355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Алексеев » Прекрасная второгодница » Текст книги (страница 4)
Прекрасная второгодница
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 21:10

Текст книги "Прекрасная второгодница"


Автор книги: Валерий Алексеев


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– А это кому? – скорбно спросила мама.

– Это мне! – Костя пустил еще одну заливистую очередь и поднялся. – Хорош? Подарок командира охраны. Отличный парень, а в шахматы играет, как бог.

– Дурачок ты у нас, дурачок, – сказала мама.

– На машину-то хоть заработал? – спросил отец.

– Нет, папа, – ответил Костя. – Да и на что она нам? Будет стоять и гнить, вон у Жоры Мартышкина… Кстати, как у него семейная жизнь?

Все посмотрели на Игоря. Игорь сидел и делал вид, что ничего не слышит. «Ну, – думал он, – теперь начнут обрабатывать Костю. Но мы опередим. Опередим!»

– Ай, бог с ней, с машиной, – сказала мама. – А твоему Мауну спасибо от меня, от домохозяйки: угадал. Вот ведь чужой человек, а угадал.

Связка перламутровых ложек сияла у нее в руках, как букет.

– А ты, старик, что хмуришься? – Костя положил руку отцу на плечо. – Доволен, куряка? Доволен?

– Красиво, – пробормотал отец, вертя в руках трубку.

– Ну, еще бы, – улыбаясь, сказал Костя. – Ши Сейн старался. Резчика нанял в дельте, там они славятся, а дерева у них разного нет. Он и дерево доставил и образцы. Там его, кстати, и водяная змея укусила.

– Змея? – Мама охнула. – Настоящая? Водяная?

– Ну да. Неделю ходил, как лунатик, стоя засыпал, потом ничего, оклемался. Сам виноват: вольно ему было купаться.

– Где? В дельте? – спросил отец. – А что, там не купаются?

– Ну, только такие идиоты, как Ши Сейн и твой сын. Нас лейтенант предупреждал: в воду – ни шагу. Ши Сейн вперед заходит, ладошками по воде хлопает, а я за ним.

– Как это? – переспросил отец. – Он впереди, а ты за ним?

– Ну, я-то хотел наоборот, да он не позволил. Я, говорит, тебя сюда завез, и мне твои родители не простили бы… А отыскала его змея без меня. Он далеко заплывал, любил лежать на воде кверху пузом. Ну, и случилось. Я не поверил сначала. А лейтенант говорит: ничего, отоспится. Потом, когда мы отплыли на пакетботе, с палубы было видно: кишат, как макароны, только головки приподняты. Вода в дельте мутная, вблизи не видно, только сверху. – Наступила тишина. – Ладно, – сказал Костя, – не кручиньтесь, все позади. Больше не повторится.

Мама пригорюнилась, потом заплакала.

– Ради меня, Костенька, ради нас.

С ложками в руках она стояла и плакала, старенькая, толстенькая, краснощекая. Костя подошел к ней, погладил ее по голове, отобрал у нее ложки.

– Намусорил я тут, – сказал он. – Вы прибирайтесь пока, а мы с Гошкой пойдем бананы жарить.

На кухне, пока Костя чистил и резал бананы (обращаясь с ними так бесцеремонно, как иная хозяйка с магазинным картофелем), Игорь смотрел на него, не отрываясь. Виски и брови у Кости были седые… и эти белые пятна на руках…

– Костя, – вполголоса окликнул его Игорь. – Слышишь, Костя?

– Ау, – отозвался брат. – Ты хочешь спросить, что с руками. Не бойся, это от солнца. Скоро пройдет.

– Нет, я не о том… – Игорь помедлил. – Скажи мне, Костя, ты был ранен?

Брат вскинул голову, сухо засмеялся, не глядя на Игоря. Худые руки его продолжали работать.

– С чего ты взял? – спросил он. – Кто это мог меня ранить?

– Ну, инсургенты… – смутился Игорь.

– Хм, инсургенты. – Брат покачал головой. – Воображение у тебя, однако… Сковородка готова? Топленое масло есть? – Он говорил все это, глядя высоко перед собою, а не на Игоря, как слепой.

– Все хорошо, Костя? – настойчиво спросил Игорь, заглядывая ему в лицо. – Все у тебя хорошо?

Долго Костя не отвечал. Сковородка шипела.

– Только при маме… – проговорил он с трудом, – при маме таких вопросов не надо. Все будет хорошо.

Он уложил на сковородку первую партию банановых долек и, хлопнув на ходу Игоря по плечу, пошел (который раз уже) мыть руки. Он тоже был аккуратистом, его брат.

7

Весна в этом году обещала быть редкостно дружной: стояли пасмурные теплые дни, по ночам еще иногда подваливал снег, но, не успев лечь, тут же начинал таять. Ветки деревьев, обдутых сырыми ветрами, стали живыми и гибкими, кое-где, особенно между домов, они уже были облеплены коричневыми и желтыми почками, которые только что не жужжали, как пчелы. Асфальт был влажен и гол, снег лежал еще грязными кучами во дворах, под кустами, под скамейками в скверах, но и там усиленно таял. Пахло водой.

Игорь и Костя возвращались из овощного с картошкой. Взяли сразу двадцать кило и несли авоську вдвоем. Игорь то и дело с беспокойством поглядывал на брата: ему не нравилось, как Костя дышит, редко и глубоко, с какими-то судорожными паузами. Несколько раз Игорь порывался взять авоську на себя, но Костя молча смотрел на него и загадочно усмехался.

– Что ты так дышишь? – не вытерпел наконец Игорь. – Устал? Давай передохнем.

– Тебе, я вижу, в сиделки не терпится? – весело спросил его брат. – Не торопись, Гоша, успеешь. А дышу потому, что воздух вкусный. Давно таким не дышал.

Говоря это, он замедлил шаги и огляделся. Они шли по скверу, который лет через тридцать обещал стать дремучим, но пока что имел какой-то карантинный вид. Все деревца, чуть выше человеческого роста, белыми тряпочками привязаны были к подпоркам. Впрочем, дома по обе стороны, светлые, ровные, казались вычерченными прямо на сером небе, к ним очень шло это призрачное и трогательное обещание сквера.

– Ладно, присядем, – сказал Костя, помедлив. – Все равно, где-то поговорить надо.

У Игоря похолодело сердце: значит, все-таки… все-таки он правильно понял. По дороге в овощной и там, в очереди, он боялся и ждал этого разговора. Недаром Костя так решительно вызвался в магазин, невзирая на все мамины уговоры.

Они уселись на холодной скамейке, под которой, урча, копошился и таял сугроб. Просторный сквер просматривался из конца в конец, он был пуст, если не считать нескольких малолеток – шлындая по лужам в резиновых сапогах, они озабоченно пускали кораблики. Костя не спешил с разговором. Он достал из кармана пальто зеленую пачку андаманских сигарет, на которой была нарисована желтая цветочная гроздь, что-то вроде мимозы, закурил, Игорь молча смотрел на него: всю свою жизнь Костя был по убеждению некурящим.

– На мне общественное поручение, – проговорил Костя, повернувшись и глядя Игорю в лицо своими немолодыми глазами. – Женщины просили на тебя повлиять. Будто бы ты совершенно от дома отбился. Я не считал себя вправе вмешиваться, но раз уж выслушал одну сторону, надо дать высказаться и другой. В чем проблема?

Игорь облегченно вздохнул: тот разговор откладывался на неопределенное время. «Трус, жалкий трус! – выругал он себя. – Обрадовался отсрочке!» Машинально сунул руку в карман, достал божка, повертел его в пальцах. Круглое лицо толстяка младенчески улыбалось во весь беззубый рот, короткие ручки покойно лежали на толстом животе. Пальцы приятно защекотало. Особого восторга Игорь не испытывал, но ощущение простоты и раскованности немного кружило голову.

– А не боишься? – насмешливо спросил Костя. – Игрушечка-то опасная. Впрочем, я на себе проверял: чего человек не хочет сказать – того и не скажет. Но уж что хочет – скажет всенепременно.

– Нет, не боюсь, – сказал Игорь. – Мне от тебя скрывать нечего.

Все как бы осветилось вокруг скрытым солнцем: стены домов ярко белели в темно-асфальтовом небе, рыжие ручьи, извиваясь и журча, бежали у самых их ног, мостовая отдавала лиловым.

– Давно хочу тебя спросить, – заговорил он, – как ты думаешь, можно ли любить плохого человека? Заведомо плохого, я имею в виду.

Костя ответил не сразу. Он поежился, посмотрел по сторонам.

– Сама постановка вопроса, – проговорил он наконец, – сама постановка вопроса показывает, что никакой любви тут нет и в помине.

– А что же есть?

– Может быть, любопытство, новизна, стремление понять, разгадать, объяснить, да мало ли что.

Игорь представил себе Сонино лицо – светлое, веснушчатое, с нахмуренными золотыми бровями…

– Нет, ты не прав, – сказал он, – чего-то ты, наверно, не знаешь.

– Возможно, – согласился Костя и искоса посмотрел на Игоря. – А почему наши так к ней плохо относятся?

– Да все проклятая коллизия, – сказал Игорь, – «мы и они», «Они» – это те, кто живет не так, как мы, а значит – не так, как надо. Отсюда и неприязнь.

– М-да, коллизия, – задумчиво повторил Костя. – Ты понимаешь, Гошка, я с трудом себе представляю, как это можно – сидеть два года в одном классе и еле тянуть.

– Это в тебе говорит психологический стереотип! – запальчиво возразил Игорь. – Второгодница – значит, ленива, глупа, распущенна. Так и старики рассуждают и Нинка. Ты тут, прости, не оригинален. Видишь ли, учеба – это в своем роде компромисс, приходится чем-то поступаться, а она поступаться принципиально не хочет. Есть люди, органически неспособные к компромиссам, подлаживаться им претит. У нее, понимаешь ли, интуитивный склад мышления…

– Красивая? – перебил его Костя.

– Да.

– К тебе как относится? Хорошо?

– Я к ней лучше, – честно сказал Игорь и сам удивился тому, что сказалось.

– Что ж так?

– Ты понимаешь, Костя, есть люди с проклятой привычкой смотреть в лицо человеку и мучиться мыслью: «Что он сейчас обо мне думает?» А самому при этом – не думать ни о чем своем, то есть практически не иметь себя быть. Вот и я при ней… как бы перестаю быть. Растворяюсь. Ты меня понимаешь?

– Пытаюсь, – ответил Костя и улыбнулся. – Все это слова, Гоша, а правда проста. Игрушку-то спрячь, я тебе и так верю. А то, гляди, к ней ребята присматриваются.

Тут только Игорь заметил, что их скамейку обступили малыши, они с любопытством заглядывали в Игоревы руки. Один ребятенок даже протянул покрасневшую от холодной воды ладошку, так ему хотелось дотронуться до божка. Игорь поспешно положил фигурку в карман. Какое-то время ребята разочарованно стояли возле их скамейки, потом, оглядываясь, побрели к своим кораблям.

– Знаешь, отчего старики сердятся? – продолжал Костя. – Оттого, что ты каждый вечер уходишь, вот и все. Если бы она хоть время от времени к нам приходила… Скажем, сегодня: и повод есть, я слайды шитанговские буду показывать.

Игорь с досадой прислушался к себе: говорить расхотелось, простые и разумные объяснения брата вызывали лишь разочарование. Костин голос доносился до него так слабо, как будто это падали черные хлопья бумажного пепла.

– Кипеж начнется… – неохотно сказал Игорь.

– Ну, кипеж я беру на себя. Приводи и не бойся. Договорились?

Игорь медлил. Все-таки Костя многого не понимал. Ну, как ему объяснить? С одними людьми чувствуешь себя отлично, с другими – даже лучше того, но, когда те и другие сходятся вместе, начинаются сложности. А все оттого, что две роли одновременно играть невозможно. С Соней Игорь охотно и радостно становился зависимым, а дома именно независимостью больше всего и дорожил. Значит, что? Значит, надо все время переключаться. В театре, если один актер играет две роли в одном спектакле, он не может встретиться с самим собой. В жизни же это случается поминутно. Притом еще чувствуешь, что, пока исполняешь одну роль, другая часть публики ревниво за тобой следит («Что-то Игорек наш сегодня на себя не похож»), а надо еще позаботиться и о том, чтобы те и другие между собой поладили. Хорошо, если текст самой пьесы известен: но откуда знать, какие замыслы роятся в голове у Сони, у Нины-маленькой, у мамы, наконец?

– Ты считаешь, что это необходимо? – спросил он.

Костя кивнул. Игорь посмотрел на него внимательнее, и охнул: лицо у брата заострилось и побледнело, губы стали темными. Игорь вскочил.

– Костя, я… – растерянно пробормотал он. – Я идиот, я эгоист… Костя, тебе плохо!

– Молчи, – остановил его Костя, глядя ему в лицо сузившимися глазами. – Ты мне надоел, Гошка, не обижайся. Я только сегодня приехал, а ты мне уже надоел.

– Пойдем домой, пойдем скорее домой! – не слушая его, настойчиво повторял Игорь.

– Во-первых, сядь. – Костя сунул руки в карманы пальто и прикрыл глаза. – А во-вторых, кого мы обрадуем дома своим появлением… в таком виде? Об этом тоже надо подумать. Да сядь же, тебе говорят! – раздраженно прикрикнул он, не открывая глаз.

Игорь присел на край скамьи и неуверенно огляделся, готовый в любую минуту сорваться с места и бежать, звать на помощь… Лицо у Кости было совсем неживым, и Игорю стало по-настоящему страшно.

– Давай договоримся, – ровным голосом продолжал Костя, – чтоб больше не было этих испытующих взглядов исподтишка. – Мы должны поберечь маму. Да, я немного, скажем так, прихворнул, по собственной глупости… – Он открыл глаза и с усилием повернул голову. Минуту смотрел на Игоря, потом усмехнулся. – Нет, это не то, что ты думаешь, а в общем-то славно, что ты так начитан. То – страшный бич, похуже проказы, в течение полугода человек превращается в трухлявый пень. Там это тоже есть, но бог миловал. У меня, Гошка, кое-какие нелады с составом крови. Недуг, как видишь, вполне приличный, даже изысканный, для окружающих я совершенно безвреден. Железы опухают… – Он вскинул голову и глотнул. – И слабость нападает иногда.

Игорь молчал. Человек обстоятельный, он давно, еще год назад прочитал все, что можно было найти, о биологических прелестях Андамана… выбор там был богатый.

– Ах, Костя, – с отчаянием сказал он, – ну как же ты так?

Костя выпростал руки, резким движением вытряхнул из пачки еще одну сигарету, закурил, с жадностью затянулся и тут же бросил ее в урну, полную снега.

– С чистюлями как раз и случается, – проговорил он наконец. – Уж кипятил я там все, кипятил, веришь ли – руки чуть не ошпаривал… Ну, да ладно. Ши Сейн возил меня к врачу-китайцу. Меня предупредили, чтобы я ни в коем случае не соглашался на переливание крови: вся штука в том, что от новой крови процессы могут резко ускориться. А я в свою «свекольную» кровь верю. Еще китаец сказал, чтобы я не отвечал на вопрос, сколько мне лет: это, видишь ли, тоже опасно. Я почему тебе рассказал? Возможно, мне придется лечь в госпиталь. Даже скорее всего… Так вот, я не хочу, чтобы у наших с тобой стариков это дело связывалось с Андаманом. Что от тебя требуется? Не демонстрировать свою грамотность. В конце концов кровь можно испортить и здесь. Ты понимаешь, Гошка, – он повернулся, морщась, поднял руку, вяло положил ее Игорю на плечо, – я там провел год, возможно, лучший год в своей жизни. Нельзя, чтобы мама все это возненавидела. Нельзя, тогда мне будет очень тяжело. И даже если…

Игорь посмотрел на него в упор.

– Даже если что-то случится, – настойчиво продолжал Костя, – мы постараемся их убедить, что Шитанг ни при чем. Эта работа… ты понимаешь, она меня сделала. Десять таких проектов – и жизнь на земле станет другой. Это святое, Гошка, пусть они любят это так же, как я… как любили до сих пор. Ты понимаешь меня, Гошка? Игорь покачал головой.

– Не знаю… – сказал он тихо. – Мама все равно поймет.

– Не поймет! – Костя стиснул его плечо. – Мы с тобой не дадим. Не дадим в обиду Шитанг. Я сам виноват, я сам все испортил… – Он снова прикрыл глаза. – Ну вот, – пробормотал он после паузы, – уже полегчало. Правда, идти домой еще рановато… Давай походим, разомнемся. – Костя посмотрел на Игоря ясными дневными глазами, улыбнулся. – Ты, я вижу, совсем зажурился. Не бойся, Гошка, дома все пройдет. Видишь, воздух какой здоровый! Мы будем жить своим образом. А ну-ка, повторяй за мной: мы будем жить своим образом.

– Мы будем жить своим образом, – повторил Игорь и не выдержал, тоже заулыбался. – Мы знаешь, что сейчас сделаем? – Он посмотрел на часы. – В школе у нас уроки кончились. Пойдем, я тебя с ней познакомлю.

– Да мы как будто уже знакомы, – проговорил Костя. – Мельком видались на лестнице, даже здоровались. Впрочем, пойдем.

Они поднялись. Увидев, что лицо Кости болезненно сморщилось, а губы стали фиолетовыми и тонкими, Игорь в нерешительности взялся за обе ручки авоськи. Сердце у него опять заныло.

– Ну, вот что, последний раз тебе говорю, – прищурясь, сказал Костя. – Еще раз на меня так посмотришь – я расколю тебе череп, выбью оттуда твои немногочисленные мозги и напихаю банановых шкурок. Запомнил? А теперь веди.

Они подошли к школе как раз в тот момент, когда старшеклассники выходил. Первым братьев Шутиновых увидел Женька.

– Смотрите, ребята! – крикнул он. – Костя Игоряшкин приехал!

Их обступили. Многие знали Костю давно, а уж о его работе на Шитанге было известно всей школе: Игорь несколько раз рассказывал о Шитанге на собраниях, приглашали его и в десятые классы.

– Вы у нас стали общешкольной известностью, – смущаясь, сказала Наташка Оганесян, – та самая, которую Соня называла «канистрой» – Приходите к нам в гости, устроим вам встречу, как космонавту.

– И орден вручите? – смеясь, спросил Костя. Игорь с удовольствием отметил, что он не разучился разговаривать с девчонками; что-что, а это Костя всегда умел.

– Дадим! Колокольчик выпускника.

– Тогда приду. Сто лет не бродил с колокольчиком.

– Мерзнете, наверно? – выскочил Женька.

– Когда-то, сэр, мы были с вами на «ты», – ответил Костя.

Женька смутился и отступил в задние ряды.

– Скажите, женился Ши Сейн или нет? – спросила бойкая Фоменко.

– Ого! – Костя был удивлен. – Надо будет написать Ши Сейну, что его женитьба интересует всю нашу школьную молодежь.

Говоря это, Костя все время оглядывался: он искал Соню. Игорь тоже нервничал: его очень волновала эта встреча. Два самых близких ему человека должны были посмотреть друг на друга новыми глазами – и, безусловно, понравиться друг другу, иначе все осложнится неимоверно. Кроме того, Игорю очень хотелось спросить, как обошлось с геометрией, но у ребят, даже у Женьки, спрашивать было неудобно.

– Четверку, четверку получила, – сказала наконец вполголоса и не без язвительности Наташка Оганесян. – Не бойся, никто ее не обидел…

И тут появилась Соня. Игорь смотрел на нее сейчас глазами Кости: высокая, статная девушка в отлично сшитом пальто, в модных сапожках («дядя Жора» не отказывал ей ни в чем), в серой шапке, бледноватая, со слегка припухшими, как бы не проснувшимися еще глазами.

Увидев Костю в центре толпы, Соня задержалась в дверях. Но сзади напирали буйные пятиклашки, они не терпели никакого промедления, не признавали авторитетов и наверняка столкнули бы Соню со ступенек, если бы она, снисходительно обернувшись, не уступила им дорогу.

– Здравствуй, Игорь, – сказала она, сойдя с крыльца. – Здравствуйте, – чуть более официально проговорила она, обращаясь к Косте. – С приездом. – Каким-то образом ей удалось, чтобы это прозвучало насмешливо.

– Спасибо, – ответил Костя и весело взглянул на Игоря.

– Ну, как? – нетерпеливо спросил Игорь Соню.

– Я полагаю, тебя уже информировали, – раздельно произнесла она.

– Ну, тут дела семейные, – сказал кто-то из мальчишек (Игорь не успел заметить, кто именно, но оставалась надежда, что Женька все же заметил). – Пошли, ребята.

– Приходите к нам, обязательно приходите, – повторила Наташка Оганесян. – Вы у нас в плане стоите.

– Вот как? – переспросил Костя. – Кто же меня поставил?

– Я, – кокетливо сказала Наташка, и девчонки со смехом разбежались.

Братья Шутиновы подняли свою авоську, и все втроем (Соня чуть впереди) пошли к дому.

– Послушайте, Соня, – сказал Костя, и Мартышкина замедлила шаг, однако не обернулась. – Приходите к нам сегодня часиков в семь вечера. Игорь за вами зайдет.

– Благодарю вас, – ответила Соня. – Несколько неожиданно. Вы же меня совсем не знаете.

– Зато я много о вас слышал, – возразил Костя, Соня остановилась, посмотрела ему в лицо.

– Ну, разумеется, – с усмешкой сказала она. – Игорь доказывал вам, что я не настолько тупа. – И быстро пошла к дому.

– Ты, Костя, не думай… – с тоской проговорил Игорь. – Это она от застенчивости.

– Я понимаю, – ответил Костя, перехватывая авоську поудобнее. – Все будет хорошо, не волнуйся.

8

Часам к шести вечера прибежала Ирочка: по-видимому, мама все же решилась и известила ее по телефону. Ирочка очень запыхалась, она влетела в гостиную, как крылатая ракета, и с такой же степенью точности кинулась на шею Косте, который стоял посреди комнаты с простынею в руках (он как раз собирался вешать «экран» для слайдов). Костя был неприятно удивлен, он метнул взгляд на маму, которая, лучезарно улыбаясь, замерла в дверях, и, не выпуская из одной руки простыню, другою обнял Ирочку за плечи.

– Родной, – проговорила Ирочка, уткнувшись лицом ему в грудь. В распахнутой шубке, с непокрытой головой (вязаную шапочку она сняла по дороге, и сейчас эта шапочка лежала у дверей на полу, мама подняла ее и прижала к груди, как святыню), Ирочка была очень киногенична. Игорь стоял на табурете возле балконных дверей – он должен был пришпилить «экран» к шторе – и наблюдал эту сцену сверху, как оператор. Он чувствовал, что Ирочка тщательно продумала детали по дороге: и распахнутую шубку, и оброненную шапочку, и живописно встрепанные черные волосы, и слово «родной». Во всяком случае, обнимая Костю, Ирочка тихо, но настойчиво поворачивала его нужным для себя образом, как будто танцевала с ним медленный фокстрот: наверное, он стоял не совсем там, где ей бы хотелось. Оставалось только крикнуть: «Эй, кто-нибудь! Уберите из кадра простыню». Но Костя упорно не выпускал из рук волочившуюся по полу простыню и, сумрачно оглядываясь по сторонам, разворачивался вместе с нею. Тогда Ирочка ловко, не глядя, забрала у него простыню и, кинув ее на кресло, снова обвила его шею обоими руками.

– Родной, наконец-то, – заговорила она, целуя его в лоб и в щеки. – Как долго тебя не было, целую жизнь. Ты исхудал, весь прокоптился в своих противных тропиках. Забыл меня? Скажи, забыл? Отвык?

– На холостяцких хлебах, – сухо заметила мама. Лицо ее соскучилось: возможно, ей не понравилось слово «исхудал», а может быть, она почувствовала, что бурная сцена эта нехороша уже тем, что происходит на людях, как бы напоказ. Не исключено также (впрочем, Игорь этого не видел), что Костя показал маме из-за спины кулак.

Год назад, перед Костиным отъездом, дело совсем уже шло к свадьбе, но, хорошенько разузнав о Шитанге, Ирочка решила повременить. Все бы ничего, только, бывая у них в гостях, она настойчиво повторяла (в шутку, конечно), что вот ее бросают, сдают в камеру хранения, с собой не берут, а Костя слушал и мрачнел. Наверное, в глубине души Ирочка испытывала неловкость, что тропики ее пугали, и пыталась переложить эту тяжесть на Костю, а Костя не возражал. Если бы она тогда не струсила, думал Игорь, все было бы наверняка по-другому, и с Костей бы ничего не случилось. Возможно, он и лез во все дебри очертя голову оттого лишь, что ему было на себя наплевать.

Наконец Ирочка отпустила Костю, отступила на шаг, медленно села в кресло, как будто бы ноги отказывались ее держать. Костя стоял без движения, галстук его сбился набок, руки висели, как плети.

– Негодник, не писал целый год, – с ласковой укоризной сказала ему Ирочка. – Чем я перед тобой провинилась? Вела себя, как паинька, вот можешь у Нины спросить.

Ирочка работала в деканате того самого факультета, на котором училась Нина-маленькая.

– А что касается «холостяцких хлебов», – блеснув своими тщательно подрисованными черными глазами, Ирочка повернулась к маме, – то, Нина Ивановна, Косте прекрасно известно, что мои кулинарные способности имеют свои пределы. Я не могу приготовить ни змеиное филе, ни салат из красных муравьев, правда же, Костя?

– Да, ты права, – ответил Костя. – Тут андаманки дадут тебе сто очков вперед.

– А знаешь, что я придумала? – весело глядя на него снизу вверх, сказала Ирочка. Ты весь горячий. Надо тебе за отпуск хорошенько остынуть. Хочешь, поедем с тобой в Карелию? В мае будет такая возможность.

– Прекрасная идея, – в тон ей ответил Костя. – Надо ее хорошенько обсудить. Пойдем, я помогу тебе раздеться.

Он протянул Ирочке руку, она легко поднялась с намерением еще раз обнять, но он отстранился.

– А что сегодня будет? – заметив Игоря, который прилаживал «экран», спросила она. – Я, кажется, вовремя поспела?

– Удивительно вовремя, – воскликнул Костя и вывел ее в прихожую.

Стоя на стуле, Игорь посмотрел им вслед. «Из-за нее, из-за нее все случилось», – подумал он.

– Хорошая девушка, самостоятельная, – неуверенно проговорила мама, подойдя ближе к Игорю, чтобы ему помочь.

– Эх, мама, мама, – тихо сказал Игорь. – Я же тебя предупреждал.

– А что? Что такое? – с вызовом спросила мама. – Опять я что-нибудь не так сделала?

Минут через двадцать все было почти готово. Отец и Костя возились на кухне, обе Нины, большая и маленькая, носили блюда с закусками и ставили на обеденный стол. Обеденный стол был придвинут к дивану, стоявшему у задней стены, чтобы никто не сидел спиной к «экрану». В центре комнаты стояла бельевая тумба, на ней полуавтоматический проектор – единственная покупка Кости, которая напоминала о валютных заработках. К музыке Костя был решительно глух, и купить на кабаэйском рынке хоть завалященький японский магнитофон ему не пришло в голову. А все остальные его приобретения были, как бы это получше сказать, естественного происхождения. Меч рыбы-пилы висел на стене над телевизором, стручок на шелковом шнуре – в прихожей у телефонного столика, на том самом месте, с которого была снята журнальная фотография. Бамбуковый пулемет грозно топорщился на шкафу. Коралловые ветви, раковины и прочие редкости рассредоточились по комнатам и сразу же привыкли к своим местам. Одни лишь кокосы, до которых у Кости не доходили руки, валялись, перекатываясь по полу, и то и дело оказывались у дверей, где кто-нибудь о них спотыкался.

Игорь слонялся по квартире без дела. На душе у него было пасмурно. Желтая тень висела под белым потолком квартиры, и эта тень была Костина болезнь, «Нет, этого не может быть, – успокаивая себя, думал Игорь, – все слишком хорошо, так не бывает, когда хорошо».

Костя то и дело подавал ему знаки, чтобы он отправлялся за Соней, но Игорь не решался: интуиция подсказывала ему, что все кончится «кипежом», а Ирочкин приход только усугубил обстановку.

Ирочка настроилась было помогать мужчинам на кухне, но Костя без церемоний выставил ее вон. Тогда она принялась за Игоря.

– Что с тобой, Игорек? Ты сегодня какой-то подавленный. Неприятности в школе?

Игорь пристально посмотрел на нее. На Ирочке было платье столь совершенное, что казалось явлением природы: черное, с яркими красными цветами, напоминавшими разом и о горестях разлуки и о неистребимом жизнелюбии. Ожерелье из крупных гранатов, явно фамильного происхождения, очень шло Ирочке и подчеркивало ее кастильскую красоту. Впервые Игорь со смутным беспокойством подумал, что Соня одевается не так уж безукоризненно, и было бы много лучше, если б свои платья шила она сама. Наталья Витальевна была слишком щедра на «беечки»: самое слово это Игорь впервые услыхал в доме Мартышкиных. «А можно без беечки?»– спрашивала Соня, примеряя новое платье. «Нельзя», – категорически отвечала Сонина мама, как будто речь шла о нарушении этических норм.

– Так что с тобой, Игорек? – допытывалась Ирочка.

– А, голова что-то болит, – пробормотал он, краснея.

– Да, да, конечно, столько впечатлений, – поддакнула Ирочка и, чем-то озабоченная, стала ходить за ним из комнаты в комнату по пятам. – Вы что, кого-нибудь ждете?

– Нет, никого, – ответил Игорь и снова покраснел.

Ирочка испытующе на него посмотрела, катнула ногой, обутой в черную туфельку, желтый кокос.

– О боже мой, – сморщив нос, сказала она, – повсюду эти жуткие печати. Зачем это, а?

– Вывоз семян запрещен, – коротко объяснил Игорь.

– Ну, так что же?

– А Косте разрешили. Это печать департамента ирригации.

Он поднял кокос и перенес его на другое место, подальше от ее нарядных туфель. Ирочка пошла за ним. Божок, стоявший на маленьком столике в углу, ее заинтересовал.

– Ой, что это? – воскликнула она. – Какой этруск прелестный!

Игорь едва успел перехватить ее пухлую руку, протянувшуюся к божку. При этом он с удивлением отметил слово «этруск», поразительно точное, насколько ему судить дозволялось: такого же, с оплывшим животом, толстяка он видел на фотографии этрусского надгробия, – и не мог не позавидовать Ирочкиной зоркости. Вообще… вообще они были в чем-то близки, он и Ирочка, это витало в воздухе, хотя никем никогда не формулировалось. В лучшие времена Ирочка с ним, беседовала, ей сразу удалось найти верный тон старшей сестры, у Нины-маленькой это получалось намного хуже.

Как бы то ни было, он поспешно и не совсем вежливо схватил свое сокровище и сунул в нагрудный карман рубашки: божка он берег для Сони, как Костя берег для него самого.

Ирочка с удивлением на него посмотрела, но ничего не сказала.

– Не понимаю этих дурацких предрассудков, – с неожиданной злостью заговорила она после паузы. – Отчего, когда люди собираются вместе, они тут же начинают готовить еду?

Это был риторический вопрос, и Игорь промолчал.

– Ну, добро бы в старые времена, – говорила Ирочка, расхаживая по комнате, как чайка. Да, она была похожа на чайку, в своем цыганском платье и дорогих гранатовых бусах: и профиль у нее был чаячий, и озабоченные движения головы, и походка, и выражение круглых глаз. Должно быть, она любила и умела злиться, а веселенькой становилась только напоказ. – Добро бы в старые времена, когда обильная еда сама по себе была праздником, когда даже вид накрытого стола вызывал оживление. Теперь же каждый у себя дома может покушать ничем не хуже, притом по собственному вкусу, ничью стряпню не расхваливая. Не понимаю, не понимаю! Вместо того чтобы смотреть друг на друга, кто-то нас заставляет с неестественным азартом поедать чужие винегреты, пачкаться в жиру, любоваться коллективным ковырянием в зубах. Да еще пить вино – и тоже в принудительном порядке. Я неправа, Игорек? Или ты любитель застолий?

Ирочка любила поговорить и делала это по-мужски, энергично. В другое время Игорь с удовольствием подхватил бы тему, но сейчас было не то настроение.

– В гости надо приходить натощак, – сказал он, – а не наедаться заранее в одиночку.

– Ого! – Ирочка тонко улыбнулась. – А ты стал злой, Игорек. Взрослеешь, мудреешь.

По-видимому, она все же обиделась, потому что, постояв в дверях минуту-другую, повернулась и вышла. Должно быть, в ванную, подумал Игорь, дорисовывать глазки. Тушка «этруска» мягко пульсировала возле самого его сердца. Любопытно, к кому перейдет божок от Сони… Но эта мысль, едва мелькнув в голове, тут же заглохла: ни к кому, пока ни к кому.

– За стол, за стол! – нараспев позвала мама. Отец, Ирочка, Нина-маленькая, Костя – все столпились в дверях гостиной, началась неловкая процедура усаживания. После долгих пререканий, отнекиваний и реверансов отец занял правый конец стола, спиною к боковой стенке, мама зарезервировала за собой другой торец, ближе к двери, чтобы удобнее было бегать на кухню. Ирочку как почетную гостью (именно так выразился Костя) попросили сесть на диван, в самом центре, откуда, впрочем, экран было видно хуже всего, потому что диван был довольно низок, и Ирочка, принужденно смеясь, призналась, что она совсем здесь утонула. Игорь, нахохлясь, забился на диван в самый угол, ближе к отцу. Нина-маленькая села возле матери. Костя стоял около слайд-проектора и выжидательно смотрел на Игоря. Ирочка похлопала рукой по дивану рядом с собой – он ее, казалось, не видел.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю