Текст книги "Начало России"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Быть миротворцем он согласился. «Блаженны миротворцы». Св. Сергий пошел один, без всякой свиты, пешком. Он всегда ходил только пешком. По дорогам шагал скромный монах в латаной рясе, с простеньким деревянным посохом. Но князь, узнав про такого посла, не захотел его даже слушать. Что ему игумен крошечной лесной обители? К нему и получше приезжали, в расшитых ризах, с золотыми крестами. Пусть убирается покуда цел. А монах не спорил, не ругался. Посмотрел ясными глазами на напыщенного Бориса, поклонился и вышел. Но вскоре прибежали слуги, рассказывали нечто совершенно невероятное: св. Сергий ходит по городу и затворяет храмы. Все храмы! Идет от одного к другому, велит прекращать службы и запирать двери. У него особые полномочия от митрополита, но и о самом Сергии уже шла такая слава, что перечить ему не осмеливались. Если бы священники воспротивились, то прихожане не позволили бы. Ужасались, рыдали, а исполняли…

Борис не мог понять, что происходит. Какая же власть, какая сила явилась в город – выше и могущественнее его княжеской власти? А одновременно прискакал гонец, привез не менее ошеломляющую новость. Брат Дмитрий-Фома выступил с суздальским ополчением, а Дмитрий Московский дал ему свой личный, великокняжеский полк. Соперники стали друзьями? И что делать, отбиваться от них? С кем? С людьми, парализованными страхом, отлучением от церкви? Борис заметался. Пока не поздно, выехал навстречу брату, извещал, что хочет мириться. Старший не возражал, Москва тоже. Борису сохранили его удел, Городец. Усобица погасла, не начинаясь, без крови. Всегда бы так!

Дмитрий-Фома и прочие удельные властители лишний раз смогли убедиться: подчиняться великому князю нисколько не унизительно, а наоборот, выгодно. А св. Алексий задумал стереть остатки былых споров между московской и суздальской династиями. Дмитрию Ивановичу исполнилось 16 – по тогдашним обычаям, считай, взрослый. У Дмитрия-Фомы расцвела дочка Евдокия. Чем не пара? Две половинки Владимирской Руси, западная и восточная, скреплялись семейными узами. Заслали сватов, сговорились.

Правда, даже свадьбу омрачило бедствие. Незадолго до нее Москву поразил «великий пожар», «город весь без остатка погоре». Но это, по крайней мере, была не чума, не вражеское нашествие. Подобные катастрофы случались не столь уж редко. Любой русский город горел не раз и не два. Пламя губило нажитое имущество, погибали близкие, если не удавалось спастись. Но вера поддерживала человека, помогала переносить потери, и сами испытания делали его более стойким, оптимистичным. Уцелели – и слава Богу. Ну а «погоре без остатка» – как-нибудь справимся. На это были умелые руки. Князь не оставлял подданных заботой, помогал чем мог. Стучали топоры, скрипели бревна в бескрайних лесах, и стертые с лица земли города воскресали из пепла и слез такими же красивыми, как были.

Свадьбу Дмитрия и Евдокии пришлось играть в Коломне, втором по значению великокняжеском городе. Но государь и св. Алексий задумали даже из пожара извлечь кое-что полезное. От огня опять досталось стенам Кремля – прогорели, осыпались. Посовещавшись с митрополитам и боярами, Дмитрий распорядился не ремонтировать крепость. Доламывать ее и строить новую, каменную. Когда-то на Руси возводились первоклассные твердыни. Мощные каменные стены прикрывали Киев, Владимир, другие крупные города. Но после татарского завоевания их строили только на Северо-Западе, в Новгороде, Пскове, Изборске. Там и деньги лишние водились, и опытные мастера имелись. Князь Борис замышлял огородить Нижний, да не успел.

А чем Москва хуже? Столица, а крепость – взглянуть стыдно. Если враг нахлынет, сколько продержатся инвалидные укрепления? Хотя стыдиться, в общем-то, было нечего. До сих пор Москва просто не могла себе позволить каменных стен. В камне возводилось самое основное – храмы. Крепость обошлась бы слишком дорого, и Орда за столь капитальное строительство по головке не погладила бы. Баскаки и татарские гости сразу донесут хану, он потребует объяснений. От кого огораживаешься? Что замышляешь? Опять же, каменная крепость показывала, что у Москвы появились немалые деньги. С татарской точки зрения, это означало – пора повысить дань…

Но сейчас на Орду можно было не озираться. Крепость наметили пошире, чем старая. Пригласили псковских специалистов, а возводить начали быстро. Не с какого-то одного места, а сразу по всему периметру. Каждый день только на подвозку камня наряжали до 4,5 тыс. саней. Распределили участки между боярами, на стройке трудилась почти вся Москва. Кто рыл канавы под фундаменты, кто подтаскивал камень, кто помогал мастерам, по их указаниям замешивал известь, укладывал и равнял тяжелые блоки. Трудились не за страх, а за совесть. Свое, родное. Наше! Общая красота, общая защита. Спешили? Да, спешили. Никто же не знал, сколько мирного времени отпущено. Надолго ли удалось избавиться от ханской опеки?

Белокаменные забрала св. Дмитрия даже в сравнение не шли с тем Кремлем, как привыкли его представлять мы с вами. Они были гораздо меньше, ниже. По обводу – около 2 км, высота – в два человеческих роста. Но для XIV столетия крепость получилась солидной. Она получилась и весьма своевременной. Как уж правильнее это назвать – предчувствиями великого князя и св. Алексия? Мудрыми политическими расчетами? Решившись строить новый Кремль, они использовали последние два годасорокалетней «великой тишины»…

8. Литовщина

Русские витязи мчались в атаку. Распаленные, торжествующие. А впереди, гортанно перекрикиваясь, лихорадочно нахлестывая лошадей, улепетывали они! Татары! Свистели мечи, рассекая пригнувшиеся, напряженно съеженные спины, вылетали вдогон смертоносные стрелы… Да, наступали новые времена. Русские расправляли плечи, незваных гостей стали наказывать. В Мордовии устроился мурза Тагай, отделившийся от Сарая. Ему показалось вполне справедливым подчинить ближайшее, Рязанское княжество, компенсировать имущество, потерянное в замятие. Нагрянул с воинством, захватил и спалил Рязань. Но Олег Рязанский быстро собрал ратников. Владимир Пронский враждовал с ним, однако сейчас было не время сводить счеты, привел дружину. Прискакал на помощь Тит Козельский. Настигли татар, схватились с ними и опрокинули, отобрали пленных и всю добычу.

В Камской Болгарии обосновался другой мурза, Булат-Темир. Он повадился грабить окрестности Городца, Нижнего Новгорода. Тут-то и выяснилось, насколько полезен мир между братьями Дмитрием-Фомой и Борисом Городецким. Дружно встретили хищников, гнали до реки Пьяны, кого порубили, кто потонул, пытаясь удрать. Москва пока не вступала в эти мелкие войны. Она признавала над собой владычество Мамая и его хана Авдулы, но… дань платить прекратила. Совсем. Ханов стало много, ну и выясняйте, кто из вас законный, а нам не к спеху, подождем. Дмитрий Иванович по-прежнему собирал с подданных «ордынский выход», а расходовал его по собственному усмотрению. Как раз отсюда и средства появились, можно было отстроить белокаменный Кремль. Чего-то нечестного в этом не видели. Раньше-то хан должен был защищать своих вассалов. А нынче? Великий князь, больше некому. Строительство крепостей и умножение войска шло на общую пользу, для всего народа.

Подданным требовался и порядок. За этим тоже надо было следить уже не хану, а великому князю. Например, новгородцы во главе с Алексеем Обакуновичем предприняли большой поход за Урал. Преодолели неимоверные трудности, достигли Оби, в нескольких стычках покорили местные племена, взяли с них дань мехами и «закамским» серебром. Но многим показалось, что погуляли еще недостаточно, да и добычи неплохо бы добавить. На обратном пути от войска отделились 150 лодок, наскочили на Нижний Новгород. Погромили базары, обчистили восточных купцов. Жалобы посыпались в Москву. На этот раз новгородцы спорить не стали.

Стоило лишь вмешаться Дмитрию Ивановичу, как они вернули награбленное, уплатили в казну штраф за разбой.

А порядок и правда сами по себе немало значили. В московские владения переселялись люди из мелких княжеств, где не было ни настоящей власти, ни защиты. Перебирались из земель, завоеванных литовцами. Русское государство прирастало еще не территориями – но прирастало жителями. Причем неплохими жителями, самыми трудолюбивыми, упорными, самыми верными Православию. Кто же еще бросит насиженные места, отправится устраиваться заново за тридевять земель? Приезжали и воины. С Волыни привел дружину один из князей, не пожелавший подчиняться Ольгерду, Дмитрий Боброк. С Брянщины прибыли бояре Пересвет и Ослябя.

Приезжали и татары из разодравшейся Орды. Какая там жизнь, если брат режет брата? Москва была верна традициям св. Даниила и Калиты, принимала всех. А татары – ну и что ж татары? Такие же люди. Только вера разная. Но ислам в Орде так и не утвердился до конца, перемешался с язычеством, шаманством. А на Руси татары приобщались к нашей вере. Интересовались, расспрашивали, проникались уважением, а потом и принимали крещение. Принимали – и превращались в русских. Так уж повелось, что русскими становились не по крови, а по вере…

Хотя бывало и иначе. Происхождение самое что ни на есть русское, вера одна, а до братства было далековато! Очередной опасный узел завязался в Твери. Из семейства княгини Настасьи, из четверых ее сыновей, чума обошла лишь одного, Михаила, властителя городка Микулина. Но он оказался не менее склочным, чем его мать и братья – да еще и вместе взятые. Князь не забыл уроков матери: он был потомком великих князей Владимирских и по отцу, и по деду. Внук мученика Михаила Тверского! Остался единственным из сыновей Александра Тверского! Кто как не он должен править в Твери? А сестра Ульяна была женой Ольгерда, это что-нибудь значило! Князь нередко гостил в Литве, шурин его ободрял, обнадеживал.

В Твери по-прежнему сидел дядя, Василий Кашинский. Михаил его презирал. Считал, что он изменил своему роду, стал прихлебателем Москвы. У микулинского князя было немало сторонников среди тверских бояр, дружинников. Мечтали, что он-то возвратит Твери былую славу, вознесет ее, утрет нос москвичам. Силенок недостаточно? Надорвались тверские князья? Но теперь-то Литва поможет. Она не отказывалась. Наведывались посланцы Ольгерда, привозили серебришко. Росло недоброжелательство к князю Василию. Он чувствовал себя настолько неуютно в собственной столице, что старался приезжать в нее пореже, жил у себя в Кашине. А Михаил, кроме Микулина, принялся строить новую резиденцию, Старицу, поближе к Твери.

Конфликт дяди и племянника разгорелся из-за крошечного удельчика. Чума унесла еще одного князя тверского дома, Семена Константиновича, ему принадлежал городок Вертязин (ныне Городня). У покойного Семена был брат Еремей, по русскому праву наследство должно было отойти к нему. Но большинство бояр и тверской епископ стояли за Михаила. Уговорили умирающего Семена завещать Вертязин ему. Василий Кашинский пробовал заступиться за Еремея, но сладить со знатью не смог. Впрочем, было уже ясно, что Вертязин лишь предлог. Он располагался совсем рядышком с Тверью, а бояре и епископ по сути взбунтовались, дружно выступили против своего князя.

Напуганный Василий с обиженным Еремеем покатили в Москву. Обратились к митрополиту, к Дмитрию Ивановичу. Св. Алексий отменил решение тверского владыки, пересудил по закону – передал спорный удел Еремею, государь тоже признал его права. Василий Кашинский воспрянул духом – с эдакой поддержкой он ощутил себя все-таки князем, а не тряпкой. Вернувшись в Тверь, разобрался с крамольниками, одних оштрафовал, у других конфисковал имущество, велел разграбить дворы.

Но пока они с Еремеем путешествовали, Михаил захватил Вертязин и посадил там свою дружину. Его воины отказались выполнять приговор митрополита, заперли ворота. Василию Кашинскому даже маленькая крепостишка была не по силам, попросил помощи у Дмитрия Ивановича. Тот откликнулся, прислал московский и волоколамский полки. Хотя до кровопролития не дошло. Обнаружилось, что Михаила в городе нет, куда-то скрылся. А что толку штурмовать Вертязин?

В конце концов, куда он денется? Постояли, перекрикиваясь с осажденными, да и разошлись по домам.

Но Михаил отнюдь не исчез, не прятался. Он поскакал в Литву. Ольгерд был доволен. Заварушка разыгралась в самое подходящее время. Русские вздохнули полной грудью – освободились от татар! Но в лице татар они лишились пастухов, не позволявших посторонним резать и стричь своих овец. Литовский государь прикидывал, что и в какой последовательности скушать. За Черниговом он покорил Новгород-Северский, Трубчевск, Путивль, Курск. Дальше лежало лоскутное одеяло мелких «верховских» княжеств на Десне и в верховьях Оки. А Тверь сама плыла в руки! И только ли Тверь? Михаил – законный претендент на золотой престол Владимирский. Перетряхнуть Москву, посадить родственника вместо Дмитрия, и Северная Русь посыплется под литовское владычество!

Соглядатаи сообщили из Твери: князь Василий укатил к себе в Кашин. Очень хорошо! В октябре 1367 г. Михаил явился с литовской ратью. Заговорщики его ждали, впустили в столицу княжества. Потом двинулись на Кашин, обложили город. Василий был ошеломлен подобным поворотом, оробел. Его заставили отречься от Твери, а Еремея от Вертязина, целовать крест на верность Михаилу. Однако присяга, принесенная под угрозой, была недействительной, это знал любой князь и любой священник. Как только литовская конница подалась на родину, Еремей объявил, что снимает с себя крестное целование. Выехал в Москву и подал жалобу.

Смириться с переворотом? Бросить друзей в беде? Это было бы нечестно и совсем не полезно с политической точки зрения. Воевать? Но Михаил продемонстрировал, за ним стоит Литва. Великий князь и митрополит нашли выход. Взяли на себя роль посредников, чтобы стороны договорились полюбовно. Пригласили Михаила на третейский суд «на миру по правде» – то есть, публично, перед духовенством, собранием московских и тверских бояр, представителями городов. При всех, «на миру», как раз и откроется, чья она, правда. Глядишь, и совесть заговорит…

Отказаться – значило бросить вызов не только государю, но и Церкви. Михаил не решился на такой шаг, приехал.

Однако суд «на миру» он не выдержал. Да и как тут выдержишь? Его действия выглядели слишком вопиющими – грубо попрал приговор митрополита, призвал чужеземцев, отнял престол у дяди. А каяться и возвращать приобретения князь не желал. На обвинения он мог отвечать лишь одним способом, встречными обвинениями и бранью. Тверские летописцы, симпатизирующие Михаилу и враждебные Москве, стыдливо замолчали его речи. Но результат известен. Князя в порыве озлобления настолько занесло, он вывалил такую порцию грязи и угроз, что Дмитрий Иванович и св. Алексий пресекли его излияния. Велели взять под стражу и Михаила, и его бояр-советников.

В темницу не сажали, устроили вполне прилично, по частным домам. Тем не менее, свободы лишили. Пускай остынут, одумаются. Может, и остыли бы. Но совершенно некстати в Москву прибыли трое послов от Мамая. Повелитель Причерноморья был недоволен Дмитрием – на поклон не ездит, дани не возит. Послы узнали про скандал с Михаилом и расценили случившееся как самоуправство. Тверь не подчинялась Москве, сносилась с ханами независимо от нее. Татары потребовали освободить арестованных. Дескать, Дмитрий превысил свою власть, с тверскими тяжбами царь разберется сам.

Но и Михаилу надоело сидеть в чужом доме. Скрепя сердце, он начал в чем-то уступать, согласился вернуть князю Еремею его наследство. В итоге склеился хоть какой-то компромисс. Михаил уезжал домой в статусе великого князя Тверского, Еремей – владельца Вертязина. Но на самом-то деле компромисс выглядел слишком шатким. Доверять Михаилу не было никаких оснований, а Еремей теперь просто боялся. Каково ему сидеть под боком у Твери, у своего врага? Объявил Дмитрию Ивановичу, что отдается под его покровительство, вместе с князем в Вертязин отправили московского наместника.

Эти страхи оправдались очень быстро. Михаил Александрович был разъярен арестом, жаждал отомстить. А на ком было отыграться, как не на ближайших соседях? Еремей в выигрыше оказался? Еще и Москва зацепилась в его княжестве, в Вертязине? Вот вам выигрыш, вот вам Вертязин! Налетел на городок, побил московских людей, повязал Еремея. Вызов был брошен самому Дмитрию, и спускать безобразие он не стал. В 1368 г. его полки зашагали к Твери. Нет, с полками встречаться Михаил не захотел. Несколько разные вещи – горстка слуг в Вертязине или серьезная рать. Напроказивший князь что есть сил полетел по накатанной дорожке, в Литву. Тверь без него обороняться не стала, открыла ворота. Да что толку? Старый Василий Кашинский нервных встрясок не перенес, преставился. Его сын и Еремей никаким авторитетом не пользовались. Даже на престол посадить оказалось некого.

Зато Ольгерд потирал руки. Не напрасно подстрекал Михаила, не напрасно задирал Москву. Сейчас предлог был изумительным, почва подготовленной. Пора и Литве сказать решающее слово! Собирались несметные силы, полки самого Ольгерда, его брата Кейстута, сыновей Андрея Полоцкого, Дмитрия Брянского, племянника Витовта, по приказу Ольгерда присоединился Святослав Смоленский. В чем в чем, а в воинском искусстве литовский государь не знал равных. Тайну и внезапность он ставил превыше всего. Его бойцы никогда не знали до последнего момента, куда их бросят. С кем предстоит сражаться? С татарами, с немцами?

В ноябре, когда подмерзла грязь на дорогах, команда прозвучала. С разных направлений литовские полчища ринулись на Русь. Точнее, литовским было только ядро, основную часть воинства составляли русские. Шли громить русских. Но в XIV в. об этом не вспоминали. Какие еще русские? Смоляне, брянцы, полочане шли губить, насиловать и грабить москвичей. Слава Ольгерду, подарившему возможность поживиться! Попутно, между делом, рать захватила Стародубское и Оболенское княжества. Они отчаянно оборонялись, но им ли было противиться? Дружины смели, князей убили, их опустошенные земли стали литовскими.

Враги хлынули на московскую землю, к Можайску. Но город стоял на горе, жители успели полить склоны водой. Запели стаи стрел, сшибая неприятелей, полезших по ледяной круче. А Ольгерд оценил ситуацию и распорядился не задерживаться. Зачем нести потери у какого-то Можайска? Не терять времени, двигаться к Москве. Там будет и победа всей войны, и роскошная добыча. Великому князю Дмитрию исполнилось всего 17 лет. Если не считать походов против Дмитрия-Фомы, он еще ни разу по-настоящему не воевал, растерялся. Не знал, что правильнее предпринять. Засесть в Москве? Выступать навстречу? Да, у него был мудрый советник, святитель Алексий – но не в военных вопросах. Государь спешил, хватался за первые попавшиеся решения. Едва к нему прибыли отряды из Дмитрова и Коломны, присоединил их к столичному полку, отправил перекрыть дорогу неприятелям. Это было ошибкой. Возле Рузы литовская лавина раздавила небольшой корпус, погибли оба воеводы, Дмитрий Минин и Акинф Шуба.

Ольгерд велел пытать пленных, выяснить, где Дмитрий, есть ли у него другая рать. Вражеская армия с разгона выплеснулась к Москве. Выплеснулась и… осеклась. Опоздали. На год опоздали. Перед литовцами высились новенькие стены каменного Кремля. Они-то соображали в военном деле, с одного взгляда было ясно: орешек крепенький, с налета не раскусишь. А к великому князю подоспела подмога из других городов, вооружились московские ремесленники, купцы. Посады сожгли, собственными руками уничтожили родные дома и дворы, зато неприятелям было негде укрыться от холода, набрать готовых бревен для лестниц, осадных машин, приметов. По стенам изготовились защитники, разложили дрова под котлами – кипятить воду и смолу, поливать атакующих…

Ольгерд объехал укрепления с разных сторон. Пришел к выводу, что штурм обойдется слишком дорого. Его войско простояло четыре дня, а зима уже вступала в свои права, морозы крепчали. Вокруг города не осталось ни одной избы, ни одной деревеньки, где можно было бы устроиться, обогреться. Поразмыслив, литовский властитель махнул рукой – ладно, и без того всыпали Москве по первое число. Небось, призадумается, как вести себя на будущее. Ольгерд приказал поворачивать к границам. А чтобы москвичи покрепче усвоили урок, распустил армию по отрядам, на обратном пути они как следует прочесали владения Дмитрия Ивановича.

«Литовщина», оборвавшая «великую тишину», по жестокости и размаху не уступала самым опустошительным татарским нашествиям. Западная часть московского княжества покрывалась пятнами смрадной гари на местах вчерашних сел и деревень. Пойманных людей убивали или угоняли, тысячи мужиков, баб, детей, под понукания на русском и литовском языках брели на чужбину. Вязли в сугробах, замерзали, пройденные версты чернели пунктирами окоченевших трупов. Девки помоложе и поядренее могли считать, что им повезло. Новый хозяин подсадит на телегу с награбленным барахлом, покормит. Конечно, после того, как потешится. Вместе с крестьянами гнали скотину. А все, что не могли утащить или увести, уничтожали, предавали огню.

Михаил Тверской и себя не забыл. Дружина у него была не ахти какая, но нагребли добра и пленных сколько удалось. Ольгерд благосклонно разрешал – берите, не жалко. Умильно распрощавшись с могущественным шурином, князь торжественно въехал в Тверь. Он добился своего, расплатился с москвичами за позор предков. Неужто Дмитрий после подобной взбучки посмеет тронуть его? Пускай благодарит Бога, что удержался великим князем Владимирским. Пока удержался, а дальше Ольгерд еще разок подсобит, и посмотрим, удержится ли?

Известия о разгроме Московской земли растекались во все стороны. Зашептались новгородские «золотые пояса». Не пора ли отделяться от великого князя, пристраиваться к Литве? А Ливонский Орден не стал даже уточнять, что творится на Руси. Зачем терять время? Новгород очередной раз был в ссоре с Псковом, а выручать их сейчас было некому. На коней сели сам великий магистр Вильгельм Фраймерзен, дерптский епископ Фромгольд, повели крестоносцев на Псков. Брать мощную крепость все-таки не отважились, разорили и сожгли пригороды, распотрошили села, усадьбы, погосты.

Но Москву слишком рано списали со счетов. Да, она понесла колоссальный урон. От такого оправился бы далеко не каждый и не скоро. Однако сказались усилия нескольких поколений великих князей по сплочению Руси. Княжество было испоганено и вытоптано, но потянулись обозы с продовольствием из Владимира, Суздаля, Ростова, Нижнего Новгорода. Везли собранные подати, хлеб, гнали коров, овец, лошадей. Горожане и спасшиеся по лесам крестьяне получали льготы, денежные ссуды. Заново отстраивались московские посады, деревни. Дружины пополнялись воинами взамен погибших.

Государь обсуждал с боярами, с чего начать, на что нацелить усилия в первую очередь. Причем решение было отнюдь не таким, как представлялось врагам Руси. Дмитрий Иванович и святитель Алексий настояли – сейчас важнее всего помочь псковичам и новгородцам! Крепить то же самое сплочение и единение! Это было совершенно неожиданно, непонятно, нелогично. Москва, только что разбитая и униженная, протягивала руку другим! Правда, государю было полезнее остаться в столице, руководить восстановлением хозяйства, присматривать за литовцами и тверичами. Но брату Владимиру исполнилось 15. Считай, мужчина. Его и поставили во главе войска, послали на запад.

Разумеется, с ним поехали толковые воеводы, подсказывали, поучали, зато он был знаменем, фигурой самого высокого ранга. Новгородцы и псковичи встречали его с великой радостью, плакали в порыве благодарности. Как худо, как тяжко досталось великому князю, а ведь не бросил в беде! Прислал брата, воинов! Ну а для немцев московская подмога стала весьма неприятным сюрпризом. Приходилось взвесить, имеет ли смысл продолжать войну? Эх, какими заманчивыми выглядели русские города! Так не хотелось расставаться с радужными мечтами. Магистр с епископом попробовали еще повоевать, подступили к Изборску. Но Владимир Андреевич и его бояре успели помирить новгородцев с псковичами, их отряды выступили спасать осажденных, и рыцари предпочли отступить.

Брат государя провел на границе полгода, объехал крепости, налаживая оборону, и ливонцы притихли. Летом 1369 г. Дмитрий вызвал его в Москву. Здесь тоже развернулись крупные военные приготовления. Неприятелям решили показать – поджимать хвост перед Ольгердом Русь не намеревается. Сама Литва была еще не по плечу великому князю, но две рати выступили наказать ее вассалов и союзников, одна на Смоленщину, вторая на Брянщину. Резали, жгли, грабили в московских владениях? Не обессудьте, долг платежом красен. Платили той же монетой. Красного петуха подпускали? Вот он, вернулся к вам. Чужое добро увозили? Прощайтесь со своим. Полон забирали? Идите-ка сами потрудитесь на нашей земле.

Михаил Тверской занервничал. Нетрудно было понять, кто на очереди. У него и в собственном княжестве было неладно. Митрополиту шли жалобы на неправедные суды, на тверского епископа – что он обижает и притесняет тех, кого считают друзьями Москвы. Михаил взялся спешно возводить вокруг Твери новые дубовые стены, но не особо на них надеялся. Отправил своего епископа к Дмитрию Ивановичу, предложил «любовь крепити». Это выглядело настолько глупо и неуместно, что в Москве посланца чуть на смех не подняли. От св. Алексия епископ получил крутую выволочку. Выслушал, как он нарушил долг пастыря, поддерживал раздоры, потакал литовским интригам – с тем и уехал. А вслед за ним к Михаилу явились послы великого князя. Дмитрий уточнял, что между ними не то что любви, а вообще нет мира.

Но когда по тверским дорогам заколыхались копья московских ратников, повторилась прошлогодняя история. Михаил на самых быстрых конях умчался в Литву, его города сдавались. И что делать с княжеством без князя? А поздней осенью посыпались донесения с западных рубежей – опять валит Ольгерд со всей армией. «И поплени людей бесчисленно, и в полон поведе, и скотину всю с собой отогнаша», «и все богатство их взя, и пусто сотвори». Впрочем, повторялось не все. На этот раз у москвичей оказалась налаженной пограничная стража. Вовремя летели предупреждения. Большинство крестьян успело попрятать пожитки, укрыться по городам или лесам, в крепостях врага ждали сильные гарнизоны.

Ольгерд попытался с ходу захватить Волок Ламский, но городской полк встретил атаку вылазкой. В жестокой рубке сложил голову московский воевода Василий Березуйский, но литовцев сбросили с моста, отогнали от стен. Три дня провозились они с городом, а успеха не добились. Возиться дольше Ольгерд счел бессмысленным. И без того его планы были скомканы. Внезапности не достигли, время потеряли. Как и в прошлом году, приказал идти прямо на Москву. Но и промахи Дмитрия Ивановича не повторились. Он больше не высылал наспех собранных ратей. Его рати засели в столице. Густо поблескивали доспехами на стенах и башнях, только что отстроенные посады опять были сожжены, и попробуй-ка, сунься.

Ольгерд не сунулся. Стоял у Кремля восемь дней. Размышлял, присматривался. Вдруг улыбнется удача, откроется какой-то шанс на победу? Но становилось все более очевидно – стоят зря. Обычная логика подсказывала, если москвичи были готовы к нашествию, то позаботились запасти продовольствие, измором их не возьмешь. А вместо обнадеживающих известий – например, о бунте или измене среди осажденных, стали поступать такие, что впору было за голову схватиться! Из допросов пленных, из донесений разведки открывалось, что войска Дмитрия не просто попрятались! Они действуют по собственному четкому плану!

Оказалось, что великий князь заперся в крепости только с частью войск, а его брат Владимир увел сильный корпус, расположился за Пахрой. Прямо в тылу литовцев! К нему стягиваются можайский, волоцкий, дмитровский полки, белозерцы, ярославцы, угличане – целая армия! Мало того, взялись за оружие Олег Рязанский и Владимир Пронский, у них с литовцами имелись свои счеты. Встали неподалеку от Владимира Андреевича, готовые вмешаться. Подобный расклад Ольгерду ох как не понравился. Он вляпался, как мальчишка! Его окружали, отрезали дороги домой!

Что ж, матерый вояка умел и схитрить. К воротам Кремля подъехала пышная делегация. Затрубили и объявили: великий князь Литовский и Русский предлагает великому князю Московскому заключить «вечный мир». Читали грамоту высокопарно, уверенно. Их воинство обложило Москву, юный Дмитрий ухватится с восторгом. Вот тут-то ему продиктуют условия. Однако молоденький государь больно щелкнул по носу многоопытного врага. С деланым равнодушием ответил, что о «вечном мире» говорить не время. Но он, так и быть, согласен на перемирие до Петрова дня, на полгода. А Ольгерду и впрямь было некуда деваться. Пришлось проглотить. Уходили литовцы скромненько, уже ни о каких грабежах речи не было. Как бы не дать повод нарушить перемирие, унести ноги подобру-поздорову…