Текст книги "Кошевой Запорожской Сечи (СИ)"

Автор книги: Валерий Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

   Кошевой Запорожской Сечи.

   Глава первая. Переяславская рада.

   С тех памятных событий лета 1652 года, когда после неудачи казаков под Берестечком Серко возвратил свой полк на Дон, прошло больше семи лет, срок и сам по себе не малый, да к тому же богатый событиями, изменившими судьбу всего малороссийского края. Сам Серко оказался причастным к ним лишь косвенно, так как остался зимовать на Дону , поэтому в сражениях при Белой Церкви и Батоге не участвовал. В родные места он возвратился только к осени 1653 года, когда Хмельницкий с войском стоял под Жванцем, а Тимофей Хмельниченко погиб в Сучаве и Богун доставил его тело в Чигирин. Пропустив эти события ,Иван накоротке повидался с матерью и, узнав о том, что Ислам -Гирей в очередной раз подвел Хмельницкого, заключив сепаратный мир с королем, отправился в Чигирин. Последнее время Иван проводил наНизуу , где уже знали о готовящемся присоединении Войска Запорожского под царскую руку, поэтому запорожцы выбрали его представителем Сечи для участия в предстоящей раде. В Чигирине он и встретился с гетманом, который обрадовался его появлению и произвел в полковники Корсунского полка, где оказалось вакантное место.

   -Все ,друже Иван,– сказал Богдан, правда, не особенно радостным голосом,-пора метаний наконец закончилась. Царь берет нас под свою руку. Я уже отправил Богуна в Переяславль встречать царского посланника Бутурлина и по его приезду мы все тоже съедемся туда на раду.

   То что гетман не особенно радуется грядущему переходу под царскую руку Ивану было понятно. За шесть лет со времени начала восстания против поляков гетман и старшина чувствовали себя на отвоеванной территории полноправными хозяевами и условия Зборовского мира их и казаков, вошедших в реестр, вполне устраивали. Однако разгром под Берестечком и условия навязанного Потоцким Белоцерковского мира возвратили их в положение, существовавшее до 1648 года, превратив по сути в городовых казаков, вынужденных помогать ляхам угнетать собственный народ. Правда, победа под Батогом, благодаря которой в южно русских землях не осталось регулярных польских войск изменила ситуацию, но не надолго. Новая неудача под Жванцем в очередной раз показала, что всеми своими успехами, начиная от Желтых вод казаки обязаны исключительно татарам, а сражения у Зборова и под Жванцем убедительно подтвердили, что Хмельницкий никакой не союзник хана, а всего лишь его вассал, мнение которого сюзерену не особенно интересно. Именно под давлением сложившихся обстоятельств Хмельницкий и вынужден был строить хорошую мину при плохой игре, приветствуя решение царя Алексея Михайловича принять Войско Запорожское под свою руку с большой пышностью встретить царских посланников.

   Однако, планы гетмана оказались слегка нарушенными. Бутурлин уже 23 декабря прибыл в Переяславль, где с большой помпой его встретил Павел Тетеря, а сам гетман, генеральная старшина и представители казацких полков правого берега, вынуждены были задержаться из-за неустойчивой погоды на Днепре. Наконец, 7 января все собрались в Переяславле и после короткой встречи с царским посланником, гетман в ту же ночь созвал полковников и старшину на малую или тайную раду.

   Все уже и так знали, что царь Алексей Михайлович берет Войско Запорожское с городами и селами под свою руку, поэтому гетман не стал подробно останавливаться на этом, сразу перейдя к сути дела.

   -Прежде чем принять окончательное решение, хочу чтобы каждый высказал свое мнение по поводу того переходить нам под царскую руку или же оставаться под властью Речи Посполитой, а может есть смысл принять предложение турецкого султана, который уже не первый год предлагает нам свой протекторат.

   Наступило продолжительное молчание. Все присутствующие, как и сам гетман, хорошо знали, что продолжать с поляками борьбу, которая длится уже скоро шесть лет, становится все труднее и труднее. Украинские города пустеют, население бежит за Днепр в московские пределы, единственный союзник– крымский хан ведет свою игру и очень ненадежен, хотя без поддержки татар запорожцы проиграли бы даже первое сражение под Желтыми водами. Было также понятно, что поляки не прекратят военных действий и, собрав новые силы, уже нынешней весной пойдут на них войной. Свои плюсы были в переходе под руку султана, но серьезным препятствием являлся вопрос веры, казацкая чернь и южнорусский народ не примут мусульманского владычества.

   Первым взял слово полтавский полковник Пушкарь, один из тех, кто вместе с Хмельницким являлся организатором казацкого восстания весной 1648 года.

   -Возврата к прежней жизни у нас нет,– сказал он,– ляхи не успокоятся, пока не уничтожат все наши вольности, а нас самих не превратят в рабов. Турки-басурманы, если мы станем вассалами султана, нас не поддержит не только народ, но и чернь. С московитами у нас одна вера, множество наших людей уже давно нашли защиту на Слободщине, где живут мирно и спокойно. Раз белый царь соизволяет принять Войско Запорожское под свою руку, то так тому и быть.

   Большинство остальных полковников и старшины, хотя и не без колебаний, поддержали Пушкаря, но Иван Богун выступил против.

   -Вы хотите сменить одно ярмо на другое,– резко заявил винницкий полковник.– Царь, может, и добрый, но бояре и воеводы его мало чем отличаются от польских магнатов и будут использовать казаков, как пушечное мясо.

   После Берестечка Богун пользовался у казаков большим авторитетом, а сам гетман ценил его за верность и то, что тот никогда не пытался оспорить его власть. Поэтому многие, если не явно, то молчаливо согласились с винницким полковником.

   Узнав, что Бутурлин будет требовать принести присягу царю, а царь, ответной присяги войску приносить не станет, заколебалась и часть остальных.

   -А предусмотрено ли составление договора с условиями, на которых Войско перейдет под царскую руку?– поинтересовался генеральный судья.

   -Нет,– ответил Богдан,-царь просто издаст об этом свой указ, но включит туда пункты наших предложений, которые мы представим в Москву. Имеется в виду численность реестра, порядок взыскания налогов и так далее. Но выработкой наших условий займемся позже, когда пройдет рада.

   Затихшие было споры вспыхнули с новой силой. Богун и брацлавский полковник Сербин заявили, что приносить присягу царю не будут, Серко поддержал их от имени Запорожской Сечи.

   Но большинство генеральной старшины, успевшей за годы военного лихолетья почувствовать себя новой украинской шляхтой, опасались потерять приобретенные богатства, понимая, что в случае возвращения польских панов им не удастся сохранить вновь приобретенный статус, поэтому не возражали перейти под царскую руку. Средний слой старшины– сотники и есаулы вообще в большинстве своем считали, что речь идет о равноправном союзе с Москвой, а не о переходе в московское подданство.

   После тайной рады в тот же день назначена была явная рада. С раннего утра довбыши в течение часа били в барабан, чтобы народ сходился на центральную площадь. Наконец, в окружении старшины появился гетман, обратившийся к собравшимся с речью. Хмельницкий. одетый в шубу подаренную ему царем Алексеем Михайловичем, в шапке с двумя страусиными перьями, скрепленными крупным бриллиантом, с булавой, усыпанной драгоценными камнями за поясом, напомнил, что уже на протяжении шести лет длится война за веру, казаки не имеют своего царя и дальше так жить нельзя. Поэтому и собрана рада, чтобы выбрать себе государя из четырех кандидатур: турецкого султана, крымского хана, короля польского или православного Великой Руси государя царя и великого князя Алексея Михайловича

   В ответ на обращение гетмана собравшиеся на площади казаки и мещане завопили: «Волим под царя восточного православного!». Полковник Тетеря, обойдя площадь по кругу, еще раз уточнил единодушное ли это мнение. «Все единодушно»– раздался ответ.

   Тогда гетман произнес: « Будь так, да Господь Бог наш укрепит нас под его царскою крепкою рукою». На эти слова народ ответил: « Боже, утверди! Боже укрепи! Чтоб мы вовеки все едино были».

   Затем послами были оглашены полученные ими от царя и Боярской Думы инструкции. Смысл их сводился к тому, что вся «казацкая территория» в границах Зборовского мира, то есть, приблизительно, включая нынешние Полтавскую, Киевскую и Черниговскую области, а также часть Волыни и Подолии, присоединяется под именем Малой России к Московскому государству, то есть входит в его состав, как отдельный административный округ. Позднее, весной 1654 года, этому административно-территориальному образованию, уже теперь Московского государства, была предоставлена некоторая автономия с довольно широкими полномочиями гетманской власти. В последующем эти территории и сама эпоха правления гетманов получили у малороссийских историков название Гетманщины, хотя это чисто образное, вымышленное определение, типа Смутного времени. Фактически же эта ограниченная автономия была создана по типу калмыцкой. Сохранялось местное управление, особый суд, выбор гетмана вольными людьми. Гетман имел право принимать послов и сноситься с иностранными державами. Сохранялись права шляхетского, духовного и мещанского сословий. Официально вводился реестр в количестве 60 000 человек, но предел охочих казаков не ограничивался. Малороссия должна была платить государю ежегодную дань, но без вмешательства царских сборщиков. Забегая вперед, следует отметить, что до конца своих дней Хмельницкий не выплатил Москве ни рубля в виде дани, а все деньги, поступающие от налогов и сборов, использовал на собственные нужды, в частности, на комплектование войск, которых у него было гораздо больше, чем предусматривал реестр. Главное, чего добился Хмельницкий, заключалось в сохранении прежней системы административно-территориального деления и управления территориями казацкими полковниками. По решению царя при необходимости в Малороссию могли прибывать царские воеводы, но только в качестве командующих подчиненными им войсками.

   На официальной церемонии принесения присяги не обошлось без казуса, о котором предвиделось еще на малой раде. Принеся присягу на верность царю, гетман и старшина в свою очередь настаивали на том, чтобы и послы принесли присягу за царя ( как это было принято у поляков). Московские послы отказались это сделать, а Бутурлин разъяснил, что « польские короли неверные, не самодержавные, не хранят своей присяги, а слово государево не бывает переменно». Этот инцидент явно продемонстрировал гетману и его окружению, что ни о каком равноправии в отношении с Москвой у них не может быть и речи, с этого момента казаки и народ Малороссии становятся подданными царского величества.

   Из Переяславля послы поехали по городам для приведения к присяге лиц духовного звания и мещан. Несмотря на то, что сам митрополит Сильвестр Косов встречал их, не доезжая Киева, за полторы версты до Золотых ворот, особого желания присягать на верность Москве он не имел. Другие представители духовенства не только не присягнули сами, но не пускали для принятия присяги подвластных им шляхтичей, монастырских слуг и вообще людей из всех монастырских владений. Такое прохладное отношение духовенства к результатам Переяславской рады объясняется просто. Сильвестр Косов, сам по происхождению шляхтич, был избран митрополитом киевским в то время, когда Хмельницкий освободил южнорусские земли от поляков, и притеснений православной вере в Киеве уже не было. Поляки не пустили его участвовать в работе сейма, но зато у себя в Киеве он никому не подчинялся– константинопольский патриарх был далеко. При подданстве же Малороссии московскому государю избежать власти патриарха московского было невозможно, и с прежней самостоятельностью приходилось распрощаться. Местное духовенство по тем же причинам также не испытывало притеснений в отправлении службы, а к великорусским священникам относилось свысока, считая вообще весь московский народ грубым и невежественным.

   Полковая казацкая старшина и приставшие к казакам русские шляхтичи в большинстве своем были солидарны с Иваном Богуном, опасаясь, что они будут лишены своих новообретенных прав и привилегий. Их идеалом было независимое казацкое государство и приносили присягу многие из них, скрепя сердце, только по крайней нужде.

   Что касается большинства населения, то народ присягал на верность царю без принуждения, хотя и не без недоверия. Многие боялись, что московиты начнут вводить на Украине свои порядки, запретят носить сапоги и черевики, а переобуют всех в лапти.

   В конечном итоге, большинство населения Малороссии, хоть и не без колебаний, приняло присягу на верность московскому царю. В начале марта 1654 года в Москву прибыли посланники гетмана Хмельницкого: генеральный судья Самойло Богданович Зарудный и переяславский полковник Павел Тетеря с просьбой утвердить т.н. «статьи Богдана Хмельницкого» о льготах и привилегиях для Войска, существо которых было приведено выше. Многие историки и украинские, и российские, путая понятия, называют их «переяславским договором», хотя ни о каком договоре с царем речь никогда не шла. Они были утверждены без проволочек, а гетману в наследственное владение был подарен город Гадяч.

   Принимая Войско Запорожское с его городами и землями в свое подданство, Москва, безусловно, руководствовалась интересами укрепления безопасности своих южных рубежей, но все же в большей степени стремлением использовать складывающуюся благоприятную ситуацию для возвращения отошедших к Польше по Деулинскому и Поляновскому мирным договорам исконно русских территорий, в том числе Смоленска.

   В царском окружении понимали, что дальнейшая проволочка в удовлетворении просьб Хмельницкого о принятии его с войском в московское подданство, толкнет гетмана на союз с Османской империей, посол которой прибыл в Чигирин еще весной 1653 года, и в таком случае казаки вместе с турками и крымской ордой станут непосредственной угрозой южным границам государства. Учитывая традиционно напряженные отношения с Речью Посполитой и Швецией, геополитическая ситуация для Москвы при этом сложилась бы крайне неблагоприятно. Медлить же дальше было нельзя, так как турецкая дипломатия в последнее время активизировали свою деятельность. Утверждения поляков о том, что Хмельницкий принял, или готов принять ислам ( во всяком случае, перейти в турецкое подданство), имели под собой почву. Даже посольство Бутурлина в Переяславле в январе 1654 года гетман встречал в турецкой одежде, подаренной ему султаном, лишь накинув поверх нее шубу– подарок русского царя. Этот факт был сам по себе глубоко символичен ибо наглядно показывал, как потомок польского шляхтича, став украинским казаком вынужден метаться между православием и исламом. И не в силу двоедушия или лукавства, а исключительно в связи с тем, что так для него сложились обстоятельства.

   В случае же положительного решения вопроса с Малороссией Москва получала надежного союзника в лице Богдана Хмельницкого, войско которого при необходимости могло насчитывать и несколько сотен тысяч человек. Таким образом, о безопасности юго-западных границ Московской державы можно было не беспокоиться, а царские войска получали возможность сосредоточить свои усилия на смоленско-вильненском направлении.

   О подготовке войны с Речью Посполитой в Москве не скрывали. Царь Алексей Михайлович, делая смотр своим войскам на Девичьем поле 28 июня 1653 года, выступил перед ними с речью ( через думного дьяка), в которой указывалось на неизбежность скорой войны. 28 октября в Успенском соборе царь объявил: « Мы, великий государь, положа упование на бога и на пресвятую богородицу и на московских чудотворцев, посоветовавшись с отцом своим, с великим государем, святейшим Никоном патриархом, со всем освященным собором и с вами, боярами, окольничими и думными людьми, приговорили и изволили идти на недруга своего, польского короля...».

   Одновременно с этим активизировалась и дипломатическая активность Москвы. Царские послы побывали в Лондоне, Париже, Стокгольме и Вене с разъяснением политики Московского государства в отношении Речи Посполитой.

   В начале 1654 года война Польше была официально объявлена и началось выдвижение войск. 27 февраля выступил в Вязьму боярин Далматов-Карпов, 17 марта в Брянск отправился князь Алексей Никитич Трубецкой, в мае в поход в направлении Смоленска выступили главные силы во главе с самим царем Алексеем Михайловичем .

   Однако, пока царь только собирался выступить в поход, поляки во главе с Чарнецким ранней весной уже вторглись в Подолию и на Брацлавщину. По пути их продвижения все местечки, села и слободы превращались в руины. В захваченном Немирове несколько сотен людей укрылось в каком-то подвале и задохнулись от дыма при пожаре. В местечке Ягубцы население выступило на защиту города и примерно 4000 человек полегло на его валах. Поляки осадили Брацлав, но он упорно оборонялся, и осада успеха не имела. Войска Чарнецкого намеревались штурмом взять Умань, однако полковник Иван Богун, возглавивший оборону города, успел выстроить сильные фортификационные сооружения, сквозь которые поляки пробиться не смогли. В свою очередь казацкая пехота, скрываясь за шанцами, вела губительный огонь по тяжелой польской кавалерии и драгунам. Столь упорная оборона Умани вынудила Чарнецкого 4 июня снять осаду города, прекратить дальнейшее наступление, а затем, как и в прошлую военную кампанию, вовсе покинуть Малороссию, не достигнув поставленных целей.(1)

   (1)Но все это было несколько позже, в то время, когда Войско Запорожское «с городами и землями», которые получили название Малой Руси, перешли под царскую руку и таким образом часть русского народа, находившаяся под польским владычеством, соединилась с большей его частью, то есть Московским государством. Поэтому все мифы о воссоединении Украины с Россией не более, чем вымысел, получивший распространение ( вопреки исторической правде и здравому смыслу!) в советский период и поддерживающийся сегодня националистами всех мастей на Украине и в России. К таким же мифам и легендам относятся сказки о некоем «переяславском договоре» или « соглашении».

   На самом деле 8 января 1654 года Бутурлин объявил собравшимся в Переяславле представителям Войска Запорожского монаршую волю о том, что по просьбе гетмана московский государь принимает его с Войском Запорожским под свою руку. При чем сразу было четко оговорено, что теперь население Малой Руси должно принести присягу на верность царю, но тоже в одностороннем порядке. С момента принятия этой присяги, Малая Русь ( но никакая не Украина, как государство, которого и в помине в то время не было) стала входить в состав Московского государства. Никаких специальных актов, договоров или иных условий в Переяславле в январе принято не было. Имелось решение царя Алексея Михайловича, односторонний акт монаршей воли, основанный на решении земского собора, который был реализован. Уже позднее в феврале -марте царь также в одностороннем порядке объявил т.н. «статьи Богдана Хмельницкого» относительно привилегий и льгот малороссийским казакам. На их основании в первые годы Малая Русь получила относительную автономию под гетманским управлением, которая уже в начале 60-х годов ( при Юрии Хмельницком) была значительно ( если не полностью) ограничена.

   Серко сразу после Переяславской рады отправился на Сечь. В этот раз Верныдуб с ним не поехал, решив повидать родных. Расставаясь, они договорились о том, что встретятся на Запорожье позже, но обстоятельства сложились таким образом, что все пошло не так , как предполагалось.

   Глава вторая. Мотря.

   Как обычно, казаков на Сечи зимовало мало, а из его куреня они почти все разбрелись по паланкам. Отчитавшись перед кошевым о результатах Переяславской рады, Иван, предоставленный сам себе, решил съездить на Дон, благо зима выдалась не слишком суровой. Все же он решил добираться туда не по прямой дороге через Самару и Конские воды вдоль Днепра, а сделать небольшой крюк на север с выездом на старую полтавскую дорогу, по которой когда-то впервые попал на Дон. Путь таким образом удлинялся на сотню верст, но зато было меньше шансов нарваться на какой-нибудь бродячий отряд татар. Торопиться ему особо было некуда, поэтому только к концу четвертых суток он оказался в Мерефе, бывшем хуторе беглых поселян с правой стороны Днепра, который теперь разросся до небольшого городка. Знакомых здесь у него не было, но не ночевать же на улице и Иван постучал в ворота одного из домов, из окон которого пробивался слабый огонек свечи. Дверь дома открылась и на резное крыльцо вышла женщина в наброшенном на плечи полушалке.

   -Кто там ?– спросила она приятным грудным голосом.

   -Запорожский атаман Серко, еду на Дон– ответил Иван,– будь ласкова ,пусти переночевать.

   Женщина спустилась с крыльца, подошла к воротам и откинула засов. Лица ее под наброшенным полушалком видно не было, но по голосу и фигуре было понятно, что она не старше тридцати лет.

   -Заезжай, коня поставь на конюшню, там и мой конь стоит. Подкинь в кормушку сена и заходи в хату.

   Она показала, где конюшня и вернулась в дом.

   Серко отвел коня в конюшню, снял переметные сумки с припасами на дорогу и поднялся на крыльцо.

   Хозяйка встретила его у двери, показала, где раздеться и провела в горницу.

   Теперь, при свете зажженых свечей, он смог рассмотреть ее поближе. Это оказалась молодая женщина с крупной грудью, гибким станом, ростом с него самого, со спадающими на плечи, словно крылья ночи,волосами.. Но взглянув в ее лицо он едва не остолбенел, настолько его черты пробудили в нем давно забытые воспоминания.

   -Горпына ты ли это?– выдохнул он и его рука сама потянулась, чтобы перекрестить лоб– ведь его давняя наставница в науке чародейства Горпына или Солоха умерла на его руках шесть лет назад. Кольцо на его руке блеснуло в свете свечей и женщина воскликнула:

   -Откуда у тебя это кольцо? И почему ты называешь меня именем моей матери!

   -Так ты Мотря!– в свою очередь воскликнул казак.– Она назвала мне твое имя, но где тебя искать, сказать не успела. Хотя и молвила, что на Левобережье. Но это были ее последние слова.

   -Откуда ты знал мою мать?– в ее голосе прозвучало сомнение.

   -Это случилось почти четверть века тому назад,– ответил Иван.-Я возвращался тогда из Сечи. Вечерело , собиралась гроза...

   В его памяти всплыли события тех дней его юности, когда он познакомился с загадочной чаровницей, которая вначале едва не убила его...

   ... В тот день Иван был уже далеко от Запорожья, в верховьях Базавлука. Отсюда начинался печально знаменитый Черный шлях, по которому полтора столетия совершали свои набеги на земли Литвы и Польши крымские татары. Этой же, вытоптанной миллионами конских копыт дорогой, почти ежегодно они угоняли в Крым многотысячные полоны из русских, поляков, литвин, молдован. Сейчас, в конце июля, когда стояла удушливая жара, а степь местами полностью выгорела, татарских чамбулов здесь не должно было быть, а встречи с мелкими разъездами конных степняков Серко не особенно опасался. Поэтому он ехал не торопясь, придерживаясь берега Базавлука, где было достаточно и зеленой травы для коня и воды, где в тенистой дубраве можно было переждать пик дневного зноя. Здесь в широкой, привольной степи, пересекавшейся многочисленными речками, речушками и их притоками, водилось множество всевозможной водоплавающей птицы (от гусей до чирков), перепелок, куропаток. Можно было встретить и дроф или дудаков – этих великанов между птицами, размером с крупного индюка и весом пуд с четвертью, мясо которых считалось деликатесом у польской знати. Не раз испуганная перепелка вспархивала прямо из-под конских копыт, или дремавший заяц вдруг очумело выскакивал из-за ближайшего куста и мчался куда-то в степь. Водились здесь звери и не столь мирные, как зайцы. Каждую ночь то издали, то вблизи раздавался вой волков или хортов, как их называли в Южной Руси. Правда, звери в эту пору голодными не были и сами избегали встреч с людьми, да, по правде сказать, волков Иван и не боялся...

   Вечерело. Багровый солнечный диск скатился к самому горизонту, от реки уже потянуло вечерней прохладой. В последних лучах заходящего солнца облака окрасились в кроваво-красный цвет, что очень не понравилось Ивану. «Похоже, ночью разразится гроза»– подумал он. Перспектива провести ночь под проливным дождем не прельщала казака, надо было где-то искать укрытие. Приподнявшись в стременах, он стал осматривать степь, но признаков человеческого жилья нигде не обнаружил. « Надо найти какой-нибудь байрак, на дне которого можно будет укрыться хотя бы от ветра»,– решил он, продолжив путь. Действительно, проехав с полверсты, Иван заметил глубокий овраг, поросший густым кустарником. С противоположной стороны к нему примыкала густая дубрава. Иван остановился, раздумывая спускаться в байрак или попытаться укрыться на ночлег в дубраве, когда вдруг в сгущающихся сумерках ему показалось, что где-то там вдалеке среди высоких дубов мелькнул огонек.

   Углубившись в дубраву, он понял, что не ошибся. Свет шел из подслеповатого оконца какого-то здания, стоящего между деревьями. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это покосившийся деревянный дом, к которому примыкала какая-то пристройка. На корчму или постоялый двор это здание было мало похоже, так как, во-первых, стояло вдалеке от дорог, а во-вторых, нигде поблизости не было видно не только просторного двора для возов, но даже и обыкновенной коновязи. Между тем, уже стемнело, небо затянуло тучами, на горизонте вовсю бушевали зарницы. Первая крупная капля дождя скатилась по щеке Ивана, за ней другая. Серко спешился и, ведя коня на поводу, подошел к двери. Дубовая дверь, хотя выглядела такой же старой, как и весь дом, оказалась достаточно крепкой. Постучав несколько раз по ней рукояткой нагайки, Иван стал ждать ответа. Прошло несколько минут, когда, наконец, из-за двери глубокий женский голос спросил: « Кто там в такую погоду?»

   -Казак с Луга,– ответил Иван обычным паролем запорожцев.

   Прошло еще несколько минут, дождь усилился. Иван уже хотел было постучать еще раз, когда дверь распахнулась и на пороге появилась высокая женская фигура с факелом в руке.

   Оглядев казака и коня, женщина, лица которой Иван не сумел разглядеть, с едва скрытой насмешкой в голосе сказала:

   -Запорожец, значит. Ладно, ставь коня под навес и заходи в хату.

   -А где тут навес?– не понял Серко.

   -Заверни за дом, увидишь. Там и сено есть – ответила женщина и захлопнула дверь.

   Действительно, завернув за угол дома, Иван увидел там огороженный навес со старой коновязью на десяток лошадей. Приглядевшись он понял, что лошадей здесь не привязывали уже давно. Немного дальше в углу навеса стояла копна сена. Разнуздав и расседлав коня, казак привязал его к коновязи и бросил в кормушку охапку сена. Достав из переметной сумы овес, он отсыпал в кормушку добрых пять фунтов, после чего из другой переметной сумы достал корец горилкы и приличный кусок копченого свиного окорока. Закрыв дверь навеса на засов, Серко отправился в дом. Дождь уже заметно усилился, падая крупными каплями, развесистые молнии перекраивали небо почти каждую секунду, раскаты грома, подобно орудийным залпам, не стихали ни на минуту. Едва Иван успел вскочить в оставшуюся незапертой дверь, как после особенно сильного раската грома, с разверзшихся небес хлынул настоящий водопад.

   Изнутри дом выглядел несколько приличнее, чем снаружи. Прямо из сеней дверь вела в просторный зал, к которому примыкало несколько комнат. В центре зала стоял широкий стол, на котором уже было несколько блюд с закусками. Хозяйка вышла навстречу Ивану, приглашая его к столу. Теперь он ясно сумел рассмотреть ее в свете нескольких ярко горящих свечей. На вид женщине было лет сорок, лицо ее сохранило следы былой красоты, а стройной фигуре с тонкой талией и высокой грудью могла позавидовать не одна Иванова сверстница. Жгучие черные глаза хозяйки этого странного дома, казалось, проникали в самую душу Ивана, как бы намереваясь прочитать все его мысли, но внезапно ожившее подсознание казака выставило мыслеблок, не давая проникнуть в его голову чужому разуму. Обостренным чувством Серко понял, что для женщины это явилось неприятной неожиданностью, она удивленна и растеряна. «Ого, -подумал Иван.– да, похоже, она не из простых, надо будет держать ухо востро!»

   Ужин проходил в молчании. Хозяйка, назвавшаяся Горпыной, не отказалась пригубить чарку горилки из корца предложенную Серко. Сам он выпил целый ковш, закусывая предложенной гостеприимной хозяйкой едой, состоявшей в основном из нескольких куропаток, грибов, овощей и фруктов. На вопрос о том, давно ли она здесь живет, Горпына дала расплывчатый ответ, из которого Иван понял только, что у нее здесь нечто вроде корчмы. Для себя же он сделал вывод, что здесь разбойники и конокрады, которых немало скитается по степи, прячут угнанных лошадей, чтобы затем их перегнать на Запорожье и выгодно продать.

   После ужина Горпына показала Ивану комнату, в которой он должен был устроиться на ночлег, и ушла, оставив ему в плошке огарок свечи.

   Иван с плошкой в руке внимательно осмотрел комнату, но ничего подозрительного не обнаружил. На двери изнутри имелся засов, который он задвинул, изолировав себя, таким образом, от возможных неожиданностей. Достав из ножен саблю, Иван положил ее на кровать справа от себя и улегся сам, загасив свечу. Войдя в состояние мысленной концентрации, а затем, погрузившись в транс, он как бы отделил свое сознание от тела и мысленно осмотрел весь дом. Не обнаружив никаких признаков присутствия в нем посторонних людей, кроме хозяйки в соседней комнате, он погрузился в сон, однако, как учил его Киритин, оставил в своем мозгу своеобразный бодрствующий маячок, участок мозга, который не спал.

   Сколько прошло времени, когда бодрствующее подсознание, подало ему сигнал к пробуждению, Иван не знал, однако, открыв глаза, понял, что за дверью кто-то возится. Гроза давно прекратилась, и свет полной луны лился в комнату через окошко в задней стене комнаты. Вечером в темноте и блеске молний Иван подумал, что оно закрыто слюдой, но сейчас понял, что окно стеклянное. В свете луны казак ясно рассмотрел, как засов на двери, закрытой им лично вечером, медленно сдвигается в сторону. Нащупав рукоять сабли, Иван с любопытством ожидал, что будет дальше. Засов медленно сдвигался, и он вдруг вспомнил, как год назад таким же образом усилием мысли ему удалось сдвинуть засов на двери турецкой башни.