Текст книги "Под потолком небес"
Автор книги: Валентина Седлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Валентина СЕДЛОВА
ПОД ПОТОЛКОМ НЕБЕС
Николаю Егорову, известному среди соратников-автоманьяков как ENN и Черный Ворон, без которого эта книга вряд была бы написана. Огромное тебе спасибо и шершавой дорожки под колесами!
– И что толку: бьешься, бьешься в этой жизни, а все равно ведь выше потолка не прыгнешь.
– Так-то оно так, как ты говоришь, только вот потолок этот у каждого разный: у кого крыша, а у кого и само небо…
* * *
Наташка блаженно растянулась на верхней полке четырехместного купе. Жаль, конечно, что не удалось достать билеты в плацкартный вагон, тогда бы она неплохо сэкономила. Но, увы, за всей этой экзаменационной суетой она не заметила, как наступил июнь, и когда отправилась в билетные кассы, то единственное, что она смогла купить, так это билет в купе, да и то только потому, что кто-то отказался от брони. А ее родной дом расположен в самом, что ни на есть курортном месте, на Азовском море, так что наплыв туристов сейчас туда растет с каждым днем, и ей еще повезло, что она взяла билет с первого же раза и в кассе, а не с рук перекупщика. Очередь длиной в три часа, само собой, не в счет. Ее всегда приходится выстаивать, хочешь ты этого или нет.
На вокзал приехала загодя, и успела всласть побаловать себя мороженым и шаурмой, после которых с удовольствием расправилась с бутылочкой пива. Когда объявили посадку, она, пока ее попутчики распихивали свои необхватные баулы, легко вспорхнула на свою верхотуру, попутно забросив свою сумку на полку над дверью. Особого багажа Наталья с собой не везла: так, подарки родным и кое-какие личные вещи. Все остальное находится под охраной ее московской подруги Дашки, поскольку на лето общежитие для студентов как бы закрывается, а на самом деле – сдается всем, кому ни попадя. Комендатура с молчаливого согласия ректората пополняет свои карманы, не забывая отстегивать часть доходов своему непосредственному начальству. Впрочем, у Даши ее вещей тоже было немного: теплая одежда да связка учебников, накопившаяся за четыре года учебы. Елки-палки, это же ее последнее свободное лето! А потом работа и вечная скука. А, что сейчас об этом думать! Нечего голову всякой ерундой забивать, да еще и загодя.
Поезд тихонько качнулся, словно нехотя дернулись вагоны, перестукиваясь с рельсами, пейзаж за окном начал медленно меняться. Все, поехали. А завтра она увидит своих родителей, двух младших сестренок и братика, который в этом году закончил первый класс. Смешной такой мужичок растет: серьезный, рассудительный. Если бы и отец был бы таким же, можно было сказать, что Максимка его просто копирует. Ан нет, батька у них суетливый и безобидный, любящий беззлобно поворчать на все окружающее. Так что братик растет со своим характером. Поголовно считает своих старших сестренок вертихвостками, и мнение их ни в грош не ставит. Единственная, с кем он еще хоть как-то считается – это она, Наталья. Потому что живет далеко и каждое лето с подарками приезжает. И какими! Она-то точно знает, что всякие шмотки, которые так обожает покупать их матушка, для него не в радость, а вот машинки, пачки с сотками и футбольные наклейки с журналами, которых даже в Таганроге не отыскать – это в самый раз.
А для сестренок она как всегда везет косметику. При этом дарить ее нужно будет потихоньку за спиной у матери, а то еще чего доброго отправит все разом в мусорную корзину. Ей не объяснишь, что старшеклассницам давно уже пора уметь обращаться со всеми этими тушью, помадой, тенями, подводкой, а на дискотеке так просто без них не появишься. Для матери накрашенная женщина все равно, что гулящая, и хоть кол на голове теши – не переубедишь в обратном. Наталья поэтому домой приезжает без всякой косметики на лице, даже губы блеском не смягчает, а то жди нотаций. Сестренки же вообще красятся где-нибудь у подружек, а перед тем, как вернуться и предстать перед строгим оком родительницы, смывают макияж на дальней колонке или у колодца. А уж про то, как они дома свои косметички прячут – это вообще отдельная история. Мать же регулярно их вещи перетряхивает, ругайся с ней – не ругайся, при этом совершенно уверена в своей материнской правоте. Если обнаружит что-то криминальное, вроде журнала «Космополитен», позаимствованного у подруги, или кружевных трусиков, купленных за десятку на местном базаре, немедленно выбрасывает и устраивает допрос с пристрастием, а потом еще долго припоминает и позорит. Блюдет нравственность подрастающего поколения, одним словом.
А вот батька у нее мировой. Когда он трезвый, то всегда предпочитает уступать своей громогласной и необъятной супруге, относительно чего разговор бы ни шел, и прячется от нее в гараже, ремонтируя старенький «Запорожец», на котором раз в год по обещанию делает круг по поселку и ставит обратно. Ну, а если отец выпьет, то тут уж держись. Даже мать ему слова поперек сказать тогда не может, как ни старается. У батьки прорезается такой голос, что даже иерихонская труба в эту минуту с ним вряд ли сравнится. Родители вообще представляли собой весьма колоритную пару. Мать – кровь с молоком, гренадерша с необъятным бюстом и полным отсутствием талии, и отец ростом метр шестьдесят и сухонький, как ствол акации. Наташка про себя слегка побаивалась: говорят же, что дочери рано или поздно начинают напоминать свою мать, а представить себя заплывшей жиром было как-то нереально. Идти по стопам Марьи Спиридоновны, мамы то есть, не хотелось совершенно.
Ох, как же она фруктами объестся! В Москве к фруктовым лоткам даже подходить страшно, цены не то, что кусаются, а еще и лают на прохожих. То, что у нее дома на тротуаре под ногами валяется, здесь продается втридорога, да и было бы еще вкусным… А то либо недоспелое, либо гнилое, либо продают сорта, которые только на заготовки пускать хорошо. Ну, разве можно так над народом издеваться?
А еще она вдоволь накупается в море. Как же она соскучилась по нему, даже по чайкам-мерзавкам, противно орущим над головой и пытающимся своровать твой обед прямо из пластиковой сумки. Мать, конечно, будет слегка ворчать, что ее дома не застать, ну и ладно. Все равно она целыми днями будет пропадать на диком пляже, ни на огороде же вкалывать, представляя себя рабской силой на фазенде бразильских экспроприаторов! Тем более что все давным-давно уже прополото, сдобрено и окучено, у родителей с этим строго. Туристов на диком пляже не встретишь, потому что просто так это место не найдешь, знать надо, как сюда пройти, а значит никто не привяжется, не будет лапать потными руками. Разве что только местные ребята могут побеспокоить, а с ними у Натальи разговор короткий. Все ее здесь знают, а кто не знает ее, тот знаком с ее женихом, Петром Маслобойниковым. Ей стоит только назвать его имя, как любой нахал сразу же отвязывается. Иметь дело с Петькой никому не хочется. Кулаки у него пудовые, а уж по перебитому носу сразу понятно, что за плечами ни одна драка имеется.
Правда, женихом он сам себя зовет, да еще и ее родители его так иногда кличут. А сама Наталья этот вопрос для себя еще до конца не решила. То есть решать его не хотелось совершенно. Ну и что, что уже семь лет, как вместе гуляют? Это еще не повод за Петьку замуж идти. Да, с ним чувствуешь себя, как за каменной стеной. Хорошей, надежной тюремной стеной. И ревнивец он тот еще. Каждый раз, когда она приезжает из Москвы на каникулы, начинает ее пытать, с кем она там спала. Будто это его дело! Приходится все два месяца повторять одно и то же, как заезженная пластинка: «Ты у меня единственный и неповторимый, никого, кроме тебя, к себе не подпускаю». Зануда! Сам-то из себя монаха не изображает, Наталья может, по крайней мере, трех девчонок назвать, с которыми он спал, пока она в Москве гранит науки грызла. А попробуй только заикнуться об этом, неприятностей не оберешься. Такой скандал закатит, что мало не покажется!
И вообще, если уж так вспоминать, так можно сказать, что в первый раз он ее практически изнасиловал. Она ему повода, между прочим, никакого не давала, он сам за ней тенью по всему поселку ходил. А потом зажал на чьем-то грязном заднем дворе и завалил в сарае, не обращая внимания на ее вопли и попытки стряхнуть с себя незваного агрессора. Когда все было закончено, подал разорванную юбку и сказал: «Если уйдешь от меня – убью. Сначала того, к кому уйдешь, а потом и тебя следом». Тут хочешь – не хочешь, а призадумаешься, как дальше жить. Тем более что Петька по всему поселку разнес, что Наташка Симохина – его девушка, и пусть никто на нее даже планы не строит, иначе море крови. При этом, – каков наглец! Заявился к ним домой, как ни в чем не бывало, а когда Наташкина мать сказала: «Ты мне это, девку не порть! Узнаю, что к ней под подол залез, на одну ей ногу наступлю, за другую дерну и порву в лоскуты. Мне дома бляди не нужны», знаете, что ответил? Мол, он Марью Спиридоновну полностью поддерживает, и сам лично за Натальей проследит. Наташка как это услышала, аж поперхнулась от возмущения. Вот скотина!
Да и скучно с ним. Он все про свою рыбу бубнит, сколько наловили, как с соседней бригадой полаялись, да кто сколько после работы выжрал. А когда она ему про свою студенческую жизнь пытается рассказать и про планы на будущее, сразу же обрывает. Мол, мечтай – не мечтай, а будет все так, как я скажу. И за что ей так «повезло»? Ну, красивая, справная девка, только что толку-то в этой красоте, если все этому борову Петьке достанется. Так и пропадет ни за что, ни про что. И пьет Петька, как сапожник, и матерится. Едва-едва восемь классов на тройки окончил, а дальше учиться не пошел. Да и кто бы его взял, неандертальца этого! Он же до сих пор с ошибками пишет, когда надо было заявление на работу подавать, ему его Наташкина сестра накатала. А хорошо считать умеет только деньги в чужом кошельке: кто сколько своровал, и кто какую тачку себе купил.
А вот в поселке у него большой авторитет, даже среди старших мужиков. Еще бы: с одного удара в отключку на полчаса отправляет, без закуски может литр в одно рыло выкушать. Кто с ним тягаться сможет?
А она, Наташка, о другой жизни думает. Зря она, что ли, столько времени над учебниками корпела? А уж как вспомнит про то, как в институт поступала…
Началось с того, что все родные в голос заявили, что никуда, ни в какую Москву они Наташку не отпустят. Пусть ищет себе что-нибудь в Таганроге, если уж так учиться хочет, вместо того, что работать идти, деньги в семью приносить. Хорошо, что она заранее, за два года начала копить деньги на билет, потому что знала, что так все и будет. Так что Наташка, просто никого не слушая, оставила дома записку и села в московский поезд, поехала покорять столицу. Институт она себе выбрала заранее, государственный, а не коммерческий, чтобы денег не платить. Нет у нее денег, и все тут. Только в Москве выяснилось, что бесплатным для нее обучение будет лишь в том случае, если она все вступительные экзамены сдаст на одни лишь пятерки, а экзаменов целых четыре штуки! Правда потом выяснилось, что раз у Натальи золотая медаль, что сдавать ей придется только два: математику и английский. В деканате, оглядывая настырную девицу из тьмутаракании, дежурный преподаватель, растягивая губы, протянул, что «все эти провинциальные медали ничего не стоят, но правила, увы, одинаковы для всех». Наташка едва тогда удержалась, чтобы ему по морде не врезать. Ничего себе: «ничего не стоят»! А сколько труда, сколько нервов ушло! Или у них тут в Москве сплошь одни вундеркинды живут?
Оставшиеся до экзамена дни Наташка просидела за учебниками, вновь и вновь решая задачки, повторяя английские топики, спрягая не правильные глаголы. Она, конечно, волновалась, но с другой стороны… По математике она первые места в районных олимпиадах занимала из года в год, даже журнал «Квант» из школьной библиотеки от корки до корки изучала, чтобы понять то, что не входило в рамки школьной программы. Да еще знающие люди посоветовали ей позаниматься по одному толковому справочнику для поступающих. Нет, с математикой у нее проблем быть не должно. А английский она уже два года зубрила по учебнику Бонк, и в школе одноклассники, когда слышали ее ответы на уроках, считали, что она обязательно станет переводчиком. Сама Наташка относилась ко всем восторгам в свой адрес скептически, все же знать учебник и знать язык – это две большие разницы.
Математику она действительно сдала без особого труда. А вот экзамен по английскому языку ей еще многие годы снился, как кошмар, заставляя просыпаться в холодном поту со стучащим как пулемет сердцем.
Нет, получив на руки билет, она поняла, что ничего особенно изощренного здесь не придумали, в принципе она и готовилась к чему-то подобному. Наталья быстренько по памяти написала нужный текст, сделала упражнения на грамматику и стала ждать, когда ее вызовут.
Стоя перед экзаменационной комиссией из пяти тетенек бальзаковского возраста, она бойко оттарабанила рассказ про Лондон, ответила на заданные вопросы, как одна из мучительниц, развалившись на стуле и презрительно посматривая на школьную юбочку и скромную белую блузку Натальи, выдала своей соседке следующее резюме: «Да, выше троечки не получит. Этот нью-васюковский акцент выдает ее с головой».
У Наташки застучало в висках. Несмотря на то, что фраза была сказана на английском, Наталья ее прекрасно поняла, тем более что тетка даже не удосужилась хотя бы понизить голос и брякнула это на всю аудиторию. Сидящие сзади абитуриенты, ждущие своей очереди, так и закатились со смеха. Значит, это «только троечка», не больше? А ей даже четверки будет мало. Что же делать, как дать понять этим напыщенным дурам, что она не позволит так безнаказанно издеваться над собой? Тут ее внутри что-то подстегнуло, и прежде, чем она сама успела понять, что говорит, у нее вырвалась следующая фраза (естественно, тоже на английском, на русский она просто не успела перейти): «Мой репетитор из Мориса Тореза нашел, что у меня калифорнийский акцент. А вообще, по всему земному шару все южные акценты весьма схожи между собой. Или вы еще не в курсе? Тогда могу вам только посочувствовать».
С этими словами она выскочила из аудитории, едва не сбив с ног стоящего в дверях мужчину. Пока она препиралась с тетками, даже не заметила, как он здесь возник. Да, это был конец. Мало того, что она им не понравилась с первого же взгляда, так еще и нахамила в ответ. Теперь ей даже тройку не поставят. Придется бесславно возвращаться домой и слушать нотации родителей. Так опозориться! Что ж, так ей и надо. Возомнила, что все может, а ее же предупреждали, что без «волосатой лапы» нечего и думать соваться в столичные ВУЗы. А кто она? Так, девочка с Юга, наивная провинциалка. А здесь все с репетиторами сидят, готовятся, деньги им бешенные отдают. Она поэтому и сказала про мифического репетитора из Мориса Тореза, что случайно услышала разговор двух абитуриенток, которые со знанием дела обсуждали, из какого ВУЗа репетиторы лучше, и кто сколько берет за урок. Узнав, что одно занятие стоит столько, сколько месячная зарплата ее отца, Наталья едва не потеряла сознание, но странное сочетание «Мориса Тореза» запомнила накрепко.
На следующий день она на негнущихся ногах снова пришла в институт, чтобы узнать, какую же оценку ей все-таки поставили. Изнутри ее буквально колотило, но Наталья держалась изо всех сил, чтобы не разреветься при всех, выставив себя на посмешище. Хватит ей и пренебрежительных взглядов абитуриентов, и сочувствующе циничных гримас преподавателей. Подойдя к листку с оценками, она никак не могла нормально сфокусироваться и найти свою фамилию. Долго вглядывалась, пробегая глазами список, пока со всех сторон ее пихали толпившиеся здесь с этой же целью будущие студенты и их родители. Наконец нашла себя. Симохина – «отлично». Других Симохиных в потоке не было, поэтому выходило, что пятерку поставили именно ей.
У Натальи закружилась голова. Вот те раз! Неужели все получилось? Но как, почему?
Ответ на этот вопрос она получила позже, в сентябре. Одна из тетенек, принимавших тогда экзамен, была назначена преподавать в группе, куда распределили Наташку, и поскольку, как оказалось, была на самом деле весьма добродушного нрава, и как-то раз после окончания пары поведала, что за Наталью похлопотал сам декан. Тот самый мужик, которого она едва не сбила в дверях. Видимо, был в сентиментальном настроении. Такое случалось довольно редко, и Наташке просто ужасно повезло. Словно выиграла в лотерею главный приз.
Когда Наталья окончательно выяснила, что действительно поступила в институт и зачислена на первый курс экономического дневного факультета, она отбила домой телеграмму, но сама решила туда пока не возвращаться. Еще чего доброго могли не отпустить обратно в Москву. У матушки вполне хватило бы ума запереть ее и не выпускать на улицу. Хватит, она уже взрослая, и сама распоряжается своей жизнью и своим временем. А жить чужой головой – не велика радость, равно как и позволять кому-то помыкать собой. Да и от Петькиного внимания хоть избавиться, а то уже достал со своей «любовью». Хоть бы презервативы за свой счет покупал, зараза, а то все ей тратиться приходится.
За три недели, оставшиеся до сентября, она изъездила Москву вдоль и поперек. Красная площадь, Арбат, Воробьевы Горы, Крылатские Холмы. Хотя вернее будет сказать не «изъездила», а «исходила», поскольку скудный денежный запас таял просто на глазах, и даже путешествие на общественном транспорте существенно било по карману. Ничего, вот начнется учеба, а с ней придет и стипендия. На нее и будет жить. Пусть бедно – это ерунда, ей не привыкать. А то, что в ее сторону косятся, ее не трогает. Главное – то, что в голове, а не на теле.
Все бы хорошо, но Наталья не учла одну малость: стипендию здесь платили не в начале, а в конце месяца. Поэтому она испытала настоящий шок, когда поняла, что в ее тощем кошельке лежат примерно три батона хлеба, и их она должна растянуть почти на месяц. А еще тетради нужны, ручки, зубная паста к концу подошла. Прокладок, и тех нет. Лежит в запасе пара тряпочек, комок ваты и один бинт, а больше ничего. Что делать, писать домой? Ну, уж нет, дудки, она гордая. Придумает, как выкрутиться из положения.
Тут-то ей на помощь и пришла Дашка. Дашка-промокашка, Дашка-букашка. Озорная девчонка, дочь весьма состоятельных родителей, которые на свою беду проводили дома очень мало времени, мотаясь то по загранпоездкам, то по курортам. Поэтому Дашка была предоставлена сама себе, а учитывая ее темперамент и открытый на ее имя практически неограниченный по средствам счет в банке, могла делать, что угодно. В том числе и взять под свою опеку странную провинциалку откуда-то из-под Таганрога, которая вдобавок ко всему прочему была выше ее почти на голову.
Дашка, нимало не смущаясь, подошла к ней сразу после торжественной церемонии открытия нового учебного года. Наташка потом долго прокручивала в голове их знакомство, и единственное, к чему она приходила, так это к тому, что Дашка, скорее всего, по одной ей ведомым причинам решила таким оригинальным образом противопоставить себя остальному курсу. Вот я мол какая, даже с иногородними на ты, не то что вы, рафинированные зазнайки.
Она так, словно знала Наталью всю жизнь, заговорила с ней о предстоящей учебе, о том, как живется в общежитии, а потом чуть ли не насильно утащила ее в студенческую столовую, и, не принимая возражений, накормила свою новую подругу комплексным обедом. Сама она есть не стала, объяснив это тем, что сидит на диете. Наверное, ей просто не понравился вид крахмально-хлебных котлет и размазанного по тарелке пюре. Наталья так и не поняла, как это произошло, но уже через полчаса взаимного общения Дашка была в курсе всех ее бед. Подперши голову руками, она, слегка пораздумав, выдала Наталье следующее резюме:
– На одну стипендию не проживешь, даже не мечтай. Здесь все-таки Москва, и она, если верить мировой статистке, один из самых дорогих городов Европы. Раз на родителей надеяться не приходится, значит, надо идти работать. Но тебя никуда не возьмут, кроме как на рынок или в проститутки. Ты только рот откроешь, и можешь дальше свою биографию не рассказывать. Поэтому лучший для тебя вариант – устроиться на работу в наш же деканат. Будешь всякие справки выписывать, с документами копаться, бумажки сортировать. Зарплата здесь, конечно, пустяковая, зато налицо обилие преимуществ: с деканом ты будешь хорошо знакома, значит, не будет никаких проблем со сдачей сессии. Вполне вероятно, что половину предметов тебе вообще автоматом поставят, только за то, что ты – девочка из деканата. Плюс всяческие вкусные взятки в виде шоколада и прочих сладостей от тех, кто через тебя захочет к декану подлизаться. Здесь это нормальная практика. Заодно помимо всего прочего у тебя уже будет трудовая книжка, и пресловутый стаж работы, да еще и в Москве. Потом если захочешь за столицу зацепиться, это тебе здорово поможет.
– Слушай, а что, всем так бросается в глаза то, что я не москвичка?
– Солнышко, если бы ты себе на грудь повесила плакат «Я из Таганрога», то уверяю тебя, ничего бы не изменилось. По тебе и так все можно понять. Первое, что тебя выдает, – твоя одежда. Второе – твой выговор. Третье – отсутствие косметики. Четвертое – выражение глаз. Ты выглядишь как испуганная школьница, а здесь все из кожи вон лезут, чтобы показать, какие они все из себя взрослые и крутые.
– Но я не люблю краситься. От косметики кожа портится.
– Любишь – не любишь, это уже дело десятое. А если не хочешь выделяться из общей толпы, то придется это дело освоить. От тебя же никто не требует отказаться от всех своих привычек, своего внутреннего мира. Просто научись маскироваться под окружающих, и тебя не тронут. Хамелеона знаешь? То-то. Иначе – гиблый номер. В лучшем случае заработаешь ярлык чудачки, у которой с головой не все в порядке, в худшем – будешь служить вечным объектом насмешек. А от ярлыка избавиться будет уже гораздо сложнее, и сил на это уйдет прорва. Оно тебе надо?
– А у вас в Москве все такие жестокие?
– Ну, ты затронула тему, прямо подай тебе философию столичного образа жизни! Не думаю, что москвичи как таковые, сильно отличаются от жителей других городов. А злые сейчас все поголовно. Вас же, приезжих, иначе как «лимита» давно уже не называют, да еще и считают, что вы чужие места занимаете, другим жить мешаете. Чушь собачья, но людей не переделать, особенно тех, кому за сорок-пятьдесят. А дети все слышат и впитывают, как губка, и тоже учатся ненавидеть.
– Дашка, а почему ты со мной возишься? Обедом накормила? Это же такие деньги!
– Ну, во-первых, для меня денежный вопрос не актуален, спасибо предкам. А ты забавный персонаж. Не хочу, чтобы тебя затоптали. Если тебе так удобно, считай, что я потянулась к тебе просто со скуки. У меня есть все, у тебя нет ничего. И если посмотреть, мы обе друг другу интересны, разве не так?
Против этого аргумента Наталья поспорить не могла. Временами ей хотелось прямо-таки удавить эту циничную девку Дашку, безжалостно высмеивающую свою провинциалку-подругу, а иногда она была готова носить ее на руках. Но к любому Дашкиному мнению Наташка тщательно прислушивалась, поскольку та была единственной, кто, глядя со стороны, мог объяснить ей многое из того, что происходило рядом с ней. Через неделю она, следуя Дашкиному совету, уже работала в своем деканате. Из безвозмездного кредита, который ей выдала Дашка, Наталья по ее совету приобрела себе джинсовый костюм, свитер и легкий джемпер. Косметикой ее одарила все та же Дарья, просто вытряся из своего кожаного чемоданчика-косметички все содержимое, и рассортировав все на две примерно равные кучки. Кое-что было просрочено, некоторые наклейки были затерты до полной нечитабельности, но все это была такая ерунда! Главное, что теперь Наталья каждое утро приводила себя в порядок перед мутным зеркалом в крохотной ванной комнатке, подводила глаза, аккуратно наносила тени, яркой помадой, оттеняющей ее темно-каштановые волосы, красила губы. И гордо подняв голову, отправлялась в институт на учебу и работу.
Единственное, с чем основательно пришлось повозиться, так это с ее южнорусским акцентом. Мягкое, раскатистое на французский манер "р" оставляло впечатление, что Наталья картавит. Вкупе с тем, что Наташка то и дело путала в речи "г" и "х", ни на что хорошее она в дальнейшем рассчитывать не могла. Дашка посоветовала ей тщательно следить за тем, что и как она говорит, и месяца на три Наталья превратилась почти что в молчунью, открывая рот только тогда, когда была уверена, что произнесет все, как надо. Кроме того, Дарья решила, что если Наташка будет больше «акать», как это делают москвичи, то впоследствии легче сойдет за одну из них. Поначалу «акать» было даже смешно, но постепенно Наталья привыкла и к этому.
За всеми этими хлопотами на личную жизнь просто не оставалось времени. Учеба, вынужденная мимикрия и работа. Наташка приползала в общежитие не раньше семи-восьми часов вечера, готовила себе ужин, делала домашние задания, и где-то в полвторого валилась спать, чтобы вскочить в семь утра, сделать зарядку, позавтракать и бежать в институт. Каждые две недели она писала домой, рассказывала о том, как ей здесь живется, умалчивая о тех трудностях, с которыми продолжала сталкиваться каждый день. Родители отвечали ей редко, экономя на почтовых марках и конвертах, зато почти перед самым Новым годом прислали со знакомыми продуктов, всяческих маринадов и домашних консервов. Наташка тогда почти полторы недели кайфовала, объедаясь вареньем и закусывая чай солеными огурцами, вкусно потрескивающими на зубах. В отдельной сумке вместе с мохеровым шарфом родители передали Наташке и ее теплую куртку-пуховик. Не Бог весть что, но на первое время сойдет, а потом она себе что-нибудь получше прикупит.
Сессию она сдала на «отлично», при этом даже не воспользовавшись своим слегка привилегированным положением. Все пятерки означали 100-процентный размер стипендии, а если бы у нее была хотя бы одна четверка, то она получила бы только 75 процентов. А Наталья сейчас не в том положении, чтобы дарить государству даже эти крохи. Лучше она лишний раз на них пообедает, чтобы силы восстановить и себя поддержать. Или сестренкам с братишкой подарков купят. Как они, кстати, там без нее?
Несмотря на жестокую ностальгию, мучающую ее каждую ночь, Наталья решила во время зимних студенческих каникул домой не ездить. Денег в обрез, и приходится выбирать: билеты или теплые зимние ботинки. А то ее старенькие разбитые кроссовки от холода совершенно не спасают, а уж от снега и тем более. Пускай до института от общежития всего десять минут ходьбы, но она не хочет лишиться своих ног. Тем более что декан на нее уже как-то странно посматривает, и вполне вероятно, что именно из-за этих клятых кроссовок. А просить о помощи Дашку нет никакого желания. Просто, она и так много чего уже для нее сделала, а чувствовать себя кому-то должной – хуже не придумаешь. Да и Дашка, по всей видимости, как раз этого от нее и ждет, чтобы лишний раз продемонстрировать свое великодушие. Не дождется. Поэтому, еще раз с тоской взглянув на фотографии сестренок, братишки и родителей, Наталья отправилась в ближайший обувной магазин и разорилась на фирменные ботинки на натуральном меху. Из Дашкиных лекций она четко усвоила, что сумочка, перчатки и обувь у женщины должны быть самого высокого качества. Тогда ей прощается весь остальной гардероб. Или его отсутствие.
Под конец первого курса она благодаря умелой политике и Дашкиным советам была окончательно принята как своя среди студенческой братии. Благо что, несмотря на свои пятерки, не зазнавалась, и всегда давала переписать конспекты, если, конечно, сама была на занятиях, а не отсиживалась в деканате. Да и на семинарах и коллоквиумах здорово выручала. Сколько благодаря ней уверенных двоек превратилось в застенчивые тройки и изумленные четверки – просто не перечесть. Южный акцент из речи Натальи исчез окончательно, так что половина потока за учебной кутерьмой вообще позабыла, откуда она родом.
Сдав на отлично вторую сессию и уйдя в отпуск, Наташка, доверху набив две сумки подарками домашним, поехала домой. От предвкушения встречи у нее сладко замирало сердце. Как же она по ним по всем соскучилась! Всего год не виделись, а кажется, что целую вечность. Лишь бы не отец с матерью не ругались из-за ее самовольства, что тогда в Москву без родительского разрешения укатила.
Вопреки самым мрачным ожиданиям, об этом родители ей и слова не сказали. Видимо, уже перегорело. Да и поздно что-то менять. Зато в глазах своих младших она приобрела такой авторитет, что о-го-го! Еще бы: за какой-то год она стала совсем взрослой. Ничего, вот они школу закончат, и тоже в Москву отправятся. А что, Наташка же смогла, значит, и у них тоже получится!
Наталья буквально купалась в тепле родного дома, хватаясь за сто дел сразу и пытаясь помочь матери с огородом, а отцу – с «Запорожцем». Причем одновременно. Но родители вели себя немножко странно: будто Наташка здесь – дорогой и долгожданный гость, которого нужно всячески приветить и обласкать. То есть, словно она не домой вернулась, а в гости приехала. Это забавляло Наташку до крайности. Только через месяц родители заново к ней привыкли и перестали пытаться предупредить каждое ее желание.
Единственное, что омрачало ее летние каникулы – это Петька. Он появился на пороге буквально на следующий день после ее приезда (откуда только узнал), и бесцеремонно уволок ее с собой, несмотря на то, что Наталья, используя всю силу своего красноречия, попыталась остаться дома. Мол, устала она с дороги, да и с родными еще не наговорилась… Бесполезно, как в глухую стену головой. Утащил к себе в хибару и без лишних слов продемонстрировал ей всю свою мужскую силу. Как она тогда не залетела – уму непостижимо. Видно, Бог миловал. И потом чуть ли не каждый вечер заявлялся в гости. Придет, сядет в гостиной и сидит, как истукан. Ни единого путного слова не скажет. Хорошо, если трезвый придет, а то и спиртягой от него разило частенько. Стыдобища! И перед родителями так неудобно. Наташка тогда месячных ждала, как в детстве праздников: хоть на неделю отвяжется, а то надоела его образина хуже горькой редьки.
Когда она собралась обратно в Москву, Петька отозвал ее на вокзале в сторону и, как умел, по-простому объяснил, что случится с ней и ее московскими хахалями, ежели такие объявятся. Ничего нового Наташка не услышала, Петькины угрозы из года в год не менялись. Как и сам Петька. Что-то говорить и объяснять этому дуболому не хотелось, все равно не поймет, поэтому, услышав гудок поезда, Наталья поспешила пройти в вагон.
