355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Алексеев » Из-за девчонки (сборник) » Текст книги (страница 7)
Из-за девчонки (сборник)
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 20:37

Текст книги "Из-за девчонки (сборник)"


Автор книги: Валерий Алексеев


Соавторы: Ирина Полянская,Евгений Туинов,Нина Орлова,Иван Зюзюкин,Юрий Козлов

Жанры:

   

Детская проза

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Валерий Алексеев
Прекрасная второгодница
Повесть [4]4
  © Алексеев В. А., 1983


[Закрыть]


1

Девятиклассник Игорь Шутинов вошел в прихожую, поставил сумку с продуктами на пол и, держась рукой за дверь, принялся развязывать шнурки ботинок. Был он из породы аккуратистов: шагу не сделает по квартире в уличной обуви, ни до чего не дотронется дома, не вымыв после улицы рук.

– «Неужели когда-нибудь, – бормотал Игорь, разуваясь, – неужели когда-нибудь подстригут все деревья? Неужели когда-нибудь по линейке рассадят кусты?»

Привычку бормотать стихи Игорь культивировал в себе сознательно: в прошлом году совершенно неожиданно выяснилось, что он обделен «чувством прекрасного», – именно так выразилась студентка-практикантка, давшая в восьмом «А» единственный и, как в один голос говорили учителя, неповторимый урок. С тех пор Игорь целеустремленно воспитывал в себе это чувство, идя пока чисто количественным путем. Рано или поз дно, он был убежден, количество освоенного материала обратится в качество восприятия. Случалось так, что с заученными стихами Игорь был внутренне не согласен; кстати, идея подстриженных и рассаженных по линейке деревьев не представлялась ему такой уж отвратительной, есть же, в конце концов, регулярные парки. Но свое несогласие Игорь подавлял: специалистам надо во всем доверяться, по крайней мере на первых порах, пока не вникнешь в суть дела.

В прихожей, вопреки обыкновению, горел свет. Возле обувной тумбы, которая одновременно служила и телефонным столиком, сидел отец. Прижимая к уху телефонную трубку, он в упор смотрел на Игоря и молчал. Выражение его лица, сокрушенного и в то же время полного ожидания радости, удивило Игоря.

– Что-нибудь?… – коротко, не произнося лишних слов, но с нужной интонацией спросил Игорь.

Отец досадливо поморщился («не мешай!») и взглядом показал на лежащую возле телефонного аппарата развернутую телеграмму.

– Костя?

Отец кивнул.

Никакие силы не заставили бы Игоря взять телеграмму немытыми руками, и он, бегло взглянув на нее издали, снял куртку, повесил ее на вешалку, прошел в ванную, тщательно вымыл с мылом руки, не менее тщательно их вытер и только после этого пошел знакомиться с новостями.

Прибываю шестнадцатого апреля отпуск связи сезоном дождей Константин.

– Здорово, – по обыкновению, ровно сказал Игорь, хотя все в нем запело от радости, и даже эти слова «запело от радости» он услышал в себе, но только как слова. Как будто кто-то механически произнес или, еще лучше, напечатал крупным шрифтом: «Все в нем запело от радости».

Так радовался Игорь. Это можно было принимать или не принимать, это можно было осуждать или одобрять, но он так радовался. Каким-то образом эта форма радости была связана с «чувством прекрасного», но каким – Игорь мог только предполагать.

– В Шереметьево? – спросил он отца.

Отец кивнул и после паузы проговорил:

– Музыку для меня играют. «Ждите, ждите» – и музыка. Я уже все вальсы Штрауса… – Тут он вскинулся и пронзительным голосом закричал: – Девушка, алло! Алло, девушка!..

Должно быть, тревога была ложная, потому что, умолкнув, отец сделал попытку затянуться погасшей сигаретой, и лицо его сморщилось, как у обиженного ребенка, а глаза стали обреченными.

– Бросил бы ты курить, – наставительно сказал Игорь и, взяв со столика спички, поднес отцу огня.

Терпение у отца было адское. Может быть, терпение вообще являлось его главным жизненным капиталом, но не ожесточенное терпение и не смиренное, а спокойное, выстраданное, как у Робинзона Крузо после неудачи с большой лодкой.

Константин был старший брат Игоря. Он уже год выполнял в тропических джунглях Андамана геодезические работы по ирригационному проекту «Шитанг». Работа была важная, от нее зависело благосостояние целого региона, о проекте «Шитанг» писали в центральной прессе (так выражался отец: «О пустяках в центральной прессе не напишут!»). И цветная фотография Константина, вырезанная из журнала, была приклеена к стене прихожей как раз над телефонным столиком. Худощавый, изжелта-смуглый, весь неуловимо тропический, с белозубой улыбкой на слегка изнуренном лице, Константин Шутинов увлеченно беседовал с одетым в длинную бледно-клетчатую юбку аборигеном Андамана. За их спинами виднелась лилово-зеленая гладь разделенного на рисовые чеки болота, белые и золоченые пагодки на островах тверди, соломенные хижины на сваях, крыши которых блестели под темным, низко нависшим небом.

Костин отпуск в определенном смысле был неожиданностью. Контракт с советскими специалистами, работавшими на Шитанге, не предусматривал выезда в Союз: два года с перерывами на отдых и обработку материалов в столице «страны пребывания». Несколько настораживала Игоря и необычная для Кости многословность: зачем было в телеграмме упоминать этот самый сезон дождей? Экзотики ради? Сомнительно. Работы на Шитанге начались как раз в разгар сезона дождей, и год назад это никого не смущало. У Игоря имелись кое-какие соображения на этот счет, но он предпочитал помалкивать, чтобы не волновать маму.

… Переправив продукты на кухню и распределив их как полагается, Игорь пошел в гостиную. Отец все так же сидел у телефона, неподвижный, как старейшина индейского племени, он только проводил Игоря взглядом, в котором можно было прочитать укоризну. Ну разумеется, ему хотелось бы, чтобы Игорь вопил и приплясывал на ходу, щелкая в воздухе пальцами.

Мама и Нина-маленькая вполголоса, чтобы не мешать отцу, обсуждали вопрос, надо ли извещать о прибытии Константина некую Ирочку.

– Ты понимаешь, прощались они как-то холодно, – озабоченно говорила мать и тут же, по своему обыкновению, сворачивала утверждение в вопрос: – А может быть, мне теперь кажется? Все-таки целый год прошел. И в письмах о ней ни слова, даже приветов не передавал. А с другой стороны, зачем через нас приветы, если он с ней переписывается напрямую?

– Мама, не ломай себе голову, – уговаривала ее Нина-маленькая. – Мы обязаны поставить ее в известность, а там уж она как хочет, на ее усмотрение.

Нина-маленькая вполне доросла до таких разговоров: ей было двадцать лет, она училась на втором курсе факультета журналистики, курила, не стесняясь родителей… Впрочем, последнее ей прощалось потому, что Нине-маленькой срочно нужно было похудеть. Ей досталось не только мамино имя, но и мамина комплекция: обе коротенькие, толстенькие, краснощекие (отец смеялся: «Свекольная кровь!»), они были как две подружки, голубоглазые, с одинаковыми кругленькими носами.

– Ложная проблема, – сказал Игорь, стоя в дверях. – Костя никогда ничего не забывает.

– Тебя еще не спросили! – недовольно сказала мама и, чтобы поставить Игоря на место, потребовала отчета о магазинных делах.

Игорь с удовольствием отчитался: вместо кулинарских «домашних» котлет, которые были ему заказаны, он взял полкило вареной колбасы, остальное – без изменений.

– Колбаса-а… – проговорила мать. – Так мы ее за один раз съедим.

Женщины в этом доме не любили готовить и с большой охотой передоверяли кухонные дела Игорю и отцу.

– Правильно, – подтвердил Игорь, – но живем-то мы тоже один раз.

В другое время шутка не была бы оставлена без внимания, но сегодня мамину голову занимали более важные проблемы.

– Вот мы здесь спорим, Игорек, – помолчав, сказала мама, – сезон дождей – это как? Месяц, два, а может, несколько дней?

Игорь усмехнулся: не составляло труда вычислить подоплеку вопроса – мать горела идеей женить Костю во время отпуска, ей не давала покоя мысль, что Костенька там, на Шитанге, питается всухомятку, по-холостяцки. При этом она простодушно забывала, что Костенька прошел у отца неплохую кулинарную школу и был не из тех, кто пасует перед сковородой.

Подумав, Игорь сказал:

– Сезон дождей в тех широтах – с мая по октябрь включительно, пока дуют муссоны.

Мать погрузилась в вычисления, потом ее мысли приняли иной ход, и она с ужасом воскликнула:

– Господи, но за полгода там все раскиснет! Как же он будет с теодолитом ходить?

– Алло, девушка! Девушка, алло! – закричал в прихожей отец, и все притихли.

Игорь обвел взглядом комнату: было странно думать, что здесь вновь появится Костя. За год он так сросся со своим Шитангом, что казалось, так будет всегда: мы – здесь, он – там, в Андамане.

Стены гостиной были увешаны фотографиями: Константин у карты Шитанга с указкой в руках, Константин на трассе у нивелира, в обвислой зеленой парусиновой шляпе и широких болотных сапогах. Кругом – босоногие люди в подоткнутых юбках и в таких же обвислых шляпах. Игорь сам увеличивал эти фотографии и гордился своей работой.

«Навряд ли ему понравится этот иконостас», – подумал Игорь и, подойдя к стене, принялся снимать фотографии.

– Эй, эй! Ты что делаешь? – окликнула его мать.

Обернувшись, Игорь спокойно и деловито изложил свои соображения. Костин характер маме был хорошо известен. Костя даже в зеркало смотреть на себя не любил.

– Ну все равно, надо было спросить, – более миролюбиво сказала мама. – А то расхозяйничался! Давай сюда, я уберу.

«Уберу» – это только так называлось. Все, что убирали мама и Нина-маленькая, могло оказаться в самых неожиданных местах. Так, пачка швейных иголок нашлась однажды в пустой коробке с надписью: «Манная крупа». Мистика, да и только!

– Прилетает в восемь утра! – торжественно сказал, входя в гостиную, отец. – Надо будет такси вызвать заранее.

– Ох, нас же четверо! – огорчилась Нина-маленькая. – А с Костей пять. В такси не посадят.

– Ничего, – решительно сказала мама, – посадят! Не каждый день люди приезжают из тропиков. Правда, багаж…

При слове «багаж» мама поджала губы. Каким-то мозжечковым чутьем Игорь улавливал, что мама стесняется, что у нее такой важный «загранкомандировочный» сын.

Собственно, все уже было решено и сказано, но никому не хотелось возвращаться к обычным делам. Отец подсел к женщинам, и все трое, будто впервые, стали с увлечением рассматривать и комментировать фотографии, которые подавал им Игорь. В этом было что-то трогательное: в стандартной ячейке крупноблочного дома на окраине Москвы пожилой прокуренный мужчина и две краснощекие женщины наперебой обсуждали детали чуждого тропического быта и судьбы людей, которых они никогда не видели и вряд ли увидят. Игорь смотрел на это пиршество воспоминаний со стороны, обслуживая его, но в нем не участвуя.

– Смотрите-ка, это Маун!.. Нет, это не Маун!.. Нет, Маун! А как растолстел!.. Да я тебе говорю, не Маун, он таких простых юбок не носит – он аристократ… А кто же тогда Ши Сейн?… Да нет, Ши Сейн – вот он тут, рядом с невестой стоит. Та, которая слева, с магнолией в волосах… Красавица! Повезло парню. Давно бы уж женился, чудак (это, разумеется, мама)… А тут, погодите-ка, где же это? На трассе главного канала?… Нет, дорога к нижнему лагерю. Вот пагодка беленькая, точно, точно. Там Маун змею убил.

– Московский филиал Шитанга, – пробормотал Игорь, но его никто не услышал.

Опустошив стенку, Игорь посмотрел на часы.

– Ну, мне пора, – сказал он. – Пойду заниматься.

Отец, мать и Нина-маленькая разом подняли головы, как будто он сказал что-то неприличное. В комнате стало тихо.

– Как на службу, – буркнул отец.

– Мог бы и пропустить ради такого дня, – проговорила мать.

– Ну что ты, – язвительно заметила Нина-маленькая, – без него прекрасная второгодница даже в книжку не взглянет!

Каждый вечер Игорь ходил заниматься к однокласснице Соне Мартышкиной, которая жила этажом ниже. Соня действительно сидела в девятом классе второй год (ей разрешили по семейным обстоятельствам), и Игорь, круглый отличник, ее «курировал». На успеваемости Игоря это никак не отражалось; вообще в семье Шутиновых имелись уже две школьные медали, и Игорь уверенно шел на третью.

– Ты туда прямо как на праздник торопишься! – раздражаясь, сказала мама. – Что для тебя там, медом намазано?

Игорь стоял в дверях и молчал. Такие разговоры повторялись каждый вечер.

– С тобой разговаривают, – сказал отец. – Что ты стоишь и молчишь, как чужой?

Обычно отец не участвовал в проработках, но сегодня чувствовалось, что женщины провели предварительную подготовку. Он смотрел на Игоря с таким видом, как будто был кровно обижен. Сигарета, которую он разминал, прыгала в его пальцах, глаза слезились, а это, Игорь знал, не предвещало ничего доброго.

– Я, собственно, не понимаю, в чем смысл вопроса, – с достоинством сказал Игорь. – Мама спросила меня: намазано ли там медом? Нет, не намазано.

– Смотри-ка, он еще издевается! – всплеснув руками, воскликнула мама, и фотографии, лежавшие у нее на коленях, соскользнули на пол и рассыпались веером. Отец и Нина наклонились их подбирать. – Может быть, ты совсем туда переселишься? Или дожидаешься, когда тебя оттуда выставят с позором, дверь перед твоим носом захлопнут?

А Нина, подняв голову, добавила:

– И добро бы красавица писаная была! А то Мартышкина и есть Мартышкина.

– Не тебе судить! – резко сказал Игорь. – Не тебе!

Нина-маленькая, захлопав глазами, умолкла. В ту же минуту Игорь пожалел о сказанном, но исправлять что-либо было уже поздно. Он понял, что сестра сейчас заплачет. И сестра заплакала. Заплакала и поспешно наклонилась к фотографиям, рассыпанным на полу.

– Ну вот что, – сказал отец и поднялся. – Последний раз туда идешь. Завтра пускай она к нам приходит. Иначе… иначе совсем прекратим это дело.

– Видишь ли, папа, – возразил Игорь, – эту обязанность не вы мне поручили, и не вам решать, когда я должен с себя ее снять. А заниматься Соне дома удобнее: у нас она будет стесняться. Кроме того, я не понимаю…

– Он не понимает! – перебила его мать. Щеки ее еще больше покраснели и стали совсем пунцовыми. – Мы тут радуемся всей семьей, а он хлоп – и уходит! Чужой, чужой и есть. Ну погоди, утянет она тебя за собой. Чувствует мое сердце, утянет на самое дно.

Игорь молчал. Это был проверенный способ: дать людям выговориться и тогда уже сделать по-своему.

Первым пошел на мировую отец. Может быть, он почувствовал, что Игорь все равно уйдет, что бы тут ни было сказано.

– Утянет – значит, так и надо, – закурив, сказал он и отошел к окну. – Значит, своего характера нет.

– Эх, успокоил! – Мама с досадой махнула рукой. – Может, в школу сходить? Пускай другое поручение найдут. Он и рисует замечательно, пусть стенгазету делает…

Игорь стоял в дверях и молча слушал.

– Глупости говоришь, – возразил, не оборачиваясь, отец, а Нина-маленькая все собирала фотографии, и слезы капали на них, стуча, как капли дождя. – Глупости говоришь. Не в поручении дело.

– Сама знаю, что не в поручении. Нехорошая она девчонка. Околдовали там его, что ли?

Игорь понял: дальше молчать нельзя, иначе будет сказано что-то непоправимое.

– Я могу идти? – сухо спросил он.

– Иди, что с тобой сделаешь, – ответила мать. – У сестры бы прощения попросил: сестру ни за что обидел.

– Да ерунда… – проговорила Нина-маленькая, не поднимая головы.

2

Дверь Игорю открыла высокая статная женщина, так гордо державшая голову, как будто на ней сверкала по меньшей мере алмазная диадема.

– А-а, Игорек! – сказала она ласково. – Добрый вечер. Как раз к чаю.

– Нет, спасибо, – отвечал Игорь, входя. – Некогда. Завтра у Сони ответственный день.

Лицо у Сониной мамы было некрасивое, даже простоватое: круглое, крупновеснушчатое, с всегда припухшими, как бы заспанными глазами. Такие монгольские и в то же время белокожие лица бывают у сибирячек. Но в контрасте этого малосимпатичного лица с царственной статью была своя привлекательность: этот контраст будоражил смутные догадки о зачарованной красоте. Впрочем, красота теперь мерещилась Игорю даже там, где ею и не пахло, – «чувство прекрасного», недостаточно развитое, то и дело его подводило.

– Со-неч-ка-а! – нараспев позвала Наталья Витальевна. – Игорь пришел.

Этот зов повторялся ежедневно, но Соня никогда не выходила из своей комнаты, чтобы встретить Игоря, – для этого она была слишком горда.

– Здравствуйте, Георгий Борисович, – сказал Игорь, входя в гостиную, которая у Мартышкиных по совместительству служила и столовой, и спальней родителей.

– А-а, помощь на дому, – ответил, привставая из-за стола, отчим Сони – невысокий лысенький чернявый человечек, чуть ли не на голову ниже жены. – Ждем не дождемся.

Георгий Борисович сидел за столом в майке, открывавшей тощую волосатую грудь и худые, как у подростка, тоже волосатые плечи. Он не стеснялся своей хилости, даже как будто бравировал ею, и дома ходил исключительно «в дезабилье». Так, во всяком случае, выражалась Сонина мама, делая ему выговор, что он опять не одет при гостях.

– Жора, ну что такое? Вечно в дезабилье.

– А чего стесняться, – благодушно отвечал Георгий Борисович, – соседи все равно что свои.

Игорь был знаком с ним не первый год: вселялись обе семьи в этот дом одновременно, только Георгий Борисович был тогда холост.

Фамилия Мартышкин принадлежала ему, точно так же, как потускнелый «запорожец» старой модели, заросший сугробами у подъезда (Георгий Борисович называл его «мой Маленький Мук»), и кривая трубка с серебряной крышкой, которая лежала рядом с его подстаканником на столе. И подстаканник, вещь допотопная, как трамвай, и трубка, и крупная плешь посреди буйно всклокоченной шевелюры, и неизменно ласково и печально улыбающиеся усы, и смешная фамилия – все шло этому человеку, составляло забавное, доброе целое. Было время, когда Игорь звал его попросту дядей Жорой, но с некоторых пор перешел на имя-отчество: что-то мешало.

– А мы уж думали, – проговорила Наталья Витальевна, присаживаясь к столу, – что ты сегодня вообще не придешь.

В отличие от мужа, она была так тщательно (волосок к волоску) причесана и так нарядно одета, как будто собиралась в театр. Игорь уверен был, что, если бы он ворвался в этот дом среди ночи, крича, как Тиль Уленшпигель: «Т’брандт!» («Пожар!»), Наталья Витальевна вышла бы в прихожую безукоризненно и строго одетая и, поправляя венец туго уложенных кос, сказала бы ласково: «А-а, Игорек… Как раз к чаю».

– Телеграмма пришла, завтра Костя приезжает, – объяснил Игорь.

– Вот это новость так новость! – оживился Георгий Борисович. У него вообще была несколько сбивающая с толку манера очень живо реагировать на слова собеседника: огорчаться – до слез, радоваться – подпрыгивая на стуле, оживленно потирая ручки. Человеку новому могло показаться, что дядя Жора фальшивит, но Игорь знал его хорошо и понимал, что эта суетливость искренняя, она идет от участливости, от простого желания подыграть собеседнику, усугубить его радость или разделить горе. – Приезжает! А в какой связи? Окончательно?

– Нет, в отпуск, в связи с сезоном дождей.

– Да, дожди там кошмарные, – погрустнев, сказал дядя Жора. – Реки выходят из берегов, змеи заплывают в селения. В сезон дождей совершенно невозможно работать.

– Ты так говоришь, – снисходительно заметила Наталья Витальевна, – как будто полжизни провел в тропиках. Сам же дальше Брянска не заезжал.

– Я, Натальюшка, и не делаю из этого секрета, – с достоинством возразил дядя Жора. Он вообще почти все свои фразы начинал со слова «я», даже отвечая на вопрос «который час?». – Жизнь не сложилась так, как хотел. Чиновник, но в душе – бродяга, авантюрист, корсар…

При этих словах Наталья Витальевна усмехнулась, а сам дядя Жора покосился в сторону Сониной двери, за которой стояла такая монолитная тишина, как будто эта дверь была наглухо замурована.

– Но мне кажется, дело не в сезоне дождей, – заговорил Игорь, сев на диван и положив тетради и учебники рядом.

В этом доме он чувствовал себя своим человеком, и ему хотелось поделиться соображениями, которые он скрывал от родных.

– Вот как, вот как? Любопытно. – Дядя Жора зачем-то оглянулся, подвинул свой стул поближе к Игорю. – А в чем же?

И Игорь, немного волнуясь, принялся развивать свою концепцию. В нескольких письмах, особенно последнее время, Костя как бы между прочим писал: «Сидим на месте, ждем эскорта… Два „джипа“ с солдатами уже посланы к верхнему лагерю… Засиделись до полуночи в палатке у лейтенанта… Флотские вертолеты низко летают, мешают работать…»

– Так-так… – проговорил дядя Жора.

Он подпер кулачком подбородок, и маленькое личико его сморщилось в ожидании.

– Я слежу за газетами, – степенно продолжал Игорь, ободренный его реакцией, – и прихожу к выводу, что в районе Шитанга, возле границы, активизировались инсургенты.

– Инсургенты? – переспросила Сонина мама. – А что это такое, с чем их едят?

– Это бандиты, мятежники прокакой-то там ориентации. В прошлый сезон дождей они копошились на севере, а на Шитанге было все спокойно, дожди не мешали работать. Сейчас же их базы переместились. Может быть, в интересах безопасности…

– Чем же им мешают наши геодезисты? – спросила Наталья Витальевна.

– Я, Натальюшка… – перебил Игоря дядя Жора, – я, Натальюшка, тебе рассказывал, как в такой же точно ситуации…

– Подожди, пусть Игорек, – остановила его Сонина мама.

– Да они спят и видят, – неторопливо проговорил Игорь, – как бы выкрасть парочку иностранных специалистов и начать с правительством торг.

– Боже мой, какой ужас, – спокойно сказала Наталья Витальевна, положив себе в розетку варенья. – Ну выкрадут – и что?

– Будут таскать за собой по джунглям, пока правительство их не выкупит.

– И что же, Костя прямо об этом пишет? – спросила Сонина мама.

– Нет, никогда. – Игорь усмехнулся. – Во-первых, маму не хочет волновать, а во-вторых – не положено. Даже папа ничего не подозревает. Я понял так, что без роты морских пехотинцев Костя из лагеря никуда сейчас не выходит.

– Почему морских пехотинцев? – заинтересовался Георгий Борисович.

– Это моя догадка. В одном письме такая фраза: «А за кустами мелькают голубые мундиры». Кроме того, Шитанг – это приморская зона.

– Зачем же в таком опасном районе проводить какие-то изыскания?

– А чтобы осушить его, заселить – и инсургенты там больше не появятся. Они только в джунглях, в болотах сильны, население их ненавидит.

Игорь умолк: Сонина мама потеряла интерес к его рассказу, а дядя Жора сочувственно хмурился, но видно было, что мысли его уже заняты другим.

– Счастливый человек, – проговорил он задумчиво. – Сколько всего увидит в молодые годы…

– И заработает прилично, что тоже немаловажно, – добавила Наталья Витальевна. – Простой геодезист, а надо же, как судьбу свою повернул!

Игорь почувствовал себя задетым.

– Во-первых, он далеко не простой. Он школу окончил с медалью, диплом с отличием получил, у него три статьи опубликованы…

– Об этом я и говорю, Игорек, – укоризненно сказала Наталья Витальевна. – Простой геодезист, а как шагнул. Главное в жизни – не дать о себе позабыть, не теряться в толпе. Вот с Соней нашей у нас не совсем ладно получилось…

– Я, Натальюшка, вот о чем думаю… – начал было дядя Жора, но Сонина мама его перебила:

– Постой, не мешай, дай договорить, это важно. Ты понимаешь, Игорек, Соня очень, очень способная девочка. Ты даже не представляешь себе границы ее способностей. У нас в Брянске она блистала, директор школы называла ее «наше сокровище». Круглые пятерки – это просто само собой разумелось, и не подумай, пожалуйста, что это была какая-то провинциальная школа. Школа, известная на всю Российскую Федерацию, о ней в «Учительской газете» писали. Но кроме школы Соня занималась еще музыкой, ездила к превосходной учительнице французского языка.

Представь себе, один раз у нас в Брянске была, проездом правда, французская профсоюзная делегация…

И Игорь, терпеливо застывший на диване, в который раз уже услышал историю о том, как Соня, тогда еще четвероклассница, случайно на улице встретилась с гуляющими по Брянску французами и мимоходом ответила на какой-то их вопрос, да так удачно, что своим «версальским произношением» («Ты понимаешь, Игорек, репетиторша так и говорила, что у Сонечки подлинное версальское произношение. А какое у нее божественное „р“!..») привела французов в полнейшее умиление. Дело кончилось тем, что вся делегация в полном составе явилась к ним домой.

– Дом у нас в Брянске был отдельный, пятикомнатный, жили мы на виду у всего города, – рассказывала Сонина мама, не задумываясь о том, что каждое ее слово царапало мужа по сердцу. – И думала ли я, что когда-нибудь доживу до такого дня, когда придется…

Она умолкла на минуту, и этим тотчас же воспользовался Георгий Борисович.

– Натальюшка, я часто думаю: уж не во мне ли все дело? – настойчиво заговорил он.

– О боже мой, ну при чем здесь ты? – с досадой ответила Наталья Витальевна. – Ты что, Господь Саваоф? Первопричина всех вещей и событий?

– Но ты дослушай! – умоляюще воскликнул дядя Жора и, расплескав чай, отодвинул свой подстаканник в сторону. – Я просто сопоставляю факты: до моего появления в вашей жизни…

Дядя Жора нимало не смущался присутствием Игоря, и Игорь, не впервые оказавшийся свидетелем подобных разговоров, сидел и размышлял о том, что хорошие люди, к сожалению, слишком мало озабочены тем, как их слова и поступки воспринимают присутствующие. Возможно, именно эта особенность и делает хороших людей хорошими, искренними, непосредственными, а если бы они все время оглядывались на присутствующих, то были бы, наверное, не настолько уж хороши.

– Оставь, пожалуйста, свои фантазии! – сердито сказала наконец Наталья Витальевна. – Девочка просто потерялась в Москве. Надо было дать ей спокойно окончить школу.

– Натальюшка, я…

– Нам надо было задержаться в Брянске. Но, Игорек, пойми, – Наталья Витальевна как будто сейчас только вспомнила об Игоре, – с ее языком, с ее способностями… В Брянске, конечно, три вуза, но в Москве – Институт международных отношений, Институт иностранных языков… Разве это не прямая дорога? Из этого мы исходили.

Она вопросительно и требовательно посмотрела на Игоря, Игорь кивнул, и вновь заговорил дядя Жора:

– Я вот о чем думаю, Игорек. Ты понимаешь, в твоих руках судьба человека, и человека незаурядного, смею тебя заверить. Сделай все, что можно. Пусть наша Сонюшка преодолеет с твоей помощью этот роковой барьер. И можешь быть уверен: тебе еще доведется ею гордиться.

Эти заклинания повторялись чуть ли не каждый вечер. Игорь к ним привык и слушал их, не поддакивая и не перебивая.

– Мы постараемся, – проговорил он наконец.


И в эту минуту бесшумно открылась дверь маленькой комнаты, и вышла Соня. Соня была копия матери, такая же большеротая, круглолицая, с такими же сонно прижмуренными глазами. Только волосы у нее не забраны в пучок, а распущены по плечам, темно-рыжие, тяжелые. Она была в пестром домашнем платьице, которое Игорь любил.

– Я чувствую, обо мне разговор, – сказала Соня ровным голосом.

– О тебе, доченька, о тебе, – поспешно заговорил дядя Жора. – О тебе печемся.

– Поменьше бы вы пеклись! – отрезала Соня. – Игорь, пойдем. Сколько я могу ждать?

– Софья! – укоризненно сказала Наталья Витальевна. – Ну что такое, Софья! Ты безобразно себя ведешь. Что Игорь подумает?

– Он подумает то, что надо, – ответила Соня.

Наталья Витальевна поднялась:

– Софья!

– Сонечка! Натальюшка! – Дядя Жора тоже вскочил и замахал руками.

Соня взяла Игоря за руку и потащила в свою комнату.

3

Имя Соня совершенно не шло к ней и казалось отголоском какой-то предыдущей жизни. У нее был большой рот. При первой встрече это Игоря поразило. Во дворе до ее приезда из Брянска таких большеротых не было, а если бы и были, то их дразнили бы лягушками, квакшами. Но Соню никто не дразнил, да и сама она держалась так, как будто была первой красавицей мира. Что еще? Глаза светлые и бездумные, пальцы цепкие, как у лемура, и рыжие волосы до плеч. Нет, не рыжие, это сложнее: утром золотистые, вечером темно-каштановые и с зеленой искрой – при свете электрических ламп. Эти волосы мерцали, как мерцает листва осины в серый ветреный день. Ветер налетит, вздрогнет темное деревце – и словно молнией окатит его сверху донизу, и на секунду оно станет светлым, почти серебряным. Вся трава, на которой осинка стоит, то светлеет, то гаснет, и упавшие листья бегут по траве, как блуждающие огни. Рядом с ней даже в яркий и желтый день он стоял словно в темной комнате, за окном которой, замирая, плещется дождь.

Если бы Игорь мог отдать себе отчет в этих своих ощущениях, все его сомнения насчет «чувства прекрасного» развеялись бы как дым. Но прекрасное он понимал слишком прямолинейно и тяжеловесно. Игорь не знал, что это он своим видением делает Соню красавицей. Без него и не для него это была просто невзрачная девчонка. Но каким образом Игорь мог об этом узнать?

Соня была на год старше, и до прошлого лета эта разница казалась очень существенной. Как ни нравилась Соня Игорю, все равно она была «большой девчонкой», девятиклассницей, у нее имелся долговязый кавалер из десятого, который провожал ее до подъезда и при этом заметно трусил. Друг Женька, кое о чем догадывавшийся, как-то раз обстрелял эту пару снежками. Сонин провожатый втянул голову в плечи и усиленно делал вид, что ничего не замечает, а Соня остановилась, обернулась и, не моргнув под градом плотных снежков (один чуть не попал ей в лицо, она отбила его варежкой), строго и сердито сказала: «Ну что такое, честное слово?» Тогда она еще не была «прекрасной второгодницей», но дело к этому шло, и мама иногда говорила Игорю: «Смотри учись, не будь, как эта лоботряска с пятого этажа». Это были чисто формальные предупреждения, Игорь в них не нуждался.

Каждое утро он выходил из своей квартиры минутой раньше, чем надо, и, спускаясь по лестнице, медлил – дожидался, когда этажом ниже послышатся ее шаги. Услыхав ее голос: «Ну, я пошла, мама», Игорь сломя голову бросался вниз и оказывался на площадке одновременно с ней. Зимой она носила голубое пальто с серым каракулевым воротником и мальчишечью серую шапку, которая очень ей шла. Игорь летел по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, перила дымились у него под рукой. Соня отступала на шаг (она тоже медлила, дожидаясь), улыбалась и говорила: «Доброе утро, мальчик». Разумеется, она и тогда знала, как его зовут, но считала необходимым таким образом подчеркивать разницу в возрасте.

Все началось в конце прошлого лета. В тот год Шутиновы вернулись с дачи раньше обычного, измученные и раздраженные. Хозяйка, у которой они несколько лет подряд снимали половину избы, прослышав о том, что Костя уехал за границу, вдруг подняла цены на все услуги чуть ли не вдвое: «Вы что же, экономить сюда приезжаете?» И, разругавшись с ней в пух и прах, Шутиновы вернулись в Москву. Стояла обидная жара, повсюду в городе пахло краской и горячим асфальтом, над мостовыми висела синяя бензиновая гарь. Мама, вздыхая, принялась за уборку, а Игорь имел неосторожность сказать: «Нашли себе имение! Это не вотчина, садовый участок надо было брать». И мама (она как раз протирала линолеум в прихожей) – мама наотмашь, сама не понимая, что делает, хлестнула Игоря мокрой тряпкой по лицу. Игорь остолбенел. Отец, увидев его лицо, буркнул: «Ну, это не метод!» (как будто существует какая-то методика подобных конфликтов) и, по своему обыкновению, ретировался на лоджию покурить. Игорь вопросительно посмотрел на маму – она стояла растерянная, опустив руки. Потом неловко усмехнулась и проговорила: «Ну что, попало тебе от мамы?» Игорь молча пошел в ванную, умылся. Мама вытирала пол, искоса поглядывая на него, отец курил на лоджии и, казалось, восхищался открывшимися перед ним далями. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Игорь вышел на лестницу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю