Текст книги "Похищение Черного Квадрата"

Автор книги: Валерий Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава V
АУКЦИОН

За завтраком мама объявила:

– Папа звонил. Сегодня приедет. Вечером.

Быстренько он смотался. Туда и обратно. По семье соскучился, наверное. Все-таки два дня нас не видел.

Мы должны порадовать папу! – решила мама. – Он приедет из командировки усталый, замученный – а дома его ждет такой сюрприз!

Какой сюрприз? – насторожился Алешка.

Как какой? – мама всплеснула руками. – Чистота, уют и порядок!

Ну да… – завял Алешка. – Родимое гнездо. – И он начал потихоньку соскальзывать с табуретки и перемещаться поближе к входной двери – он раньше меня сообразил, чем дело пахнет.

…Мы приберемся, – мечтала мама с горящими глазами, – все-все пропылесосим, везде-везде сотрем пыль. Книги на полках поровнее расставим… Цветы польем… А ты куда, Алексей?

А… это… цветы поливать.

Молодец! – похвалила его мама. – Дима, доставай пылесос! А ты куда, Алексей? – Он уже у дверей топтался.

– Как куда? Цветы поливать, в школе. Мама на секунду замерла, потом взорвалась:

– Дома польешь! Тебя исключили, а ты им цветы поливать собрался? Никакой гордости! Ни капли самолюбия! Папа приедет, а в горшках – засуха. Не стыдно?

Можно подумать… В этих горшках – круглый год засуха.

Алешка меня поддержал.

Не надо их поливать, мам, – сказал он тревожно. – Они привыкли к засухе. Им плохо от воды станет. Не выживут.

Все! – сказала мама железным голосом. – Я на минутку к соседке – за дрожжами. Буду пирожки печь. А вам – произвести уборку! Генеральную!

К соседке, за дрожжами, на минутку… Мы тайком переглянулись – значит, два часа у нас точно есть.

Мама накрасила глаза и хлопнула дверью. Мы быстренько соорудили себе по стакану «так-то», вытащили в прихожую пылесос, Алешка прихватил метелочку для пыли, и мы уселись перед телевизором, воткнули приставку и погрузились в автогонки.

…Два часа пролетели незаметно.

Звонок в дверь. Телевизор – щелк! Пылесос в моих руках. Пылевая метелка – в Алешкиных. Входит мама.

Алешка грустно вытирает пот со лба. Я устало закатываю пылесос на его законное место – в шкафчик возле дверей. Мы оба такие грустные, измученные. Как папа после командировки.

Что за молодцы! – искренне похвалила нас мама. – Квартиру не узнать! Все прямо блестит и сияет!.. Ой! А дрожжи-то! Забыла… Я сейчас! – и она снова исчезает за дверью.

Надо линять, – сказал Алешка. – А то в магазин пошлет.

Не успели. Ворвалась мама – и сразу к плите.

Пирожки буду печь. Слетайте за мукой и маслом. Деньги в прихожей, на столике. И ведро помойное захватите.

Потом, – сказал Алешка. – С ведром в магазин не пустят.

Но мы все-таки захватили мусор, зашли на помойку, а потом отправились в магазин. Я остался с ведром снаружи, а Лешка пошел за покупками.

Возле магазина, как всегда, тусовались стайки машин, детских колясок и бабулек. Бабульки с интересом заглядывали друг другу в сумки, обсуждали покупки и ужасались растущим ценам.

У самого входа сидели две собаки. Одна, как вкопанная, терпеливо дожидалась хозяина, а другая нервничала, переступала лапками и тоненько поскуливала. Видно, не очень доверяла своему владельцу.

Тут из-за угла с ревом, лязганьем и черной выхлопной вонью выполз заляпанный грязью экскаватор, остановился.

Из его кабины спустился по железной лесенке молодой парень в оранжевом комбинезоне с белыми буквами «Жилстрой» на спине. Он огляделся, будто кого-то ждал, закурил. И почти сразу возле него притормозила мятая «Ауди». Опустилось в дверце водителя стекло, и появилось наружу не очень бритое лицо. Как у некоторых наших телеведущих: еще не борода, но уже не щетина. Парень в комбинезоне шагнул поближе, наклонился к этому заросшему лицу и что-то вполголоса сказал.

Интересно.

Я сделал несколько рассеянных шагов и стал с тупым любопытством разглядывать собачек у дверей. А уши настроил на прием информации.

За пропитанием? – с усмешкой спросил наполовину бородатый водитель и подмигнул.

Ну. Надо же подкормить нашего помощника. Чипсами и чупсами.

Они оба засмеялись.

Особо не старайся, – опять подмигнул заросший дядька, – а то не поместится.

Не, он худеет – по бабке скучает.

Ты, Игоряха, бабку-то из-под колпака не выпускай, понял?

Игоряха? Да не Петелин ли? Тот самый… «Двоюрный».

Стало еще интереснее.

Нормально, шеф. У нее вообще-то крыша от него едет. Она рада, что я над ним шефство взял.

Гляди, к телефону его не подпускай. И из дома чтоб ни ногой.

Ясно, шеф. Про телефон не беспокойся. Я из трубки всякий раз микрофон вынимаю.

Ну, валяй, закупай рацион.

Они опять посмеялись, и Игоряшка исчез в магазине. И довольно быстро появился снова, забросил в ковш пластиковый пакет с покупками и забрался в кабину.

У меня, конечно, созрело решение. Но вот Алешки-то все нет. (Потом он объяснил, что никак муку не мог найти. Потому что на стеллажах ее не было. Он устроил небольшой шум, и ему сказали, что муку как раз разгружают, вот-вот ее вынесут в торговый зал, извините, придется немного подождать.)

А экскаватор тронулся. Ясно, что далеко он не поедет – не та машина. Значит, можно за ним проследить и кое-что выяснить.

А ведро куда? Это же особая примета. Любой экскаваторщик обратит внимание, что за ним шлепает какой-то пацан с дырявым помойным ведром. А Лешки все нет!

Но тут к магазину подрулил «жигуленок» с прицепом, забитым каким-то хламом: доски старые, ломаные стулья и – что характерно – несколько ведер, бывших долгое время в употреблении. Ясно – на дачу едет, будет много продуктов покупать – значит, долго простоит. И я, больше не задумываясь, поставил ведро в прицеп – оно хорошо вписалось в этот интерьер – и дунул догонять экскаватор, который уже сворачивал за угол, к школьному стадиону.

За стадионом он выехал на стройку, пересек ее и свернул во двор между двумя домами – голубым и бледно-розовым. Остановился у бледно-розового.

Игоряшка заглушил двигатель, забрал из ковша сумку и скрылся в подъезде. На всякий случай я немного подождал и нырнул следом. Взбежал по ступенькам к лифту и уставился на табло над его дверьми. Лифт остановился на четвертом этаже. Порядок! А номер квартиры мы уж как-нибудь вычислим. Не маленькие.

И я помчался к магазину, за Алешкой и ведром.

У магазина почему-то разгорелся небольшой скандал. В международном масштабе. В центре скандала – сердитый Алешка и смущенный дядька в очках. Алешка размахивает нашим помойным ведром и вовсю митингует. Смущенный дядька все время поправляет на носу очки и робко оправдывается. Перевес явно на Алешкиной стороне, и я не стал пока вмешиваться. Да и обстановку не мешало бы изучить.

У вас своего ведра нет, да? – вопил Алешка. – Так и скажите! Я вам подарю на день рожденья.

Действительно, гражданин, – поддержала Алешку какая-то грузная дама. – Некрасиво отбирать у ребенка последнее ведро.

Да я не отбирал, – мужчина то хватался за очки, то прижимал руку к сердцу. – Я на дачу еду.

Вот! – провозгласила дама, будто уличила мужчину в краже банковского сейфа. И даже пальцем в него ткнула. – Вот! У него на даче помойного ведра нет. Ему чужое подавай. Обобрал младенца!

Я понял: дядьку надо выручать. Да и «младенца» заодно. Я протолкался к спорщикам, взял ведро у Алешки и сказал:

– Это мое ведро. Вот особые приметы – дырка в боку и изоляция на дужке. Наконец-то нашлось. Спасибо. До свидания.

Эти аргументы подействовали. Не устояли перед ними поборники истины в виде помойного ведра.

Смущенный мужчина еще раз поправил на носу очки и юркнул в машину.

– Благодарю за внимание, – сказал Алешка и догнал меня, когда мы скрылись за углом. И сразу начал оправдываться: – А что, Дим, я не прав, да? Выхожу – тебя нет, а наше ведро уезжает. В чужой машине. Ну я и вступился за него.

Постепенно картина прояснилась. Алешка вышел из магазина и увидел в прицепе отъезжающей машины наше приметное, с дыркой в боку, ведро. Ужасная мысль мелькнула у него в голове: брата тоже похитили. Диму – в машину, ведро – в прицеп. В два прыжка Алешка догнал похитителя и выхватил ведро из прицепа. Водитель затормозил.

– Эй! Мальчик! Ты что у меня взял? Ну тут и началось…

Я не знал – сердиться или смеяться. А с другой стороны – был полон гордости из-за того, что у меня такой преданный и отважный брат.

…Когда мы пришли домой, мама, во-первых, сказала:

– Зря я вас за мукой посылала, оказывается, ее дома полно.

А во-вторых:

– А зачем вы ведро притащили? Я же сказала вам: выбросить его вместе с мусором. Я новое ведро купила. Какими ушами вы слушаете? Чего вы хохочете?

В доме приятно пахло подгоревшими пирогами. Мама закончила готовить праздничный ужин и снова послала нас вынести мусор:

– Запомните: вот это ведро оставите на помойке. Вот это вернете в дом. Все ясно?

Как только мы оказались на улице, я рассказал Алешке о своем открытии. Он сразу все понял.

– Они там Ростика прячут! Это ему Игоряшка продукты покупал. А в каком доме, Дим?

В бледно-розовом, за стройкой. Четвертый этаж. А вот какая квартира…

Запросто, – сказал Алешка. И объяснил мне. Мне понравилось. Естественно, не подозрительно и не опасно.

Чтобы не перепутать ведра, новое мы оставили у подъезда, а старое вместе с мусором отправили на помойку. Вернулись домой. Мама взяла у нас ведро, посмотрела в него и вздохнула:

Какими ушами вы слушали?

Своими.

Мама молча вернула мне ведро:

Вы его обратно принесли…

Ты же сама сказала!

Но не с мусором же! Чего вы хохочете?

Папа прилетел прямо к ужину. Вовсе не измученный и не усталый.

Он поставил свой «дипломат» на пол, огляделся.

– Что это у вас такой беспорядок?

Мама от радости его не расслышала и гордо похвалилась:

Ребята постарались! Тебя ждали.

Ну-ну, – только и сказал папа. – Поменьше бы старались.

Он умылся с дороги и раздал нам сувениры. Маме – какую-то крохотную коробочку с пузырьком внутри, а нам – небольшой фотоаппарат типа «Полароид». В пузырьке оказались духи, а в фотокамере – фотобумага. И Алешка тут же щелкнул маму, как она, вся из себя счастливая, этот пузырек обнюхивает. Но снимок маме не понравился:

Я тут какая-то глупая, да?

Это от счастья, – успокоил ее папа.

За ужином папа немного рассказал нам об этом аукционе, куда он ездил. Он должен был там проследить, не появится ли в продаже украденный в посольстве старинный серебряный подсвечник. По преданию – не то Наполеона, не то наоборот – Кутузова.

Пап, – спросил Алешка, – аукцион – это что? Рынок такой?

Что-то вроде, – объяснил папа. – Такой временный торговый центр. Там выставляют на продажу всякие интересные вещи. Чаще всего предметы старины или, положим, рукописи великих писателей, картины великих художников. Письма великих людей.

И можно их покупать?

Да. Назначается первоначальная цена, а потом покупатели соревнуются. И кто больше заплатит – тот и покупает то, что ему понравилось.

Это вроде лохотронщиков у метро?

Похоже, – усмехнувшись, кивнул папа.

А давай в следующий раз мы тоже какую-нибудь старинную вещь продадим.

У нас только одна старинная вещь, – вмешалась мама. – Наш пылесос. Да кому он нужен?

А вот пылесос бы я продал, мелькнула у меня мысль. Даже даром отдал бы.

А папина кружка? – напомнил Алешка. – С отколотой ручкой? В которой мама соль держит.

Отколотая ручка, – сказал папа, – еще не делает вещь старинной.

Она делает ее непригодной, – вставила мама. – Давайте лучше какую-нибудь Лешкину картину на аукцион выставим.

А подсвечник свой ты увидел? – спросил Алешка, пропустив мамин укол мимо ушей.

Не всплыл пока. Зато я познакомился с одним интересным коллекционером. Он живет в Германии, но он русский. И очень любит русскую живопись. Особенно Малевича и Матвеева, кажется.

Малевича? – удивилась мама. – Это который черную дыру нарисовал?

«Черный квадрат», – уточнил папа.

Тоже мне искусство! – фыркнула мама. – Я этих квадратов хоть сто штук нарисую.

Нарисуй. – Папа пожал плечами. И маму это обидело.

Мне некогда! Мне надо делами заниматься, а не морочить людям голову черными дырками.

– Ну… Не знаю… – Папа не любил с мамой спорить. Мне кажется, побаивался. – Ну… Свой «Черный квадрат» Малевич создал почти сто лет назад. И люди до сих пор стоят перед этой картиной, задумавшись.

Мама расхохоталась, от души.

Бред какой-то! Алексей! Ты задумываешься, когда на черный квадрат смотришь?

А чего я там не видел? – уклончиво ответил Алешка.

Вывернулся, – усмехнулся папа. – На вот, полюбуйся. – И он достал из «дипломата» толстый красивый альбом. – Это те предметы, которые на аукционе выставлялись.

Мы забрали каталог к себе, уселись рядышком на тахту и стали его рассматривать. Папа оказался прав – на аукционе было очень много абстрактной живописи. Кляксы, загогулины, кривули всякие. Ничего интересного. Алешке понравилось только одно размазанное пятно в нежных тонах разного цвета.

Как будто хорошее настроение, – сказал он, разглядывая эту мазню.

Ты угадал, – сказал папа. – Эта композиция так и называется.

Дальше пошли вещи поинтереснее – двуручный меч с извилистым лезвием, настоящие рыцарские доспехи в полный рост, коллекция оловянных солдатиков всех армий – они были крохотные, но как живые.

А одна штука – просто кайф. Старинный пистолет в виде настольного прибора. Он стоял на кривых крокодильих лапах и совмещал в себе ствол, подсвечник, две чернильницы и рожки для гусиного пера. Да, и еще пепельница.

– Очень удобно, – усмехнулся Алешка. – Сиди себе при свечах, покуривай, пиши роман и в окошки постреливай.

Он перевернул страницу. А там на развороте были напечатаны шесть картин. Городской такой пейзаж. Чем-то они показались мне странными. Вроде все похожи друг на друга, но в то же время разные. И общий фон – голубое небо и силуэт церкви. Что-то очень знакомое. Но и нельзя сказать, что я их видел.

– Это работы непризнанного ранее художника. Как его… – Папа стал припоминать. – Матвеев, что ли? Нет, не Матвеев. – Он перевернул страницу и прочитал на обороте: – «Автор картин В. Малеев. Россия. Произведения разных лет». – И добавил довольно-таки равнодушно: – Долгое время они считались утраченными. Но вот всплыли… Их купил тот самый бизнесмен. За миллион долларов.

Глава VI
ШПИОН РОСТИК

Господи! Как же я сразу не догадался! Это же те самые шесть картин, которые когда-то затерялись в нашем огромном мире культуры и бизнеса. А седьмая, завершающая, но незавершенная, преспокойно висит себе на мольберте в нашем жалком музее! Можно сказать, среди скворечников.

Я уже открыл было рот, но Алешка пихнул меня в бок локтем и опередил – как выяснилось, к счастью:

– Пап, он очень обрадовался? Когда миллион выложил, а?

Папа почему-то внимательно взглянул на Алешку и, помедлив, произнес:

– Радость его не была полной. Так же как и эта коллекция картин. Он даже сказал, вздохнув, что запросто выложил бы еще миллион всего за одну картину.

За седьмую, конечно.

Пап, а этот бизнесмен…

Алтынский, – сказал папа.

Этот Алтынский, он кто? Небось директор какой-нибудь фиртурмы, да?

Турфирмы, ты хотел сказать? Да, он руководит большим бюро путешествий.

Понятно, – сказал Алешка, – а…

Но тут в комнату ворвалась мама, как ураган, в облаке новых духов, и разразилась громом и молнией:

– Отбой! Все по своим местам!

Папа забрал альбом и ушел в свой кабинет, а мы быстренько разобрали постели и улеглись «все по своим местам».

Алешка укрылся поплотнее одеялом – один нос торчит – и хихикнул:

Дим, как приятно ночевать в такой убранной квартире! Чистота и порядок!

И цветы так посвежели. Как весной.

Да, а папа не оценил. Мы так старались… – Алешка вдруг вскочил и зашлепал босыми ногами в кабинет, к папе. Дверь он за собой не прикрыл, и я услышал:

Пап, а вот когда наши разведчики за границей попадаются…

Они спать ложатся, – сердито ответил папа. – Первый час уже.

Но вот что им тогда бывает? – не отставал Алешка.

Ну и вопрос. Ты не Ростика имеешь в виду?

Ну, папа, какие шутки, первый час ночи?

Обычно их допрашивают, а потом уговаривают изменить своей родине. И работать на чужую страну.

И они соглашаются? – ужаснулся Алешка.

Никогда! – отрезал папа. – Впрочем, предатели среди разведчиков тоже попадаются. Но очень редко.

Ну а потом?

Потом могут предложить обменять его на своего разведчика, который тоже попался.

А если нет?

Тогда будут судить и долго держать в тюрьме.

Но детям-то сообщат? – Алешка спросил это с таким волнением, будто о своих детях переживал.

А я сразу понял, кого он имел в виду. Не Ростика, конечно. И у меня в груди как-то тепло стало от благодарности к младшему брату. Всегда такому неравнодушному к чужой беде.

– Детям сообщат, – успокоил его папа. – Иди спать, разведчик.

А ведь и в самом деле – на разведку Алешка ходил, угадал папа.

Алешка шмыгнул под одеяло:

– Дим, срочно засыпаем – завтра целый день будем думать.

Как же, усмехнулся я, обязательно. Как квартиру пылесосили и цветы поливали, так и думать будем…

В школе в этот день ничего интересного не было. Правда, было приятное. Меня поймал Бонифаций и сказал, что все-таки на днях придется еще разок съездить в Малеевку. В музей привезли доски для ремонта мансарды, и нужно уложить их в сарай.

– Ты же не хочешь, Дима, чтобы их растащили, – быстро прибавил Бонифаций, чтобы я не отказался.

А я и не думал отказываться. Совсем наоборот. Уж очень хотелось еще разок посмотреть в голубые глаза дочки разведчиков.

– Да, – вспомнил Бонифаций, – передай Алексею, что Семен Михайлович распорядился снять с него взыскание. Завтра он может прийти в школу.

Может-то он может, да вот захочет ли?

Обязательно передам, Игорь Зиновьевич. Он будет счастлив.

Сомневаюсь, – откровенно буркнул Бонифаций и помчался дальше.

Алешка валялся на тахте и разглядывал папин каталог. Те самые картины.

Надо сказать, что если Алексей легко переживал вынужденную разлуку с родной школой, то сама школа явно без него скучала. Время от времени Алешке звонили одноклассники и коллеги по кружку рисования. Частенько и забегали, с порога выкладывая кучу новостей. В основном негативных. И в частности, в сфере классных событий.

Новая учителка оказалась злой, строгой и равнодушной. Кроме того, у нее проявилась с первых дней такая особенность: она разделила учеников на две неравные части. В одной части те, у кого родители могут, а в другой – не могут.

– Чем вы можете помочь классу?

А что нужно?

Нужно, чтобы класс стал для наших учеников родным домом. Нужны для этого новые шторы, компьютер, можно не новый. Хорошо бы заменить светильники. Обогатить новыми книгами классную библиотеку. Магнитофон нужен для улучшения процесса освоения нового материала. Нужен телевизор с плейером и кассетами…

Родители, которые могли помочь, тащили в класс все, что не жалко. И их дети могли не заботиться о своих оценках. Ну, а дети тех родителей, «которые не могут… Тут все ясно. Не можете – не надо, но и у нас не проси!

Огурцова даже подслушала интересный разговор директора с Мальвиной.

Семен Михайлович: Мне кажется, Татьяна Львовна, вы не совсем верно представляете себе учебный процесс. И процесс воспитания.

Мальвина: Я создаю в классе рабочую обстановку.

Семен Михайлович: Вы же педагог, а не завхоз. Интерьер, учебные пособия не заменят детям учителя.

Мальвина: Вы как солдафон рассуждаете.

В общем, грустная картина. Лешка даже сказал – гнусная. А ему можно верить, он узнает людей сразу, по глазам. Не зря же они с Мальвиной сразу невзлюбили друг друга.

– У тебя большая радость, – сказал я Алешке. – Просто счастье.

Алешка поднял голову, вопросительно взглянул. А я торжественно объявил:

Тебе разрешено вернуться в школу. Специальным распоряжением директора.

Маме не проболтайся, – спокойно отозвался Алешка и снова опустил голову к страницам каталога.

Явно что-то замышляет.

Я пошел на кухню, обедать. А когда вернулся, Алешка сидел за письменным столом и что-то старательно, высунув язык в помощь, писал.

Я безмерно удивился. Человеку устроили внеплановые каникулы, а он, видите ли, за уроки уселся. Но я, оказывается, преувеличил Алешкино усердие.

Дим, как пишется „предлагаю“?

„Придлогаю“, – усмехнулся я. – А тебе зачем? Что ты пишешь?

Анонимку, – важно ответил Алешка. – Сейчас расскажу.

Он довел до конца свой труд, убрал свой язык на место и сказал:

– У меня вызрел план. Ольке нужны деньги, так? Этому… фиртурме Алтынскому нужна картина, так? Я рисую копию, мы ее вешаем в музее, а настоящую картину продаем Алтынскому за миллион баксов.

Хорошо, что я сидел в этот момент в кресле – а то бы так и грохнулся на пол.

– Что с тобой, Дим? – испуганно спросил Алешка. – Подавился?

Я закрыл сначала рот. А потом и глаза. И стал считать до ста и обратно – папа говорит: верный способ успокоиться.

– Что „девяносто два“? – спросил Алешка. Оказывается, я считал вслух.

Тут ко мне вернулся дар речи. И я завопил:

– Опять? У тебя навязчивая идея! Ты псих! Ты соображаешь? Украсть картину и продать ее за рубеж!

Подумаешь, картина, – пренебрежительно фыркнул Алешка. – „Черный квадрат“. Я таких сто штук за вечер нарисую, – точь-в-точь повторил он мамины слова.

Не сомневаюсь, – сказал я безнадежно. – Вот нарисуй и продай.

У меня за столько не купят. – Серьезно так сказал, со знанием вопроса. – У меня еще имени нет на мировом культурном рынке.

А ты думаешь, если имя есть, значит, можно любую дрянь людям впаривать?

Вот именно, – спокойно признал Алешка. Вообще-то, тут возразить трудно.

Все равно, Алексей, красть не здорово.

Да мы же не для себя! Мы хотим человеку помочь. Ведь это же ее картина! Мы просто немного пораньше ее продадим. Что тут плохого?

Слушай, иди-ка ты в школу! Хватит!

– А кто человеку поможет? Я схватился за голову:

Это все чушь собачья! Ну как ты картину продашь? Этот Алтынский по московским толкучкам не ходит. Он небось в Париже живет.

А вот! – Алешка гордо приподнял листок. – Письмо. Не знаю только, как его назвать в начале: „Дорогой товарищ Алтынский“ или „Уважаемый господин Алтынский“,

„Дорогой господин!“ – в сердцах посоветовал я.

– А что? Здорово! Классная фишка! Читай. – И он, исправив обращение, сунул мне листок с посланием.

Привожу его полностью, с сохранением стиля и содержания, но опустив невероятные ошибки.

„Дорогой господин Алтынский!

Предлагаем Вашему вниманию известную картину неизвестного художника Малеева. За 1 (один) миллион баксов“.

Здорово накатал? – похвалился Алешка, ожидая моего одобрения.

Здорово. А зачем ты „один“ еще и словом написал?

Дим, ты что, не знаешь? Так во всех денежных документах делают. Мне мама говорила. А еще я подумал: вдруг кто-нибудь письмо перехватит?

Ну и что?

Алешка сердито вздохнул, удивляясь моей тупости.

– Что, что! Единицу на четверку исправить – это элементарно, Ватсон!

Это точно. И я знаю одного человечка, который при всей его честности не один раз такую операцию проделывал.

Понял? – доканывал меня Алешка. – Переправит „кол“ на четверку и три миллиона себе хапнет. А нам только один достанется.

Тебе мало? – усмехнулся я.

Ты что! – возмутился Алешка. – Я же не для себя, а для твоей невесты стараюсь.

Какой еще невесты? – тут я совсем прибалдел.

Что я, не видел, как ты в эту балеринку влюбился? – И Алешка, передразнивая, прошелся по комнате – пятки вместе, носки врозь. Да еще и руками, как лебедь крыльями, повел по сторонам.

И тут же выскочил за дверь.

Когда я его догнал на кухне, он уже деловито, как любящий сынок, помогал маме чистить картошку.

Ладно уж, – примирительно произнес Алешка, – не буду я картину красть. Что-нибудь другое украду.

Я тебе украду, – пригрозил я.

Ну не буду, не буду. Что-нибудь еще придумаю.

И мне расскажешь!

Как получится.

Не очень обнадеживающий ответ.

А кто что хотел украсть? – спросила мама, приподнимая крышку над кипящей кастрюлей. Она вся была поглощена приготовлением обеда.

Дон Педро, – сказал Алешка.

Мама столько этих сериалов посмотрела, что там наверняка какой-нибудь Педро мелькал.

– А кого? – Мама посолила бульон, попробовала на вкус. – Сеньору Леонсию? Ну и дурак! Она на лягушку похожа.

Я не стал дослушивать их обсуждение телесериала и пошел делать уроки.

Не успел я разложить учебники, как сзади на плечо опустилась чья-то рука, и Алешкин голос произнес строго и печально:

– Сидишь? Развлекаешься? А Ростика кто спасать будет? Дядя Степа-агроном?

Почему вдруг агроном? По какой логике?

Но что верно, то верно: за всеми этими международными делами и аукционами мы чуть про бедного Ростика не забыли.

Я отложил учебники и встал. Алешка зачем-то сунул в карман новый фотоаппарат.

Пошли! – Он решительно шагнул в прихожую.

Куда?

Ростика искать.

По дороге он еще раз обрисовал мне свой план, и я еще раз его одобрил. Даже немного позавидовал: так просто решил Алешка непростую задачу.

В нашем микрорайоне все дома довольно одинаковые, только по цвету иногда отличаются. И то пока они еще не очень старые. Те, что постарше, они одного цвета – невыразительно серые.

Мы обошли школу стороной и вышли к дому в бледно-розовых тонах. Точнее – в грязно-розовых. Поднялись на четвертый этаж. Позвонили наугад, в первую же квартиру – напротив лифта.

Нам открыл „пожилой старичок“ (так его потом назвал Алешка) со стаканом чая в руке.

Вам кого? – спросил он.

Здравствуйте, – Алешка, когда надо, умел быть предельно вежливым. Я бы даже сказал – жалобно вежливым. И сразу располагал к себе собеседника. – Извините, пожалуйста, за беспокойство. Мы – учащиеся сто седьмой школы. Ищем наших выпускников на вечер встречи.

А я в ней не учился, кажется, – сказал, припоминая, старичок. Выпустил ручку двери и стал помешивать чай в стакане – желтый кружок лимона завертелся вокруг ложечки. Он еще подумал: – Я вообще учился в Саратове. Кажется…

Нет, мы не вас ищем. Мы Игоря ищем. Петелина. Мы квартиру его не помним.

Петелин? – Дедушка даже чай расплескал. – Этот обормот? У вас школа для малолетних преступников, что ли? – И он опять взялся за ручку двери и стал потихоньку ее закрывать.

Что вы! – поспешил я. – Очень приличная школа. У нас даже один Герой Советского Союза учился. Кажется…

А может, когда Игорек учился, он еще не был обормотом? – предположил Алешка.

Был, был, – заверил нас дедушка. – Шестнадцатая квартира. – И он поспешно захлопнул дверь.

Да, подумал я, судя по всему, от этого Петелина нужно держаться подальше. В хорошенькие руки попал бедный Ростик.

Тем не менее мы позвонили в шестнадцатую квартиру. Готовые в случае чего сорваться по лестнице.

Нам долго не открывали. Было тихо. Будто кто-то стоял по ту сторону двери, прислушивался и приглядывался через „глазок“.

Чего надо? – вдруг послышалось в квартире.

Игоря надо, – сказал я. – Мы из школы.

Чего? – за дверью хмыкнул противный смешок. – А не из детсада?

Защелкали замки, и дверь приоткрылась. Вылезло в щель круглое плоское лицо в больших веснушках. Поморгало глазами, поморщило лоб – соображало.

Чего надо?

Двадцатого числа мы проводим День школы, – сказал я. – И приглашаем всех наших выпускников. Вы придете? – И я сделал вид, что отмечаю что-то в блокноте. – Там будет концерт силами учащихся.

И праздничный ужин, – добавил Алешка, – силами педагогов.

Ужин? – лицо оживилось. – С напитками?

С большими напитками, – щедро пообещал Алешка. – Во весь стол.

И еще, – сказал я, – там будет Доска почета всех выпускников и их любимых учителей.

А еще мы будем во дворе выпускать стаю белых голубей! – вдруг заорал Алешка. – Белых голубей! Почтовых!

Игоряшка вздрогнул и даже немного отступил в глубь прихожей:

– А чего ты орешь? Я не глухой.

– От радости, – спокойно сказал Алешка. А я-то сразу понял, зачем он орал. И почему

про голубей. Чтобы Ростик, если его прячут в этой квартире, услышал и принял меры.

У вас есть фотография? – спросил я.

Только на паспорт. Не пойдет? – Видно, он ничего не имел против того, чтобы покрасоваться на Доске почета. Своей физиономией в виде блина.

Не пойдет, – сказал Алешка. – Очень маленькая. Вас никто не разглядит. Улыбнитесь. – И он щелкнул Игоряшку нашим новым фотоаппаратом.

Машинка пискнула – фотография выползла. Алешка взглянул на нее: „Красота!“ – и передал мне. Я вложил ее в блокнот.

И мы попрощались. И пока ждали лифта, чувствовали, что Игоряшка не сводит с нас глаз. Он явно начал что-то соображать.

– Э! – сказал он и вышел на площадку. – Ну-ка, фотку отдай!

Мы шмыгнули в лифт.

– Двадцатого, – сказал Алешка. – На банкете, с большими напитками.

Дверцы запахнулись, но мы услышали, как но лестнице загремели вниз торопливые шаги.

Я нажал кнопку седьмого этажа, мы тихонько вышли, я просунул руку в лифт и отправил его на первый. А мы на цыпочках спустились на пятый, сели на подоконник.

Некоторое время слышался топот, ездил туда-сюда лифт, наконец остановился на четвертом этаже. Игоряшка вышел, проворчал: „Слиняли, блин!“ – и за ним захлопнулась дверь квартиры.

Мы похихикали и опять же на цыпочках спустились вниз и вышли на улицу.

А зачем тебе его фотография? – спросил я Алешку. И получил лаконичный ответ:

Пригодится. Где его окна, как ты думаешь?

Мы прикинули, как в Игоряшкиной квартире могут располагаться комнаты, и сообразили, куда выходят ее окна. Оказалось, что с другой стороны дома.

Там было что-то вроде небольшого скверика, с детской песочницей и скамейками. Мы уселись под грибком и стали ждать, не спуская глаз с окон на четвертом этаже.

А если он не догадался? – спросил я. – Не сообразил?

Ростик? – удивился Алешка. – Он знаешь какой хитрый!

И такого хитрого в плен взяли? Что-то не верится…

И я так и сказал Алешке. Он вдруг задумался, а потом очень серьезно спросил:

– Дим, а чего тебе не верится? Что он хитрый? Или что его похитили?

Теперь я задумался. А ведь ближайшие события показали: здесь есть вопрос. Очень тонкий.

– Смотри! – Алешка вдруг схватил меня за руку.

На четвертом этаже распахнулась форточка, и скользнул из окна на волю белый бумажный голубь. Почтовый!

Сначала он сделал плавный полукруг, а потом красиво и медленно спланировал… в раскрытое окно на втором этаже.

Алешка взвизгнул. Да так, что дремавшая на соседней скамейке „пожилая старушка“ подпрыгнула, как молодая спортсменка.

Не сговариваясь, мы обежали дом и ринулись в подъезд. Взлетели на второй этаж, затрезвонили в квартиру.

Дверь открыла молодая женщина в брюках и фартуке, с закатанными рукавами. В руке у нее была мокрая губка – она мыла окна.

К вам наш голубь залетел! – выпалили мы, запыхавшись.

Не залетал, – удивилась женщина. – Ни голубь, ни попугай.

Бумажный голубь.

Ах, бумажный! Бумажный был. Я не знала, что это голубь.

А где он? У него, – Алешка показал на меня, – на нем контрольная написана.

Я его обратно выпустила. Вместе с контрольной.

Мы с грохотом помчались вниз, осмотрелись. Разбудили бабулю.

Птичка? – спросила она. – Птичка, милок, пролетала. Беленькая. Голубок.

А куда он полетел?

В парк, милок. У ней там гнездышко. – И бабуля снова уснула.