Текст книги "Святая Русь - Князь Василько (СИ)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Вытащив стрелу, лекарь, дабы остановить кровь, присыпал рану каким-то мелким золотистым порошком, а затем натуго перевязал ногу чистой белой тряпицей.

– Добро, не в кость впилась. Бог милостив, княже. Но подниматься нельзя: руда⁷³ пойдет. Три дня надо лежать.

Пока князю сооружали носилки, боярин Корзун пытал мокшанина.

– Почему мордва петляет? Куда она нас хочет завести?

Но мокшанин лишь сверкал узкими злыми глазами и ничего не хотел рассказывать.

– Говори или примешь смерть.

– Ты сам скоро сдохнешь, шайтан! И твой князь, и все его шакалы. Тьфу!

Мордвин плюнул боярину в лицо. Корзун бешено взмахнул мечом. Затем он ступил к лежавшему на носилках Васильку. Рука его слегка вздрагивала, лицо нервное, возбужденное.

– Ужель вспять пойдем, князь?

– Зачем же вспять... Я уже не ходок, а ты, Неждан, ищи мордву. Они где-то недалече. Найди и уничтожь.

С Васильком возвращались десять гридней, а Корзун еще долгое время блуждал по дебрям. Мордва всё плела и плела свои загадочные кружева, и вот, наконец, она перестала петлять. Следы басурман привели гридней к продолговатой лощине, над которой, с обеих сторон, возвышались довольно высокие лесистые угоры.

К Неждану поспешил Лазутка.

– Следы утроились, боярин. Мы – в каком-то овраге, а на угорах следов не видно. Впереди крутой изгиб. А что за ним?

Длинный овражище тянулся саженей на двести, затем лощина резко поворачивала вправо, упираясь в непроходимый лес. – Так что за изгибом? – усталым голосом переспросил Корзун.

– Следы могут исчезнуть.

– Черти что ли унесли? – усмехнулся Неждан. – Двинемся дале и поглядим.

– А надо ли, боярин? Не по нутру мне сей овраг, как бы в ловушку не угодить.

– Чепуху несешь. Какая ловушка? Да мордва нас, как черт ладана боится, не зря целый день бегает. Дале пойдем!

– Рисково, боярин. Надо бы подождать воев с доспехами.

– Ну, хватит! – сердито произнес Корзун. – Тебе ль меня поучать? Тоже мне стратиг. Вперед, вои!

Гридни, так и не отдохнув, двинулись меж угоров, и когда вся дружина втянулась в лощину и первый десяток дошел до излучины, с вершин неожиданно посыпались сотни стрел. Мокшане били довольно метко: почти каждая стрела попадала в цель. То была жуткая картина: суматоха, всполошные крики, смерть. Русичи погибали десятками.

Не ведали молодые дружинники, что мокшане, хитро петляя по дебрям, не только сбили их с толку, но и утроили свои силы, встретившись в одном из урочищ с крупным отрядом в шестьсот сабель. Объединенное войско, повернув за излучину, влезло на угоры и подготовило для стрельбы луки.

Русичи попали в западню.

– Наза– ад! Наза-ад! – истошно кричал Корзун, видя, как молодшая дружина гибнет на его глазах.

Но и путь к отступлению оказался закрыт. Добрая сотня мокшан сбежала с угоров и загородила выход. И вновь на обезумивших русичей посыпались тучи стрел.

«Видя успех Юрьевой дружины, младшая дружина Василько тайком отправилась на другой день в дремучий лес на поиски за мордвою; мордва дала ей зайти в глубину леса, потом окружила её и одних побила на месте, других поволокла в свои укрепления и там перебила».

Через мордву прорубились лишь немногие гридни. Среди них был и Лазутка. На своих плечах он вынес из сечи тяжело раненого Неждана Корзуна.

Г л а в а 6

ПАКОСТЬ ЯРОСЛАВА

Тяжело переживал гибель молодшей дружины князь

Василько. На стан вернулись всего семнадцать воев. Князь, мрачный, подавленный, лежал на лавке, покрытой медвежьей шкурой, и казнил себя за оплох. Зачем надо было, после победы над мордвой, кидаться за ней в леса? Зачем повелел снять гридням доспехи? Зачем не увел дружину вспять, когда мордва принялась отступать необъяснимыми зигзагами? Понадеялся на легкую победу, и не захотел вовремя остановиться, призадуматься. Теперь-то дураку ясно, для чего петляли иноверцы. Самонадеянный полководец! Срам-то, какой!

Стыдно смотреть в глаза Воислава Добрынича. «Оставляю на тебя старшую дружину». Надо же такую глупость сморозить: ни искушенную в битвах дружину с собой не взял, ни опытного воеводу, как будто не на сечу собрался, а на веселую охоту. Мордву-де враз одолею, не всё дядюшке во славе ходить. Вот и «одолел». Сколь молодых гридней загубил, Господи!

Воислав Добрынич, опершись обеими руками на рукоять меча, сидел на лавке молчком, сутуля покатые плечи. Он не хотел утешать князя: будет еще хуже. Василько уже не в том возрасте, чтобы его успокаивали, как младеня. Пусть перекипит.

Пришел лекарь, сторожко снял с ноги перевязь и принялся натирать рану пользительными мазями.

– Бог милостив, – опять свое заладил знахарь. – У басурман бывают и отравленные стрелы, тогда никакая мазь не поможет. Господь милостив, но вставать, княже, упаси Бог.

Не успел лекарь перевязать ногу, как Василько тотчас сел на лавку.

– Нельзя, княже. Ложись, ложись ради Христа! – замахал руками знахарь.

– Пошел прочь! – вскинулся раздраженный Василько. – Прочь, сказываю, Епишка!

Епишка осуждающе глянул на князя, вздохнул и вышел из избы. Василько притулился к стене и тотчас почувствовал, как закружилась голова. И впрямь он еще слаб. Всю ночь его кидало в жар, кой удалось снять целебными настоями.

– Избавлю от недуга, княже. Выпьешь багульника болотного да очанки и полегчает. Не зря ж я их захватил в поход, не зря сушил на чердаках. Сии коренья и травки имеют большую силу.

Словоохотливый знахарь положил багульник и очанку в горшок, налил в него воды и сунул на ухвате в печь.

– Потерпи, княже, часок. Опосля будешь пить трижды за ночь по чаре. Хворь, как рукой сымет.

В избе от нагретой печи тепло. Князь пил настой и обливался потом. Епишка и меченоша Славутка не успевали менять рубахи.

– Коль потом исходишь, то добрый знак, княже. Жар спадает. Он при каждом недуге разный. Ежели при лихоманке...

– Много болтаешь, Епишка. Шел бы к Неждану.

– И Неждан не забыт, княже. Отварами и мазями пользовал, а в ночь его мауном⁷⁴ напоил. Ныне крепко спит боярин.

– Как бы вечным сном не упокоился. Сказывают, едва жив Неждан. Помрет – головой ответишь, Епишка.

Неждан Корзун был одним из любимых бояр князя Василька, не зря он его поставил в челе молодшей дружины. Напорист, удал, прямодушный.

Прорубаясь сквозь гущу мордвы, Корзун посек немало врагов, но и сам получил два тяжелых сабельных удара, и если бы его вовремя не подхватил Лазутка Скитник, то не лежал бы сейчас Неждан в соседней избе.

Лазутка спас не только боярина. Вырвавшиеся из сечи шестнадцать воев, не знали дороги назад. Еще в период битвы на лес обрушился густой, метельный снег, запорошив следы. Гридни растерялись.

– Как будем к стану выходить, братцы?

– Экая поднялась завируха. Сгинем!

На носилках глухо стонал, и что-то бредил боярин. От него уже нечего ждать совета.

Лазутка оглядел несколько дерев и успокоил гридней:

– Не заплутаем. Шагайте за мной.

– А ты что – чародей? Да тут сам леший заплутает, – усомнились дружинники.

– Леший, может, и заплутает, а мы к ночи будем у стана. По приметам на деревах поведу.

– Да по каким еще приметам? Все дерева одинакие!

– Неча спорить. За мной шагайте!

Лазутка не сомневался в удачном исходе. Никогда еще приметы его не подводили. В любую непогодь он выбирался из самой непроходимой чащобы.

В сумерках гридни вышли к стану. Боярин Неждан был едва живехонек. Один из воев заспешил к лекарю. Понурых гридней обступили старшие дружинники. Тягостный, невеселый услышали они рассказ.

Пришла худая весть и от великого князя. Его молодшую дружину мордва также заманила в леса и уничтожила. Юрий Всеволодович был вне себя от досады. Его рать потеряла около тысячи молодых воев. Слишком хитер оказался князь Пургас. Его джигиты действуют также коварно, как и половцы. Они не любят открытого боя. Русские князья между собой так не дерутся. Дружина идет на дружину, полк на полк.

Когда Юрий Всеволодович получил известие о гибели молодшей дружина Василька, то он еще не ведал о поражении своих молодых гридней. Он немошкотно позвал Ярослава и злорадно молвил:

– Племянничек-то наш совсем как Игорь Северский. И тайком ушел, и с великим князем не посоветовался, вот и приволокли на щите. Чу, пластом лежит, а дружину начисто порешили. Аль не я ему говорил, зазнаю, чтоб со мной по каждому делу совет держал, почитал, как святую икону, и был в послушании, не я ль?

– Наказать гордеца!

– И накажу, Ярослав. Лишу его Ростовского княжества. Сторицею заплатит он мне за свою гордыню. Молодшей дружиной, вишь ли, захотел мордву истребить. Пусть все теперь о его сраме ведают.

Но в тот же день мысли князя круто изменились. Он и сам попал впросак: полегла и его молодшая дружина. Первоначальная победа над Пургасом оказалась не такой уж и славной. Пургас с лихвой отомстил за своих погибших джигитов... Что же ныне предпринять? Все мордовские отряды укрылись в лесах. Идти и искать их – пустая затея. За примерами далеко ходить не надо. Бесславно возвращаться на Русь и слушать неутешные вопли матерей, жен и сестер погибших воев? Подорвать веру великого князя, принизить его величие? Но сколь же можно? И без того его судьба полна унижений. Владимирский стол может вновь зашататься. Многие норовят подсидеть князя Владимирского, выжидают удобного момента. И вот он – на золотом блюдце. Как же быть?

Поделился своими думами с Ярославом, на что тот, почесав потылицу, молвил:

– А всё на Василька свалим. Пургаса мы разбили и помышляли со щитом возвращаться домой, а Василька одолела зависть. Он, не спросясь великого князя, подбил на тайный поход не токмо своих гридней, но и нашу молодшую дружину. Полководец же из него аховый. И самого стрелой подшибли, и гридней загубил. Всем народом проклясть такого непутевого князя, кой по своей глупости и заносчивости тыщу людей на земле нехристей оставил. К сему делу епископа Митрофана подключи. Он тебе по гроб жизни обязан. Коль заставишь, мать родную от церкви отлучит, хе.

– Не слишком ли, брате? Михайле Черниговскому сия затея будет не по нутру. Как-никак, зять.

– Да что Михайла? Ему ныне не до нас. Сам же намедни сказывал: половцы готовят набег на киевские и черниговские земли. Ему, дай Бог, свои пределы отстоять.

– Но не забывай о ростовских боярах. Они-то с Васильком не цапаются. Зело угоден им такой князь.

– Угоден, да не всем. Поди, ведаешь боярина Сутягу?.. Этот давно на Василька нож точит. Один из самых влиятельных бояр. Хоть и богат, но первейший скряга. С зубов кожу сдирает, за монету удавится. Посулить ему новую вотчину да пятьсот золотых гривен – к черту на рога полезет и Василька подсидит. На пакостные дела он горазд. Не потолковать ли с ним, брате?

Юрий Всеволодович смотрел на Ярослава и думал: надо же так ненавидеть Василька. Ярослав чересчур жесток, в этом он перещеголял любого русского князя.

– А не жаль тебе своего племянника?

– Да ты что, брате? – откровенно удивился Ярослав. – Ты ж сам Василька недолюбливаешь. Да и много ли у нас князей-сородичей в любви живут? Отец режет сына, сын – отца. А тут всего-то племянничек, хе. Нет, надо все же потолковать и с Митрофаном, и с Бориской Сутягой.

Юрий же Всеволодович пока ничего о Васильке не решил. В тот же день он отдал приказ: войску возвращаться на Русь.

Г л а в а 7

КНЯЗЬ – ОБОРОТЕНЬ

Миновало пять седмиц. В Сретенские морозы⁷⁵ дни стояли в Ростове ядреные и солнечные, серебряные и бодрящие.

Рана на ноге Василька зажила: сошли синева и опухоль, лишь небольшой темный рубец напоминал князю о басурманской стреле. Но если б только стрела! Не давала покоя душевная рана. Город все еще оплакивал смерть молодшей дружины. Горе коснулось многих ростовцев, и они давно уже не ведали такой большой беды. Сколь скорбных лиц, а главное – насупленных, укоряющих глаз, коих Василько раньше не примечал.

Ближний гридень Славутка доносил: на всех крестцах⁷⁶ и торжищах ростовцы осуждают князя, а кое-кто хулит дерзко, с враждебными призывами – созвать вече и изгнать Василька из Ростова.

– Даже так? – еще больше хмурился князь. – И кто ж так хулит?

– Дворовые людишки боярина Сутяги. Да всё норовят исподтишка, под сурдинку, дабы не приметили... Может, повязать их да в поруб?

– То делать негоже. Ростовцы ещё больше озлобятся. Гром и народ не заставишь умолкнуть. И коль вече быть – встану! Исполню любую волю.

– И всё же кой-кому язык надо бы укоротить.

– Я уже сказал, Славутка. Ступай!

Василько давно ведал, что боярин Сутяга (в силу своего характера) многие годы косо смотрит на ростовских князей. Допрежь – на Константина, а ныне на Василька и Всеволода. (Средний брат в поход на мордву не ходил: Василько оставил его оберегать Ростов). Но никогда еще Сутяга так смело не ратовал за наказание князей. Даже на Боярской думе не побоялся Василька с издевочкой подковырнуть:

– Раньше-то хоть на Алешу Поповича надежа была, а ныне, приключись война, Ростову несдобровать. Ни храбрости, ни умишка не хватит у теперешних властителей. Вот тут и призадумаешься.

Василько вспыхнул, норовил на дерзость ответить дерзостью, и все же нашел в себе силы обуздать себя. Надо допрежь послушать, что другие бояре скажут.

– Околесицу несешь, Борис Михайлыч,– вступил в разговор Воислав Добрынич. – Легко осуждать, сидя на печи. Все в поход собрались, а ты хворым прикинулся. Князь Василько о землях своих ратовал, о защите городов и весей. Он за святую Русь, аки барс на врагов кинулся. Меч его был лют и не ведал страха. Но в сечах всякое случается. На Калке и Алеша Попович не вышел победителем, так и с Мордвой произошла осечка. И неча тебе, боярин Сутяга, нашего князя подначивать. Он едва голову за Русь не сложил, на морозе, в сугробах рудой истекал, ты же в теплых хоромах на пуховиках отлеживался, да всё молился, чтобы Василько и вовсе в Мордве сгинул. Ведаю, ведаю! Не сверкай глазами.

Сутяга, как ужаленный, вскочил с лавки, застучал о пол кипарисовым посохом.

– Навет! И в мыслях того не было. За бесчестье мое на княжой суд тебя притяну, как по «Правде» Ярослава. На княжой суд! Вирой не отделаешься!

– Сутяжничать ты горазд, – усмехнулся Воислав Добрынич. – Хлебом не корми. И с кем ты токмо не тягался? Ну, да я готов. Может, на мечах потягаемся?.. Чего рот раззявил? Ты ж у нас наипервейший ратоборец. Сколь врагов уложил – не перечесть.

– Опять измываешься?! – Сутяга аж слюной забрызгал. – Аль такое можно сносить, бояре? Заступитесь за честь боярскую!

Но бояре помалкивали и посмеивались. Не в бровь, а в глаз изрек Воислав Добрынич.

Боярская дума Сутягу ни в чем не поддержала, и это несколько утешило Василька, но слуги Бориса Михайлыча продолжали мутить народ, что немало удивило князя. Обычно Сутяга плел свои козни крайне осторожно, втихую, а тут вдруг осмелел и действовал всё настырней. Если раньше его людишки несли крамолу исподтишка, то после Боярской думы на виду у всех кричали в людных местах:

– На кой ляд нам такой князь, кой дружину свою загубил! Собирать вече и звать Ярослава! Он ныне за нашего епископа Кирилла ратует, за ростовскую епархию. То и нам и Богу угодно! Звать Ярослава!

Но народ на такие призывы откликался с прохладцей:

– Ведаем мы переяславского князя. Его нигде не жалуют, и нам такой князь не нужон!

Боярин Воислав Добрынич, бывая у Василька, недоуменно говаривал:

– С чего бы это вдруг наш Сутяга любовью к Ярославу воспылал? Уж не хочет ли к нему на службу переметнуться?

– Вряд ли. Все вотчины боярина на ростовской земле. Здесь что-то другое. Всего скорее Ярослав Сутяге богатую калиту всучил, вот он и запел в три голоса.

– А причем тут Кирилл и епархия?

Василько отозвался не сразу. Вопрос, кой подкинул ему ростовский воевода, был далеко не прост. После того, как переяславская епархия была отобрана у Ростова и перешла в руки владимирского епископа Митрофана, скорбел о том не только Кирилл, но и... князь Ярослав. Почитай, добрая треть переяславских земель принадлежала церкви – с селами, деревнями, починками, с рыбными ловами, сенокосными и бортными угодьями, и вот теперь сей жирный кусок достался владимирскому пастырю.

Ярослав хоть и был зело дружен с братом, кой не раз выручал его от всяких напастей, но потерять церковные владения не захотел. Допрежь говорил с великим князем мирно.

– Ты бы не забирал у меня епархию, брате. Совсем тоща переяславская казна, не знаю как воев оружить. А Митрофан твой, и без того богат.

– Не прибедняйся, Ярослав, и твои сундуки не меряны. А богатству не завидуй, оно от смерти не избавит.

– Не скажи, брате. Богатого, хоть дурака, но почитают. И не токмо. У рака мощь в клешне, а у богатого в мошне. А как моему княжеству сильным быть, когда ты у меня треть земель отсекаешь. Негоже так, брате.

– Да я-то причем? – развел широкопалыми руками Юрий Всеволодович. – Так митрополит всея Руси порешил. Я ж в церковные дела не вмешиваюсь и тебе не советую.

– Да ведаю, ведаю, как ты не вмешиваешься! Скажи кому другому... Не забирай епархию, брате.

Но Юрий Всеволодович не внял просьбам Ярослава: попы должны ходить под его рукой и усердно служить великому князю.

Ярослав крепко осерчал на Юрия. Приехав из Владимира в Переяславль, он вызвал в свои покои сотника Агея Букана из старшей дружины, и молвил:

– Предстоит тебе особое дельце, Букан. И чтоб ни одна душа не изведала о том, что я тебе скажу.

– Чай, не впервой, Ярослав Всеволодович.

Был сотник невысокого роста, но кряжист. Глаза цепкие, пронырливые; рыжая окладистая борода, крепкая бычья шея; обладал Букан непомерной силой и зычным голосом. Вот уж добрый десяток лет он был доверенным человеком князя, выполняя его самые тайные поручения.

– Вновь поскачешь в Ростов. Надень худую одежонку. Перед городом коня брось и войди в Ростов нищебродом.

– Жалко коня-то.

– Слушай, что тебе велят!.. На обратном пути коня тебе Сутяга даст, у него табунов хватает. Передашь Бориске еще одну калиту, в ней пятьдесят гривен серебра. Скажешь: Василька пусть боле не костерит, а меня на княжение в Ростов не зовет.

У Букана – глаза на лоб.

– Дык, за что ему гривны, князь? Всё с ног на голову.

– Не твоего ума дело, Агей. Слушай дале... Пусть Сутяга наведается к епископу Кириллу и молвит, что переяславский князь не желает отдавать епархию в руки Митрофана, а хочет её оставить Кириллу. Тот будет зело рад, ибо готов любому горло перегрызть за свои потерянные владения. Скажешь еще, что Кирилл должен встать не только на сторону Ярослава, но и призвать на защиту епархии и ростовского князя.

Епископ Кирилл охотно согласился на предложение Ярослава. Он до сих пор не мог успокоиться, что лишился своих богатых владений. Ростово – переяславская епархия должна вновь стать единой.

Кирилл пошел в народ.

– Церковь – не слиток гривны, её нельзя рубить. То дело не богоугодное. Аль можно рубить икону надвое? То – святотатство! Сколь лет мы жили в одной епархии, а ныне её, как мечом рассекли. Не бывать расколу! Сие тяжкий грех. Переяславские прихожане давно сие уразумели и желают, как и допрежь, молиться у одного пастыря. А их заставляют под владимирским владыкой ходить.

Кирилл бил по больному месту. Ростовцам никогда не забыть жестоких походов владимирцев на их град.

– Не желаем Митрофана!

– Пущай не загребает нашу епархию!

– Вкупе стоять с переяславцами!

Но кое-кто толковал и другое:

– А может, суседи наши и не шибко-то перечат Митрофану? Как – никак, а Ярослав – брат великого князя.

– Перечат! – убежденно сказывал Кирилл. – А коль сомненье есть, пошлем в Переяславль ходоков..

– Воистину, владыка. Пошлем!

Ростов отрядил семерых ходоков. Кирилл был спокоен: переяславцы вот уже многие годы не только не любят владимирских князей, но и их подручных пастырей, да и Ярослав ныне вовсю усердствует. Ему-то с церковных земель перепадает немалый куш.

Через неделю ходоки вернулись в Ростов.

– Владыка Кирилл истину глаголил. Переяславский люд намерен отшатнуться от Митрофана. Ярослав просит Василька быть в одном кулаке, дабы помешать князю Владимирскому... Стоять за Кирилла!

Дело принимало серьезный оборот. Ярослав, не желая терять смачный кусок, бросил вызов брату Юрию. Теперь дело за Константиновичами: ростовским князем Васильком, ярославским – Всеволодом и углицким – Владимиром. И коль три княжества выступят заодно с переяславским – Юрий Всеволодович не решится идти войной на брата и племянников.

Ярослав пригласил Константиновичей на совет, но Василько ехать в Переяславль отказался и предложил Ярославу прибыть в Ростов.

– Дядя должен ехать на совет к племяннику?! – возмутился князь.

Но того ж потребовали и остальные Константиновичи. Ярославу ничего не оставалось делать, как обуздать свою гордыню. После пролетья, на Акулину гречишницу,⁷⁷ он выехал в Ростов, где собрались уже все его племянники.

Все последние дни Василько провел в напряженных думах. Пожалуй, впервые в Ростово-Суздальской земле может разразиться кровавая брань не из-за «стола», а из-за церковных владений. Четыре княжества из пяти сошлись на том, чтобы Ростову и Переяславлю, как и в былые времена, сохранить единую епархию. Разорвать её – еще больше усилить могущество князя Владимирского. Православие, в княжеских устремлениях, стало играть великую роль: народ набожен, за кого святые отцы – за того и народ. Ныне в любом княжестве глас духовного владыки может поднять тысячи людей. Воистину: сильна Божья рука, она пути кажет.

Обычно надменный князь Ярослав на совете держался скромником. Ни родом, ни старшинством не кичился, вел себя с племянниками учтиво. Он первым произнес свою речь:

– Не так уж часто и видим мы друг друга, племянники. Всё в походах, заботах и хлопотах. И вот привел Господь потолковать с вами о богоугодном деле. Богоугодном! Никогда еще того не было, дабы четыре княжества не захотели раздела ростово-переяславской церкви. И что зело славно, любые мои племяннички, что не токмо мы, но и сам народ того не желает. Чернь с нами! А это, скажу я вам, уже победа. В сей светлый и достопамятный день мы заключим р я д , скрепим его своими княжьими печатями, благословим владычным знамением и отошлем брату моему Юрию. Думаю, великий князь прислушается к нашей просьбе, и не будет чинить нам порухи... Не так ли, Василько Константиныч?

– А ты уверен, дядя, что Юрий Всеволодович прислушается? Допрежь у тебя был с ним разговор?

Ярослав замешкал с ответом. Он наверняка знал, что Юрий, изведав о его тайной встрече с племянниками, впадет в небывалый гнев, потому-то он и готовил р я д за спиной великого князя, дабы поставить его перед совершившимся фактом. Другого пути, как считал Ярослав, нет. Брат уважает только силу. А сила и разум, и солому ломит. Князь примирится и вернет епархию... А с племянниками придется хитрить, иначе все его козни и денежные затраты – псу под хвост.

Долгое молчание Ярослава на совете могло насторожить князей, но Ярослав, пристально глянув на племянника, насмешливо изронил:

– Я вот всё смотрю на тебя, Василько, и думаю. До чего ж ты Фома Неверующий. Да говорил, говорил я с братом. Он так сказал: коль все будут заодно – перечить не стану, верну Ростову и Переяславлю епархию.

Всеволод и Владимир оживились.

– Добро, дядя. Верим тебе. Не должен же Юрий Всеволодович на нас обиду держать. Дело-то наше и впрямь богоугодное.

Князь Василько подписал грамоту последним, однако, повернувшись к Ярославу, молвил:

– Дай Бог, Ярослав Всеволодович, чтобы твои слова о брате оказались доподлинными, иначе бы я к р я д у руку не приложил.

– Опять ты за свое, Василько. Ведь сказал уж!.. Грамоту лично сам отвезу. Ждите гонца с добрыми вестями.

Юрий Всеволодович был взбешен. Он сорвал с грамоты княжеские печати и швырнул ими в лицо Ярослава.

– Иуда! Ишь, какое дельце обстряпал. Поганец, оборотень! Не зря тебя из многих городов изгоняли. Да как ты смел на меня, твоего верного заступника, племянников подбить?! Иуда!

– Погодь, брате, не кипятись... Тут моей вины нет. Так, самая малость. Василько кашу заварил. С братьями грамоту настрочил и мне подсунул, да ещё молвил, что с тобой обо всем заранее договорился. Вот и я за гусиное перышко взялся. Был с великого похмелья. Сам ведаешь, как перепью, ничего не соображаю.

– Буде изворачиваться, пакостник! Твоих рук дело. Тотчас же прикажу собирать дружину.

– Но то ж война, брате. И Углич, и Ярославль, и Ростов выступят с крепкими дружинами... Может, отступиться и отдать им епархию? Пущай себе молятся, хе. Всё-таки за ними большая сила, три дружины, – с некоторой надеждой, как утопающий за соломинку, цеплялся Ярослав Всеволодович.

– Да клал я на них с Успенской колокольни! – великий князь грязно выругался и вновь повторил. – Каждого племянника в бараний рог согну!

Гневу Юрия Всеволодовича не было предела. Над Северо-Восточной Русью нависла новая опасность лютой междоусобицы.

Константиновичи вновь сошлись на совет.

– Не зря я с великим сомненьем подписывал р я д . Негоже поступил с нами переяславский дядюшка. Врал, но не поперхнулся. Чаял, нашим р я д о м князя Юрия образумить. Не на того напал. Юрий и пяди от себя не отстегнет. И как мы могли Ярославу поверить? Воистину: век живи, век учись, – с горечью молвил Василько.

– А что же дальше, братец? – вопросил младший Владимир, и почему-то посмотрел на Всеволода, с коим они уже о многом переговорили, когда ехали в Ростов.

– Я своего слова, Владимир, не изменил. Не знаю, как Василько мыслит, но я бы спуску Юрию не давал. Наши дружины могут с ним и побороться. Да и новгородский князь нам может помочь.

Владимиру с Федора Летнего⁷⁸ исполнилось 15 лет, но он, как и свои старшие братья, был крепким и рослым не по годам и трижды уже ходил в ратные походы в челе своей углицкой дружины.

– Нечего нам Юрия пужаться. Пора показать, что и мы не лыком шиты. А ты что скажешь, большак?

Василько раздумчиво ходил по гриднице, понимая, что от его ответа будет зависеть очень многое.

– Вы оба правы, братья, – наконец заговорил он. – Мы уже не мальчики у Юрия на побегушках. Наши княжества – древнейшие, не то что Владимирское. Есть у нас и славные дружины, кои уже не раз показывали свое превосходство над Юрием. Били его под Ростовом, и на Липице, даст Бог – разобьем и ныне, и он навсегда забудет ходить в наши пределы. Всё бы это так. И народ, и духовные пастыри на нашей стороне. Осталось сплотиться в дружины и проучить князя Владимирского.

– Так и проучим! – загорелся Всеволод.– Когда-то надо сказать Юрию веское слово. Он понимает только силу меча.

– Вот и ударим! Мы непременно будем со щитом, братец, – приподнято произнес Владимир. – Когда выступать?

– Ныне выступать не будем.

Лица братьев вытянулись.

– Да как же так, Василько?– порывисто поднялся из кресла Всеволод. – Ныне самое удачное время. Сам же сказывал: и народ и пастыри на нашей стороне. Дело за немногим.

– За войной?

– За войной! – одновременно воскликнули Всеволод и Владимир.

Василько подошел к окну из наборного цветного стекла, распахнул. Лицо обдало легкокрылым, теплым ветром, из окна виднелось тихое, голубое озеро с тремя резными лодиями под алыми парусами. Над озером, в неохватном лазурном небе, с криком кружились, сверкая белизной, быстролетные чайки. Всё дышало упоительным, благодатным покоем.

Ветер шевельнул на голове Василька мягкие, густые кудри, разбросанные по широким плечам. Князь повернулся к братьям и твердо молвил словами отца:

– Поладим миром. Ныне не до брани. Мужики к зажинкам готовятся, а купцы на Нерль и Клязьму снарядились. Когда великий князь пойдет на Ростов, то пройдется по многим весям огнем и мечом, а пепел конским хвостом разметет. В оном деле он беспощаден. Прежде чем его побьем, он пол-княжества испепелит. Слишком дорогой ценой дастся нам победа.

– А как же епископ Кирилл? Он-то пуще всех за епархию ратовал, и народ за него стоял. Чего ж теперь – на попятную? Неладно как-то, Василько, – хмуря темные колосистые брови, произнес Всеволод.

– Всё так, брат. Кирилл наипаче всех заинтересован в переяславской епархии. Там у него немало и храмов и монастырей с угодьями, и терять бы их епископу зело не хотелось. Владыка понадеялся на благоразумие Юрия Всеволодовича, но когда дядюшка объявил нам войну, Кирилл перестал ему противоборствовать. Всем княжествам наш владыка известен, как ярый противник любых междоусобиц. Не его ли когда-то мудрые, зажигательные проповеди смиряли князей? Всякая брань для Кирилла – величайшее бедствие. И не токмо для владыки. В кой раз уже говорил, и буду говорить: междоусобицы расшатывают и зело ослабляют Русь в угоду разным чужеземцам. Никогда не забывайте о том, братья... Кирилла же я лонись⁷⁹ послал к великому князю.

– И он поехал? – удивился Владимир.

– Поехал... Ради мира поехал.

Поездка владыки увенчалась успехом. Юрию Всеволодовичу пришелся по душе миролюбивый шаг племянников. Он уже готов был выступить с дружиной на Ростов, хотя и понимал, что победа будет трудной, а если Василько призовет на помощь новгородцев, то и вовсе исход битвы будет неясен.

Вовремя прибыл во Владимир епископ Кирилл. Юрий Всеволодович встретил святителя настороженно, но когда его выслушал, то на душе его полегчало: Василько без боя отдает Владимиру переяславскую епархию. Что это? Трусость... Нет, Василько по натуре своей довольно храбрый муж. Он проявил подлинно государственную мудрость. Ай да племянничек! Вот бы таким здравым, прозорливым умом Бог Ярослава наградил. Не сподобил, а жаль...

Примирение князей состоялось в декабре 1229 года, в Суздале, в дни празднования Рождества Христова.

Вскоре Ярослав (даже и после многих добрых дел Кирилла) решил окончательно избавиться от влиятельного на Руси святителя. Он затеял тяжбу с епископом, и лишил почти всех его имений. К чести Кирилла он не стал жаловаться на князя и раздал остаток своего достояния нищим и убогим, и, подобно Иову, страдая от недуга телесного, удалился в Суздальский монастырь святого Дмитрия. По его совету ростовским владыкой стал архимандрит Рождественского монастыря Кирилл Второй.

Г л а в а 8

БОЯРИН НЕЖДАН

Возвратившись из Пургасовых земель, боярин Неждан Корзун долго недужил. Коренья и травы знахаря Епишки медленно восстанавливали силы: уж слишком тяжелы, оказались басурманские раны.

В боярский терем часто наезжал Василько, подбадривал:

– Крепись, Неждан, крепись!

– Да, знать, Богу не угоден, – тихо вздыхал боярин.

– Выкинь из головы, Неждан. И мне и Богу ты зело угоден. Нам с тобой надо еще много добрых дел сотворить. И сотворим!

– Спасибо, Василько Константинович... Народ-то как? Простил нас?

– Не переживай, Неждан. Народ не глупее нас, он давно уже во всем разобрался. Да и нельзя ему без князя. Сноп без перевясла – солома. А молодшую дружину заново набрали. Ждут тебя в челе на боевом коне твои гридни.

– Вдругорядь спасибо, Василько Константинович... Жаль, Лазутка в гридни не пошел. Жизнью ему обязан.