Текст книги "Горький хлеб (Часть 2)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Порадей за мир, Евстигней Саввич. Никто и словом не обмолвится. Притомились на боярщине. Богу за тебя молиться будем.

Евстигней для виду помолчал, потом смилостивился:

– Уж токмо из своего запасца. На праздничек сготовил. Леший с вами две косушки за алтын с харчем.

Мужики зашумели. Эх, куда хватил мельник. В Москве в кабаках за косушку один грош берут.

– Скинул бы малость, Евстигней Саввич. Туго нонче с деньжонками.

– Как угодно, – сухо высказал мельник.

Пришлось крестьянам согласиться: мельника не уломаешь, а винцо у него завсегда доброе.

Перед едой все поднялись из-за стола, лбы перекрестили на закоптелый образ чудотворца в правом углу и принялись за трапезу. Выпили по чарке, крякнули, бороды расправили и потянулись за огурчиком да капустой.

– Э-эх! Загорелась душа до винного ковша. Еще по единой, хрещеные! Первая чарочка колом, вторая соколом, а остальные мелкими пташками грешную душу потчевать зачнут, – весело и деловито провозгласил Афоня.

Выпили еще по чарке. Зарумянились темные обожженные вешними ветрами лица, разгладились морщины, глаза заблестели. Вино разом ударило в головы. Забыв про нужду и горе, шумно загалдели. Много ли полуголодному пахарю надо – добрую чарку вина да чашку щей понаваристей.

Карпушка, осушив вторую чарку, быстро захмелел: отощал, оголодал, всю весну на редьке с квасом. Заплетающимся языком тоскливо забормотал:

– Походил я по Руси, братцы. Все помягче земельку да милостивого боярина искал. Э-эх! Нету их, милостивых-то, православные. Всюду свирепствуют, лютуют, кнутом бьют. Нонче совсем худо стало. В последний раз я угодил к Митрию Капусте. Златые горы сулил. Я, грит, тебя, Карпушка, справным крестьянином сделаю, оставайся на моей земле. Вот и остался дуралей. Хватил горюшка. Митрий меня вконец разорил. Ребятенки по деревеньке Христа ради с сумой просят. Норовил уйти от Митрия. Куда там. Топерь мужику выхода нет. Царь-то наш Федор Иванович заповедные годы ввел. Нонче хоть издыхай, а от господина ни шагу. Привязал государь нас к землице, вот те и Юрьев день...

– Толкуют людишки, что царь скоро укажет снова выходу быть, – с надеждой проронил один из страдников.

– Дай ты бог, – снова вступил в разговор Афоня. – Однако я так, братцы, смекаю. Не с руки царю сызнова выход давать. Господам нужно, чтобы крестьянин спокон веку на их земле сидел.

– Без выходу нам немочио. Юрьев день подавай! – выкрикнул захмелевший конопатый бородач, сидевший возле Иванки.

– Верно, други. Не нужны нам заповедные годы. Пускай вернут нам волюшку, – громко поддержал соседа Болотников.

И тут разом все зашумели, словно растревоженный улей:

– Оскудели. Горек хлебушек нонче, да и того нет. Княжью-то ниву засеяли, а свою слезой поливаем.

– На боярщину по пять ден ходим.

Болотников сидел за столом хмурый, свесив кудрявую голову на ладони. На душе было смутно. Подумалось дерзко: "Вот он народ. Зажги словом – и откликнется".

А мужики все галдели, выбрасывая из себя наболевшее:

– Приказчик лютует без меры!

– В железа сажает, в вонючие ямы заместо псов кидает...

К питухам подошла Степанида, стряхнула с лавки тщедушного Карпушку, грохнула пудовым кулачищем по столу:

– Тиша-а-а, черти!

Мужики разинули рты, присмирели, а Иванка громко на всю избу рассмеялся.

– Ловко же ты гостей утихомирила. Тебе, Степени да, в ватаге атаманом быть.

Бабе – лет под тридцать, глаза озорные, глубокие, с синевой. Обожгла статного чернявого парня любопытным взглядом и молвила:

– В атаманы сгожусь, а вот тебя в есаулы23 бы взяла.

– Отчего такой почет, Степанида?

– Для бабьей утехи, сокол.

Мужики загоготали, поглядывая на широкобедрую мельничиху.

– Ступай, ступай, матушка, к печи. Подлей-ка мужичкам штец, – замахал руками на Степаниду мельник.

Степанида появилась на Панкратьевом холме года три назад. Привез ее овдовевший Евстигней из стольного града. Приметил в торговых рядах на Варварке. Рослая пышногрудая девка шустро сновала между рундуков и с озорными выкриками бойко продавала горячие, дымящиеся пироги с зеленым луком. Евстигнею она приглянулась. Закупил у нее сразу весь лоток и в кабак свел. Степанида пила и ела много, но не хмелела. Сказала, что пять лет была стрелецкой женкой, теперь же вдовая. Муж сгиб недавно, усмиряя взбунтовавшихся посадских тяглецов в Зарядье Китай-города. Евстигней подмигнул знакомому целовальнику24 за буфетной стойкой. Тот понимающе мотнул бородой, налил из трех сулеек чашу вина и поднес девке. Степанида выпила и вскоре осоловела. Мельник тотчас сторговался с ямщиками, которые вывели девку во двор, затолкали в крытый зимний возок, накрепко связали по рукам и ногам и с разбойным гиканьем, миновав Сивцев Вражек, понеслись по Смоленской улице к Дорогомиловской заставе.

Мельник на сей раз не поскупился. Довольные, полупьяные ямщики подкатили к утру к самой мельнице.

Опомнилась Степанида уже только у Евстигнея в избе. Первые дни отчаянно бранилась, порывалась сбежать из глухомани в шумную, суетливую Москву. Евстигней запирал буйную бабу на пудовый замок и спал, словно пес, укрывшись овчиной, целую неделю у дверей.

Как-то Степанида попросила вина. Обрадованный Евстигней притащил ендову с крепкой медовухой. Баба напилась с горя и пустила к себе мельника. С той поры так и смирилась.

...Мужики выпили еще по одной. Затем человек пять из них подошли к буфетной стойке и стали упрашивать Евстигнея продать еще по косушке. Мельник заупрямился и заломил еще большую цену. Крестьяне собрали в шапку последние медяки и втридорога выкупили у "благодетеля" пару сулеек. Выпили, обнялись, загорланили песню, а затем ударились в пляс. Один из них взмахнул руками и упал на пол, уткнувшись бородой а метлу. Питухи подняли мужика на ноги, подхватили под руки, усадили за стол, поднесли чарку.

– Пей, Еремей, будешь архерей!

– Эк, запился! Язык лыка не вяжет, – покачал головой мельник, подкладывая селянам капусты.

– Э, нет, батюшка, – ожил замолчавший было Афоня. – Не тот пьян, что двое ведут, третий ноги переставляет, а тот пьян, кто лежит, не дышит, собака рыло лижет, а он и слышит, да не сможет сказать цыц!

Дружный хохот пронесся по избе. Даже Степанида безудержно смеялась, забыв о горшках с варевом, утирая выступившие слезы. Сказала от печи:

– Борода редка, а мозговит мужичок.

Афоня и тут нашелся что ответить:

– Благодаря Христа, борода не пуста, хоть три волоска, да растопорчившись!

И снова хохот.

Осушив косушку вина, Карпушка совсем опьянел, полез к мужикам целоваться. Роняя слезы в жидкую бороденку, невесело высказывал:

– Никудышная жизнь, братцы-ы-ы. Поп из деревеньки и тот сбежал. Николка у мя преставился с голодухи, а панихиду справить некому...

Карпушка потянулся за пазуху, достал мошну, заглянул во внутрь и горестно забормотал:

– Последний грош пропил, братцы. Хоть бы еще посошок опрокинуть. Изболелась душа-то...

Поднялся из-за стола и, шатаясь, побрел к хозяину.

– Нацеди, кормилец, чарочку.

– Чарочка денежку стоит.

– Нету, кормилец, опустела мошна. Налей, батюшка. Николку помяну-у.

Евстигней Саввич достал из-под стойки пузатую железную ендову, обтер рушником, побултыхал перед своей бородой, смачно, дразня мужика, крякнул.

– Плати хлебушком. Пуд муки – и твоя ендова.

Селянин съежился, слезно заморгал глазами, а затем в отчаянии махнул рукой и приволок свой мешок с мукой.

– П-римай, Саввич! Все едино пропадать, а чадо помяну. Евстигней передал мужичонке ендову, а сам проворно сунул мешок под стойку. Карпушка обхватил обеими руками посудину, посеменил к столу, но тут споткнулся о чью-то ногу в дырявом размочаленном лапте и обронил ендову на пол. Вино вытекло.

Мужичонка схватился за голову, уселся возле печи и горько по-бабьи заплакал.

Болотников поднялся с лавки, поставил страдника на ноги и повел его к стойке. Сказал Евстигнею зло и глухо:

– Верни мужику хлеб, Саввнч.

Мельник широко осклабился, развел руками.

– Пущай ендову с вином принесет. Дарового винца у меня не водится.

Иванка швырнул на стойку алтын.

– Еще алтын подавай...

Болотников насупился, гневно блеснул глазами и, тяжело шагнув за стойку, притянул к себе мельника за ворот рубахи.

– Отдай хлеб, а не то всю мельницу твою порушим!

Евстигней попытался было оттолкнуть парня, но Болотников держал цепко. К стойке подошли питухи. Один из них замахнулся на мельника железной чаркой.

– Выкладывай мешок, черная душа!

Евстигней упрямо замотал лысой головой, возбранился.

– Взбунтовались. Ну-ну... Придется приказчику донести.

– Доносчику первый кнут, – совсем вознегодовал Болотников и больно потянул мельника за пушистую бороду, пригнув голову к самой стойке.

У Евстигнея слезы посыпались из глаз.

– Отпусти, дурень. Забирай мешок.

Иванка отодвинул мельника от стойки, нашарил мешок, вскинул его на плечи и спустился по темной скрипучей лестнице. Ступил к ларю и деревянным, обитым жестью лоткам, до краев наполнил Карпушкин мешок мукой. Отнес куль на телегу. Евстигней стоял с фонарем на лестнице и, сузив глаза, злорадно бормотал:

– Так-так, паря. Сыпь на свою головушку...

Затем затопал наверх и, брызгая слюной, хватаясь рукой за грудь, заголосил.

– Разбой на мельнице! Гляньте на двор, православный. Лопатой мешки гребет, супостат. Последний хлебушек забирает-е-ет...

– На твой век хватит, батюшка. Уж ты не плачься, Евстигнеюшка. Мотри ушицы откушать не забудь милостивец, – проворковал Афоня Шмоток.

Болотников шагнул к Карпушке, указал на мешок.

– Вези в деревеньку, друже. Евстигней за помол да харчи впятеро всех обворовал. Так ли я, мужики сказываю?

– Вестимо так, парень. Жульничает мельник. Отродясь такого скрягу не видели, – отозвались селяне.

Карпушка затоптался возле телеги, отрезвел малость. Поднял на Иванку оробевшие глаза.

– Можа воротить хлебушек назад. Уж больно лют Евстигней-то Саввич.

– Садись, Карпушка, – упрямо проговорил Болотников и тронул коня.

– Ну, погоди... попомнишь сей мешок. В железах насидишься, – забрюзжал мельник.

А Степанида глядела на удалявшегося дерзкого парня и почему-то молча улыбалась.

– Ох, и крепко ты Саввича за бороду хватил, хе-хе, – рассмеялся Афоня, когда съехали с холма. – Одначе наживешь ты с ним беду, Иванка. С приказчиком он знается, седня же наябедничает.

– Невмоготу обиды терпеть, друже. Эдак не заступись – так любого в кольцо согнут, – угрюмо отозвался Болотников.

1 Кика – женский головной убор.

2 Чуни – веревочные лапти.

3 Изделье – барщина.

4 Колодки – деревянные оковы, надевавшиеся в старину на ноги узника для предупреждения побега.

5 Железа – оковы, кандалы, ножные, ручные цепи.

6 Ногаи – народность тюркской языковой группы, крымские степные татары.

7 На один рубль в XVI веке можно было купить лошадь.

8 Зелье – слово употреблялось в разных значениях:

а) ядовитый напиток из настоя на травах; б) то же, что порох.

9 Струг – старинное русское деревянное судно.

10 Оратай – пахарь, сеятель.

11 Святцы – месяцеслов, список христианских святых, составленный в порядке месяцев и дней года.

12 Мошник – глухарь.

13 Вентерь – мережа, рыболовная снасть, сетчатый кошель на обручах с крыльями.

14 Однорядка – долгополый кафтан без ворота, с прямым запахом и пуговками, однобортный.

15 Ушкуйник – речной разбойник.

16 Животы – домашний скот, лошади, все движимое имущество, богатство.

17 Рухлядь – добро, пожитки, скарб.

18 Малюта Скуратов – (Бельский Григорий Лукьянович) думный дворянин, ближайший помощник царя Ивана IV по руководству опричниной, пользовавшийся его неограниченным доверием. Был одним из наиболее типичных представителей рядового русского дворянства XVI века, ставшего социальной опорой самодержавия в его борьбе с боярской оппозицией. Решительность и суровость, с которой Малюта Скуратов выполнял любое поручение Ивана IV, сделали его объектом ненависти бояр. Во время Ливонской войны Малюта Скуратов командовал частью войска и был убит при осаде Ливонской крепости Вмесенштейн. Одна из дочерей Малюты Скуратова – Мария, была замужем за Борисом Годуновым.

19 Подметный – тайно подброшенный.

20 Тяглец – посадский человек, обложенный податями, натуральными и другими повинностями.

21 Осьмина – полчетверти или два пуда.

22 Кабак – В Московской Руси XVI-XVII в.в. место казенной иди отступной продажи спиртных напитков. Первое упоминание о кабаке относится к 1855(?) г. Во второй половине XVI в. они были учреждены повсеместно и открывались только с разрешения государства, чтобы установить монополию на продажу спиртных напитков.

23 Есаул – помощник, подручник военачальника, атамана.

24 Целовальник – продавец в питейном заведении, кабаке. Вступая в должность, целовал крест.