355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Ярхо » Байки русского сыска » Текст книги (страница 8)
Байки русского сыска
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 20:07

Текст книги "Байки русского сыска"


Автор книги: Валерий Ярхо



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Одновременно ещё по 17 адресам были произведены обыски и аресты, в результате «фирма» прекратила существование.


* * *

Всего мошенники произвели и частично реализовали более шести миллионов марок разного достоинства: от пятикопеечных до тех, что были ценою в рубль, самых ходовых. Подпольное предприятие при дальнейшем наращивании своих «оборотов» и «расширении производства» могло бы наводнить фальшивыми марками всю Россию. Дотошность чиновников Московского почтамта и профессионализм сыщиков помогли успешно завершить сложное расследование. Дело о фальшивых марках было одним из первых крупных успехов «московского периода» в карьере известного сыщика Аркадия Францевича Кошко.

Молчание грешников

Утром 10 октября 1911 года на приём к начальнику сыскного отделения московской полиции Аркадию Францевичу Кошко записался некто С.К. Добычин, владелец собственного кирпичного завода, как было указано в его визитной карточке, поданной секретарю. Войдя в кабинет, этот осанистый, весьма респектабельный на вид господин проявлял все признаки волнения, и Кошко даже поначалу показалось, что он хочет признаться в каком-нибудь преступлении. Такое уже бывало в его практике, когда люди, сгоряча натворив дел, придя в себя, прибегали в его кабинет каяться.

Но, как оказалось, владелец кирпичного завода пришёл вовсе не за этим. Кошко, давая возможность посетителю успокоиться, усадил того не в кресло, стоявшее перед его письменным столом, а на диван у стены, и сам присел рядом, создавая таким образом особую, не казённую обстановку для беседы.

– Что вас привело ко мне, господин Добычин? – доброжелательно поинтересовался сыщик, и, видимо, то, как был задан этот вопрос, помогло взволнованному посетителю собраться с мыслями и приступить к изложению своего дела.

– Со мною десять дней назад приключилась, изволите ли видеть, одна престранная история, – начал Добычин свой рассказ. – Завод мой находится в уезде, контора при нем, поэтому в Москве специального помещения под контору я не снимаю. Принимать на квартире деловых посетителей не всегда удобно, поэтому частенько я свои дела веду в одном из кабинетов трактира Степанова у Серпуховских ворот. Там есть телефон, заведение приличное – словом, все удобства: недорого, уютно и приятно. Так вот, значит, десять дней назад, 30 сентября, половой доложил, что меня желает видеть некий господин…


* * *

В кабинет трактира, занимаемый Добычиным, вошёл человек с азиатскими чертами лица, одетый в добротное осеннее пальто. Он держал в левой руке одновременно и трость, и шляпу-котелок, правая же рука его была опущена в карман.

– С кем имею честь? – вежливо осведомился владелец завода, приподнимаясь из-за стола.

– Я агент охранного отделения, – угрюмо усмехнувшись, ответил пришедший. – Мне поручено вас арестовать, господин Добычин, и доставить к начальнику московского охранного отделения.

От неожиданности купец рухнул на стул, будто сыщик его ударил, а тот, не давая ему опомниться, продолжил:

– Живо собирайтесь. Заберите с собой бумаги и все, что в этом помещении есть вашего, но прежде позовите полового и расплатитесь.

Добычин выполнил это распоряжение и, двигаясь словно сомнамбула, под пристальным взором агента стал собираться. Когда они уже выходили из кабинета, сыщик предупредил его:

– Учтите, господин Добычин, у меня в кармане браунинг, и палец я держу на спусковом крючке, так что смотрите, не наделайте глупостей.


* * *

– Как услыхал я это самое «арестовать», так ничего уже другого и думать не мог, кроме как: «За что же это они меня, господи?» – признался Добычин. – Все мозги словно отшибло, ничего не соображал!

– Что же было дальше? – подбодрил рассказчика Аркадий Францевич.

– Кликнул он извозчика, сели мы, и агент велел везти нас в Дегтярный переулок…

– Позвольте, господин Добычин! – перебил его Кошко. – Но охранное отделение в Москве находится в Гнёзд-никовском переулке. Это же всем известно!

– Знамо дело – известно! – азартно подтвердил купец. – Я и спросил агента: «Почему, мол, не в Гнездниковский едем?», а он мне ответил: «Потому как велено вас доставить прямо на квартиру к начальнику», и добавил ещё: «Повезло вам!»


* * *

– Чем же мне повезло? – озадаченно спросил Добычин, услыхав последние слова агента.

– Если начальник дома принимает, значит, разговор у вас будет, а не допрос. Может, все ещё и обойдётся.

– Да что обойдётся-то? Из-за чего меня арестовали? – стал приставать с вопросами купец к агенту, уже не казавшемуся ему таким страшным, как в первые минуты их знакомства.

– Мне это не известно! – отвечал филёр. – Приказано было арестовать, вот я приказ и исполняю. А хоть бы и знал, то не сказал бы, потому как присягу на сохранение служебной тайны давал.

– Да это мы понимаем, – заверил его Добычин, решив вытянуть из разговорчивого агента хоть немножечко подробностей по своему делу. – Вы хоть намекните: в чем дело-то?

– Да говорю же – не знаю! – отнекивался агент. – Мало ли! Может, донёс кто-нибудь на вас.

– Да господи, твоя воля! Что ж на меня донести-то можно?! Нешто студент какой или, прости господи, социалист?

– Да как сказать, – веско отвечал агент. – В наши силки птички и не такого полёта попадались, дворяне из хороших фамилий бомбистами оказывались! Вот вы говорите: чисты как слеза, а глину для вашего заводика где изволите брать?

– Известно где – в карьере!

– Тэк-с! А карьер как вскрывают? Динамитом рвут?!

– Так оно дешевле выходит, чем сотню землекопов содержать, пока они до нужного слоя докопаются…

– Это все, господин Добычин, пустой разговор, – прервал его агент, – а получается, что у вас на карьере скопление рабочих, среди которых замечены подозрительные элементы, и взрывчатка под боком – делай бомбы, сколько хочешь!

– Это какая же вражина на меня такое написала?! – вскипел купец.

– Да кто же вам говорил, что это написали, это я так просто, для примера привёл, – стал уверять его агент.

– Полно, что вы меня за ребёнка держите! – продолжал возмущаться Добычин. – Проговорились, так чего уж тут…

– Вы только смотрите, начальству меня не выдайте, что от меня услыхали, – попросил его агент. И добавил уже совсем дружественно: – Я, признаться, во все это не очень верю. Так и начальству сказал: «Не может быть, чтобы Добычин у себя на заводе ячейку боевиков пригрел, не иначе как его угрозами либо шантажом принудили к этому».

– Да меня никто не принуждал! – воскликнул купец.

– Неужто сами против существующих порядков выступить решились? – обмер агент.

– Кой черт, выступить! Нету у меня на заводе никаких боевиков, да и динамит нам тот нужен раз в год, специально партию закупаем и используем сразу же! Что вы там за чушь напридумывали?!

– Кто его знает? – пожал плечами агент. – Начальству виднее, я когда за вами следил, все понять никак не мог: «Зачем, думаю, такому хорошему человеку революция? Завод у него, доходы немалые, покушать любит, выпить не дурак, по части женского пола опять же, и в картишки не прочь… Неужто, думаю, маска все это, а под нею скрывается жуткая физиономия фанатика, про которую нам давеча их благородие господин штабс-ротмистр изволили доводить на очередном инструктаже?» Думаю так и сам не верю! Так и написал в последнем отчёте: «…после этого заказал себе матлот из налимьих печёнок и, съев его с большим аппетитом, потом более двух часов играл на бильярде с неизвестным мне лицом, которое он называл Матвеем Петровичем. По моему мнению, человек с такими здоровыми наклонностями не может иметь преступной натуры: слишком многое он рискует потерять, попав на каторгу».

– И что начальство? – спросил купец.

– За наблюдательность похвалили, а за выводы изволили сделать выговор: «Не вашего ума дело, вам приказано наблюдать!»


* * *

– Так за разговорцем и приехали, – продолжил свой рассказ Добычин. – Высадились в Дегтярном переулке, возле большого дома. С извозчиком рассчитался этот самый агент и повёл он меня в подъезд. Дом большой, подъезд шикарный, с подъёмной машиной. Зашли мы в эту машину, и, когда двери агент закрыл, я ему сторублевый билет в ручку сунул и говорю: «Вы в случае чего насчёт здоровых наклонностей доложите ещё раз, ежели спросят».

– Взял? – спросил Кошко.

– Приняли-с, – ответил Добычин. – Поднялись мы на третий этаж, вышли из машины, и он позвонил в ту дверь, что справа от нас была. Открыла горничная. Мой агент велел ей доложить, что, дескать, приказание выполнено: арестованный Добычин доставлен. Горничная побежала с докладом, а филёр этот ввёл меня в квартиру, и прямо из прихожей попали мы в большой, хорошо обставленный зал. Вскоре горничная, пятясь, вышла из-за створчатых дверей и из-за них послышался голос начальника:

– Скажите филёру, чтобы ввёл Добычина.

Тот только успел шепнуть мне:

– Не перечьте ему особенно, он три покушения бомбистов пережил, оттого страшно зол на вашего брата…

Не успел я и слова молвить, что, дескать, черт с рогами им брат, тем бомбистам, а не я, ан уж мы в кабинете оказались…


* * *

Добычина ввели в кабинет и усадили напротив большого письменного стола, за которым восседал с грозным видом довольно ещё молодой господин, облачённый в дорогой цивильный костюм. Смерив купца взглядом, полным холодной, проникающей в самую душу ненависти, он презрительно поджал губы и нажал на кнопку звонка, вмонтированного в его стол, с таким видом, словно давил клопа, насосавшегося его крови. В кабинет бесшумно вошёл атлетически сложенный чиновник, также одетый в штатское, и начальник, обращаясь к нему, но неотрывно глядя на Добычина, произнёс:

– Господин штабс-ротмистр, потрудитесь принести дело господина Добычина.


– Слушаю-с, ваше-ство, – ответил ротмистр и по привычке щёлкнул каблуками ботинок. Он исчез за дверью и буквально через минуту вернулся с пухлым томом в казённой папке серого цвета, на которой чёрными буквами было напечатано «Дело».

Пока сотрудники охранки проделывали все эти манипуляции, душа кирпичника, вроде немного отогревшаяся за время разговора с филёром, вёзшим его из трактира, теперь вновь оказалась скованной страхом. Ощущение было похоже на то, какое испытывает пациент дантиста перед началом операции, когда он уже сидит с открытым ртом в кресле и, зажмурившись от страха, прислушивается к позвякиванию страшных орудий зубоврачебного ремесла, перебираемых врачом в раздумье: каким именно можно начать мучить больного, чтобы причинить ему как можно больше страданий?

Начальник углубился в чтение папки, и пауза, столь угнетающе действующая на купца, все более затягивалась, доводя его до крайней степени испуга. Когда начальник, наконец оторвавшись от чтения, посмотрел на него тяжёлым взглядом и мрачно произнёс:

– Ну-с, господин Добычин…

Он даже обрадовался и с готовностью произнёс:

– Чего изволите?

И тут же строгий начальник хватил кулаком по столу и заорал:

– Молчать, революционная дррррянь! Говорить будете, только когда я велю! Попался, так изволь отвечать за свои делишки!

– Не виноват я, ваше благородие! – заголосил купец. – Вот святой истинный крест, не виноват, оболгали меня злые люди! Поклёп возвели!

– Поклёп?! – пуще прежнего взъярился начальник. – А это вот что в деле написано?

И он, схватив папку, раскрыл её примерно посередине и прочитал:

«…После того как дважды проверился, глядя в витрины, наблюдая в них возможную слежку, вошёл в номера Супонина, где имел конспиративную встречу с крестьянкой Марьей Шунихиной». Было?

– Было, – подтвердил купец, – но…

Начальник договорить ему не дал:

– То-то, что было! Вы, конечно, конспиратор опытный, но вот остальные члены вашей преступной организации крайне беспечны, и нам не составило труда последить за Шунихиной и выяснить про неё все!

– Что «все»?! – вскричал перепуганный насмерть Добычин.

– Все, значит, все! Вы знали, чем занимался и где был брат Марьи Шунихиной, Иван Шунихин, в 1905—1907 годах?

– Да откуда же мне знать! – простонал Добычин. – Я даже не знал, что у неё брат есть!

– Не знали? – издевательски хмыкнув, спросил начальник охранки. – Вы не знали, что Иван Шунихин был членом шайки экспроприаторов, совершившей более десятка разбойных нападений для пополнения партийной кассы? Что на совести этих разбойников несколько убийств и что, когда их, наконец, поймали, большинство членов этой шайки по приговору военно-полевого суда повесили, а Ивану заменили казнь бессрочной каторгой исключительно потому, что не удалось доказать его непосредственное участие в убийствах? И про то, что он сбежал и вот уже долгое время скрывается, вы тоже не знали? Встречались конспиративно с его сестрой, поддерживали связь с братом через неё и не знали всего этого? Вы что же, нас совсем за дураков считаете?

– Ваше благородие, позвольте объясниться! – взмолился Добычин. – Ничегошеньки я про этого братца её окаянного не знал, не ведал! Марья поступила к нам горничной около года назад. Молодая крепкая девка. Жена как-то уехала к тётке, ну а нас, как говорится, бес попутал… Жене, когда приехала, кто-то про нас нашептал… Дальше известное дело: Марье – расчёт, мне – скандал. Еле браслеткой золотой отдарился. Ну а девочку жалко стало, пристроил я её на место в один дом, к даме одной, я ей кирпич для ремонта имения продавал. Ну и вот с тех пор тайком видимся с нею в тех самых номерах.

– На предмет чего?

– Для того же для самого, что и раньше было, – густо покраснев, признался купец и совсем уж тихо проговорил: – Для продолжения связи. А ходим туда с оглядкой, потому как опасаемся: не дай бог кто-нибудь пронюхает про наши амуры и опять моей благоверной донесёт, тогда беды не оберёшься!


* * *

– Позвольте мне закурить, – попросил разрешения у хозяина кабинета Добычин, доставая портсигар.

– Сделайте одолжение, – разрешил Кошко, но тут же нетерпеливо спросил, потирая руки: – И что же было дальше?

– Дальше? – торопливо прикурив и выпустив клуб дыма, переспросил Добычин. – Дальше он меня часа полтора ещё так мариновал: я ему про Фому, он мне про Ерему. Я ему про амуры с Марьей, а он мне про брата её Ивана и боевую организацию. «Назовите известные вам явки и запасные способы связи между вами! Где скрываются беглые: в окрестностях вашего завода или вы им выправили паспорта, и они у вас числятся рабочими и служащими? Много ли среди них интеллигентов, которые способны организовать людей?» И далее в таком роде. Однако гляжу, притомился он как будто, помягче стал: по столу не стучит, не кричит, к словам моим прислушиваться стал. Я ему толкую: «Сами посудите, на кой мне эта революция? С Марьей был грех, признаю, ну так за это же в Сибирь не ссылают, если уж нужно, предайте покаянию!» Отвечает он мне: «Полно вздоры говорить: „покаянию предайте“. С кем вам в связи быть, это ваше личное дело. Допустим, поверил я вам, случайно вы оказались в эту историю впутаны, да только что же прикажете делать с этим вот?» И хлопает он рукой по папке с делом, да так, что пыль от неё поднимается. «Теперь вот эти бумажки ведут дело! Как мы сможем их опровергнуть: слова ваши и покаяния к делу не подошьёшь. В этом деле бумажки, по ним и судить будут, как с вами поступить: отпустить с извинением либо загнать на остров Сахалин на каторжные работы. Бумажки-то, они, знаете какие сильные?»


* * *

– Те-те-те, думаю, – продолжил Добычин, раздавливая окурок в пепельнице. – Неспроста он о бумажках-то столько твердит. Решил рискнуть. Говорю ему: «А у меня, господин начальник, имеются бумажки, которые будут посильнее тех, что в папке этой!» Вытащил из кармана сторублевку и протянул ему: «Извольте, говорю, осмотреть: подойдёт ли?» Покрутил он её в руках, потом прищурился и говорит: «Подойти-то подойдёт, да только таких бумажек много понадобится!» Интересуюсь: «Сколько же, например?» И пошёл у нас торг! Вернее, назвал он цену – 5 тысяч целковых, а я пытался поторговаться немного, да у такого молодца разве отобьёшь? Была при мне тысяча, отдал ему до копейки. «Больше, говорю, нет при себе». Он мне отвечает: « Что за беда? Вы мне на остальные четыре тысячи векселя выпишите». И достаёт из шкапа, который у него в кабинете стоял, чистые вексельные бланки. Подписал я их без указания срока платежа и выписки текста. Сразу после этого приказал он меня проводить вон, к несказанной моей радости.


* * *

– Прошло несколько дней, и стал я что-то сомневаться. Уж больно легко меня отпустили. Стал у знакомых, которые подвергались аресту, спрашивать, как у них бывало, и заметил я одну странность: всех их непременно обыскивали и отбирали все личные вещи, а уже потом допрашивали, со мною же не так было.

– Ещё бы! – усмехнулся Кошко. – Если бы они у вас отобрали деньги сами, это было бы уже совсем другое дело, грабёж. А так выходит, вы эти деньги им сами предложили и векселя сами подписали.

– Вот, собственно, я и пришёл сюда по этому поводу, из-за векселей этих самых. Вчера в трактире Степанова меня позвали к телефону. Звонивший велел мне внести плату по векселям не позднее трех часов дня 11 октября. Деньги я должен принести по уже известному мне адресу, прямо на квартиру к начальнику. Предварительно я должен буду позвонить по номеру 189-99 и сообщить, что готов платить и уже иду с деньгами. И что мне теперь делать, честно сказать, я ума не приложу. Решил к вам пойти, вы, по газетам судя, и не такие странные истории распутывали.

– Ну что же, – подвёл итог разговору Кошко, – вы правильно поступили, обратившись к нам. Теперь деньги ваши останутся при вас, а шайку этих мошенников мы возьмём с поличным.

Начальник полиции вызвал в свой кабинет нескольких агентов и каждому из них дал задание, отправив выяснить все насчёт Марьи Шунихиной и её брата, а также следить за домом в Дегтярном переулке, в котором якобы помещалась квартира начальника московского охранного отделения.

– А вас, господин Добычин, – обратился он к купцу, – я попрошу позвонить по указанному вам номеру и позвать к аппарату самого начальника.

Покрутив ручку аппарата, стоявшего на столе Кошко, Добычин попросил соединить его с номером 189-99, а Кошко, взяв отводную трубку от аппарата, внимательно слушал, что ответят. На том конце провода трубку сняла женщина, которая в ответ на просьбу Добычина позвать к аппарату самого начальника заявила, что его нет дома, он придёт после пяти часов.

По адресно-телефонной книжке было установлено, что аппарат с номером 189-99 установлен действительно в доме, стоящем в Дегтярном переулке, в квартире некоей Ольги Александровны Тарфенко, никакого отношения не имеющей ни к охранному отделению, ни к его начальнику.

Вскоре прибыл сыщик, посланный навести справки о Шунихиных: оказалось, что в семье Марьи действительно есть брат, но не Иван, а Пётр, и ему в 1905 году едва исполнилось десять лет, так что ни в какой шайке он состоять не мог.

– Они, наверное, следили за вами некоторое время, а потом уже придумывали, но так, чтобы все было похоже на правду, – пояснил Кошко Добычину этот фокус. – Однако и мы им ответим тем же. Вечером мы позвоним им, а вы должны сказать следующее…


* * *

Тем же вечером Добычин вновь звонил по номеру 189-99, на этот раз подошёл к аппарату сам «начальник». Полицейские, приникшие к отводной трубке, приготовились стенографировать разговор. Едва собеседники заговорили, как карандаши забегали по бумаге:

– С кем я говорю? – уточнил, как научил его Кошко, Добычин.

– С начальником московского охранного отделения, – уверенно ответил голос в трубке.

– Это я, купец Добычин. Господин начальник, я готов исполнить обещанное, – сказал Добычин в трубку, – но я хотел бы сделать это несколько раньше. Дело в том, что 11-го мне нужно срочно выехать из Москвы по делам моего завода, поэтому не могли бы вы принять меня не в три часа, как было условлено, а, скажем, около часу?

– А вы все приготовили?

– Все, как было велено!

– Ну, рано не поздно, что ж с вами делать, приходите к часу! Но смотрите, если надумали меня обмануть, горько об этом пожалеете!

– Да господь с вами! Как можно! – ещё кричал в трубку Добычин, когда его собеседник уже повесил свою.


* * *

На следующий день ровно в час Добычин, держа в руках свёрток с помеченными деньгами, позвонил в дверь квартиры «начальника охранного отделения». Примерно минут через пять после того, как Добычин вошёл в квартиру, звонок зазвенел вновь, и горничная, открывшая дверь, была отброшена в строну ворвавшимися в квартиру сыщиками, державшими наготове свои револьверы. Стремительно миновав большой зал, знакомый им по рассказу Добычина, они вбежали в кабинет «начальника», где и застали последнего в компании с Добычиным за пересчётом денег. «Начальник» сдался без всякого сопротивления, когда агенты объявили мошеннику, что он арестован. Вошедший вслед за своими молодцами Кошко, увидев арестованного, не смог удержать возгласа удивления:

– Ба! Вот, оказывается, кто это! Господин Добычин, позвольте вам отрекомендовать «начальника охранного отделения»: помните, в прошлом году было громкое дело – инженер Андрей Гилевич, застраховав себя на крупную сумму денег, подобрал подходящего человека, им оказался несчастный студент Прилуцкий, искавший место секретаря, убил его, изуродовал лицо и скальпировал череп. Тело Андрея опознал как труп его родной брат Константин. Андрей скрылся во Франции, а Константин в четырех компаниях получил страховку на общую сумму 300 тысяч рублей. Однако и полиция не дремала, обоих выследили, в результате Андрей отравился при аресте, а Константин повесился в камере. Перед вами ещё один Гилевич – Василий, третий брат.

– К делу моих братьев я никакого отношения не имею, – мрачно заявил Гилевич.

– Точно так, – подтвердил Кошко, – по крайней мере, обратного в суде доказать не удалось, и вы даже содрали штраф в 3 тысячи рублей с газеты, посмевшей связать вас с этим делом. Мы вас давно подозревали в содержании игорного притона и прочих «шалостях», а вот с поличным взять до сегодняшнего дня не удавалось. Но сколь верёвочке не виться, конец непременно будет. Уведите его, господа! – распорядился Кошко, обращаясь к сыщикам.

На квартире в Дегтярном переулке помимо Василия Гилевича были арестованы Фома Рябинин, исполнявший в этом плутовском спектакле роль «господина штабс-ротмистра», и Изатула Енгалычев, величавший себя «Князь». В нем Добычин опознал того самого филёра, что «арестовал» его в трактире Степанова и которому он подарил сотню рублей. Были задержаны также мать Гилевича и сожительница Василия некая Козлова, исполнявшая роль горничной.


* * *

Василий Гилевич был опознан жертвой мошенниче-ской проделки купцом Добычиным, их разговор по телефону, стенографически записанный при свидетелях, являлся прямой уликой, поэтому запирательство было совершенно бессмысленным. Гилевич избрал другую тактику: основную роль в этом деле он приписал Рябинину, который указал на Добычина как на потенциальную жертву. Критерии отбора были таковы: состоятелен, простоват, явно замешан в тёмных коммерческих и личных делишках и потому не захочет огласки. Енгалычев учредил за Добычиным регулярную слежку, на купца завели настоящее дело, занося туда все нюансы и подробности его жизни. Когда мошенникам показалось, что «дело созрело», они приступили к реализации плана. Первый «удой», ту тысячу рублей, которую купец отдал «за немедленное освобождение», они поделили между собой: «Князь» и Фома Рябинин получили по 200 рублей, а остальное Гилевич забрал себе.

Василий Гилевич вывёртывался до последнего и получил сравнительно небольшой срок каторги: всего четыре года. Судили его только за случай с Добычиным, за одно мошенничество, и хотя у следствия были все основания полагать, что этот случай был далеко не единственным, доказать это не удалось. Остальные пострадавшие предпочитали помалкивать, храня в тайне свой позор и те делишки, которые сделали их жертвами вымогательства.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю