Текст книги "Покоренная поцелуем"

Автор книги: Валентина Донна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Да у них и вещей-то никаких нет, – сказал Уолтер. – Несколько грубо сколоченных табуреток, деревянные пни, служащие им вместо стола, соломенные тюфяки.

– Может, в представлении норманнов это и мало, но все эти вещи имеют весьма важное для них значение.

– Мы проследим за тем, чтобы они сохранили все, что имели до этого, пообещал Уолтер. – Можете не беспокоиться на сей счет.

– Прошу вас, сэр Уолтер, скажите им обо всем этом, – сказал Ротгар, оглядываясь на своих крестьян. Он глядел на них так, как глядит умирающий с голоду человек на пирог, который поставили остывать у него перед глазами, но до которого ему не дотянуться. – У меня больше нет сил снова смотреть им в глаза.

Резкий, пронзительный крик ястреба, парившего высоко в небе, на какое-то мгновение приглушил удары трамбовщиков на строительной площадке. Жеребец вновь ткнулся носом в ладонь Ротгару, и он тут же наклонился, чтобы нарвать для него травы, словно обрадовавшись этому занятию.

– Вы забыли про осла.., ведь вам на нем ехать, – сказала Мария. – Хотите, Стифэн сейчас вам его приведет.

Молодой рыцарь пришпорил было свою лошадь, чтобы выполнить ее просьбу, но Ротгар предупредительно поднял руку.

– Нет, не стоит. Я отправлюсь на своих двоих, – сказал он, протягивая очередной пучок травы жеребцу.

Он не видел глаз Марии с того момента, как опустился перед Хью на одно колено.

– Я привезла здесь кое-что из еды, немного вина, чтобы вы подкрепились, сказала она, отвязав небольшой узел. Если взять его у нее из рук, то он непременно должен был поднять на нее глаза.

Он продолжал похлопывать жеребца по широкому носу.

Хотя узел и не был тяжелым, рука Марии дрожала от напряжения, держа его на весу. Уолтер взял его и передал Ротгару. Он засунул его под мышку. Даже не оглянувшись, он пошел навстречу солнцу, его длинноногая фигура удалялась безвозвратно, а на душе у нее было не по себе от такого решительного, неожиданного ухода.

Он ушел. Вот и все.

Мария принялась отдавать распоряжения перед возвращением отряда в Лэндуолд, пытаясь одновременно убедить себя, что она и не рассчитывала ни на благодарность, ни на понимание со стороны Ротгара. Но почему же тогда какое-то болезненное ощущение внутренней пустоты так тревожило ее? Может, она считала оскорбленной свою гордыню тем, что побежденный сакс даже не захотел взглянуть на нее в последний раз перед тем, как уходил из ее жизни навсегда.

Но уязвленное тщеславие не могло объяснить ей, почему усиливалось чувство утраты, на душе было пусто при мысли, что она уже его никогда не увидит.

Может, когда утрачиваешь то, что принадлежит тебе по праву рождения, начинает казаться, что пределы твоих бывших владений сужаются. Вскоре Ротгар уже стоял на границе Лэндуолда, а он еще так и не успел выбрать путь в новой жизни. Наиболее разумным было идти на север – дикая страна валлийцев обладала двумя преимуществами, – там было много мест, где можно было скрыться, к тому же местные землевладельцы, построившие надежные укрепления, ни за что не желали допустить к себе Вильгельма. Если идти на восток, то попадешь на земли Кенуика, которых он когда-то так страстно желал. Маршрут на восток – это выбор для глупцов; в этом направлении простирались земельные участки Лэндуолда, и у него не было никаких иллюзий в отношении своей будущей судьбы, стоит рыцарям Марии поймать его на ее территории. Она сделает все, чтобы подавить очаги недовольства.

Зажмурившись от ярких лучей солнца, оказавшегося у него слева, он сделал шаг по направлению к северу, а затем, глубоко вздохнув, повернул и зашагал на восток, туда, где среди деревьев поблескивала водная гладь реки Лэндуолд.

"Я лишь загляну к Генриху и Хелуит, – пообещал он себе, – и после этого уйду".

И снова, казалось, прошло совсем немного времени, а он уже стоял перед новой границей: здесь начинался лес, который служил отметкой земельного участка Эдвина. Он его так старательно расчистил несколько лет назад. Ротгар помогал ему тащить волов, а Эдвин обрубал корни пней. Генрих, несмотря на свое малолетство, собирал в кучу небольшие камни, а Хелуит, вооружившись мотыгой, тщательно рыхлила землю. Занимаясь этой тяжелой работой, дюйм за дюймом освобождая эту землю от переплетенных корней, они сумели расчистить с дюжину акров от растительности и камней, что позволило Эдвину вскоре превратиться в процветающего собственника. Отец Бруно торжественно освятил его участок и выдал Эдвину пергаментную бумагу, подтверждающую его, Эдвина, право на него.

Ему показалось, что земля Эдвина слегка вздрагивает под холодными косыми лучами солнца. То здесь, то там пробивались молодые ростки, – их первые мятые коричневатые листочки свисали с хилых стеблей. Непрошеные сорняки наступали, подкрадывались незаметно, словно капли дождя, прорывающиеся через крону деревьев, стараясь замочить сухое местечко под деревом.

Ленивый пес Эдвина, слишком поздно заметив появление Ротгара, лениво залаял. Деревянная дверь, распахнувшись, приглушенно стукнулась о плетеные стены мазанки, и из нее выбежал маленький Генрих, который, увидав Ротгара, резко затормозил.

– Папа? – сказал он точно так, как тогда, во дворе дома Лэндуолда, но на сей раз в голосе его чувствовалась легкая зависть, желание подчиниться, принять все, как есть, а это говорило о том, что он знает правду.

– Нет, Генрих, – сказал Ротгар.

– Дядя Ротгар, – разочарованно протянул он. Из дома вышла Хелуит. Она погладила сынишку по голове, чтобы успокоить его. Мальчик, резко повернувшись, зарылся лицом в юбках матери.

– Я тоже могла ошибочно принять тебя за Эдвина, если бы ты только не стоял в тот момент, когда я тебя заметила. Но увидев тебя так близко, я чуть не потеряла сознание.

– Я бы, конечно, этого не допустил, но от меня мало что зависело в тех обстоятельствах, – ответил Ротгар.

Лицо Хелуит помрачнело.

– Ах, Ротгар, его больше нет. Нашего Эдвина нет больше на этом свете.

Он быстро подбежал к ней, чтобы поддержать ее, тихо проклиная норманнов, и обнимал обеими руками незаконную семью своего брата.

Переводить взгляд с Ротгара на Эдвина было все равно что сравнивать чье-то лицо с его отражением в реке Лэндуолд, но только до той минуты, когда постоянная улыбка не искажала черты Эдвина. Только в этом случае становилось заметным различие между ними, тем, кто был рожден в обход закона на соломенном тюфяке пастушки по имени Анна, и тем, кто появился на свет в роскошной, просторной кровати жены старого сеньора Этефледы.

Молодой Ротгар, законный их наследник, никогда не чурался постоянной тяжелой работы по дому, он не знал, что такое муки голода, и вырос высоким и сильным мужчиной. Эдвин, так и не признанный стариком Ротгаром, никогда не смог дотянуться своим ростом ни до брата, ни до отца. Тяжкий труд почти в младенческом возрасте сгорбил его плечи, а с приходом каждой зимы у него становилось на один зуб меньше.

Только после смерти старика молодой Ротгар узнал о существовании Эдвина. Он был слишком гордым человеком, чтобы принять дары, которыми был готов его осыпать Ротгар, – он попросил у него только вот этот участок земли, который предстояло еще расчистить.

Когда Ротгар объявил о своем намерении выступить на защиту Англии, Эдвин упросил его взять с собой.

– Правда, у меня теперь есть что терять, свою землю, – с гордостью сказал он, оглядывая свой участок в несколько акров.

В эту минуту Генрих что-то пропищал. Он попытался ему улыбнуться, ободрить его улыбкой, чтобы отвлечь внимание ребенка от матери, рыдавшей на его плече. Голубые глаза Генриха, слишком серьезные для пятилетнего карапуза, встретили взгляд Ротгара с детской беспечностью. Вырвав руку из руки Хелуит, он быстро побежал в поле и скрылся в лесу. Ротгар был уверен, что теперь Генрих никогда не перепутает его с Эдвином.

– Как умер Эдвин? – наконец спросила Хелуит.

– Я мало что знаю, – ответил Ротгар. – При Гастингсе он сражался рядом со мной. Плечо его пронзило копье, но рана, судя по всему, не была смертельной. Но больше я его не видел, так как меня самого ранили и вынесли с поля боя. До тех пор, покуда я не увидел тебя там, во дворе, я все еще надеялся...

Хелуит освободилась из объятий Ротгара и стала вытирать слезы.

– Они все забрали у нас, Ротгар, они лишили нас всякой надежды. Но, слава богу, они отпустили тебя на волю, не причинив особого вреда.

Ротгар молчал.

– А это что такое, Хелуит? – спросил он, показывая на синяки.

Она замолчала, ушла в себя. Наконец сказала:

– Он называет это моей отметиной. Я должна благодарить его, – за то, говорит он, что ему очень нравится моя кожа и что он лишает себя большого удовольствия покрыть ее всю шрамами раскаленным металлом из-за моей постоянной неуступчивости. Когда эти синяки пройдут, он пообещал поставить другие.

– Кто этот человек? – закричал Ротгар. – Я убью его, клянусь.

Слабая улыбка тронула уголки ее губ.

– Он раздавит тебя как червяка, на которого неосторожно наступила копытом лошадь.

– Гилберт, – назвал Ротгар имя, ни на йоту не сомневаясь в своей правоте. Это слово пронзило его мозг, оно раздражало его, так как у него перед глазами сразу возникала другая картина – вот он, высокий, худой, беспомощно лежит на спине, а этот ухмыляющийся норманн отдает приказ: "Проколи его мечом", – от этого его глаза загораются злобной радостью".

– Я не назову его имени, – сказала Хелуит. – Я поклялась убить его собственными руками, а тебе нужно держаться подальше от наших мест.

– Никогда! Я не оставлю ни тебя, ни ребенка. Вы с Генрихом уйдете отсюда вместе со мной. Собирай вещи, мы уходим немедленно.

– Ротгар. – Вскинув голову, она снисходительно смотрела на него нежными любящими глазами, как смотрит старшая сестра на взбалмошного братца. – Ты только посмотри на себя, а потом на меня.

Она мягко погладила рукой себя по юбке, по выпирающему из живота бугорку. – Мне знакомы целебные травы, и в течение этих бесконечно тянущихся месяцев мне удавалось погубить его семя, но на сей раз оно, видимо, все же пустило корень. Некоторые женщины могут работать в поле, уделить немного времени, чтобы прямо там рожать детей. Мне же придется лечь в кровать, если мне еще дорога жизнь, так как я не похожа на племенную кобылу. Ты же помнишь, скольких детей я потеряла до того, как родила Генриха.

– Да, – сказал Ротгар, – помню. Я очень хорошо также помню, что ты жена моего брата. И я не оставлю тебя здесь на милость норманнов.

Хелуит отрицательно покачала головой.

– Его страсть в последнее время поутихла, а известие о твоем приходе может вообще отбить у него всякую охоту.

– Хелуит...

– Ротгар. – Она умиротворяющим жестом положила свою руку ему на плечо. Неужели ты на самом деле считаешь, что я могу бросить землю Эдвина? Это единственное, что осталось после него для Генриха. – Глаза ее смотрели отрешенно. – В один прекрасный день я убью этого норманна, может, вот на этом самом месте, где ты стоишь. Тогда его кровь пропитает землю Эдвина. Это будет ему поделом, не так ли?

В ней чувствовалась горячая целеустремленность, спокойная уверенность в себе, от которых, казалось, являлась аура сильной натуры. Ротгар покачал головой:

– Что произошло с вами, женщинами, за время моего отсутствия?

– Я видела, как ты шел, держась за руку, с Марией. Ты имеешь в виду других женщин, кроме меня и Марии?

– Нет. – От вас двух вполне достанет хлопот, – огрызнулся он. – Неужели все женщины теперь такие кровожадные, обезумевшие от собственной власти?

Хелуит улыбнулась, но потом сразу посерьезнела.

– Ты должен держаться подальше от меня, Ротгар. Он просто убьет тебя, если встретит здесь. После этого мне придется несладко. Иди к хижине дровосека. Если ты отправишься в путь немедленно, то успеешь к наступлению ночи.

– Я тебя не оставлю.

– Я сейчас принесу тебе старый плащ Эдвина, – сказала она, пропуская мимо ушей его слова. – Он, конечно, не достанет тебе и до колен, но в нем все равно будет теплее.

Она мгновенно исчезла в глубине хижины, – он даже не успел вымолвить и слова в знак протеста, и тут же вернулась, не оставляя ему времени для выбора более убедительных аргументов. Она прижимала к груди, словно ребенка, большой узел, поглаживая его грубо сотканную материю, словно это был драгоценный шелк; она не отрывала от него глаз, как будто держала в руках прекрасный, чудесный гобелен, а не комок грязной шерсти.

Хелуит протянула было ему узел, но затем быстро прижала его к груди, обняв его трясущимися руками, пряча лицо в его складках. От ее тяжелого дыхания вздрагивали плечи, и Ротгару оставалось лишь беспомощно глазеть на нее, чувствуя, как у него связаны руки, как они бесполезны перед ее тихим, глубоким горем.

– Теперь не чувствуется даже его запаха, – наконец произнесла она, поглаживая плащ и смахивая слезы. Она сунула узел ему в руки. Он вдруг развернулся на ветру, и Ротгар попытался набросить его себе на плечи. Она остановила его. – Нет, только не сейчас, сказала она, едва сдерживая слезы. Мне будет казаться, что это он его надел. Это выше моих сил.

– Ты идешь вместе со мной, – сказал он, почувствовав, как она протянула руку, чтобы еще раз ощупать плащ Эдвина.

– Нет, не могу, – настаивала она, отрывая от плаща маленькие кусочки шерсти и сворачивая их в маленький комок, – на память.

– Послушай, это препирательство начинает мне надоедать, – сказал он. Ну-ка, позови Генриха! – потребовал он.

Она покачала головой, скрестила руки на груди, то ли, чтобы уберечься от ветра, то ли от его назойливости.

– Послушай, – сказала она, – ведь я же сойду с ума. – Все время смотреть на тебя, на твое лицо, которое не отличишь от лица Эдвина, смотреть постоянно, прислушиваться к сердцу, которое говорит, – да вот он, твой Эдвин, и осознавать, что это всего лишь ты, а не он. Генрих снова начнет называть тебя "папа", и ты вскоре устанешь поправлять его. Постепенно наша память поблекнет, наши боли утихнут, и Эдвин будет навечно потерян для нас, как вскоре будет утрачена вот эта земля из-за наступающего на нее леса. Нет, я не в силах этого выдержать. – Вновь она ласково погладила плащ. – Лучше оставь меня здесь, где я могу сокрушаться о своей утрате, переносить внутреннюю боль, где я могу вырастить сына Эдвина, ухаживать вот за этой землей и готовить свое отмщение.

Стоя на ветру, Хелуит вся дрожала. Только сейчас Ротгар заметил у нее на голове серебряные пряди рядом с бледно-золотистыми, ее обезображенные тяжким трудом руки, ее усталый, отсутствующий взгляд. Она не теряла ни решимости, ни твердости, напоминая ему о другой женщине, тоже готовой спасти хоть что-нибудь для любимого человека.

– Мария тебе поможет, Хелуит, – сказал он. – Тебе нужно пойти к ней и рассказать откровенно обо всем, что здесь происходит.

– Но она тоже норманнка.

– Но она совсем другая. Она.., угрожала искалечить здоровых, сильных мужчин, умертвить младенцев, разрешить своим норманнам грабить людей и насиловать женщин. И когда она говорила, слезы навернулись у нее на глазах, голос дрожал, а когда я разговаривал со своим народом, то чувствовал у себя за спиной ее поддержку, ее сожаление, когда был вынужден признать здравый смысл предложения, обращенного к своему народу, – принять то, чего нельзя изменить. Она совсем другая, – повторил он.

Хелуит уставилась на него с блуждающей полуулыбкой на губах, словно женщина, которой доверена большая тайна.

– Я могу поделиться с тобой, – сказала она. Узел, который дала ему Мария, и который он держал под мышкой, был слишком маленький, и его содержимого явно не хватит, чтобы поддержать его силы во время длительного перехода. Он бросил взгляд на землю Эдвина, оценивая ее. Лишь менее половины ее сохраняли следы недавней обработки. – А у тебя хватит запасов до нового урожая?

– Мне стоит лишь обмолвиться словом, и он доставит все необходимое, ответила Хелуит.

От мысли, что жена его брата будет унижаться перед норманном, Ротгару показалось, что все его внутренности заливают раскаленным металлом. Пакет с пищей тоже обжигал его, напоминая о его собственном унижении. Да, ему нужно было прислушаться к совету товарищей по несчастью и после побега держаться подальше от Лэндуолда.

– У меня есть все необходимое, – сказал он более грубым тоном, чем прежде. Но чтобы снять резкость произнесенных слов, он прикоснулся рукой к щеке Хелуит. – Я, конечно, пойду, но не без сожаления. Передай мою любовь мальчику. Я всегда, постоянно, буду думать о вас.

– А мы о тебе, – прошептала она. – С Богом, Ротгар.

Покуда они разговаривали, солнце уже опустилось довольно низко, и холодный легкий зимний бриз превратился в ледяной, обжигающий ветер. Но Ротгар чувствовал, что Хелуит все еще смотрит ему вслед, хотя он отшагал уже немало. И хотя холодные порывы насквозь пронизывали его дырявую тунику, он дошел до темного надежного укрытия, и лишь там, в лесу, накинул на плечи плащ своего брата.

***

Гилберт презрительно отодвинул в сторону кухонную доску, с неприязнью оглядывая на ней кучу тщательно обглоданных свиных костей. Свинина, каждый день свинина, и лишь в редких случаях кусок жесткой баранины. "Когда я буду хозяином здесь, в этом доме, то у меня на столе всегда будет говядина", подумал он и довольно улыбнулся от этой мысли. Такие идеи, судя по всему, все чаще возникали у него в голове после того, как Данстэн сделал ему соблазнительное предложение об оказании в случае необходимости своей помощи.

Его друзья-рыцари, столпившись в дальнем углу зала, на большом взводе, развлекали оруженосцев и пажей рассказами о своих славных походах. Только Мария с Эдит сидели вместе с ним за одним столом, продолжая есть, и, судя по всему, и та, и другая предавались собственным мыслям.

Эдит, которая всегда была какой-то бледной и даже тусклой, сейчас изменилась, – на щеках ее играл румянец, что было ей к лицу. Пища на ее доске, казалось, оставалась нетронутой, может, сегодня она решила пообедать только вином. Она, словно почувствовав на себе его взгляд, быстро посмотрела на него, еще сильнее при этом покраснев. Эдит опустила глаза и старательно разглядывала свои сложенные на коленях руки. Гилберт вдруг вспомнил, как она опиралась на его руку, когда он хитростью вовлек ее в свои планы и заставил шпионить в покоях Хью, и от этой мысли весь выпрямился, подтянулся. Боже праведный, хорошо еще, что эта глупая баба не влюбилась в него!

Само собой разумеется, это от нее не зависело, принимая во внимание тот факт, что она была замужем за этой развалиной, постоянно скрывающейся в своей спальне. Кто же мог упрекнуть ее за любовь к такому красивому, мужественному рыцарю, каким был он, Гилберт Криспин? Перед его чарами не устоит и другая, та, что сидит рядом с ней.

Мария, как и Эдит, бросила взгляд в его сторону, но в ее широко раскрытых, карих с золотыми блестками глазах сквозили беспокойство и осторожность. Гилберт снова улыбнулся, – он не знал, что тревожит Марию.

– Надеюсь, вы довольны, как идут дела на строительстве замка? – спросил он, вкладывая в свои слова столько патоки, сколько не осмелился бы положить в вечерний пирог домашний повар.

Боже праведный, что бы он делал с дюжиной рыцарей, обладающих такой же, как у нее, смелостью!

– Нет, – ответила она. – Хью очень разочарован.

– Но, само собой разумеется, все резко изменится, начиная с завтрашнего утра, – поддразнивал ее Гилберт, высмеивая ее жалкие потуги втянуть в это дело Хью. – Вам, надеюсь, удался разработанный вами план заставить прежнего владельца поместья обратиться к своим крестьянам с просьбой об оказании поддержки вашему брату?

– Как вы и говорили, план этот был обречен с самого начала на неудачу, резко бросила Мария.

– Как жаль, – притворно начал сокрушаться Гилберт, выражая тем самым ей свое сожаление, хотя ее откровенное признание несколько удивило и разочаровало его. Ему хотелось продолжить в том же духе, чтобы вызвать у нее еще большее замешательство, заставить ее признать собственное поражение.

И вдруг его осенило, что она вновь упредила его. Представила его язвительные замечания как выражение его искреннего соболезнования, сделала вид, что он одобрял разработанный ее куриными мозгами план или, по крайней мере, оказывал ему поддержку.

Она глядела на него в упор, а в ее глазах он читал вызов, приглашение еще немного поиздеваться над ее бесплодными усилиями с целью добиться поддержки местных крестьян; она, казалось, молча умоляла его бросить тень на ее решение даровать свободу Ротгару Лэндуолдскому. Как его раздражает ее совсем не женское поведение! Как успокаивает этот розовый туман, в который погружаются его мысли, как он снимает гнев, уносит прочь горькие обиды, как; он его умиротворяет, ласково успокаивает, как побуждает раскрыть до конца разрабатываемые им планы, раскрыть немедленно, сейчас. Вновь послышался взрыв смеха со стороны рыцарей, – его люди, преданные ему душой и телом, может, они сейчас себя чувствуют не совсем твердо на ногах, но они, не колеблясь, все станут на его сторону.

– Вам следует, – осторожно сказал он, – больше прислушиваться к моим советам.

– Я прислушиваюсь к ним ровно настолько, насколько они того заслуживают.

– Вы должны, – продолжал он, – привыкать запоминать то, что я говорю. Надеюсь, отныне вы будете более внимательно прислушиваться к моим приказам.

Она так стремительно встала, что табуретка опрокинулась и с грохотом упала на пол.

– В этом доме хозяин Хью.

– В таком случае пусть он отменит мои приказания и даст свои, – сказал Гилберт.

– Вам прекрасно известно, что пока он этого сделать не в состоянии...

– Я знаю, – сказал Гилберт, – что вы нарушили прямой приказ Вильгельма. Те люди, которые выступят против него с оружием в руках должны быть преданы казни. А вы отпустили Ротгара Лэндуолдского на волю...

– Я это сделала только потому...

– Избавьте меня от ваших оправданий, – возразил Гилберт, махнув рукой оруженосцу. -Джеффри, теперь я намерен выслушать твое донесение.

Молодой оруженосец с большой неохотой отошел от группы весельчаков.

– Я следовал за ним, как вы и приказали, сэр Гилберт.

– За кем? – наводил его на мысль Гилберт.

– За Ротгаром Лэндуолдским. – В голосе оруженосца чувствовалась озадаченность.

Гилберт, бросив быстрый взгляд на Марию, заметил, как она снова побледнела.

– Ну и что ты увидел?

– Вначале он посетил хижину Хелуит. – При этих словах Гилберт, подняв брови, посмотрел на Марию. Джеффри обратился к ней:

– Вы, миледи, вероятно, помните того мальчугана, который пристал к вам и бывшему владельцу поместья во дворе? Так вот хижину матери этого ребенка посетил Ротгар.

"Как интересно", – подумал Гилберт, заметив, как меняется на глазах лицо Марии, оно то вспыхивало, то бледнело.

– Ах, да, ведь эта Хелуит – одна из самых пригожих девушек Лэндуолда, не так ли? – опять наводил на мысль оруженосца Гилберт.

– Потом, после страстных объятий и душераздирающей сцены прощания, Ротгар направился в хижину дровосека, в которой тот, правда, давно не живет. Он, судя по всему, устроился там на ночь, так как разжег огонь и закрыл все окна.

– Ты направил этому негодяю Филиппу соответствующее донесение, как я тебя об этом просил, Джеффри?

– Конечно, сэр Гилберт, – с обидой в голосе ответил Джеффри.

Гилберт дал ему знак, чтобы он возвращался к своим бражникам.

– Завтра я отправлюсь верхом, чтобы посмотреть, что же это за хижина, сказал он, обращаясь к Марии. – Там, где есть чурбан для колки дров, – это весьма подходящее место, где можно срубить предательскую голову.

– Ну и какой цели это послужит? Вот они, эти звенящие нотки отчаяния, которые он так часто слышит в своем, но слишком редко в ее голосе.

– Видите ли, хотя вы и поступили глупо, отпустив сакса на свободу, я все же предупредил Филиппа, что у нас есть еще один шанс завладеть его головой. Я мог бы ее отправить Вильгельму и таким образом предотвратить все его промахи перед королем. – Он сделал вид, что обдумывает эту мысль. – Король может даже наградить того человека, который доставит ему голову врага, может, даже передаст ему бывшее его владение, – Лэндуолд принадлежит Хью!

– В таком случае, может, хозяин Лэндуолда, Хью, сам лично доставит голову Ротгара Вильгельму?

– Гилберт, – сказала Мария. – Не забывайте, что вы давали клятву на верность Хью. – Она в упор смотрела на него, смотрела, не шевелясь, словно окаменев, не скрывая своей самоуверенности. Ее упрямый взгляд говорил о ее намерении снова указать ему на его место, снова подчинить его Хью.

– Все может кончиться, Мария, – тихо сказал он. – Может, Вильгельм больше оценит верность, которую ему выражают сегодня, чем прежние заслуги. Но вам нечего бояться. У Хью все останется, как прежде, все, кроме титула. А вы, моя радость, – он резко привлек ее к себе, и она, спотыкаясь попыталась отшатнуться от него. – У моей жены будет все самое лучшее, что только может предложить Лэндуолд.

– Нет, – злобно прошептала она, от этого отказа кровь бросилась ему в лицо, застучала в ушах.

– Завтра, – проговорил он, – я привезу его голову сюда. При таких морозах она долго сохранится. А после Пасхи мы вместе с Филиппом отвезем ее в качестве подарка Вильгельму.

Глава 8

Нужно предупредить Ротгара.

Он ей доверял. Доверял свою жизнь в обмен на собственную гордыню. Ротгар точно выполнил свою часть сделки. Как ему объяснить, что и она выполнила свою, тем более к нему в хижину вдруг ворвется Гилберт и будет гоняться за ним со своим мечом, покуда не отрубит ему голову. Перед верной смертью он, конечно, осудит ее как обманщицу и вероломную лгунью.

Мария, сидя в холодной темной спальне своего алькова, потуже натягивала на себя теплый плащ. Будь ты проклят, Гилберт Криспин! Их хрупкий договор защищать Хью и оказывать ему помощь сразу же рухнул.

Она внезапно вздрогнула, вспоминая нескрываемую похоть в голосе Гилберта, когда он, бросив на нее любвеобильный взгляд, сказал: "Моя жена". Нет, никогда! Может, он произнес эти слова под воздействием крепкого эля. Самым решительным образом она выбросила все мысли о Гилберте прочь из головы.

Звуки шумного застолья постепенно ослабевали по мере того, как рыцари один за другим покорялись воздействию крепкого лэндуолдского напитка. Когда ночную тишину ничего, кроме храпа пьяных рыцарей не нарушало, она просунула голову через пыльную занавеску, которая обеспечивала ей личную неприкосновенность.

Угасающий огонь в камине бросал слабые красноватые блики на лица спящих. Все они, за исключением Гилберта, растянулись прямо на полу, задрав свои туники, чтобы немного остудить разогретые алкоголем тела. Но пройдет не один час, прежде чем холод преодолеет их опьянение. Сидя на табуретке, Гилберт уронил голову на стол, одна его протянутая рука касалась опрокинутой большой пивной кружки. Разлитый эль образовал вокруг нее лужу. Из предыдущего опыта Мария знала, что прежде взойдет солнце, высушит пролитый эль, и только после этого он, скорее всего, очнется.

В этой полулежащей позе, он демонстрировал ей всю ширину своей предательской спины. Если бы у нее оказался в руках нож, она бы глубоко вогнала его ему между ребер.

Хотя Мария и конфисковала наряды прежней хозяйки дома, она с презрением относилась к сакским украшенным драгоценными металлами ножнам, в которых были усыпанные бриллиантами маленькие кинжалы. Они ей казались красивыми, но бесполезными игрушками, нужными только при снятии кожуры с фруктов. Но если кинжал ловко воткнуть в спину между ребер так, чтобы конец его проник в сердце, то он станет таким же мощным орудием убийства, как и самый тяжелый меч.

Поклявшись в следующий раз обязательно прикрепить такой кинжал к поясу, Мария незаметно выскользнула из алькова.

В пустом коридоре, с почерневшими от дыма стенами, она шла медленно-медленно, почти ползла, радуясь, что ее мягкая обувь спасает ее от лишнего шума. Потом она прошла через кухню, потом мимо будуаров-спален, где обычно отдыхали рыцари, надеясь, что их женщины уже спят, отчаявшись дождаться своих мужчин. Туда, поскорее к конюшне, где тепло от животных и их запахи пропитали насквозь воздух, где приглушенное ржание лошадей и шорох соломы от тяжелых копыт помогут ей удачно осуществить свой план.

– Миледи?

Перед ней возник мальчик – помощник конюха, он еще не очнулся ото сна и энергично протирал глаза. Да, не удается ее план – выскользнуть отсюда незаметно, чтобы предупредить Ротгара о грозящей беде, но, может, не все еще потеряно.

– Ты знаешь, где находится хижина женщины по имени Хелуи? – спросила она.

– Да, – кивнул мальчик. – Это там, где река Лэндуолд делает большой поворот.

Марии было известно это место. Это сэкономит ей уйму времени.

– Ну-ка, запряги мне мою кобылу.

– Слушаюсь, миледи. – Отойдя на несколько шагов, он повернулся к ней:

– А какую лошадь мне запрячь для себя?

– Меня не нужно сопровождать.

– Но послушайте, миледи, сейчас уже поздно, ночь, а повсюду в лесах шныряют разбойники.

Нужно было каким-то образом рассеять озабоченность этого мальчика, но его нельзя ни в коем случае брать с собой. Она не собиралась останавливаться в хижине Хелуит; Джеффри сообщил, что Ротгар нашел пристанище в хижине дровосека, и она была готова найти ее, если бы для этого ей пришлось провести всю ночь в седле.

– Видишь ли, у Хелуит заболел мальчик, – сказала она. – Боюсь, как бы это не чума.

У мальчишки глаза полезли на лоб от такого известия.

– Ничего никому об этом не говори, – сурово предупредила его Мария. Может, у него всего лишь обычная лихорадка, и если вдруг по деревне поползут слухи о чуме, то я буду знать – кто проболтался. А тебе известно, как поступают норманны с теми, кто распространяет ложные слухи?

Ей совсем не хотелось запугивать мальчика, сгущать краски в отношении зверств норманнов, но что делать – нужно было, чтобы он не проговорился. Мальчик отрицательно качал головой. Один лишь намек на то, что ему могут отрезать язык, лишило его дара речи, и он даже не пытался выяснить, как ей самой стало известно о "заболевании" малыша, и почему тот человек, который попросил у нее помощи, сам не показал ей, где находится хижина Хелуит.

Очень скоро ей пришлось пожалеть, что она отказалась от услуг юного конюха. Если бы она доверилась ему, то он мог бы помочь ей управиться с этим непослушным и упрямым животным. Кобыла пыталась отомстить за то, что ее ночью вывели из теплой конюшни, и еле передвигалась, каждый ее шаг давался Марии с превеликим трудом.

– Я бы гораздо быстрее дошла пешком, – проворчала Мария, и вдруг поняла, что она, как нельзя, права, но она не могла отпустить кобылу. Та немедленно прискакала бы в конюшню, и этот глупый мальчишка, несомненно, поднял бы отчаянный крик, подумав, что она ее сбросила. К тому же лошадь могла ей еще пригодиться; после того, как она предупредит Ротгара, ей придется поскорее возвращаться в Лэндуолд, она должна оказаться там прежде, чем ее хватятся, а ноги у нее так замерзли, что она вряд ли сможет добраться туда бегом. Она направила кобылу в заросли молодого леса, мечтая, вероятно, как и она, укрыться наконец от пронзающего ее насквозь холодного ветра. Небольшие деревца вокруг нее дрожали, сгибаясь на ветру и, она, отыскав среди них самое прочное, слезла с лошади. Она знала, что кобыла обязательно ускачет домой, стоит только ей выпустить из рук поводья. Она старалась идти как можно скорее. Она привязала поводья к дереву. Кобыла задергалась, почувствовав несвободу, и уставилась на Марию своим злым зрачком.