Текст книги "Твое тепло (СИ)"

Автор книги: Валентина Нурисламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

      Алан вновь опешил. Имя нелюдя мало кто знает, кроме храмовников и стражей. Кому оно интересно? Все равно, что спрашивать, какого дерева кресло Марта в зале судебных заседаний.

      Он медленно ответил, невольно прислушиваясь к звучанию имени из собственных уст.

      – Алан, Балиор создал людей, мужчин, по своему образу и подобию, так? – Голос Ристы чуть подрагивал, и тепло шло неровными толчками. Она была возбуждена. А в Алане проснулось любопытство.

      – Так.

      – Скажи, мужчины ошибаются?

      Алан покачал головой: интерес мгновенно пропал, стоило и раньше догадаться.

      – Не надо дальше, – сказал он. – Я знаю. Ты говоришь как последователи... последовательницы культа Феминии. Раз созданные по образу и подобию бога существа ошибаются, может ошибиться и он. Бог ошибся, определяя места для мужчин и для женщин, ты это хотела сказать?

      – А еще он ошибся, когда определил нелюдям место весов в судебном процессе, забыв о том, что им, как и людям, нужны тепло и любовь.

      Алан недобро рассмеялся.

      – Верно, Риста. Нам нужно тепло. Человеческое тепло. Только совсем не так, как оно нужно людям. Мы, как паразиты кровь, пьем его, питаемся им. – Нелюдь перевел дух – нечасто приходилось говорить так длинно. Но и не так уж сложно оказалось высказать вслух мысли, давно облеченные в слова. – Ты впрямь думаешь, что он заменит тебе умершего сына? Он присосался к тебе, как клещ...

      Алана обдало удушливым жаром злости, даже ярости. Он невольно отшатнулся.

      Неужели все чувства этой женщины настолько сильные? Обильная кормушка для нелюдя...

      Младенец завозился, вякнул что-то, захныкал. Риста принялась баюкать его, шептать что-то ласковое.

      Жар угас, сменился ровным сладким теплом. И Алан подался ближе. Еще ближе.

      Он не заметил, как и когда исчезли грязь и слизь, покрывавшие сплетение радужных нитей, куда делись, вплетшиеся в кружево склизкие жгуты. Тепло стало таким, каким было до появления Алана. Или не совсем?..

      Что-то дрожало, билось внутри согревающе-нежной паутины, словно птенец в руках. Алану приходилось встречать такое чувство. Почему-то оно было редким, хотя казалось таким простым, порой, очевидным. Сочувствие... Алан изредка ощущал по отношению к себе его подобие – жалость. Ведь жалеть можно всех, даже если проходишь мимо, даже если видишь перед собой нелюдя. А сочувствуют только равным, или тем, кого считают равными, кого ценят и уважают, кого не унизят жалостью.

      – Мне говорят, что я рехнулась, сошла с ума, – тихо и спокойно заговорила Риста. – Может, они и правы... Может это оттого, что мой сын умер... Но... я не могу, не могу пройти мимо другого ребенка, даже нелюдя. Я вижу, чувствую, что нужна ему. Я люблю его, как собственного, не могу не любить... – Ее голос надломился, она отрывисто глотнула ртом воздух.

      Алан протянул руку, коснулся лица Ристы. Щека была влажной. Вот они какие, теплые струйки, текущие из глаз – слезы... Говорят, еще на вкус соленые. Но пробовать он не стал.

      – Алан, он улыбается мне, – чуть дрожащим, но невероятно счастливым голосом продолжила Риста, – отзывается на ласку... Он ничем не хуже человека! Он тоже заслуживает любовь и заботу. Алан, не забирай его у меня! – взмолилась вдруг она. – Алан, неужели ты никогда не хотел, чтобы тебя любили?! – И она вцепилась одной рукой в его плащ, с силой потянула к себе. На миг показалось, что Риста пытается заглянуть в его глаза. Алан отшатнулся.

      – Этот ребенок убьет тебя, Риста, – твердо сказал он. – Отберет у тебя все тепло, просто высосет его!

      – Ему не придется ничего отбирать! – вкрадчиво зашептала она. – Я сама отдам столько тепла, сколько понадобится, и даже больше! Все мое тепло и так принадлежит малышу!

      Ребенок вновь проснулся и зашевелился. Риста отпустила плащ и принялась убаюкивать младенца.

      – Ты не понимаешь... – начал было Алан и осекся. Изголодавшая воронка, бездонный колодец маленького нелюдя, что еще недавно тревожили и раздражали, теперь оказались едва заметными.

      Алан прислушался к ощущениям. Вот оно, нежное, питательное, как молоко, тепло Ристы. Льется, льется неиссякаемым потоком прямо в колодец со стенами, что не способны были бы его удержать, если бы не крепли, не твердели с каждым мигом все сильней, будто нежность Ристы укрепляла их незримую кладку. Воронка утрачивала прожорливость, не пытаясь втянуть в себя все подряд тепло, она лишь слегка потягивала его, будто ребенок пытался узнать свое окружение. Неужели Риста права, и незачем всасывать в себя чужое тепло, если оно само течет внутрь радужным потоком, если оно больше не чужое, а твое?

      «Нелюдь не способен насытиться. Отсутствие голода лишь временно. Оно проходит, когда кончается собранное тепло», – вспомнились слова старшего храмовника Марта. Неужели он ошибался?

      Люди ошибаются. И боги ошибаются...

      А нелюди?

      – Риста, – облизнув ссохшиеся губы сказал Алан, – куда ты денешься, если... если я оставлю тебе ребенка?

      Она подняла голову. Тепло полилось наружу мощными толчками.

      – Я собиралась на восток, в горы, в обитель Феминии. Два-три дня пути. Там меня примут. Даже с малышом... нелюдем, – неохотно добавила она. – Богиня милостива к своим дочерям и их детям... А он – мой сын.

      – Ты не выберешься из города, – покачал головой «судья Балиора». – Сама не выберешься. Слушай. После полудня откроют Восточные ворота для въезда и выезда в город. Это ловушка. Но еще и шанс.

      Алан склонился к уху Ристы и зашептал.

      – Ты только продержись до полудня и выберись к воротам, ладно? – попросил он перед тем, как уйти. И сам удивился своему беспокойству за чужую судьбу.

      – Я выросла в этих подворотнях! Я знаю их, как пять своих пальцев! – рассмеялась Риста. И, заметив у Алана что-то вроде удивления, добавила: – Когда высокородные оказываются в нищете, их дочерям не зазорно играть с дворовыми мальчишками без роду и племени. А такие компании не ходят чинными вереницами по центральным улицам...

      Алан все понял и кивнул.

      – Постой! – окликнула Риста, когда он уже вцепился в выступ стены, чтобы проделать обратный путь по кромке канавы. – Я еще не дала имя малышу. Хотела назвать в честь отца... Но... если бы он был жив, мне кажется, не понял бы меня. Можно, я назову его в твою честь, Аланом?

      Что-то дрогнуло у Алана внутри. Но он покачал головой:

      – Не стоит. Говорят, имя предрекает судьбу. Так пусть он не повторит мою.

* * *

      Мужчины, отвернувшиеся от Балиора, отвернулись от Бога.

      Женщины, отвернувшиеся от Феминии, отвернулись от себя.

Старая поговорка.

      К полудню заморосило. Повозки, груженые и налегке, скрипя и покачиваясь, размазывали колесами по мостовой грязь, которую сами же и нанесли. Из города и в город гарцевали всадники и шли пешие. Перед воротами с обеих сторон длинными гомонящими змеями ползли очереди.

      Шестеро стражей тщательно досматривали всех и все на входе и выходе, в последнем случае, с особой тщательностью. Оно и понятно: ловили ту сумасшедшую баронессу с нелюдем, из-за которой с утра весь город с ног на голову поставили.

      Дожидаясь своей очереди на досмотр, люди развлекались, как умели: одни до хрипоты возмущались беспределом властей, другие с неменьшим рвением власть защищали, одни проклинали пригревшую выродка баронессу, другие – мать выродка, из-за попустительства которой и случилась вся круговерть. В редких случаях обсуждали погоду, урожай и ночного посетителя соседки-вдовы. Почти всем обыск казался таким дотошным, что дальше оставалось только раздеть догола и заставить опорожниться. И лишь наметанный взгляд ворюги или контрабандиста мог заметить, что стражи больше нагоняют строгости и суеты, чем делают дело. И тот же взгляд наверняка не пропустил бы две фигуры в мантиях храмовников с низко опущенными на лицо капюшонами. Зная, по какому делу здесь все собрались, никто не удивлялся присутствию служителей Балиора. Но даже ворюги и контрабандисты не посвящены были в божественное таинство и не могли понять, что истинный досмотр происходит не под руками и взглядами суетливой стражи, а под одной из храмовничьих мантий, скрывающей нелюдя.

      – Нет, – кажется, в сотый раз повторил Алан.

      Март незаметно кивнул, и стражи пропустили обоз. После утренней неудачи блюстителей порядка и «судьи Балиора», на которого старший храмовник возлагал немалые надежды, он решил сам присутствовать при исполнении запасного плана.

      Ристу Алан узнал раньше, чем маленького нелюдя. Все то же знакомое сладкое тепло с легким дрожанием до предела натянутых нитей. Да, она сильно волновалась, что не мудрено, но чудесная ее способность согревать, кажется, стала еще сильней, ярче.

      А нелюдь... нелюдь чувствовался теперь почти как человек. Да, он, как и положено, потягивал чужое тепло, «приглядывался». Хотя, какое там «приглядывался», когда он неполного дня от роду? Так, «озирался», урывками выхватывая людей и мир вокруг.

      Но главное: у малыша-нелюдя было то, чего не было, не могло быть у нелюдей вообще – хрупкой каплей зарождавшееся в глубине колодца тепло, собственное...

      Не было, не могло...

      Но вот же оно! Есть и может!

      У Алана перехватило дыхание. Права была Риста. Права. В том, что сказала. В том, чего не говорила. Многое может сделать тепло, если оно такое, какое нелюди называют питательным и сладким. Многое... Даже невозможное.

      – Эй, красотка, куда собралась? – кокетливо пробасил один из стражей. Алана прошибло холодным потом: тот обращался к Ристе.

      – В предместье, к сестрице в гости – бельишко постирать, – в меру развязным тоном, в самый раз для незамужней прачки при благородных господах, ответила она.

      – Чем же ты его так запачкала, что без сестрицы не справишься, – подступился еще один страж.

      Риста пожала плечами:

      – Мое дело стирать, пачкать господам положено. Да только без проточной воды тут не обойдешься. А в речке-то да в четыре руки мигом вычистим!

      Надсадно, болезненно звенели струны ее тепла, но она не сдавалась, играла до конца. Алан лишь поразился такой выдержке.

      – Ну и работенка у тебя! – вздохнул еще один страж из тройки, что досматривала выходящих.

      – Зато и платят неплохо, – подбоченилась Риста.

      – О-о-о! – в один многозначительный голос протянули стражи.

      Тепло Ристы превратилось в холод и сжалось плотным комком. Набрав воздуха в грудь, она сварливо поинтересовалась:

      – Вы вздыхать будете или досматривать?

      – Кого? – удивился первый страж. – Корзину? Или лучше тебя?

      – Ежели тебя – так это мы с радостью! – ввернул второй.

      Ледяной ком сжался еще сильнее.

      – Но-но! – вдруг осадил товарищей третий страж. – Мы тут для досмотру стоим. А девок щупать в борделе будете!

      – Вам каждую пеленку развернуть или сами в куче покопаетесь? – ехидно спросила Риста.

      Стражи переглянулись:

      – Чего-о?

      – А того! У господ моих ребенок маленький. На дню по десять раз гадит, только успевай пеленки менять!

      Один из досмотрщиков сунулся было к корзине, но тут же отшатнулся, сраженный едким ароматом младенческих сюрпризов.

      Алан едва заметно усмехнулся: никак малыш-нелюдь удружил. А теперь лежит себе тихонько на дне корзины, хоть и не спит, дышит сквозь прутья... Маленький сообщник! Будто понимает, что нельзя шевелиться и шуметь. А, верно, и впрямь понимает, впитал это понимание с теплом Ристы. Человеческий ребенок так бы не смог...

      Стражи мялись. В присутствии старшего храмовника возложенные обязанности надо было выполнять до конца и со всем полагающимся рвением. Но последнего вид и запах грязных пеленок явно не добавляли.

      Все ждали Алана. Все же главным досмотрщиком был он. А он пил, хлебал жадными глотками Ристино тепло, пусть сжавшееся в комок, пусть оплетенное ледяными путами страха... В последний раз. Так хотелось напиться, надышаться им в последний раз!

      Как повезло этому маленькому нелюдю! С ним всегда будет это тепло, оно будет принадлежать ему. Почему ему? Почему именно ему?!

      Говорят, нелюди не испытывают чувств, свойственных людям. Но то, что сейчас горело и царапалось у Алана внутри, у человека называлось бы завистью.

      И мелькнула вдруг мысль – крикнуть: «Да! Это баронесса! И у нее ребенок!», не отпустить Ристу, побыть с ее теплом еще недолго...

      Разве он, Алан, этого не заслуживает?..

      – Нет! – поспешно сказал он, гоня прочь свои мысли и чувства и искренне надеясь, что мгновения его промедления не покажутся подозрительными.

      Старший храмовник Март едва заметно кивнул стражам.

      – Ладно, красавица, проходи, – с облегчением махнул рукой один из них.

      Еще не веря своей удаче, еще не позволяя таять страху, Риста пошла прочь, за ворота.

      – А может, ты еще и портки мне постираешь? – нахально выкрикнул ей вслед страж с басовитым голосом.

      – Жену заведи – пускай она стирает! – бросила она в ответ.

      Мужчина задумчиво хмыкнул и буркнул себе под нос:

      – Была б жена такой красоткой – сам бы стирал...

      Кто-то из услышавших усмехнулся, кто-то поморщился. Но только нелюдь мог бы понять, что за вскользь брошенной фразой скрывался не ядовитый подкол, а робкое, чуть неуклюжее, но такое жаркое и бережное, никому еще не высказанное тепло...

      Между стражами и горожанами занялось обсуждение женских прелестей и обязанностей, в рамках Священных откровений и с оглядкой на фигуры храмовников, естественно.

      Алан не слушал. Провожая своим чутьем уходящую вдаль Ристу, он ощутил вдруг, как вырвалась из ледяных оков и устремилась ему навстречу неудержимая волна тепла, звенящего, чистого, упоительного, как наполняется им темный холодный колодец... Наполняется и не спешит опустошиться.

      Ведь теперь это было его, Алана, тепло.

* * *

      Холод осенней ночи пропитал надежный камень храмовых стен. Казалось, даже от темноты веяло морозом.

      Впрочем, все как обычно для маленькой кельи нелюдя Алана. Только свеча не горит.

      Какой прок в крошечном хрупком трепещущем огоньке, способном затухнуть от легкого дуновения? Какой в нем прок, если другой огонек растет, обретает силу внутри, в глубине ледяного колодца? Только задуть его не так просто.

      Алан лежал на ледяном мягком матрасе, под холодным шерстяным одеялом, неспособным согреть вечно стылое тело нелюдя. Лежал и улыбался мерзлой темноте.

      Риста, Риста... Удивительная Риста. Ее тепло – настоящее, согревающее, сладостное. Ее тепло не кончается, его хватит на всех.

      Быть может, Феминия и создавала женщин такими? Тогда почему подобных Ристе Алан не встречал?

      Это Балиор ошибся в своем наказании? Или супруга его где-то ошиблась тоже?

      Или дело не в богах, а в людях. И не нужно обладать особым правом, чтобы просто дарить тепло...

      Риста, ты только дойди. Только живи. Ты одна несешь в себе ответ.

      Тепло росло внутри Алана, распускалось ярким цветком, проращивало корни в стенах колодца, оплетая, упрочняя, скрепляя их.

      У Алана перехватило дыхание. Странное чувство, будто в горле ком и что-то рвется изнутри...

      Да. Завтра или через день все поймут, что баронессы нет в городе. И кто помог ей выбраться, тоже узнают рано или поздно.

      Интересно, что делают с нелюдями, пошедшими на преступление? Кажется, никто еще не слышал про таких. Что ж, все случается впервые...

      Алан улыбнулся еще шире. Себе, цветку тепла внутри и той, что его подарила.

      Это ощущение стоит целой жизни. Да и жизнь ли она без него?

      Губы его шевельнулись:

      – Спасибо за твое тепло, Риста. Живи и согревай.

      А за себя Алану не страшно.

2010 г