Текст книги "Сыночкина игрушка (СИ)"

Автор книги: Валерий Лисицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Ну, разве что немного. Чтобы не терять много времени. Расслабиться на дорожку тоже надо. Над далёким лесом коротко пророкотал гром, словно отзываясь на его усмешку. Андрею Семёновичу показалось, что клинок в его руках холодно сверкнул, отразив далёкую молнию. Хотя, скорее всего, показалось. Грозу ещё не было видно из города.

76.

Марина, раскачиваясь из стороны в сторону и подволакивая ноги, словно зомби, шагала по улице. Её ступни, не привыкшие к долгим прогулкам, горели огнём. Пот высох на лице, остуженном холодным ветром, и теперь щипал кожу. Сердце билось в груди редко и натужно.

Она вернулась в частный сектор лишь после того, как первые дождевые капли упали в пыль, прогоняя прохожих с улиц. Но даже сейчас, шаркая натруженными ногами по щебню в полном одиночестве, Марина не могла себя заставить вернуться домой. Какая-то сила отталкивала её от дома. Она пыталась убедить себя, что всё дело в Свете, но в глубине души понимала, что на Свету ей наплевать. Сестрица может говорить и думать что угодно.

Погружённая в размышления, Марина кружила по улочкам и переулкам. Дождь постепенно усиливался, но она находила мягкие удары крупных капель по голове и плечам даже приятными. В домах слева и справа от неё зажигались окна, как на виденных в детстве картинках.

«Вот и Андрюша сейчас сидит так…»

Картина представилась ей ужасно ярко: Андрей Семёнович, обхватив голову руками, сидит на табурете посреди кухни, прямо под тусклой, засиженной мухами лампочкой без абажура. Почему именно в такой позе, Марина объяснить не могла. Должно быть, она ассоциировалась у неё с отчаянием с тех самых пор, как её мать, одна растившая двух дочек, возвращалась домой с работы и сидела так по несколько минут, размышляя о том, как ей жить дальше. Или потому, что она сама, бывало, проводила так вечера, пытаясь понять, в какой момент ушла её казавшаяся нескончаемой молодость, оставив её одну в слишком большом доме.

– Андрюша… – прошептала женщина.

И словно в ответ на её шёпот, из полумрака прямо перед ней возник силуэт. Сердце Марины запнулось и тут же помчалось галопом.

«Как чувствовал, что я тут! Как знал!»

Женщина успела даже широко улыбнуться, но уже через два шага улыбка превратилась в звериный оскал. То, что она в полумраке приняла за грузную фигуру своего возлюбленного, обернулось обычной плащ-палаткой. Брезентовой плащ-палаткой, накинутой на сутулые плечи. Всё ещё не веря своим глазам, Марина шагнула вперёд ещё раз… и фигура отшатнулась, рассеивая последние сомнения. Дядька Митяй. Кому ж ещё приспичит по темени и дождю шляться…

– Ах ты, скотина старая…

Широко расставив руки в стороны и сразу сделавшись похожей на разъярённую медведицу, Марина шагнула вперёд. Ей казалось, что её губы и щёки свело, и она вряд ли смогла бы стереть с лица жуткую гримасу, даже если бы захотела. Старик поднял руки, демонстрируя ей открытые ладони. Словно показывая, что ему есть что сказать ей. Он, должно быть, не задумывался о том, что Марина едва ли намерена слушать.

77.

Ливень барабанил по крыше гаража. Молнии, пока ещё редкие, высвечивали щели в стенах старого строения и выхватывали из непроглядной тьмы две фигуры: отца и сына, бок о бок стоявших возле смотровой ямы.

– Не переживай, Пашка. – негромко проговорил Андрей Семёнович. – Скоро всё наладится.

На краткий миг ему захотелось даже приобнять сына за плечи, но он сдержался. Пашка весь день после происшествия с полицейскими держался очень странно, и проверять его реакцию на такое проявление чувств маньяк не хотел.

– Ладно… Пошли.

Андрей Семёнович первым спустился вниз и, не заботясь о шуме и маскировке, сорвал закреплённую на магнитах потайную стенку. Тяжёлый лист железа с налепленным на него цементом громыхнул о дно ямы, но этот звук утонул в очередном раскате грома.

«Последний раз спускаюсь сюда…» – с неожиданной грустью подумал мужчина, замерев на краю тёмного спуска.

Знакомые до мельчайших подробностей ступени, ведущие в его чудовищную игровую комнату. Он мог бы сойти по ним даже слепым, глухим и со связанными руками. За долгие годы использования ступени стёрлись, став округлыми с торца.

– Готов?

Пашка снова промолчал. От его немногословности становилось неуютно и жутковато. В другое время отец быстро напомнил бы ему, что, когда задан вопрос, Пашка обязан ответить. И даже закрепил бы повторение этого правила кулаком по зубам. Но не сегодня. Сегодня всё не как всегда.

«В последний раз…» – снова вспыхнула в больном мозгу маньяка дурацкая мысль, и тут же потонула в грохоте и вспышке света. – «Сюда в последний раз. Потом будет новый погреб, на новом месте… Или, наконец, нормальная жизнь!»

Прижав ладонь к стене, мужчина начал спуск. Наконец, под пальцами едва слышно брякнул ключ, словно коротко поприветствовал старый знакомый. Андрей Семёнович снял его с намертво вделанного в стену крючка и с первой попытки вставил в личинку замка, привычным движением повернул три раза. Всё выглядело и звучало как обычно, но чувство неправильности и надрывной трагичности происходящего никак не покидало.

Может, вовсе не ходить туда? Уехать, а девка сама сдохнет, пока её отыщут… Сумка-то с вещами уже лежит в багажнике машины, хоть сейчас отправляйся в путь, беги, скрывайся.

Эта мысль казалась заманчивой. Но оставлять за спиной незавершённые дела Андрей Семёнович не любил. Маньяк глубоко вдохнул и медленно выдохнул, очищая голову от сомнений. И толкнул тяжёлую дубовую дверь, обшитую толстыми листами железа.

Глава 10

78.

На исходе третьих суток замок щёлкнул как обычно: сухо и уверенно. Катя снова вздрогнула, хотя и думала, что успела привыкнуть к этому звуку. Медленно, словно под водой, до боли напрягая мышцы, она отскочила к дальней стене и встала, прижавшись к холодному бетону спиной и прикрывая ладонями промежность. Эмоции, казалось, умершие, снова колыхнулись в её груди, разгоняя сердце и сбивая дыхание. Конец третьего дня. Конец отпущенного срока. Решающий момент, когда она может либо сохранить свою жизнь, либо умереть.

Ощущение собственной смертности и хрупкости своего тела накрыло Катю тяжёлой волной. Девушке захотелось ещё раз увидеть мир. Синее небо, траву, солнце, что угодно. И не так важно, какой ценой. Пока этот час не настал, Катя могла размышлять как угодно, прикидывая все возможные варианты и оценивая шансы. Но сейчас, когда опасность подошла вплотную, не осталось ничего, кроме всепоглощающего желания жить.

Дверь открылась после долгой паузы, показавшейся Кате вечностью. Мучители явились вдвоём, как она и ожидала. Но сегодня они вели себя совершенно не так, как всегда до этого. Старший из них, войдя, едва глянул на вмурованную в пол миску, совершенно не интересуясь её содержимым. Точно так же, как младший едва взглянул на неё саму, хотя раньше буквально пожирал глазами. Особенно после того, как она осталась без одежды.

– Здравствуйте… – чуть слышно прошептала Катя, чтобы прервать молчание.

Мучители не ответили. Сын продолжал стоять, ломая пальцы и глядя себе под ноги, а отец сверлил её тяжёлым взглядом. Он не проходил дальше в камеру, не балагурил, не запугивал её. Он молча стоял, словно ждал чего-то. Но чего?..

– Я… – Катя сглотнула застрявший в горле ком. – Я согласна. Я согласна…

Пашка задёргался, будто через его бесформенное тело пропускали электрический ток. Его пальцы больше не переплетались в сложные фигуры – кисти рук сцепились с такой силой, что костяшки побелели. А заботливый отец устало покачал головой, давая понять, что это уже не важно.

«Почему не важно?.. Ведь трое суток…»

Катя уже всё поняла, хотя и не осознала до конца. Ей стало холодно – не то от этого медленного покачивания головой, не то от долетевшего таки порыва воздуха с запахом озона и свежести, проникшего в камеру, когда за похитителями захлопнулась дверь. И может, и от того и другого вместе.

Поэтому она и не удивилась, когда старший из двух страшных мужчин шагнул вперёд, медленно заводя руку за спину и извлекая из-за неё уже знакомый Кате нож. Широкий клинок на потемневшей от крови деревянной ручке.

Мужчине потребовалось всего три шага, чтобы преодолеть всё разделявшее их расстояние. Три неторопливых, уверенных, тяжёлых шага. Рука с ножом так же медленно пошла назад для короткого замаха. И сразу же, без паузы, змеёй метнулась вперёд. Мужчина бил, не целясь в определённое место. Он планировал обойтись всего двумя движениями: пырнуть в низ живота, а затем, когда Катя согнётся – коротко взмахнуть лезвием по горлу.

Понявшая всё это за доли секунды Катя дёрнулась назад, но стена не дала ей отпрыгнуть. Широко раскрыв рот, она успела лишь выкрикнуть в последний раз своё согласие… и клинок пробил насквозь её поднявшуюся во время попытки отскочить левую ладонь, метнувшуюся вверх от лобка. Рука маньяка пролетела немного дальше и остриё клинка вошло в живот девушки. Самым кончиком, но и этого хватило, чтобы обжигающая боль хлестнула по её телу. Левую руку свело судорогой, мышцы разом сократились. Дикий вой вырвался из широко раскрывшегося рта.

– Ах ты, сука! – рявкнул Андрей Семёнович, отступая назад и дёргая нож на себя.

Клинок, чуть повернувшийся в ране, резко надавил на одну из костей запястья, и она треснула с оглушительным, как показалось Кате, хрустом. Электрические разряды новой волны боли пронеслись по её нервным окончаниям. Паника и жажда выжить переполнили её, приводя в чувство и высвобождая совершенно новые, неизвестные ей до сих пор, запасы энергии.

Катя рванулась в сторону койки, надеясь обойти своего грузного противника. Она двигалась неожиданно легко, словно позабыв о голоде и травмах. Обеими ногами заскочив на вонючий матрац, пленница попыталась рвануться к выходу, смутно надеясь, что стоявший возле незапертой двери дурачок не помешает ей. Она сделал шаг по койке, приготовилась к прыжку…

Но в этот момент её настиг Андрей Семёнович. Более тяжёлый и неповоротливый, он значительно более опытный, он повторил почти в точности трюк, который уже проворачивал в лесу. Маньяк не стал разворачиваться следом, не попытался схватить свою жертву, не стал поднимать ногу для подсечки. Он лишь сместился в её сторону, всем весом обрушиваясь в точку пространства, где она только готовилась появиться. Так что в тот самый миг, когда Катины мышцы напряглись, чтобы бросить её вперёд, она ощутила волну жара и прогорклого запаха застарелого пота, исходившую от тела мужчины. А ещё через мгновение, когда сжатые пружины её бёдер и икр уже начали распрямляться, в её корпус врезалось плечо маньяка.

Катя охнула. Огромный вес противника размазал её по стене, и боль от утренних ушибов вернулась, стократно усилившись. И если после первого раза она надеялась, что её кости всё же выдержали, то теперь она поняла ясно: рёбра сломаны. Все звуки стихли. Исчезли запахи. Темнота заволокла помещение. Она ещё смутно ощущала, что рухнула лицом вниз на пол, но это чувство было далёким, будто всё происходило вовсе не с ней. Словно ей лишь рассказывали о происходящим, ровным, лишённым эмоций голосом.

Мужчина устроился на ней верхом. Подсознательно Катя решила, что сейчас её начнут душить. Но вышло иначе. Маньяк сжал в кулаке длинную чёлку девушки и с силой потянул на себя.

«Всё…» – с грустной обречённостью подумала Катя, вдруг соверщенно успокоившись.

Она уже почти ощутила, как холодная сталь полосует ей горло, разрезая тонкую кожу и вгрызаясь в плоть… Как нечто странное пронеслось у неё над головой, истошно вереща. Рука маньяка, продолжавшая держать её волосы, дёрнулась назад так сильно, что шея едва не сломалась, дико выгнувшись назад. А потом к ней вернулась возможность дышать. Катя попыталась подняться на ноги, хотя бы привстать, чтобы добраться до такой близкой в этот момент двери, но силы оставили её. Чернильная тьма расползлась перед глазами, и она уронила голову на пол, гулко стукнувшись лбом о бетонный пол.

79.

Пашка не собирался бить Андрея Семёновича. Он вообще ничего делать не собирался – в тот момент, когда Андрей Семёнович уже готовился поднести клинок к горлу девчонки, управление его телом как будто перехватил кто-то другой. Пронзительно закричав, он сделал всего один шаг для разгона и прыгнул, грузно и неловко, как прыгнул бы любой человек, не привыкший драться с равными противниками. Ему стоило бы выставить вперёд руки и ноги, чтобы смягчить падение, но не сделал он и этого. Пролетев над Катиной головой, как набитый тряпьём мешок, он боком врезался в маньяка, лишь чудом разминувшись с ножом в инстинктивно дёрнувшейся вверх руке.

Удар вышел слабым. Большую часть работы выполнила масса его тела. Андрей Семёнович попытался остановить его полёт и, не находись он в такой неудобной позе, у него наверняка получилось бы. Но он стоял на одном колене, отставив вторую ногу в сторону – и потому повалился назад, увлекаемый инерцией сына. Коротко и недовольно звякнул нож, чиркнув лезвием по стене.

Маньяк и его отпрыск вскочили на ноги одновременно. Один – переполненный застилавшей глаза яростью, второй – охваченный переходящим в панику страхом. Поднявшись, они замерли друг напротив друга. Оба тяжело дышали, медленно приходя в себя. Оба круглые, разжиревшие от обильной дешёвой еды. Со слоновьих размеров руками и ногами, они казались доисторическими чудовищами по сравнению с хрупкой девушкой, лежащей ничком на полу. И эти чудовища собирались начать битву.

– Зачем… – Андрей Семёнович повёл рукой, показывая, о чём именно он говорит. – Зачем ты, скотина…

Он так и не смог закончить свой вопрос, но Пашка его понял. Либо просто не смог больше удерживать в себе то, что считал нужным сказать.

– Она согласилась, папка! – парень шумно сглотнул. – Сказала, что согласна. Моя жена.

Пальцы Андрея Семёновича сжались, на руке вздулись буграми мышцы. Ему требовалось приложить титанические усилия для того, чтобы не решить проблему так, как у него получалось лучше всего. Он ведь старался быть хорошим отцом, как ни крути.

– Мы не можем взять её с собой…

– Можем! Можем! – Пашка топнул ногой, протестуя. – Можем взять!

По щекам умственно отсталого, сверкая в свете слабенькой лампочки, ползли слёзы. Из левой ноздри вытекла прозрачная сопля и застыла, дрожа, на губе. Зрелище это вызывало одновременно жалость и отвращение. И если бы победила жалость, Андрей Семёнович, возможно, позволил бы дурачку забрать своё сокровище. Какая разница, где её кончать? В подвале, в лесу, на берегу Дона, на дороге…

Но победило отвращение. Отвращение и смутная тревога – маньяку показалось, что Катя слабо пошевелилась на полу.

– Нет. Не можем. Баста. Отвали в сторону!

И, привычно толкнув сына плечом, Андрей Семёнович направился к девушке. Он принял окончательное решение, и Пашка может хоть обораться! Девка сдохнет прямо сейчас, на бетонном полу, как собака!..

Боль в правой руке была настолько сильной и неожиданной, что Андрей Семёнович вскрикнул. Ему даже показалось сперва, что он зацепился за что-то, торчащее из стены, предплечьем. Потом – что ему сдавило руку челюстями капкана, невесть как угодившего в комнату. И только после всех этих панических и бредовых мыслей он осознал, что его схватил Пашка. Маньяк удивлённо посмотрел на свою руку. Пальцев сына не хватило, чтобы обхватить её целиком, но держал он крепко. Кривые и толстые, Пашкины пальцы так глубоко впились в кожу отца, что тот понял с первого взгляда: синяки будут знатные. Подстёгнутая болью, ярость подкатила к горлу, обжигающая, как поднимающаяся из глубины пустого желудка желчь.

– Отпусти…

Андрей Семёнович дёрнулся. Пальцы сжались сильнее. На Пашкином лице читались ужас и отчаяние, он медленно и мелко поворачивал голову из стороны в сторону, словно умолял самого себя послушаться отца. Но непослушные руки жили своей жизнью.

– Папка… Она…

Андрей Семёнович перехватил нож из правой руки в левую ловким, едва ли заметным глазу движением. Человек новый и не привыкший к его методам едва ли успел бы среагировать, но Пашка моментально понял, что собирается делать его отец. Он сотни раз видел, как запертые в подвале жертвы, изуродованные и страдающие, висли на своём мучителе. И как тот сбрасывал их, ловко чиркнув кончиком ножа по сведённым судорогой отчаяния пальцам.

И Пашка успел. Страшно заорав и выпучив глаза от страха, он силой оттолкнул отца от себя, мгновенно разжав пальцы на его туго обтянутом тканью тенниски предплечье. Толчок вышел сильным, но едва ли опасным для человека комплекции Андрея Семёновича. Маньяк лишь сделал два маленьких шага назад. Но и этого хватило: ещё не успев поймать равновесие, мужчина запнулся о Катины ноги и полетел на пол, размахивая руками и стёсывая костяшки о предательски близкие стены. В падении он успел изогнуться, и только потому не снёс себе скальп, воткнувшись головой в угол комнаты. Но вышло ещё хуже – завалившись на бок, он с силой ударился о край вмурованной в пол миски. Нож вылетел из руки, чего ни разу не случалось раньше, скользнул по полу и остановился возле койки.

Пашка стоял, бестолково перетаптываясь на месте. Его переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, вид распростёртого отца, над которым стоял он, Пашка, вселял гордость. Отец, его грозный, жестокий и непреклонный отец, лежал, пуская струйку алой крови из виска, и вяло, будто пьяный, шевелился. И сделал это он, Пашка, сам! С другой стороны, эта же картина вызывала страх. Вся его предыдущая жизнь строилась на понимании, наполовину инстинктивном, авторитета отца. И вот сейчас этот авторитет оказался разрушен, а значит, закончилась и его прежняя жизнь.

Эти чувства были слишком сильными для того, чтобы умственно отсталый паренёк смог их до конца осмыслить. Тем более, когда они навалились на него одновременно. И с ним произошло то, что всегда случалось в ситуациях, лежащих за гранью его понимания. Пашка впал в ступор. Он стоял, бестолков двигая руками, перетаптываясь и бормоча вполголоса, пытаясь уложить в своём неразвитом мозге бушевавшие в душе эмоции.

Между тем Андрей Семёнович стал приходить в себя. Открыв глаза, мужчина помедлил мгновение, пытаясь сообразить, насколько он пострадал. Левая сторона лица стала липкой и жутко чесалась от крови. В руке не было ножа, отчего он ощущал себя голым. Как же он…

– Пашка, сучий потрох…

Андрей Семёнович вспомнил произошедшее быстро, словно перед ним загорелась неоновая вывеска. Пашка толкнул его, заставив удариться головой. Сучонок защищает девку. Жену свою. Ярость вернулась моментально, словно и не случалось этого перерыва, когда мужчина лежал, почти что уткнувшись лицом в воняющую мочой миску. Кулаки сжались сами собой.

«Мне и нож не нужен… Разделаю, как бог черепашку…» – подумал он.

Маньяк быстро, насколько ему позволял лишний вес, поднялся на ноги. Пашка заметил это не сразу, но когда увидел – из всех терзавших его чувств остался лишь страх. Отчаянный животный ужас, подогретый пониманием того, что сейчас он умрёт. Медленно и страшно.

– Папка… – прошептал парень. – Я…

Андрей Семёнович левой рукой сгрёб Пашку за грудки. Правую отвёл назад для удара. Сын маньяка зажмурился, скорчив плаксивую гримасу, уже понимая, что должно произойти… И кулак отца врезался ему в зубы. Хрустнули резцы, из разорванных ударом губ потекла кровь.

– Пап… – снова попытался начать Пашка, и снова не смог договорить.

Андрей Семёнович бил неторопливо. Тяжёлый кулак взлетал вверх и, медленно набирая скорость, опускался на голову его сына. С каждым ударом в голове Пашки как будто сверкала молния, и с каждым ударом её пульсирующий свет становился всё ярче. И в этом сиянии парень смог разглядеть одну чёткую мысль: «Сейчас я умру.»

Умственно отсталый не пытался ни защититься, ни уклониться. За годы жизни с отцом от чётко усвоил одну истину: кара за попытку избежать наказания самая страшная. Но никогда её не было такого, чтобы отец пытался забить его до смерти. Твёрдые, как камень, костяшки Андрея Семёновича сминали дряблые Пашкины щёки, уродовали широкий нос, размалывая хрящ и тонкую кость переносицы. Сын чувствовал, как с каждым ударом всё сильнее рвутся его губы, скользя по острым осколкам зубов. А отец и не думал останавливаться…

В самом низу Пашкиного живота возникло неприятное, почти болезненное тянущее чувство, и он жидко обгадился прямо в штаны. Дерьмо потекло по ногам, обжигая, как кислота, и стало просачиваться в ботинки. Андрей Семёнович хрипло рассмеялся, глядя в изуродованное лицо сына:

– Да ты даже подохнуть не…

И насмешка сделал то, чего не смогла сделать жестокость. Впервые в жизни Пашка защитил себя. Его руки выстрелили вперёд со всей доступной им скоростью. Побелевшие от напряжения ладони звонко шлёпнули по шее отца и сжались, комкая плоть, как пластилин. Выражение на лице Андрея Семёновича мгновенно сменилось с торжества и злорадства на непонимание и, наконец, страх. Захрипев, он попытался оттолкнуть от себя сына, но не смог. Пашка проигрывал своему отцу в уме и опыте, но не в силе. Пальцы сжались сильнее, и хрип превратился в сиплый писк, а потом и вовсе стих. Маньяк больше не мог протолкнуть воздух через глотку.

Страх перерос в панику, паника – в отчаяние. Несколько раз Андрей Семёнович шлёпнул Пашку по лицу, но этим шлепкам было далеко до тех мощных ударов, которые он обрушивал на своего отпрыска совсем недавно. Мужчина только сейчас догадался пнуть соперника в пах, но полноценный пинок уже не осилил. Нога лишь приподнялась над полом и тут же упала обратно.

Глаза маньяка вылезли из орбит, и смерть из них посмотрела в заплывшие до состояния узеньких щёлочек глаза Пашки. Последним конвульсивным движением Андрей Семёнович хлопнул себя по заду, пытаясь выхватить нож, уже не помня, что тот выпал из его руки. Язык вывалился изо рта и повис, касаясь сжатых на горле отца Пашкиных рук, но полоумный этого не заметил. Он не разжал пальцев даже когда Андрей Семёнович осел на пол, увлекая его за собой.

Пашка упал на труп своего отца. Он всё ещё сжимал его горло, хотя и чувствовал, что сопротивление прекратилось.

– Она шкашала… – прошамкал он залитым кровью ртом, царапая бахрому губ об осколки зубов. – Она шкашала, што шаглашна…

80.

Света сидела на кухне в немом отупении и смотрела, как пляшут тени в свете молний. Эта ночь станет последней, всё яснее осознавала женщина. В Липецкой области нечасто выдавались такие бури. Если говорить точнее, ни одной подобной на её памяти ещё не случалось. К ней едва ли оказались готовы поисковики, рыщущие по лесной чаще, что уж говорить о её дочери.

О её дочери, которая отправилась на прогулку в лес в старой футболке и потёртых джинсах, щёгольски подвёрнутых над кроссовками. Без еды, без воды, без тёплой одежды. Едва Света прикрывала глаза, как перед ней вставала картина: Катина фигурка мечется по лесу, перепуганная громом и молниями. И без того усталая и голодная, сейчас она наверняка умирает. Если она и протянула в лесу трое суток, во что уже почти никто не верил…

Сидеть с закрытыми глазами было слишком страшно, и женщина изо всех сил таращилась в темноту, то отступавшую в ослепительной вспышке, то заполнявшей кухню, словно ледяная вода отсек тонущего корабля. Последняя ночь. После неё продолжать поиски смысла уже не будет. После неё жизнь уже не сделается такой, как прежде.

81.

А для Дмитрия Юрьевича ночь превратилась в кошмарный сон. В считанные секунды центр бури приблизился к Грачёвску, и теперь гром грохотал прямо у него над головой. Молнии били в землю в бессильной ярости, почти не делая перерывов. Дождь усилился стократно, превратившись в сплошную стену воды, непроницаемую для глаз даже на расстоянии вытянутой руки.

Он едва ли когда-то мог помыслить, что окажется на улице в такую погоду. Ему бы быть дома, как и всем прочим дряхлым старикам и старухам, замершим сейчас на коленях перед трепещущими огоньками лампадок… Но вместо этого он бежал, поминутно оскальзываясь, по улицам Грачёвска, превратившимся в русла для дождевой воды. Щебёнка, невидимая под бурными потоками, разъезжалась под ногами, не давая удерживать равновесие. И его по пятам преследовала Марина, в один миг превратившаяся в разъярённую фурию, готовую убивать, не задумываясь о последствиях.

Не раз и не два дядька Митяй пробегал мимо домов, в окнах которых маслянисто желтели тусклые лампочки и огоньки церковных свечей. Город будто служил панихиду, но старик не знал, по кому льют слёзы жители. Быть может, и по нему.

Он не пытался стучать в двери и окна. Даже если бы кто-то и расслышал отчаянные стуки сквозь гром, стук капель и завывания ветра, никто не решился бы подойти к двери. Тем более отпереть её.

Дождь смыл очертания улиц, превратив знакомый Дмитрию Юрьевичу городок в запутанный тёмный лабиринт. Из которого, как он подозревал, выхода не существовало вовсе. С неба донёсся особенно громкий раскат грома. Земля вздрогнула, и замёрзшие пальцы старика вдруг закололо. В медленно тающих цветных пятнах перед глазами он неожиданно разглядел картину, от которой тошнота подкатила к горлу.

Огромный нарыв, столько времени не дававший ему покоя, лопнул. По кривым улочкам теперь разливался невидимый гной, смешанный с тухлой чёрной кровью и чем-то липким, полупрозрачным… Видение мигнуло и исчезло, не продлившись и секунды. Но теперь старик уверился, что всё произошло, и продолжало происходить, не случайно.

– Не случайно…

Дядька Митяй вытер лицо от струящейся по нему воды, мешавшейся с потом, и продолжил бег. Огромная фигура разъярённой женщины не отставала от него ни на шаг.

82.

Раскат грома чудовищной силы долетел даже до подвала, в котором находилась Катя. Темница дрогнула, сверху с шорохом осыпался песок. Девушка пришла в себя. И из её глотки моментально вырвался дикий вопль: едва открыв глаза, она увидела над собой кровавую маску, в которую превратил Пашкино лицо маньяк.

– Сё харахо! – выдавил он из себя, растягивая лохмотья кожи, оставшиеся на месте измочаленных губ, в подобие улыбки. – Харахо! Шена!

Смысл сказанного почти не доходил до Кати. Она лежала на узкой койке на спине, ногами к двери. Мышцы саднило, всё тело налилось свинцовой тяжестью. Дышать было тяжело, но, видимо, самые острые приступы боли она перенесла без сознания. Слабо скосив глаза, Катя вздрогнула. Андрей Семёнович, её мучитель, лежал в центре камеры нелепой кучей тряпья. Она не смогла увидеть со своего места на койке, но догадалась, что его руки и ноги раскинуты в стороны, как у морской звезды. Зато она отлично разглядела его шею с багровыми синяками, вытаращенные глаза, налитые кровью, и фиолетовый язык, далеко вывалившийся изо рта.

«Господи…» – Промелькнуло у неё в голове. – «Он же его задушил… Задушил, задушил его…»

Волна радостного облегчения поднялась в груди. Защипало глаза от навернувшихся слёз облегчения. Чёртов садист сдох! Катя хрипло рассмеялась, совершенно забыв о том, что в комнате находится ещё один человек. История закончилась! Катя смеялась и смеялась, дрожа всем телом и время от времени глухо охая, когда тупая боль проносилась по сломанным рёбрам. Теперь она вернётся домой, к маме, к тётке! Они уже, должно быть, с ума сошли от беспокойства…

– Шаглашна! – громко возвестил Пашка, стоя у изножья кровати.

Катин смех резко оборвался. Кружившая голову эйфория схлынула, оставив после себя понимание, что она по-прежнему пленница. Но теперь её держит в заключении умственно неполноценный едва ли на несколько лет старше неё самой. Похотливый и, возможно, в неё влюблённый. И именно оттого – безумно опасный. Непредсказуемый.

«Он только что убил своего отца.» – безучастно напомнил Кате голос в её голове. – «Ты жива только потому, что успела дать согласие.»

– Согласна! – как можно громче постаралась подтвердить Катя. Теперь она балансировала над пропастью даже не на проволоке, а на тончайшей, невидимой леске. – Согласна!

Она перевела взгляд на выжившего мучителя. Выглядел тот ужасно. Глаза заплыли, превратившись в две узкие щёлки, окружённые иссиня-чёрными подушками вздувшейся кожи. Вся нижняя челюсть представляла собой сплошную рваную рану. Его кадык судорожно дёргался вверх и вниз, и Катя с отвращением догадалась, что парень глотает кровь, текущую ему в глотку. Она поверить не могла, что он продолжает стоять на ногах, что ещё не рухнул следом за своим отцом, медленно умирая от полученных травм. Пашка заговорил, и девушка разглядела, как блестят в свете лампы залитые кровью острые осколки зубов.

– Шена… – изуродованный безумец тяжело сглотнул. – Шена… Шаглашна!

– Конечно! – Горячо подтвердила Катя. – Конечно же, я согласна! Я же сказала!

Обрывки плоти на Пашкиных челюстях разошлись в стороны, обнажая два ряда сломанных зубов, и её едва не стошнило. «Господи, он улыбается…»

– Нам нужен доктор, Паша…

Катя попыталась поменять положение тела и, к её удивлению, смогла сделать это. Видимо, организм впрыснул в кровь новую порцию адреналина. Она чуть поднялась на кушетке, бережно волоча по матрацу повреждённую руку.

– Ни… – дурачок отчаянно замотал головой, разбрызгивая в стороны кровь и слюни. – Ни-ни-ни! – он ткнул в Катю пальцем и произнёс громко и угрожающе: – Шена! Ше-на!

– Мне плохо, Паша. Плохо и больно. И тебе тоже, я ведь знаю, я вижу… Нам нужно к доктору! Пойдём к врачу, пожалуйста!

Пашка задумался. Его раны не могли не доставлять ему боль. Обычный человек уже давно рухнул бы на пол, суча ногами и зовя на помощь. Но только не сын маньяка. У него хватило сил даже на то, чтобы поразмышлять о всей ситуации, склонив голову на бок. В наступившей тишине Катя молилась, призывая на помощь всех богов, каких только знала.

– Ага… – произнёс, наконец, Пашка, и Катя едва не рассмеялась от облегчения. Но дурачок продолжил: – Дотор потом… Сечаш – шена!

И, ловко сунув большие пальцы под резинку тренировочных штанов, парень дёрнул их вниз, мгновенно стаскивая до колен. Взвизгнув, Катя попыталась отползти к дальней стенке, разрывая дистанцию, но тот с неожиданной скоростью бросился вперёд и, схватив её за правую ногу, рывком пододвинул к себе.

– Шаглашна!

И в следующий миг его огромная туша уже придавила девушку к койке. Катя забилась, пытаясь скинуть насильника с себя, но на это у неё не хватило сил. Покалеченная левая рука стукнулась о холодную стену, и рана на ней взорвалась чудовищной болью.

– Нет! – выкрикнула жертва.

– Шаглашна! – проревел в ответ Пашка.

Его изуродованное лицо нависло прямо над Катиным. Не перестававшая идти из многочисленных ран кровь, смешанная со слюной, тягучим потоком полилась ей на лоб и волосы, вызывая зуд и жжение. Девушка попыталась закричать, и парень без раздумий заткнул ей рот ладонью.