Текст книги "Трамвай её желания"

Автор книги: Валериан Маркаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Что ты несёшь? Вот только попробуй пальцем прикоснуться…

– Ещё как попробую…

– А ведь ты так и не стал человеком!

– А сам-то ты человек? Или просто тень? Тень Леонардо! – выкрикнул Салаи и вовремя выскочил из мастерской, поскольку Зороастро уже в ярости засучивал рукава, обнажая свои ручища и готовясь наказать как следует этого давно уже возмужавшего негодника и любимца маэстро Леонардо…

* * *

Работа над картиной продолжалась еще несколько месяцев. Донна Лиза приходила в мастерскую каждый день, в одно и то же время. Ее беременность была незаметна разве что слепцу, хотя она старательно прикрывала увеличившиеся грудь и живот, инстинктивно, по-матерински, оберегая его живое содержимое, временами толкавшее её изнутри маленькими ножками так, что Лиза издавала какие-то малоразличимые звуки и, вследствие этого, незначительно меняла позу в своем кресле. Её душевное состояние стало переменчивым, стремительно варьируя от радости к печали, от сонливости и заторможенности к капризности и раздражительности…

– Маэстро Леонардо, – сказала она однажды, будучи в приподнятом расположении духа, – как вы думаете, кто у меня родится – мальчик или девочка? О чём вам шепчет интуиция? – и, увидев, что Леонардо медлит с ответом, изрекла:

– Мужья одержимы целью иметь сына, а в результате получают дочь. Я же буду только счастлива, если появится девочка.

Леонардо сдержанно улыбнулся её словам.

– А знали ли вы, – повинуясь тонкому инстинкту кокетства, она откинулась на спинку своего кресла и показала белые зубы, – что до сих пор ни один художник не смог изобразить моё лицо из-за моей нетерпеливости, которая не позволяет мне смиренно сохранять неподвижность позы. Все они, отказываясь от выгодного заказа, говорили, что создание портрета является делом слишком уж ответственным. Почему ВЫ терпите меня, простую женщину – не герцогиню, не куртизанку, и не святую. И что вы со мной сотворили? До вашего появления я жила обычной жизнью: бренчала ключами, читала мораль служанкам, помогала мужу в лавке, а вечером томилась от скуки рядом с ним. Во мне нет ничего, что заслуживало бы вашего внимания. Что вы сделали, чтобы я улыбнулась? Зачем ВЫ вообще взялись за эту работу, к тому же без всякой за сию пытку оплаты?

– Благородство вашего облика, Мона Лиза, заставило меня подвергнуть испытанию мою скромную кисть. А честь выполнять столь высокое задание уже служит достаточным вознаграждением. Я приложу все усилия, чтобы завершить ваш портрет. А деньги… они ослепляют: для художника они сущий яд! Чрезмерное богатство вызывает у человека апатию и портит величайших из мастеров…

– Но вы уходите от ответа, маэстро Леонардо. Я говорю: вы ведь и раньше писали женщин. Умных и тонких, таких как Беатриче д’Эсте и её сестра Изабелла, или Чечилия Галлерани, которые, поговаривают, были образцами изящества и совершенных добродетелей. На своёмпути вы встречали изысканно развращённых куртизанок, и простодушных дев, служивших моделями для ваших мадонн…

– Но, признаюсь, ни одна из них не вызывала во мне столь сильного волнения… Порой мне кажется, что вы заключаете в себе всех других…

– Значит вы нарочно затягиваете работу, наслаждаясь каждой нашей встречей? – спросила она с мистической улыбкой. – Впрочем, не скрою, мне и самой это доставляет удовольствие. В наших беседах вы раскрываете все сокровища своего опыта и мысли. С увлечением рассказываете мне о своих невзгодах, о соперниках, об унижениях, наносимых художнику правителями, которым он служил, о неблагодарности некоторых учеников, и о тайных муках вашей души в поисках истины…

– В путешествиях по дорогам моей жизни, вы, Мона Лиза, будучи великолепной слушательницей, сопровождаете меня во всех моих помыслах. Своими неожиданными взглядами на людей, на искусство и жизнь вы дарите мне новые мысли. Своим вдохновляющим присутствием вы давно стали музыкой моей души. Но по-прежнему остаетесь закрытой для меня…

* * *

В один из дней она явилась в унылом настроении и с поспешностью сообщила:

– Леонардо, друг мой, вчерашнего дня получила я известие из Неаполя. Пишут, что моя мать очень плоха, мало ей осталось… Я намерена отправиться туда как можно скорее. Надо успеть…

– Но это недопустимо, Мона Лиза! Вам нельзя путешествовать в вашем положении, – пытался отговорить ее Леонардо.

– Кто позаботится о ней напоследок? Кто вытрет её пот? Кто сменит ей бельё? Кто подаст ей воды и лекарства? А ведь придётся ещё уговаривать её их принять! Как я могу доверить прислуге уход за ней? Нет-нет, всё решено… Я должна успеть… Если что-нибудь случится, я себе этого не прощу. Никогда! – она была непоколебима в своём решении. – Друг мой, помните ли вы о вашем обещании?

Леонардо посмотрел ей в глаза. Зрачки их были увеличены, а губы подрагивали. Он, не понимая, что она имеет в виду, просто созерцал своим добрым и мудрым взглядом её таинственность, укрытую чёрной полупрозрачной дымкой, словно она позаимствовала у художника придуманное им сфумато для своего покрова. Она надолго замолчала. Казалось, будто она видит всё насквозь, и в этом было что-то жуткое…

– Ваше молчание пугает меня, Мона Лиза, – обеспокоенно сказал Леонардо. – Расскажите же мне, какие мысли бродят в вашей прелестной голове?

– Их слишком много, и, порой, мне не хватает для них даже длинных ночей. И тогда я говорю с Богом…

– И что он вам говорит?

– Он давно потерял желание беседовать со мной. – она тяжело вздохнула, словно пытаясь избавиться от какого-то невидимого груза, всей своей тяжестью давившего на неё.

– Тогда, возможно, вам следует обратиться к молитвам? – Ему казалось, он дал дельный совет, учитывая, какой набожной она была.

– Леонардо, дорогой мой друг, если бы молитвы помогали, то все люди на земле были бы счастливы… А вам я скажу вот что: мужчины никогда не помнят своих обещаний! И вы, к сожалению, не являетесь исключением, – теперь уже капризно молвила она и нижние веки её глаз стремительно отяжелели от влаги. – Но простите, простите меня, я совершенно не контролирую своё пыл. Напомню, что когда-то вы обещали никогда не расставаться со мной.

– Я помню об этом, Мона Лиза, и не отступлю от своих слов.

– Лучше сладкая ложь, чем горькая правда…

Он увидел, как в её зрачках блеснула чуть заметная насмешка, а уголки её губ искривились в улыбке. Она была вне времени и пространства – эта её всезнающая, отрешённая и немного издевательская усмешка.

– Но теперь я спокойна, – зачем-то произнесла она тихо, а затем, чуть громче:

– А скажите, если ли у вас мечта?

– Я с детства пронёс мечту во взрослую свою жизнь – мечту о полёте человека. – ответил он, радуясь тому, что она поменяла унылую тему.

– Человек может полететь в небо? Вы изволите шутить, Леонардо?

– Нисколько, Мона Лиза. Ведь если тяжелый орёл на крыльях держится в воздухе, если большие корабли на парусах движутся по воде, почему не может и человек, рассекая воздух крыльями, овладеть ветром и подняться на высоту победителем?

– Вот и я хочу летать. Иногда мне кажется, что я птица, волею жестоких судеб попавшая в золотую клеть, – она вновь ушла в себя на какие-то мгновения, а потом молвила многозначительно:

– Будущее всегда так неопределенно… Дайте же мне на прощанье вашу руку…

– Будьте осторожны, прошу вас, Мона Лиза. Пощадите себя… и ребёнка!

– Не тревожьтесь обо мне, Леонардо. – лицо её было бледным и утомлённым, а взор блуждал где-то далеко.

* * *

Той тёмной ночью она приснилась ему. Её тонкая улыбка выглядела горькой, а сама она – возбуждённой. Грудь её вздымалась, а голос, более звучный и сочный, чем обычно, говорил ему:

– Многие мужчины теряли разум, поскольку любили меня, а я не желала отвечать на их чувства. А сейчас настал мой черед трепетать. Но вы, великий Леонардо, Повелитель Искусства и Науки, непревзойдённый знаток Природы и Человека, так и не поняли, что я люблю вас так же безумно, как вы безгранично любите свою науку. Я готова дать вам то, чего не могла бы дать ни одна женщина на свете. Но вы никогда не сможете полюбить меня, маэстро! Вот почему я не доверю вам тайну своей души. А если вы все-таки полюбите меня, то я усмирю вас своей любовью и тогда мы будем непобедимы!

– Но я желаю знать вашу тайну, Мона Лиза! – прошептал Леонардо.

– Всё Добро в Любви. А всё Зло – без неё. – ответила она, а на ее устах заиграла обычная улыбка, невыразимая смесь нежности и иронии. – Не существует самого страшного круга ада, куда не смогла бы я проникнуть, если мне будет не хватать вашей любви. И нет таких высот, куда мне было бы не под силу подняться с этой любовью. – колоколом звучал в тиши её взволнованный голос. – Так не позволяйте же мне вновь упасть в бездну, после того как я поднялась на вашу вершину. Мы сольём воедино наши миры и вдвоём станем непобедимы… – с этими словами она протянула к нему свои обнаженные руки. Он отдал ей свои. И она спрятала своё лицо у него на груди…

Он поцеловал её. Через мгновение она была уже в его объятиях.

Он успел узнать её тело, благоухающее свежим запахом флорентийского ириса, и похожее на ветер, прилетевший издалека. Он сумел разглядеть его сквозь одежду, и настолько точно его знал, что в любой момент, взяв в руки мелок, мог уверенно изобразить все его холмы, впадины и долины…

* * *

Марко Тоскано, молодой профессор истории искусств Флорентийского Университета, безмятежно спал в своей постели. Накануне вечером долгое и приятное общение с матерью, плотный ужин в ресторане и качественное вино сделали своё дело… Но, как вскоре оказалось, даже крепкий, здоровый сон волен распахнуть врата прошлого, где все происходящее выглядит пронзительно живым, ярко-красочным и более чем просто реальным!..

– Кто вы будете, синьор? – отчётливо слышит он голос и видит мастерскую: повсюду кисти, палитры, запах красок…

– Марко… – отвечает он.

И внезапно ловит себя на мысли, что всё это выглядит более чем странным, ведь вопрос прозвучал не на современном итальянском языке, а на старом тосканском наречии. Кто сейчас, в двадцать первом веке, разговаривает на вольгаре? Любопытство его оказалось столь сильным, что он широко раскрыл глаза и пристально вгляделся в лицо человека, который сейчас сидит перед ним. Боже Милосердный! Он потерял дар речи – этого не могло быть! Он провёл ладонью перед лицом, словно пытаясь снять с глаз магическую пелену – в кресле перед ним восседал живой – не призрак и не бестелесный дух! – Гений – сам Леонардо да Винчи! Одет просто – на нём чёрный бархатный берет без всяких украшений. Поверх чёрного камзола – длинный, до колен, тёмно-красный плащ с прямыми складками, старинного покроя. Марко видит его седые волнистые волосы и бороду, высокий лоб с несколькими глубокими морщинами. И глаза. Удивительные глаза, они посылают пронизывающий взгляд из-под густых бровей. Что-то меланхолическое наблюдается в этом взоре…

Марко оторопело изучает его. Во плоти он, в самом деле, очень красив! Особенно хороши его добрые, внимательные и пронзительные глаза – два бездонных тихих озера с дугами бровей по берегам. Конечно, это он, кто же ещё? Но как, как такое может быть, чтобы собственными глазами созерцать перед собой живого человека, жившего более пяти сотен лет назад. Боже правый! Необычайное и необъяснимое явление, которое называют чудом или волшебством? Или это зрительные галлюцинации? Какая божественная или потусторонняя сила вызвала это сверхъестественное пришествие?

– Маэстро Леонардо да Винчи, – проговорил Марко почти шёпотом, в котором ревела лавина сомнения, – это… Вы? – он протягивает вперёд руку, словно пытаясь прикоснуться к чуду.

– Вы не ошиблись, сударь. Как вы назвали своё имя? Марко? – человек прищурил один глаз с немного лукавым, но добрым выражением. – И по какому же назначению вы возымели намерение нанести мне визит из своего далёкого будущего? Сделаю предположение, что вас интересуют мои связи с Моной Лизой? – он опустил веки на глаза и лицо его мгновенно стало безрадостным. – Многих это забавляет, чтобы потом повсюду толковать… Но, зачем спрашивать, если вы там, в своем будущем, и так всё знаете? – спросил он устало.

– Ваш биограф – Джорджио Вазари – об этом умалчивает…

– Ну, надо же! У меня есть биограф! И он, наверняка, обессмертил моё имя? Мог ли я, смиренный живописец и инженер, когда-нибудь мечтать о такой славе?

– О вас написаны тысячи книг, маэстро Леонардо! Ваша слава будет жить до тех пор, пока существует мир. А имя ваше будет оставаться в устах людей и произведениях писателей – вопреки зависти и даже самой смерти!

– Получается, вы сотворили себе кумира? – Леонардо неодобрительно покачал головой.

– Сотворяет их Господь, – ответил Марко, – а вот память о них воскрешают простые смертные…

– Все мы смертны, друг мой. Таков закон Природы. А, знаете ли, было бы забавно узнать, что обо мне говорят… Полагаю, у вас там, в будущем, моя скромная персона выступает в роли смиренного подопытного кролика под безжалостным и холодным скальпелем истории. – он постарался улыбнуться сквозь толщину своей грусти. – Ну что же, никому ещё я не открывал тайн своего сердца, но, вижу я, вы, Марко, человек достойный. К тому же, чего не сделаешь ради истории…

С этими словами пальцы его левой руки, на которых красовались два золотых перстня – с квадратным изумрудом и тёмно-красным гранатом – затеребили единственное кольцо из серебра на безымянном пальце правой руки…

– Когда Мона Лиза уехала повидаться с умирающей матерью, я считал дни, – тяжело начал Леонардо. – Мысль о том, что разлука может затянуться надолго, что она может не вернуться, что с ней что-то может произойти – все эти суеверные страхи, тоска и какое-то грозное предчувствие сжимали моё сердце. Я уже не задавал себе вопроса, как мы встретимся, и что я скажу ей. Лишь бы она вернулась. Поскорее. Но так вышло, что вскорости мне пришлось покинуть Фьоренцу. Я уехал в Милан, а оттуда – в Рим…

Однажды я возвращался домой, и на мосту меня догнал мой ученик Салаи. Его взволнованный вид свидетельствовал, что произошло что-то нехорошее.

– Скажите, маэстро, – завёл он разговор, – вы ведь всё еще рисуете портрет жены мессера Джокондо?

– Да, Салаи, – ответил я, – а что?

– Ничего. Почти четыре года корпите над ним, а ещё не завершили… – укоризненно говорил тот, заглядывая мне в глаза. – Что же теперь будет с портретом?

– Что тыхочешь сказать?

– Так значит вы не слышали новостей, маэстро? – в его глазах прыгали дьявольские огоньки, – ну конечно, вы ничего не знаете о несчастье… Бедный мессер, супруг вашей донны Лизы, во второй раз овдовел. Напасть-то какая!

В глазах у меня почернело и я был готов упасть, если бы не ухватился за верёвочную сеть, натянутую по краям моста. Сначала я подумал, что сказанное не может быть правдой. Но в тот же день я узнал всё. Моя бедная, бедная Мона Лиза… она… умерла при родах, уступив свою жизнь новорожденной девочке. Эта весть разбила мне сердце… – и он вновь затеребил серебряное кольцо.

Знаете, Марко, всю свою жизнь я отрицал дружбу с женщиной. Не понимал, для чего искать равновесия на краю вулкана с кипящей лавой. А сейчас приходится признать, что в придуманном нами пространстве, на расстоянии вытянутой руки, сложилось у меня некое подобие дружбы, или, может, чего-то большего с Моной Лизой, этой умной и совершенно таинственной женщиной, позволившей мне понять сладкий и горький привкус счастья, чей вулкан, исторгнув в гневе каменное пламя, остывал и обретал добродушный вид. И такая радость наполняла душу мою, как будто мне не пятьдесят четыре, а шестнадцать лет, будто вся жизнь была впереди. В желании дотронуться до неё я стал терять ощущение дружбы, и это нас погубило. Но именно в этом страстном желании во мне воспламенялась способность носить её на руках…

– Вы, стало быть, любили её, маэстро Леонардо? – осторожно спросил Марко.

– Не уверен, что смогу объяснить вам, друг мой, – ответил он. – Общение захватывало нас полностью, а чувства и мысли пребывали в глубокой гармонии. Но это была духовная драма, вечный спор, если хотите, или битва между нашими душами, которые пытались проникнуть друг в друга, чтобы не победить, нет! А наоборот, быть покоренными.

Я околдован своей картиной, и улыбкой Моны Лизы на ней, – продолжал Леонардо. – Лиза позволяла писать себя и владеть своей плотью под мазками кисти, не позволяя владеть своей душой, всегда ускользавшей от меня. Я же чувствовал себя её пленником. Я трепетал от страха и много раз пробовал остановиться, но какая-то неизведанная сила заставляла меня продолжать писать.

– Вам удалось заглянуть в её душу? – тихо поинтересовался Марко.

– Молодой человек, вы думаете, легко заглянуть в человеческую душу, а потом запечатлеть её на холсте или дереве? – вздохнул Леонардо. – Для этого требуется не только художественное мастерство, но и способность выдержать соприкосновение с душой другого человека, с тайной, хранящейся в ней… Увы, мне оказалось не под силу разгадать тайну этой удивительной женщины! Поэтому я решил, что должен оставить картину у себя! Знаете, я ведь однажды дал ей обещание, что мы никогда не покинем друг друга!

– Волшебство этой картины помогло вам оставить потомкам уникальный шедевр, вдохновляющий тысячи и тысячи людей на протяжении веков!

– Приятно это слышать! Мне удалось создать картину действительно божественную! Я знал, что погружать образы в световоздушную среду – это значит погружать их в бесконечность… Так какова же судьба картины, Марко? Что вам об этом известно?

– В 1516 году вы, маэстро Леонардо, покинете Италию и увезёте картину с собой…

– Вы сказали «покину Италию»? – перебил тот, и Марко показалось, что взор его проник в глубины его души.

– Да, Вы уедете во Францию по приглашению короля Франциска, который заплатит за картину очень много золотых флоринов.

– Бред! Этого не случится! – воскликнул возмущённый художник. – Ибо я никогда не продам ее! Даже за очень большие деньги. Вы ошибаетесь!

– Нет-нет, маэстро Леонардо, «Джоконда» до последних ваших дней останется с вами…

– Вы сказали «Джоконда», Марко? Было бы куда правильнее, если бы она осталась в истории как «Мона Лиза»! – с излишней требовательностью в голосе произнёс Леонардо.

– Кстати, до сих пор, по прошествии пяти сотен лет, не утихает спор, кто же изображен на картине, – продолжал Марко. – То ли это Лиза Герардини дель Джокондо, то ли Изабелла Гуаландо, или Изабелла д'Эсте, или Филиберта Савойская, Констанция д'Авалос, ПачификаБрандано… Никто не знает… Дискуссии идут и поныне…

– Неучи! – с негодованием вскрикнул Леонардо, – Им не хватает знаний! Несчастны те, кто считает, что всё знает! – а Марко, наслаждаясь невероятной возможностью беседовать с самим Гением и увлекшись рассказом, продолжал:

– Неясность происхождения способствовала известности картины, что провела её сквозь века в сиянии своей тайны. Долгие годы портрет «придворной дамы в прозрачном покрывале» служил украшением королевских коллекций. Повсюду – и в замках, и в городских домах – дочерей пытались обучать знаменитой улыбке.

Леонардо слушал прорицателя как зачарованный. Лишь единственный раз он поднял руку, чтобы поправить красиво ниспадавшую седую прядь волос. О чём он думал сейчас? Этого Марко не понимал. Но он видел напряженную работу могучего мозга, а также то, как сияло его лицо. Как золотой дукат на ярком солнце!

– Так что там было дальше, с моей «Моной Лизой»? Продолжайте же, прошу вас, Марко!

– Маэстро, популярность вашей картины среди профессиональных художников всегда была высока – они создали более двухсот её копий. Ей, картине, даже посылают письма с объяснением в любви. И вот, в августе 1911 года, картина была похищена.

– Похищена? – глаза живописца наполнились беспокойством. – Как?

– Да, но ненадолго, маэстро Леонардо. Её разыскивали. О ней горевали. Её оплакивали… Но в итоге, только через два с половиной года, сумели найтив тайнике под кроватью. Вор, бедный итальянский эмигрант, хотел вернуть картину на родину, в Италию.

– На родину, в Италию! – задумчиво повторил Леонардо.

– Именно тогда о картине заговорил весь мир! Её называли, и сейчас называют, божеством. И все сетуют, что вы, маэстро, не открыли нам, простым смертным, её тайну!

– Тайну? Она гложет меня самого. «Мона Лиза» и для меня, её создателя, является великой загадкой… – тихо произнес Леонардо и отвел в сторону глаза…

Приятно мерцали массивные восковые свечи в высоких бронзовых канделябрах. озаряя помещение желтоватым полусветом, и добавляя таинственности всему этому необъяснимому действу. Их блики отражались бесчисленными огнями в двух больших венецианских зеркалах, а также на позолоте стен, плафонов и мебели. Вдруг прямо в окно заглянула полная, яркая луна, наполнив всю комнату серебром и голубыми тенями. Двое сидящих мужчин вели неторопливую беседу. Открыто рассказывая о многом, утаил Марко лишь об одном. Что Лиза Герардини, жена Франческо Дель Джокондо, не умерла при родах. Что она пережила самого Леонардо на долгих двадцать три года и была похоронена на кладбище при монастыре Святой Урсулы во Флоренции. Дожив до шестидесяти трёх лет, она успела стать матерью пятерых собственных детей и одного приёмного ребенка. В обители сего монастыря, согласно завещанию властного мужа, умершего на четыре года раньше неё, Мона Лиза и закончила свои дни. Она, весьма почтенная матрона с лицом, исчерченным морщинами, больше не улыбалась, а если и улыбалась, то уже далеко не столь загадочно. Будучи истой католичкой, она предпочла провести жизнь в золотой клетке, сбежав когда-то от настоящей любви…

(Фрагмент романа В. Маркарова «Гении тоже люди… Леонардо да Винчи»)