел. Хотя нет, опустив взгляд ниже, Иван увидел огромного черного кота, который неторопливо перебирая лапами, медленно приближался к его кровати. От неожиданности и внезапно охватившего его ужаса, волосы на голове Ивана ощутимо поднялись дыбом. Глаза кота горели зеленым светом, усы топорщились, зубы оскалились, словно, в усмешке. Внезапно кот прыгнул на кровать и, поднявшись на задние ноги, замахнулся передней лапой с длинными острыми когтями, целясь в лицо Ивану. В то же мгновение свистнула казацкая сабля, и быть бы коту без головы, но в последний момент тот сумел увернуться от удара. Только кусочек передней лапы с когтем упал на кровать. Сделав чудовищный прыжок, он с громким душераздирающим «ммяуу» выпрыгнул прямо за дверь, которая так и осталась открытой.

   Достав кресало и трут, Серко высек огонь, зажег огарок свечи и стал внимательно осматривать постель. Искать ему пришлось недолго, в ногах кровати лежал отрубленный окровавленный человеческий палец.

   Подняв палец, Иван внимательно осмотрел его. Палец явно был женским, скорее всего, указательным, но к удивлению казака выглядел так, словно, был пальцем древней старухи, а не молодой сорокалетней женщины. Завернув его в платок и спрятав в карман, Иван , взяв в одну руку плошку, а в другой держа саблю, направился в комнату хозяйки. Как он и ожидал, дверь оказалась открытой, женщина в длинной белой рубахе сидела на кровати, правая рука ее была обмотана тряпкой.

   Когда Серко вошел, она подняла голову и недобро усмехнулась:

   -Что ж, я в твоей власти, можешь меня зарубить!

   -Зачем ты хотела меня убить?– спросил казак.– Разве я тебе сделал что-то плохое?

   -Я потомственная ведьма в десятом поколении,– ответила она с вызовом,– по-другому я поступать не могу. Каждый, кто переступил порог этого дома, обречен...

   -Ну, положим, не каждый,– усмехнулся казак.

   -Да, с тобой ошибка вышла, – не стала спорить ведьма,– слишком поздно я поняла, что ты тоже из наших.

   -Ну, не совсем из ваших, – поправил ее Иван,– положим, я душу нечистому не продавал.

   -Да, тебя учили не колдовству, а чарам, и учитель у тебя был не простой, ой не простой, – согласилась Горпына.

   -А что ты знаешь о моем учителе?– насторожился Иван.

   -Только то, что очевидно, – пожала плечами колдунья,– это аватар кого-то из великих...

   Иван не понял, что она имеет в виду и сменил тему:

   -Так, значит, ты заманиваешь сюда прохожих, потом убиваешь, а коней , деньги и другие вещи продаешь?

   -Если бы все обстояло так, как ты говоришь, не проще ли мне было жить не в гуще дубравы, а у дороги?– с сарказмом в голосе спросила она.– Да, если бы ты не обладал даром, дидька лысого ты бы нашел мой дом.

   -Тогда объясни, что ты здесь делаешь?

   -Я уже давно, очень давно живу здесь и никто сюда ко мне не заглядывал много лет. Я отгородилась от внешнего мира и не хочу больше заниматься тем, что делала когда-то,– неохотно ответила женщина.– Много времени назад я творила зло, но уже давно, много десятков лет никому вреда не причиняю. Живу здесь одна, ловлю рыбу, собираю грибы, ягоды, выращиваю овощи, есть у меня тут неподалеку лан жита, тем и питаюсь. Но вот вчера, черт принес тебя и снова что-то в душе всколыхнулось...

   -Ладно, довольно причитать – сказал казак, опершись на обнаженную саблю,– а мне то, что теперь с тобой прикажешь делать?

   -Теперь я в твоей власти,– безучастно ответила колдунья,– можешь меня зарубить, противиться тебе я не могу.

   -Не хочется что-то убивать тебя, -задумчиво ответил Иван,– не привык я с бабами воевать. Да и ничего плохого ты мне не сделала, не за что мстить тебе. Опять же приютила на ночь...

   -Ну, как знаешь, – с надеждой в голосе сказала колдунья,– одно скажу-подаришь мне жизнь, не пожалеешь.

   -Кстати, возьми свой палец, – достал казак из кармана тряпку, в которую тот был завернут,– может пригодится?

   -Вот спасибо, – оживилась Горпына,– конечно, он и сам отрастет, но так проще.

   Она достала палец из тряпочки, сдернула перевязку с руки и приложила его к обрубку. Спустя несколько минут палец прирос, словно, никогда и не был отрублен. Женщина оглядела его со всех сторон, повернула несколько раз ладонь с растопыренными пальцами и осталась явно довольной.

   -Почему палец выглядел так, будто это палец глубокой старухи?– поинтересовался Иван.– А сейчас он смотрится, как палец молодой женщины.

   -На самом деле я гораздо старше, чем выгляжу, – неохотно ответила Горпына.– Настолько старше, что и говорить об этом не хочу. Отделившись от тела, палец и стал выглядеть так, как должен.

   -Хорошо, не будем об этом,– опять переменил тему Серко,– но вот скажи, ты могла бы меня обучить вот так же сращивать кости. Врачевать раны я и сам немного умею, но срастить кость за считанные мгновения...

   -Ты добрый человек и неиспорченный юнак,– после некоторой паузы сказала колдунья,– я научу тебя не только искусству лечить болезни и сращивать кости. Ты отмечен даром. Да и наставник у тебя был чрезвычайно сильный характерник, он тебя научил гораздо больше того, что я сама умею. Но ты еще будешь долго раскрываться, чтобы постичь все, что можешь постичь. Хотя подтолкнуть твое развитие я могу. Ты уже сейчас готов к постижению искусства создания тульпы. Могу тебя также научить наводить на врагов морок. Но для этого тебе придется задержаться у меня на некоторое время...

   Лукавая улыбка мелькнула на ее красивом лице, но Иван не придал этому значения, ответив, что для обучения этой науки ему никакого времени не жаль.

   -Ну, если не жаль, значит, так тому и быть, -заключила колдунья.

   Внимательно выслушав рассказ казака, Мотря печально произнесла:

   -Мне тогда было пять или шесть лет, я жила здесь в Мерефе у бабушки. Мама появилась тут лишь после того, как бабушки не стало. Мы долго жили вместе, но вот уже пять лет, как она уехала куда-то к далеким родичам на Брацлавщину и не вернулась. О ее судьбе мне ничего не было известно. Ты сказал, что она умерла у тебя на руках. Как это случилось?

   -Узнав, что ляхи вторглись в пограничье,-начал рассказ Иван,– я повел свой полк охочекомонных туда, чтобы встать у них на пути. На подходе к Шульжинцам стало известно, что впереди нас прошел полк моего побратима Ивана Донца, направленный гетманом Хмельницким на помощь тамошним казацким гарнизонам. Но оказалось, что он попал в засаду и там идет жаркий бой. Мы поспешили на помощь...

   ...Появление в центре Шульжинцев Серко с его людьми застало собравшихся на площади нескольких сотен поляков врасплох. Видимо, никто из них не ожидал внезапного нападения, поэтому, пока большая часть их товарищей вела бой с окруженными на краю местечка казаками Донца, они нашли себе более подходящее занятие. В центре площади был установлен столб, к которому была привязана какая-то простоволосая женщина в длинной рубахе. Вокруг столба были навалены вязанки хвороста, дров и несколько снопов прошлогодней соломы, которую кто-то уже поджег факелом. Удушающий дым окутал привязанную к столбу женщину, а огонь уже перекинулся на сваленные кучей вокруг столба хворост и дрова. Еще совсем немного и огонь охватил был несчастную, но в это время прогремел слитный залп из ружей и пистолетов и часть поляков, сраженные выстрелами, упали на брусчатку мостовой. Те, кто уцелел, бросились врассыпную, спасая свои жизни, но всадники, словно ангелы мести, догоняли убегавших и без всякой жалости рубили их саблями. Когда с поляками на площади было покончено, все устремились к окраине местечка, где еще оборонялись казаки Донца.

   Сам Серко, сердце которого внезапно учащенно забилось при виде женщины, которую поляки собирались сжечь на костре, спрыгнул с коня, вместе с несколькими поспешившими ему на помощь охотниками, разбросал уже занявшийся хворост и перерезал веревки, обвивавшие ее тело. Голова женщины была бессильно опущена вниз, длинные седые волосы закрывали лицо, спускаясь ниже груди. Видимо, от пережитых страданий она потеряла сознание. Серко отбросил с ее лица седые космы и не смог сдержать вырвавшегося из груди стона :

   -Горпына!!

   Старуха с трудом открыла затуманенные болью глаза и вдруг на какую-то долю секунды ее лицо изменилось, на нем словно промелькнул образ молодой женщины, которую Серко знал когда-то давно. Спустя мгновение лицо вновь приобрело прежний старческий вид и она с трудом произнесла заплетающимся языком:

   -Не Горпына, Солоха я. А ты пришел... я знала, что придешь...

   Ее голова вновь бессильно спустилась на грудь и она умолкла.

   -Эй, кто там! Воды мне!– бешено выкрикнул Иван. Кто-то из его людей тут же протянул полковнику кожаную флягу с холодной водой. Серко брызнул ею в лицо Солохи и та вновь пришла в себя.

   -Как ты здесь оказалась? Почему ляхи хотели тебя сжечь?– взволнованно спросил Иван, поддерживая голову женщины в ладонях.

   -Я давно здесь живу,-еле слышно ответила она.– Кто-то из местных сказал ляхам, что я колдунья и помогала казакам...Они пытали меня...Хотели сжечь, как ведьму...Теперь я умираю...Но я знала, что появится тот, кому я передам все свое искусство и тогда умру спокойно...Вот ты и пришел...

   -Ты не умрешь,– твердо сказал Серко,– мы сейчас же найдем лекаря и он тебе поможет.

   -Никто мне уже не поможет, – на ее лице мелькнула слабая улыбка.-Я сама лучше любого лекаря умею врачевать , ты это знаешь, но и мое искусство бессильно превозмочь то, что давно предначертано свыше.

   Она вновь умолкла, затем собрав последние силы , произнесла:

   -Наклонись ко мне, Иван. Ближе.

   Иван наклонился к ее лицу, Солоха широко раскрыла выцветшие старческие глаза и вдруг его словно поразило молнией– такой могучий поток энергии перешел от Солохи к нему, наполнив все его естество непонятной чудовищной энергетической силой так, что даже волосы поднялись на голове.В следующее мгновение лицо старой чаровницы стало удивительно умиротворенным и спокойным, на нем даже появилось выражение какого-то неземного блаженства.

   -Найди мою доню... Мотрю,– прошептала Солоха, взяв его слабеющей рукой за рукав жупана,-она тоже чаровница и, когда понадобится совет, обращайся к ней... Она живет на Левобережье в...

   Не договорив последнего слова, Солоха вдруг дернулась, предсмертная конвульсия исказила ее лицо, она вытянулась во весь рост и испустила дух...

   Слушавшая Серко с напряженным вниманием девушка , смахнула рукой набежавшую слезу и казак только сейчас заметил, что один глаз у нее зеленый, другой карий.

   -Так твоя мать правду сказала, что ты тоже колдунья?– мягко спросил Иван, положив свою ладонь на ее руку.

   -Нет,– покачала головой Мотря, сжав руку казака,– я душу дьяволу не продавала, просто научилась чарам у бабушки и у матери. Я умею многое, но никогда не использую свое искусство во вред людям. В Мерефе я известна, как целительница и знахарка, люди приходят ко мне за помощью, когда заболеют и я им всегда помогаю.

   Глава третья. Поход в ногайские улусы.

   Так в тот раз и не доехал Иван до Дона-внезапно вспыхнувшее чувство закружило обоим головы и уже неделю спустя они стояли под венцом в местной церкви. Свадьбу отметили скромно, у Ивана знакомых в Мерефе не было, а со стороны невесты присутствовало несколько человек. Как это бывает у мужчин в возрасте за сорок, Серко даже помыслить не мог оставить любимую жену хоть на один день, тем более, что она вскоре понесла и родила ему первого сына, а спустя год и второго. Дети росли здоровыми и не по годам смышленными, счастливые отец и мать души в них не чаяли. Даже известие о смерти Богдана Хмельницкого Иван воспринял довольно спокойно, понимая, что гетман умер не столько от старости ,как от крушения своих надежд на создание с помощью шведского короля отдельного княжества с казацким самоуправлением. Именно поэтому он отправил на помощь шведам казацкий корпус во главе с Ждановичем и Богуном, чем и вызвал недовольство царя Алексея Михайловича. После похорон Хмельницкого гетманом стал его сын Юрий, избранный на эту должность еще при жизни отца. Серко понимал, что до гетманской булавы тот еще не дорос ни умом, ни годами, но рассчитывал, что со временем тот наберется и ума, и опыта. Однако уже вскоре ему стало известно, что на Корсунской раде фактически гетманскую власть взял в свои руки Выговский, а Юрия отправил на учебу в Киев. Уже через несколько месяцев до Ивана дошли слухи, что Выговский рассорился с Запорожьем и полтавским полковником Мартыном Пушкарем. Кошевой Яков Барабаш не признал результаты Корсунской рады, так как она была проведена без участия Сечи, а Пушкарь оспаривал ее легитимность, так как она прошла без его участия. Далее вражда между ними перешла в открытую войну и Выговский осадил Пушкаря и Барабаша в Полтаве, призвав на помощь татар.

   Серко , дотоле мало интересовавшийся тем, что происходит в Малороссии, решил отправиться на Сечь. Мотря, умевшая предсказывать будущее, не возражала, так как знала, что ему ничего не грозит.

   Однако,Сечь уже оказалась не той, что была раньше. Старые запорожцы в большинстве своем ушли с кошевым на помощь Пушкарю, новые плохо знали обычаи Запорожья. После гибели Пушкаря на Сечь хлынули толпы дейнек, которые плохо уживались со значными казаками. Все же авторитет Серко сыграл свою роль и он вскоре стал одним из самых уважаемых атаманов. Немного раньше здесь появился и Остап Верныдуб, которому Серко очень обрадовался.

   К тому времени уже стало ясно, что Выговский замыслил измену и на Сечь ушли даже генеральный судья Иван Беспалый, переяславский полковник Суличич и генеральный есаул Иван Ковалевский, а чуть позже здесь появился и Юрий Хмельницкий , бросивший учебу в Киеве и сбежавший на Запорожье. Все они не без оснований опасались за свои жизни, так как Выговский предавал суду тех, кто был несогласен с ним.

   Беспалый не случайно был избран генеральным судьей и пользовался уважением за свой ум и мудрость. Вскоре он был выбран кошевым атаманом и отправился в Москву, чтобы заручиться поддержкой царя и бояр. В целом его поездка оказалась успешной, но на Сечь он больше не вернулся так как приглянулся князю Ромодановскому и тот выдвинул его на должность гетмана казацких полков, которые остались верными Москве. Таким образом он стал гетманов левой стороны Днепра, а Выговского продолжали поддерживать казаки правой стороны.

   Тем временем Выговский , понимая, что теряет поддержку у казаков, стал устанавливать все более тесные контакты с крымским ханом. Магомет Гирей не мог упустить счастливой возможности безнаказанно пограбить Малороссию,поэтому принял предложение гетмана помочь в противостоянии с Пушкарем и повел свою орду к Полтаве.

   Русские воеводы, в первую очередь, князь Ромодановский довольно безучастно относились к распрям между Пушкарем и Выговским, не без основания считая это внутренним делом самих казаков. И тот , и другой направляли в Москву своих посланцев обвиняя друг друга во всех смертных грехах вплоть до измены. Кошевой Барабаш поддерживал Пушкаря и тоже слал доносы на гетмана. В этой ситуации Ромодановский и царские посланники не поддерживали ни одну, ни другую сторону, предлагая порешить дело мирным путем, тем более, что Выговский был избран полноправным гетманом при поддержке Ромодановского.Иначе московские власти поступить не могли, так как явной измены в поступках Выговского не усматривалось, а Пушкарь оспаривал легитимность его избрания гетманом, не имея на то достаточных оснований. После гибели Пушкаря на Сечь стали доходить вести о том, Выговский изменил царю и осенью 1958 года подписал в Гадяче договор с представителями Речи Посполитой. В мае 1659 года в Варшаве состоялся сейм на котором было решено о создании отдельного Русского княжества во главе с Выговским. Царскому правительству об этом было известно, однако мер в отношении гетмана -изменника Алексей Михайлович не принимал. Казаки левой стороны Днепра такой кажущейся нерешительности царя, да и не только казаки, но и некоторые воеводы, не понимали, но на то были свои причины. Дело в том, что поляки уже на протяжении нескольких лет вели с царем Алексеем Михайловичем дипломатическую игру, уверяя его, что хотя избрать его своим королем. Еще Богдан Хмельницкий незадолго до смерти предостерегал царя доверять полякам, утверждая, что они его обманут. Однако Алексей Михайлович все же надеялся, что может стать польским королем и таким образом необходимость военного противостояния отпадет. Со своей стороны и Выговский опасался, что если объединение Москвы и Варшавы произойдет, то Войско Запорожское утратит даже ту эфемерную автономию, которое было получено по статьям Богдана Хмельницкого. Если же раньше удастся добиться у Речи Посполитой создания отдельного Русского княжества, по примеру Литовского, то в таком случае у него будут и примерно такие же права. Собственно говоря, это и была главная причина подписания Гадячских трактатов. При таких обстоятельствах Москва не видела смысла окончательно рвать с Выговским, поскольку поляки заверяли царских дипломатов , что провозглашение его польским королем произойдет уже на сейме в мае 1659 года. Все же царское правительство решило усилить войска Шереметьева в Киеве, для чего в Путивле была сформирована армия под командованием князя Трубецкого, общей численностью примерно 35 тысяч человек. В начале апреля князь вышел из Путивля в направлении Киева, однако при подходе к Конотопу узнал, что полковник Гуляницкий захватил город и ожидает подхода Выговского. После некоторого колебания Трубецкой осадил Конотоп, не желая оставлять в тылу своей армии сильный гарнизон неприятеля, да еще с вероятностью того, что сюда может подойти сам Выговский с основными силами. Осада продолжалась долго т безуспешно, а тем временем в Варшаве 10 мая начался сейм, который утвердил статьи Гадячского трактата. Тогда же царским посланникам, присутствовавшим на сейме, стало наконец ясно, что царя обманули и провозглашать его польским королем никто не собирается. В довершение ко всему в конце июня под Конотоп прибыл Выговский и крымский хан с ордой. Им удалось завлечь в ловушку кавалерию князей Пожарского , Львова и гетмана Беспалого , которая почти вся погибла. Трубецкой не решился продолжать движение на Киев , а вернулся в Путивль.

   Однако Беспалый, зная , что хан со всей ордой преследует князя. а войск в Крыму не осталось, послал гонца на Сечь к Серко и Юрию Хмельницкому, который к тому времени был избран кошевым атаманом, предлагая воспользоваться отсутствием орды в Крыму и напасть на ногайские улусы, фактически оставшиеся без защиты. На раде запорожцы решили удовлетворить просьбу гетмана левой стороны Днепра и повоевать ногайцев, тем более, что незадолго до этого татары угнали в Крым большой полон малороссиян. Территория ногайцев в былые времена включала в себя часть современного Ставропольского края, Северный Дагестан, часть Кубани и Чечни. Но в 17 веке под Ногайской степью, куда решили совершить набег запорожцы, понимали часть территории Крымского ханства к северу и северо-востоку от Перекопа, где находились улусы ногаев или точнее их кочевья. Эта территория, известная в те давние времена, как Дикое поле, граничила с Запорожьем и начиналась сразу за Днепром. Отобранный для похода контингент запорожцев возглавил сам кошевой Юрий Хмельницкий, а есаулом при нем был Иван Серко.

   Казаки , передвигаясь вдоль левого берега Днепра добрались до Конских вод и отсюда скрытно подобрались к ближайшему ногайскому улусу Высланные вперед конные разведчики вскоре возвратились, сообщив, что нападения там никто не ожидает, а взрослых татар, способных носить оружие, мало. Предстоящая военная операция не требовала ни особого военного таланта, ни ума , ни хитрости, поэтому под утро, когда татары мирно спали в своих кибитках, запорожцы окружили улус со всех сторон и тех из татар, кто пытался оказать сопротивление, просто вырезали. Захватив женщин и детей в плен, казаки отправились к следующему улусу, где повторилось все то же самое. Дым от сожженных улусов поднимался н степью, плач и стенания стояли над татарскими селениями, о т которых остались одни только головешки. Казаки не щадили ни старых ,ни малых, угоняя в полон только женщин помоложе и подростков. Захватив и предав огню еще два улуса ногайцев ,Хмельницкий и Серко решили возвращаться на Запорожье, так как весть о нападении на ногайцев уже могла дойти до хана. Татарские бахмата , несмотря на их неказистый вид отличались быстротой бега и могли преодолеть тридцать верст без остановки, так что задерживаться здесь без необходимости было опасно.

   Действительно, Магомет Гирей ,узнав о дерзком набеге запорожцев на свои владения, был взбешен и обвинял во всем Выговского, а затем поворотив орду, возвратился в Крым. Однако, гетману он все же оставил 15 тысяч татар, чего для продолжения военных действий против войск князя Ромодановского было явно недостаточно.

   Позже послы наказного гетмана Ивана Беспалого докладывали в Москве, что «...в Запорожье полковник Серко, собрался с Запорожаны, ходил воевать около Белаго города, и Ногайские улусы, которые кочевали близко Самаринки... и повоевав улусы, пошел было к Киеву на помочь к боярину и воеводам к Василию Борисовичу Шереметеву; и Выговский де, послыша то, послал было для перейму, чтоб Серка к Киеву не допустить, полковника своего Тимоша с войском..., а Серко того Тимоша со всем войском побил, и ушел Тимош к Выговскому только сам третей.»[

   Магомед Гирей, узнав о захваченном запорожцами полоне, потребовал отдать его, но Хмельницкий и другие атаманы ответили, что пусть хан вначале возвратит захваченных ранее в плен малороссиян. Кроме того, они предупредили хана, что,если он вторгнется вновь в московские пределы, они снова совершат нападение на ногайскую орду.

   Глава четвертая. Конец гетманства Выговского.

   Конец августа 1659 года, как это часто бывает на Украине, выдался сухим и жарким. Степь за днепровскими порогами местами выгорела, но большей частью высокая зеленая трава в рост человека еще сохранялась, особенно в глубоких байраках и по берегам обмелевших речек и речушек, со всех сторон несущих свои воды к седому Славуте. В былые годы в здешних местах в конце лета вовсю кипела жизнь. Гигантские дрофы весом под два пуда, жирные куропатки, рябчики, перепела и другая живность целыми стаями выводили здесь свое потомство, благо пищи для птиц в степи всегда было вволю. В пронзительно голубом бездонном украинском небе парили ястребы и коршуны, высматривая свои жертвы. В густых березовых рощах вольно плодились и размножались тетерева и глухари. По берегам речек и озер в плавнях селилось множество цаплей, журавлей, диких гусей, уток, чирков и другой водоплавающей птицы. В байраках , поросших густым кустарником, рыли свои норы зайцы и лисицы, а по ночам на охоту в степь выходили волки или хорты, как их называли на польский манер. На изобилие волков в здешних местах указывали даже названия днепровских островов Хортица и Малая Хортица.

   Хотя ниже Кременчуга местный люд не селился, но и совершенно пустынными берега Днепра– Славуты никогда не были. С самой ранней весны и до поздней осени в днепровских лесах можно было встретить бортников, смолокуров, охотников за дичью. Животных здесь водилось множество, особенно диких свиней, для которых осень с ее вызревшими в борах желудями предоставляла хорошую возможность накопить на зиму запасы сала. Рыбаки спускались из южгл-русских городов и сел вниз по Днепру до самых порогов к Княжьему острову, где в изобилии водилась рыба разных сортов– от обыкновенной плотвы до белорыбицы, лосося, стерляди и осетра. Все лето пойманную рыбу солили и сушили, а затем целые караваны рыбацких лодок, поднимаясь вверх по Днепру, доставляли ее на рынки Чигирина, Черкасс, Корсуня , Киева, Чернигова и Полтавы. Заготовкой дичи, рыбы, меда, дегтя, древесного угля, селитры промышляли здесь и запорожские казаки, продавая затем плоды своих промыслов заезжим купцам, которые летом и осенью часто появлялись на Сечи.

   Так было когда-то, но с началом казацких войн многое изменилось. Больше десяти лет непрерывных походов, битв и сражений опустошили южнорусский край. Походы гетмана Богдана Хмельницкого против поляков, а поляков против Хмельницкого основательно разорили здешние места. За это время сотни тысяч татарских коней прошли по Черному шляху от Кичкасова перевоза до самого Львова, а сколько полона угнали крымцы за Перекоп, одному Богу известно. Обезлюдела вытоптанная конскими копытами степь, обезлюдело выжженное карательными набегами поляков Приднепровье, обезлюдела и вся правобережная Украйна, откуда народ валом валил на левый берег Днепра в московские пределы, стремясь найти спасение там от военного лихолетья.

   Запорожская Сечь тоже видала времена получше. Старые казаки помнили еще, когда Марко Жмайло, Тарас Трясило или Павлюк выводили из Запорожья на битву с панами тридцатитысячное войско, но теперь на Чертомлыке, где кошевой Лутай в 1652 году основал новую Сечь, запорожцев насчитывалось едва несколько тысяч. Трения с гетманами у сечевиков начались еще при покойном Хмельницком, но с теперешним, Выговским, они вылились в настоящую войну. Еще два года назад, когда кошевой Яков Барабаш поддержал полтавского полковника Мартына Пушкаря в его противостоянии с гетманом, тот замыслил задушить Запорожье костлявой рукой голода и перекрыл все торговые пути, ведущие на Низ. Несладко тогда пришлось запорожцам, но к счастью, блокада продержалась недолго, а потом Выговскому стало не до них.

   За последний год многое изменилось. Когда выяснилось, что Выговский вступил в союз с поляками и предал московского царя, много казаков, в том числе и из старшины, не желая признавать Гадячские статьи, оставили гетмана и присоединились к царским войскам либо ушли на Запорожье. Год назад на Сечь прибыл даже Юрко Хмельницкий, сын старого Хмельницкого, которого, памятуя заслуги отца перед товариществом, казаки избрали кошевым атаманом. Сбежали от Выговского генеральный есаул Ковалевский и генеральный судья Иван Беспалый, ставший позднее левобережным гетманом под рукой московского царя. Пополнилось Запорожье и опытными бывалыми казаками, часть которых недели две тому назад с Юрком Хмельницким и Ковалевским ушла на Украину, где вспыхнуло восстание против Выговского. Однако, и на самой Сечи оставалось еще несколько тысяч запорожцев, готовых поддержать Юрия в его противостоянии с ненавистным гетманом-узурпатором. Ждали только сигнала, ведь для большинства казаков именно Хмельниченко и являлся настоящим гетманом Войска Запорожского, причем дважды выбранным на эту должность: первый раз в июле 1657 года еще при жизни своего великого отца, а второй – в августе того же года сразу после похорон Богдана. Все знали, что Выговский был при нем лишь «гетманом на час», позднее узурпировавшим власть.

   Поэтому, когда на Сечь прискакал на взмыленном, измученном коне Иван Брюховецкий, бывший управитель Богдана Хмельницкого, его «старший слуга», с письмом к товариществу от Юрия Хмельниченко, который просил оказать ему содействие на выборах нового гетмана обеих сторон Днепра вместо Выговского, запорожцы ни минуты не колебались, как им поступить. Да и времени на раздумья не оставалось. Брюховецкий на экстренно созванной раде рассказал, что у Юрия Хмельницкого в борьбе за гетманскую булаву серьезные соперники. Основной из них– брат его матери, первой жены Богдана Хмельницкого, его родной дядя Яков Сомко, недавно возвратившийся с Дона, где он скрывался от Выговского. В Переяславле Сомко вместе с тамошним наказным полковником Тимофеем Цецюрой подняли мятеж против гетмана и выступили в Приднепровье. На гетманскую булаву претендует и нежинский полковник Василий Никифорович Золотаренко, шурин Богдана по его последней жене. Кроме того, есть еще ныне действующий гетман левобережных казаков Иван Беспалый, да и Выговский не намерен добровольно отдавать власть и у него есть свои сторонники. Он укрепился в гетманской ставке в Чигирине и рассчитывает на содействие крупного польского отряда во главе с коронным обозным Анджеем Потоцким, которого в помощь ему направил король Ян Казимир. Объединенная рада по выборам гетмана обеих сторон Днепра назначена в Германовке, в полусотне верст от Киева, на 11 сентября и туда съедутся представители казацких полков Заднепровья и Приднепровья.

   Выслушав Брюховецкого, запорожцы единогласно постановили отправить на выборы в Германовку сильный казацкий отряд и довести раде требование Запорожской Сечи об избрании гетманом обеих сторон Днепра Юрия Хмельницкого. Сборы были недолги, решили обойтись без обоза и артиллерии. Повел конные запорожские полки на Чигирин против гетмана-изменника сам Иван Дмитриевич Серко, один из наиболее авторитетных сечевых атаманов. Рядом с ним на могучем гнедом жеребце ехал его старинный друг и побратим есаул Остап Верныдуб.

   -Как думаешь ,Остап, -спросил Серко приятеля, когда далеко впереди блеснула голубая лента Тясмина,-не нагрянуть ли нам сначала в Чигирин в гости к пану гетману?

   -Боюсь, что пан гетман не особенно обрадуется таким незваным гостям,– ухмыльнулся Верныдуб.

   Но погостить у Выговского им не удалось. Несмотря на критическое положение , в котором он оказался, действующий гетман не намерен был никому уступать булаву. Когда накануне прибытия в Чигирин запорожского отряда там взбунтовались казаки местного полка, гетман по его собственным воспоминаниям, верхом, в одной сукманке бросился бежать в лагерь Анджея Потоцкого, где и укрылся. Запорожцы тем временем отправились к Германовке, где была и ставка Хмельницкого.

   У Выговского не было никакого желания собирать раду,но под давлением собственного окружения, он вынужден был это сделать и вместе с Потоцким двинулся к Германовке, где с ним соединился и Хмельницкий. Простояв несколько дней в ожидании сбора полков, они вдвоем 11 сентября явились на раду.

   Гетман применил тактический прием: рассчитывая привлечь на свою сторону собравшихся, он приказал своим сторонникам Прокопию Верещаке, который был одним из руководителей делегации Войска Запорожского на сейме в Варшаве, и Ивану Сулиме читать статьи гадячского трактатата, попутно разъясняя, какие выгоды получит от него Малороссия и казаки. Но Выговский не учел, что на раду прибыли не все полки, а в основном те, кто поддерживал Цецуру, Сомко и запорожцы с Иваном Серко. С первых минут чтения трактата докладчиков стали прерывать выкриками с мест. Гетмана обвиняли за разорение местечек и сел на Левобережье, за жестокие казни своих противников и даже полковников и старшин. Иные кричали, что он продает Украину крымскому хану, что возводит клевету на московского царя. Многих пугала все возрастающая власть Выговского, который из выборного предводителя, подчиненного товариществу, желал стать несменяемым воеводой киевским и русским князем. Если раньше его поддерживала большая часть старшины, для которой он был лишь первым среди равных, то теперь многие из зависти, другие по причине личного высокомерия и нетерпимости гетмана , перешли на сторону его противников. Обиделся на гетмана Тимофей Носач, который, хотя и возглавлял депутацию от Войска на сейме, не получил шляхетского достоинства. Ярым противником Выговского стал Иван Ковалевский, вынужденный в свое время , опасаясь за свою жизнь, бежать на Сечь. Те казаки, кто не получил дворянства, завидовали получившим шляхетское достоинство и тоже выступали против гадячского трактата. Многие из них раньше ошибочно считали , что все казаки станут шляхтичами, а на деле оказалось, что лишь немногие, выбранные по произволу гетмана, и они-то станут вместе с ним властвовать над остальными. По мере чтения статей рада превратилась в неистовую междоусобную драку. В ход пошли сабли и пистоли, Верещака и Сулима были изрублены в куски; сам Выговский избежал смерти , укрывшись в лагере Анджея Потоцкого. «И бежал он, – говорил летописец, – как бежит обожженный из пожара». Некоторые из убежавших вместе с ним советовали Выговскому отправиться в Крым к хану. Турецкий посол, прибывший накануне к нему, от имени Порты обещал защищать гетмана. По мнению турецкого правительства, Турция давно уже имела право на Малороссию, потому что одиннадцать лет охраняла ее своим оружием от разных неприятелей. Выговский отверг предложение посла признать над собой власть Османской империи,и несмотря на то, что жена его находилась в Чигирине, вместе с Анджеем Потоцким отправился в Белую Церковь. Но и казаки последовали за ним. Недалеко от Белой Церкви собралась снова рада. На этой раде Выговский был заочно отрешен от гетманства и гетманом провозглашен Юрий Хмельницкий.