Текст книги "Покоренная поцелуем"

Автор книги: Валентина Донна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Куда вы везете меня?

– Точно не знаю. Скорее всего в Стиллингхэм. Потом что-нибудь придумаем.

– Что вы намерены со мной сделать?

– Ничего особенного. Только то, о чем мы с вами договорились тогда, в хижине дровосека, – ответил он. – Я намерен взять вас в жены.

– Но за мной все равно придет Ротгар. "Торопись, любовь моя", – мысленно молилась она.

– Пешком? На почти оторванной ноге? – Вновь послышался злобный гортанный смех Гилберта. – Если он не истечет кровью и не умрет, то в следующий раз он увидит вас тогда, когда на одной ноге вы будете качать моего ребенка, а второй будет ворочаться у вас в животе.

– Его ребенок, может, уже сейчас находится в моем лоне, и я с большой радостью произведу его на свет.

– Это неважно. Если ровно через девять месяцев после этой ночи вы родите ребенка, я его просто утоплю.

Значит, Гилберт намеревался овладеть ею. И как доказало ее слабое сопротивление, ее силам никак не справиться с его физической мощью. Тихие, мучительные слезы потекли у нее по щекам.

Как мудро назвала церковь отчаяние – смертным грехом. Ее отчаяние в эту минуту было настолько велико, что она думала лишь о том, чтобы броситься в реку и испытать радостное облегчение, точно так, как пообещал поступить с ее ребенком от Ротгара этот злой норманнский рыцарь. Вместе со своим горячо любимым ребенком они окунутся в успокаивающую водяную толщу и больше не станут беспокоиться ни по поводу могущественных королей, ни дающихся с таким трудом землях, ни о неверных рыцарях, ни о несчастной, обреченной любви.

– Я обещаю не причинять вам вреда, Мария.

Как будто простое, чисто физическое неудобство могло прекратить терзания ее сердца!

– Мне наплевать, что вы намерены со мной сделать, Гилберт, – сказала она, и в голосе ее чувствовалась горечь. Какой же кодекс рыцарской чести позволял ему удерживать ее рядом против ее воли, не решаясь при этом воспользоваться ею в качестве "военного трофея".

– Я люблю вас, Мария. И всегда любил. – У него был до странности сдавленный голос. – И вы тоже со временем меня полюбите.

– Никогда! – сплюнула она от злости.

– Любовь придет в свое время.

– В свое время придет Ротгар. И Хью. – Ободренная такой мыслью Мария вскинула голову. – Да, Хью наверняка придет. Аббатиса непременно сообщит ему в Лэндуолд, когда станет известно, что я не появилась в монастырских стенах.

– Хью нездоров и немощен, – ответил Гилберт, хотя в голосе у него угадывалась нотка сомнения. – Все его рыцари почти целиком уничтожены.

Остался один Данстэн.

– Хью командует всеми людьми, проживающими в пределах Лэндуолда, напомнила ему Мария. Ваш собственный оруженосец сочтет своей обязанностью убить вас за это, как, впрочем, и другие рыцари, помоложе.

– В таком случае, – возразил Гилберт, останавливая лошадь, – придется заставить аббатису замолчать, опередить ее, не допустить, чтобы она нажаловалась Хью.

Боже, что же она наделала своими предостережениями? Вряд ли Гилберт пойдет на убийство дочери Христа. Он натренированным взглядом смотрел на небо, пытаясь по звездам определить их местоположение. Повернув лошадь, он пришпорил ее и направил туда, где, по ее представлениям, находился монастырь.

Визг собственной любимой лошади заставил Гилберта выругаться. Она споткнулась, ударив еще раз по передним ногам железными копытами другую лошадь.

– Мы не можем ехать быстрее, если они связаны, – пробормотал сквозь сжатые зубы Гилберт. Подобрав поводья, он освободил остальных лошадей. На какое-то мгновение радость охватила Марию, она надеялась, что одна из лошадей тут же отправится назад к тому месту, где лежал сраженный Ротгар. Может, он, хромая, даже шел следом за ними. Но лошади, эти создания, подчиняющиеся силе привычки и твердым инстинктам, проигнорировали обретенную свободу и с довольным видом продолжали идти за ними, словно были привязаны невидимыми веревками к луке седла Гилберта. Даже травмированная лошадь исправно хромала позади, оглашая окрестность жалобным ржанием в ночи по мере того, как увеличивалось расстояние между ними.

Мария... Лэндуолд... Хелуит... Эдвин... Мария...

Гилберт... Мария... Мария...

Сладость, головная боль, предательство, любовь.., что это все – пустой сон? Ротгару очень хотелось постонать, чтобы унять ужасную головную боль, но он знал, что любой произнесенный им звук, даже легкое, как перышко, дыхание, могут определенно привести к смерти. Он должен притвориться, что находится в таком же состоянии, что и другие, – окоченел, замерз, на грани гибели, – до наступления кромешной темноты, когда он смог бы попытаться еще раз испытать свою судьбу и вырваться из рук своих норманнских сторожей.

Мария. Он видел ее перед глазами, казалось, чувствовал ее нежную, мягкую кожу, вдыхал ее сладкие запахи. Нет, она не была сном. Он когда-то давно бежал из навозной ямы, чтобы обрести рай в ее объятиях. Отчего же его память постоянно возвращает его к этим трупам, почему все его тело напряглось, одеревенело... Он неохотно приоткрыл один глаз, и к нему при мертвенном лунном свете постепенно возвращалось сознание. Под собой он чувствовал окаменевший, неестественно холодный труп Уолтера.

Осторожно, пошатываясь от слабости, он неуверенно встал на ноги. Где же Мария? Никаких признаков его возлюбленной. Никаких признаков Гилберта, лошадей. Тяжело дыша, Ротгар извлек свой меч из тела Уолтера и вытащил кинжал Марии, застрявший у него в горле. Гилберт увез Марию.., но куда? Скорее всего, в Стиллингхэм. Он бросил опытный взгляд охотника на землю.

Замерзшие следы четырех лошадей ясно уходили в сторону Стиллингхэма. Если Филипп тоже мертв, никто не помешает Гилберту в полной безопасности доехать. Принимая во внимание состояние его ноги и боли в голове, которые, насколько он помнил, возникли из-за нанесенного ему Гилбертом удара и из-за потери крови, Ротгар понимал, что ему никак не добраться до Стиллингхэма пешком.

Он разглядывал пустой горизонт. Не было видно и признаков Фена, который мог бы ему указать прямую дорогу через густой лес до Лэндуолда. Если он в таком покалеченном виде предпримет путешествие, то у него скорее отрастет до колен борода, прежде чем он выйдет на дорогу на Лэндуолд, где ему могут оказать помощь. Нет, лучше всего идти по направлению к монастырю. Сестра Мэри Агнес могла приготовить какое-нибудь снадобье, чтобы унять острую головную боль, а в конюшне он, конечно, мог выбрать приличную лошадь, чтобы совершить поездку до Стиллингхэма.

Оторвав лоскут от туники Уолтера, он замотал им бедро, надеясь, что кровотечение прекратится.

Он, хромая, пошел вперед, опираясь на меч, как на костыль. Он шел но направлению к монастырю.

– Не отчаивайся, любовь моя, – шептал он на ходу, желая, чтобы его мысли донеслись до Марии. – Я обязательно тебя найду.

***

Мария почувствовала, как лошадь замедлила шаг, когда они въезжали в монастырскую конюшню, где царило оживление. Одетые в черное женщины окружили двух тяжело дышащих, ужасно уставших осликов, а сестра Мэри Целомудренная оказалась в центре внимания сестер.

Она взвизгнула, увидев Марию, сидевшую на лошади впереди Гилберта.

– Ах, слава Богу, миледи. Мы так за вас беспокоились.

– Где аббатиса? – спросил Гилберт.

– Она молится, возносит благодарения, – ответила сестра Мэри Целомудренная, а остальные монашенки шепотом выразили свое недовольство грубостью Гилберта.

– Кто вы такой, и кто позволяет вам разговаривать со мной в таком тоне? Вы не из тех, кто сегодня ночью сопровождали миледи. Слава Богу и за это. Мы знаем, что тот, который помоложе, предатель.

Выходит, Филипп Мортел сообщил монахиням о тяжелом состоянии здоровья Хью. Гилберт, проигнорировав замечание монахини, слез с лошади. Потом не столь уж вежливо стащил с седла и ее, поставив рядом с собой. Он схватил ее в железной перчатке за запястье рукой, и холодный металл больно впился ей в кожу.

– Проводите меня к аббатисе, – приказал он.

– Я этого не сделаю. – Сестра Мэри отважно выпрямилась. – Мужчинам не разрешается находиться в монастырских стенах. Даже отцу Бруно.

– Тогда прочь с дороги. Я сам ее найду. – Он проложил себе плечами проход между группой почти не оказывающих никакого сопротивления монахинь.

– Вы ищете меня, господин норманн? – Властный голос настоятельницы заставил Гилберта остановиться. Он резко обернулся. Аббатиса нахмурилась.

– Надеюсь, вы не станете прибегать к оружию на священной земле монастыря?

– Он намерен убить вас, матушка, – взвизгнула Мария. Выругавшись, он с силой привлек ее к себе и прикрыл ей ладонью рот.

Аббатиса, казалось, была абсолютно спокойной. Указав рукой на окружавших ее монахинь, поинтересовалась:

– Прямо здесь? Перед этими свидетелями? Прошу вас образумиться, господин норманн. Я уверена, мы сможем решить все, что вам требуется.

– Не мели вздор, ведьма, – плюнул Гилберт. – Я намерен удерживать возле себя эту женщину. И я не позволю вам вызвать из Лэндуолда дополнительные силы.

– Что мне от того, намерены вы ее удерживать или не намерены? И разве наши несчастные измордованные животные способны совершить еще один переход до Лэндуолда? – Аббатиса бросила презрительный взгляд на Марию, которая изнывала от отчаяния. Все ее надежды рушились, когда она услыхала такие слова:

– На мой взгляд вы разработали неудачный план, намереваясь лишить меня жизни, а затем овладеть ею. Святая церковь непременно покарает вас за убийство одной из христовых дочерей. Почему бы вам просто не жениться на ней? В таком случае никто не станет спрашивать, что вы с ней делаете и на каком основании.

– Именно это я и намерен сделать, – упрямо сказал Гилберт, хотя в его голосе чувствовалась определенная неуверенность.

– В таком случае Бог привел вас в нужное место, – сказала аббатиса с лучезарной улыбкой на лице.

– Вы не забыли, господин норманн, что завтра Пасха? Сюда приедет отец Бруно, чтобы отслужить мессу в этот самый святой из всех дней.

– Этот почтенный священник сам обещал обвенчать нас в понедельник, подтвердил, кивая головой, Гилберт. – Отлично. В любом случае мы расположимся здесь, у вас.

– Матушка, не делайте этого, – запричитала Мария. – Не будьте безучастны, когда он начнет выполнять задуманное!

– Женщинам следует принимать то, что им посылает Господь, – огрызнулась аббатиса. – Прекратите болтовню. Бог посылает вам такую возможность, за которую тут же ухватилась бы любая здравомыслящая женщина в такую ночь. – Она изменила тон, обращаясь к Гилберту:

– А теперь, милорд, не угодно ли подкрепиться?

– Гм... Скоропалительное принятие настоятельницей доминирующей роли Гилберта его немного раздражало.

– Конечно, вы не против, – ответила она за него. – Сестра Мэри Целомудренная, отправляйтесь на кухню и подогрейте этот прекрасный говяжий бульон. Сестра Мэри Агнес, господин норманн немало проехал сегодня верхом. Видно, как ему досаждает рана на шее. Отправляйтесь в кладовку и принесите немного той мази, за которой приезжала недавно к нам леди Эдит.

***

Во время плена Ротгар овладел одним трюком, который снимал как физическую, так и душевную боль. Опиравшееся на меч, тело его вскоре подчинялось четкому ритму – шаг, гулкий удар, волочение ноги; шаг, гулкий удар, волочение ноги. Он позволял себе думать и фантазировать о чем угодно: вот Гилберт Криспин нанизан на острый конец его меча, – Богу было угодно, чтобы он не затупился и сыграл свою роль при возмездии; он держит в своих объятиях Марию; вот он поносит себя на чем свет стоит за то, что угодил в расставленную норманном ловушку. Мария. Потом он видел перед глазами кобылу, на которой сидит Мария. Вот она с распущенными волосами наблюдает за тем, как он работает на строительной площадке замка. Лошадь пошла вперед, сделала короткий, как у него, неуверенный шаг. Причем он видел ее так явственно, что даже заморгал глазами, чтобы получше ее рассмотреть. Поводья тащились по земле, а темные, поблескивающие полоски струились по передним ногам лошади. Увидев перед собой Ротгара, она захрапела, откинув голову, потом застучала копытом и заржала, словно обвиняя его в чем-то, словно она была уверена, что он несет ответственность за какой-то дурной поступок.

– Ну-ка спокойнее, спокойнее, девушка, – мягко позвал ее Ротгар. Он мечом придавил поводья к земле, но лошадь вовсе не выказывала никакого намерения бежать от него. Она только сильнее заржала и забила копытом, когда он подошел к ней поближе. Потом успокоилась.

– Что случилось, – заботливо спросил он ее, опускаясь на корточки перед ее передними ногами. Два небольших полумесяца рваной плоти красовались прямо под коленной чашечкой. – Кажется, кто-то ударил тебя копытами.

При обычных обстоятельствах Ротгар Лэндуолдский никогда бы не сел на раненое животное. На сей раз он был вынужден это сделать, вздохнув с облегчением, когда его вес перестал давить на больную ногу. Испытываемое им облегчение, а также смена положения тела способствовали уменьшению острой боли в голове. Он помотал ею, пытаясь набраться как можно больше решимости, чтобы непременно отыскать Марию.

– Впереди нас ждет утомительное ночное путешествие, – сказал он, натягивая поводья и заставляя лошадь переступить ногами. Он направил ее в сторону Стиллингхэма.

Едва несчастная лошадь сделала два-три шага, он осознал, что на ней ему не поймать Гилберта Криспина. Нельзя было и помышлять, что она с такими ранами доберется до Стиллингхэма. Тем не менее ее шаг, по сравнению с его шагом, был, конечно, крупнее, и она передвигалась быстрее его. Сидя в седле, он увидел струйку дыма, поднимающуюся над соломенной кровлей Марстонского монастыря.

– Ну, покажи все, на что ты способна, девушка, – тяжело вздохнув, обратился он к ней. Они поехали к монастырю. Он на ходу проклинал несправедливую к нему судьбу, которая так круто изменила его жизнь.

Глава 22

Аббатиса приняла из рук одной из монахинь щедро уставленный поднос и, повернувшись к Марии, сказала:

– Подойди ко мне, дочь моя, помоги мне управиться с этим.

– Она никуда не пойдет, – угрожающе сказал Гилберт.

– Но дверь в комнату можно закрыть на замок. Она никуда от вас не денется.

Мария подумала, что даже у таракана возникнут трудности при попытке бежать из этой голой, мрачной кельи. В ней не было окон, слабо горевший в углу огонь не давал ни света, ни тепла и не мог согреть. Но даже в такой ситуации у нее мог возникнуть шанс, каким бы незначительным он ни был.

– Заприте келью! – приказал он. Настоятельница дала знак одной из монахинь, стоявшей на пороге. Дверь громко захлопнулась.

– Не могли бы вы меня отпустить? Нужно помочь матушке.

Гилберт освободил ее руку, а сам уселся у огня, чтобы немного согреться. Потирая ноющее запястье, Мария подошла к аббатисе. Две высокие пивные кружки с говяжьим бульоном стояли на подносе, и исходивший от них чудесный, аппетитный запах в студеном воздухе вызывал урчание в животе. Рядом с кружками стояла солонка и горшочек с мазью, которую по просьбе настоятельницы принесли сестре Мэри Агнес, – точно такой, каким она пользовалась, чтобы лишить Гилберта физических сил.

– Благодарю вас, преподобная матушка. – Так и подмывало сказать Марию, но все это напрасно, – нужно ждать слишком долго, покуда это снадобье проникнет через рану в кровь.

– Мне показалось, что вы хотите овладеть искусством приготовления этой мази, – сказала аббатиса, но мягкий тон ее разговора никак не вязался с ее твердым, суровым взглядом. – Интересно отметить, что говяжий жир, который является основой рецепта приготовления целебной мази, употребляется и для придания лучшего, более тонкого запаха укрепляющему бульону. Причем очень трудно отличить залах одного от другого.

– Да, действительно интересно, – как завороженная, произнесла Мария, вспоминая околевшую, мертвую собаку. Неудивительно, что это глупое животное принялось лизать мазь.

Аббатиса, указывая на лежащую рядом с горшочком ложечку по очереди ткнула пальцем в снадобье и солонку, – двух мер будет вполне достаточно. Если их как следует смешать с горячим бульоном, то можно добиться.., нужного эффекта.

Собака, как известно, сдохла, полизав эту мазь. Может, и Гилберт отправится на тот свет?

Мария всыпала в мазь две ложки соли. Мазь быстро растворилась в горячем бульоне, и от нее не осталось и следа. Она старательно помешивала питательную жидкость. От кружки исходил еще более дразнящий, аппетитный запах.

– Ну а теперь угости этого человека, дочь моя, – велела ей аббатиса. – Он вполне заслуживает такого к себе внимания.

Гилберт, довольный, рассмеялся. Он не спускал жадных глаз собственника с фигуры Марии, когда она направилась к нему со своим отравленным бульоном.

– С каким нетерпением я ожидаю множества подобных приятных, семейных сцен после нашей свадьбы, – радовался он, принимая из ее дрожащих рук высокую пивную кружку. Запрокинув голову, он сделал большой глоток. – Очень вкусно, но ужасно горячо, – сказал он, шумно выдохнув и замахав ладонью перед открытым ртом, чтобы остудить обожженный язык.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он решился отпить еще один глоток, теперь поменьше. За это бесконечно тянувшееся время Марии удалось еще раз подумать над тем, что ее ожидает впереди, если совершенный ею подвиг приведет к желательному результату. Он проглотил густую жидкость, с удовольствием почмокал толстыми губами, не имея никакого понятия, что он выпил. Имела ли она право лишить его жизни только потому, что он был человеком тщеславным, уверенным в том, что наступило время завладеть Лэндуолдом только потому, что он желал ее, а ее сердце было отдано другому человеку. Были ли достаточным основанием синяки, которые время от времени он ей наставлял, чтобы убить его? Да, да, да. Хотя, конечно, другим женщинам приходилось и похуже. Но это совершенно неважно.

Подув на бульон, он снова его поднял и сделал большой глоток. Потом поставил ее на стол.

Вновь у нее перед глазами возникла картина подохшей собаки.

Гилберт снова взял кружку. Нет, если она этого не прекратит, то чем же она лучше его?

– Нет! – закричала она, выбивая кружку него из рук.

– Что такое?..

– Ах, дочь моя, – тяжело вздохнула аббатиса.

В ее печальных глазах промелькнуло уважение.

Мария, подавляя в себе острое желание расплакаться, вспомнила, о чем она думала, когда впервые попала в эту келью. Отсюда даже таракану нет выхода. Нет, не выбраться ей отсюда, даже если она отравит Гилберта.

– Я подам вам другую, – сказала Мария. – Я заметила, как из вашей кружки выползал отвратительный таракан.

– Сюда!

– Быстро!

– Шппл...

Перешептываясь и шикая друг на дружку, монахини в своих длиннополых сутанах вели Ротгара в самый конец коридора.

– Вы уверены, что леди Мария находится там, за этой дверью? – спросил он еще раз дрожащим, хриплым от возбуждения голосом. Только подумать, та же самая судьба, которую он проклинал за нанесенные ему раны, за бесполезную лошадь, попавшуюся ему по дороге, теперь безошибочно привела его в нужное место! Он послал ей мимолетную молитву в знак благодарности и теперь мечтал только о том, чтобы поскорее, как только представится случай, умиротворить Бога под этой священной крышей и во всем перед ним покаяться.

– Да, леди Мария, норманн и преподобная матушка, – прошептала в ответ сестра Мэри Целомудренная.

– Впустите меня.

– Для чего?

Ротгар, ничего не понимая, уставился на монахинь:

– Чтобы спасти ее.

– Но они закрыты, господин Ротгар, кроме того дверь на засове и с той стороны. К тому же из вас хлещет кровь, как из забитой свиньи. Если кого-то и нужно здесь спасать, то только вас в первую очередь.

Сестра Мэри подкралась ближе к двери.

– Наши ослы ужасно утомились в дороге, поэтому мы посадили сестру Марию Магдалену на лошадь Нормана и отправили ее в Лэндуолд за подмогой. Нам остается только ждать.

– Как же вы сможете драться с поврежденной ногой? – спросила монашенка. Я могу заняться вашей раной.

– Но ведь он... – Ротгар осекся. Нельзя говорить об угрозе изнасилования перед невинными монахинями. – Он же значительно сильнее ее.

– Но не станет же он насиловать леди Марию прямо на глазах у преподобной матушки, – саркастически заметила сестра Мэри Целомудренная, и слова ее вызвали насмешливое переглядывание между монахинями, которые, раскрыв широко глаза, явно проявляли интерес к этой теме.

Маленькая молоденькая монахиня, бросив на него любопытный взгляд, стыдливо закрыла лицо руками и захихикала.

– Я... Черт подери, что это он здесь делает, забившись в этом углу в коридоре вместе с этими монахинями, раскрывшими от удивления рты. Только дверь отделяла его от Марии.

– Ну-ка отойдите прочь! – потребовал он.

– Но?..

– Боже, вы только посмотрите на его упрямое, как у мула, выражение лица, спохватилась сестра Мэри Целомудренная, покачивая головой в знак осуждения. Позвольте, я вытащу засов. Я умею это делать совершенно бесшумно.

– Давай, вытаскивай засов, – пробормотал сквозь зубы Ротгар.

– Надеюсь, ты обучалась этому искусству не на мне, когда я здесь запиралась, чтобы избежать глаз людских? – упрекнула сестру Мэри Целомудренную одна из монахинь.

– Отойдите все прочь! – заорал Ротгар. Мощным рывком он распахнул дверь, и громкий треск эхом отразился по коридорам монастыря.

– Ротгар! – удивленно прошептала Мария. – Я знала, что ты обязательно придешь.

Гилберт запустил в стену пивную кружку.

– Это что еще за трюки? – зарычал он, спотыкаясь, делая первый шаг навстречу Ротгару. Ротгар тоже бесстрашно сделал шаг вперед, весь изогнувшись от боли, когда перенес свой вес на больную ногу.

Боже, почему же она помешала Гилберту выпить отравленный бульон? У охромевшего Ротгара не было, по сути дела, никаких шансов против тренированного, искусного в бою норманнского рыцаря. Зарыдав от глубокого разочарования и самобичевания, Мария оглядывалась вокруг в поисках оружия, а Ротгар с Гилбертом в это время смотрели в упор друг на друга, словно оценивая силы противника. Она нашла пустую кружку, затем другую и швырнула их в голову Гилберта. Но они не достигли цели и, ударившись о стену, отскочили от нее, не причинив ему никакого вреда.

– Преподобная матушка, уведите Марию и заприте дверь на замок, – приказал Ротгар. Он смотрел прямо в глаза Гилберту; холодная решимость овладела им. "Только один из нас покинет эту комнату живым сегодня вечером", – решил Ротгар.

– Нет! – закричала Мария, дергая аббатису за руку. Она не оставит Ротгара одного, никогда, даже если ей придется умереть рядом с ним.

Сакс и норманн скрестили мечи. Раздался громкий звон сшибки. От сильного удара мужчины отпрянули назад; они стояли, с ненавистью глядя друг на друга, жадно хватая ртом воздух, собирая силы для следующего удара.

Мария бросила горшочек с мазью в Гилберта, но тот ловко увернулся.

– Пошли, дочь моя, тебе угрожает опасность. – Аббатиса попыталась оттеснить ее к двери.

– Нет, я не оставлю его одного. – Мария попыталась было бросить в норманна поднос, но не смогла как следует ухватиться за тяжелую, неуклюжую вещь. Он с грохотом упал на пол всего в нескольких дюймах от ее ноги. Гилберт рассмеялся.

– Мария, ступай!

Ротгар вздымал свой меч снова и снова, пытаясь загнать Гилберта в угол, но, по сути, не причинял ему вреда, так как норманн искусно парировал все его удары. Гилберт снова засмеялся, но на сей раз не столь самоуверенно, и его лоб покрылся каплями пота. Ноги его становились все более непослушными, ватными. Мария наблюдала за ним с широко раскрытыми глазами, все тело ее дрожало. Неожиданная слабость Гилберта могла быть и хитростью с его стороны. Если бы только у нее было оружие, но под рукой ничего не было, даже стула, чтобы размозжить ему голову, – лишь слабо мерцающий огонь в углу.

Ротгар занес свой меч еще раз и сумел пробить защиту Гилберта. Его чувствительный удар пришелся по его прикрытой кольчугой брюшине. Гилберт зарычал и с яростным воем устремился на Ротгара. Мария оцепенела от страха, когда Гилберт, сделав ложный резкий выпад, в последний момент схватил ее и, превратив в живой щит, прикрылся ею.

– Ну-ка бросай меч, сакс, – тяжело сопел Гилберт. Ему не хватало воздуха из-за потраченных усилий. Мария пыталась вырваться, но он лишь крепче сжимал пальцы у нее на руках, не давая ей ни малейшего шанса убежать.

– Негодяй! – презрительно плюнул Ротгар, но выполнил приказ Гилберта. Мария вздрогнула от приглушенного звона, когда его меч упал на пол. Да, во всем виновата она, только одна она. Ведь Ротгар велел ей выйти из комнаты. А теперь ему придется умереть, – а скорее всего они умрут вместе, – от руки Гилберта. Она встретила его упорный взгляд, но в нем она не заметила никакого упрека, лишь настороженную уверенность, словно Ротгар был уверен, что он сможет спасти ее, несмотря на то сложное положение, в которое она попала из-за собственной небрежности. Его уверенность передалась ей, сердце ее застучало с новой силой, позволяя ей немного расслабиться, чтобы не чувствовать боли от железной хватки Гилберта, который все сильнее сжимал ее. Норманнский рыцарь вдруг зашатался, крепче ухватился за нее, словно она была для него последней опорой.

– Мария, немедленно наклонись! – заревел Ротгар.

Мгновенно подчиняясь приказу, Мария нырнула головой вниз и лишь краем глаза заметила отблеск украшенного драгоценностями ее кинжала, который Ротгар, быстро вытащив из-под туники, метнул со страшной силой в Гилберта. Бросок оказался точным. С глухим ударом кинжал вошел по самую рукоятку. Он взревел от дикой боли и сразу выпустил из объятий Марию, которая упала на пол. Визжа от боли, он напрасно пытался выдернуть кинжал. И вдруг, охватив себя за живот, словно кто-то выпустил ему кишки наружу, Гилберт упал.

Ротгар, опустившись перед ней на колени, прижал Марию к груди. Ее мягкое прикосновение успокоило его, ее ароматные запахи ласкали его обоняние, постепенно умеряя его животное, взбудораженное волнующейся кровью желание распороть Гилберту грудь и извлечь оттуда его подлое сердце.

– Тебе больно? – спросил он ее, как только обрел дар речи.

– Нет, что ты, Ротгар. Посмотри, ты весь в крови!

Но Ротгар, не обращая внимания на ее лихорадочные восклицания, с любопытством взирал на стонущего рыцаря.

– Но я ведь не ударил его в живот, Мария. Смотри, твой кинжал по-прежнему торчит у него в плече.

– Это действует мазь, которую вы дали ему вместе с бульоном, – вмешалась стоявшая у них за спиной аббатиса. – Оно вызывает страшные судороги у него в желудке.

– Ты дала ему снадобье? – спросил Ротгар; – Прямо здесь?

– Да. Но потом я выбила кружку у него из рук, – прошептала в ответ Мария.

– Но перед этим он уже успел выпить смертельную дозу. Он выпил достаточно, чтобы вызвать такой эффект. – Настоятельница подошла к ним поближе и, указывая на мучающегося извивающегося от острых болей норманна, сказала:

– Теперь он в твоей власти, Ротгар. Ему никогда не прийти в себя после этого.

– Он всегда будет мучиться от этих болей? – спросил Ротгар. С одной стороны, он был доволен, что этому негодяю предстоят такие страдания в течение всей жизни, а с другой, ему становилось жутко при мысли о таком суровом приговоре.

– Да, всегда.

– Ну и пусть. – Это была суровая кара, на самом деле суровее смерти, которой Ротгар хотел его предать, но он не мог в полном сознании поднять меч на Гилберта, находящегося в таком тяжелом состоянии. Ротгар встал, поднял Марию, держа ее, словно ребенка, на руках. – Пойдем, моя любимая. Мы оставим его на попечение монахинь.

Аббатиса кивком головы дала понять, что принимает на себя такую обязанность, и Ротгар подвел Марию к двери.

Глухой, хриплый голос Гилберта остановил его.

– Сакс! Помни о данной клятве. Ротгар бросил на него взгляд через плечо. Гилберт, еле приподнявшись на локте, глядел на него.

– Там, в конюшне, ты поклялся убить меня, если только я дотронусь до нее, – сказал Гилберт, сжав зубы от боли. Ротгару казалось, что он видит, как спазмы выворачивают его всего изнутри.

– Теперь она в безопасности, – ответил Ротгар, понимая, что не в силах в такую минуту нанести Гилберту удар. Кажется, ей больше не нужно опасаться, ты ей больше не сможешь причинить никаких страданий.

Но Гилберт не давал ему уйти:

– Ротгар! Я.., умоляю тебя. Сдержи данную клятву.

Он говорил так тихо, что Ротгар едва его слышал. Аббатиса прошептала что-то на ухо Марии, и она, высвободившись из его объятий, пошла за монахиней. Они вышли из комнаты. Разговор Предстоял между двумя мужчинами.

– Ты наверняка поступил бы так с собакой, которая наелась гнилого мяса. Гилберт тяжело дышал, его голос сильно ослабел. Я слышал, что сказала монахиня. Нет никакого смысла жить такой жизнью, которую она мне уготовила. Но я могу с гордостью умереть, получив последний, смертельный удар от такого человека, как ты, господин Ротгар, Ротгар Лэндуолдский.

– Не стоит до такой степени унижать себя, – ответил Ротгар, выражая искреннее удивление такой формой обращения к нему со стороны норманна.

– Нет большого унижения в том, чтобы признать победителя победителем, сказал Гилберт.

Ротгар явно колебался, не зная, как ему поступить. Его представление о милосердии настойчиво заставляло его помочь норманну, но его всего охватила какая-то странная слабость, словно дух мести переполнял его только тогда, когда Марии угрожала опасность, и покидал его, когда она находилась в полной безопасности. Голова у него болела от нанесенного Гилбертом удара. Его нога дрожала от нанесенной этим норманном раны. Он, конечно, не проявит к Гилберту никакого милосердия, если только найдет в себе достаточно сил, чтобы нанести ему последний, смертельный удар.

– Прошу тебя, – прошептал Гилберт, не понимая колебаний Ротгара. – Речь идет о проявлении ко мне доброты, которой я, конечно, не заслужил.

Ротгар не мог найти слов, чтобы сказать ему о своем намерении исполнить его просьбу. Он просто кивнул, умоляя Бога придать ему сил, ужесточить разящую его руку.

Опасаясь, как бы удар не получился неловким, не соскользнул по железной поверхности кольчуги, Ротгар изо всех сил вогнал меч в сердце Гилберта. Послышался резкий выдох, кровь забила слабым фонтанчиком, а потухающие глаза Гилберта говорили о том, что на сей раз Ротгар не промахнулся.

Он постоял немного перед норманном, пытаясь понять, для чего нужна Богу душа такого человека, как Гилберт Криспин.

– Я люблю тебя, – прошептала Мария, когда он вышел из кельи, которая стала местом казни для Гилберта.

Вдруг он почувствовал прилив диких, первобытных эмоций. Не обращая внимания ни на стоявшую рядом преподобную матушку, ни на столпившихся возле двери монахинь, он, наклонив голову, крепко поцеловал ее.

Когда наконец он оторвал губы после продолжительного страстного поцелуя, он почувствовал, как кровь закипает у него в жилах, как затуманивается здравый смысл. Он сказал: