Текст книги "Капкан со всеми удобствами"

Автор книги: Валентина Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

4

Пить кофе решили у входной двери. Так втроем и уселись. Точнее, уселись на табуретках мы с Наташкой. Денька, несмотря на то что я ей, как человеку, тоже захватила табуретку, улеглась на полу. От волнения плохо соображаю. Наташка не преминула поднять глаза к потолку, призывая светильник в свидетели, горестно вздохнуть и покрутить указательным пальцем правой руки у виска. Как она при этом ухитрилась не пролить свой кофе – непонятно. Мне бы такое не удалось.

Денька поглядывала на нас снизу большими влажными глазами, вежливо намекая, что не откажется от галет. После пятой по счету галеты, выражение собачьих глаз нисколько не изменилось, зато Наташка решила, что ее объели. В принципе, она была права, потому что галеты кончились. Но возмутиться как следует она не успела. Собака неожиданно насторожилась. Уши заходили, как локаторы. Мы тоже напряженно прислушались к звукам вне квартирного пространства…

Я успела отметить, что шум проезжающих на улице машин сегодня особенно слышен, количество гуляющей во дворе детворы – рекордно большое, лифт гудит с явным напрягом, а Наташка ловко замаскировала на джинсах дырку от Денькиных любвеобильных когтей вышитым васильком.

Лифт остановился на нашем этаже. Денька, неуверенно тявкнув, взглянула поочередно на меня и Наталью с вопросом: что бы это значило? Соловьиная трель звонка показалась истошным боевым кличем петуха, ловко обнаружившего в собственном курятнике ловеласа соперника.

Мы переглянулись.

– Я совсем забыла, что у милиции нет ключей, – обеспокоенно пробормотала подруга. – Не хотелось бы светиться… Может быть, ты откроешь? Слышишь? Тебе тоже в дверь трезвонят…

– Сбрендила? – ужаснулась я. – Меня же нет дома… Анастас Иваныча тоже. Зря они так выслуживаются. Бандиту не звонят специально – боятся одни идти. А может, думают, что слиняет?

– С тринадцатого этажа? Не иначе как камнем вниз, если он, конечно, не циркач или орел… Слушай, а если они дверь начнут ломать, а? Я щепки убирать не буду. Хотя… дверь потом на дачу можно взять. Нам новую поставят. Как думаешь, за чей счет?

Очередная трель звонка отвлекла нас от поисков ответа на поставленный вопрос. Подруга решительно вскочила, отняла у меня чашку и вместе со своей поставила на тумбочку. Взъерошив на голове волосы, мельком взглянула на себя в зеркало и со словами «как жаль, что родина не очень хорошо помнит своих героев, и именно в тот момент, когда я себе особенно нравлюсь» открыла дверь и шагнула в коридор.

– Ну кто там так надрывается? – громко возмутилась она. – На самом интересном месте разбудили!

Прильнув к дверному «глазку», я увидела, как Наташка, позевывая и похлопывая ладонью по рту, открывает входную дверь. Денька, радуясь гостям, нетерпеливо повизгивала и перебирала передними лапами. Абсолютно неправильная боксериха! Не в Наташку.

Разговор в коридоре велся на пониженных тонах, тем не менее голос подруги различала.

– Ой, я вас узнала! Сколько лет, сколько зим! Вы к нам вчера заходили! Ну точно! Вот с этим приятным молодым человеком в мятых брюках…

Пытаясь поудобнее прильнуть к дверному «глазку», дабы лучше разглядеть мужественные милицейские лица, и не соображая, что единственной помехой этому является фигура Натальи, опрометчиво оперлась левой рукой на ручку двери. Отзывчивая на проявленную заботу и наше оливковое масло ручка легко скользнула вниз. Я боком выпала в бесшумно открывшуюся дверь. Опьяненная перспективой новых интересных встреч с незнакомыми людьми, собака ловко перемахнула через меня и рванула к визитерам…

Наряд оперативно вылетел на лестничную клетку и закрыл за собой дверь. Денька озадаченно выдала «вау!» и уселась у ног хозяйки, забыв, зачем так летела.

– О! Вы тоже проснулись?! – заорала Наташка, хватая Деньку за ошейник и испепеляя меня взглядом. – Собака не кусается, – объявила она стражам порядка и второй рукой попыталась открыть дверь. Но милиция стойко держала оборону и требовала убрать псину домой. – У нее только внешность собачья, а характер – ангельский. Почти как у меня. Не иначе как в прошлой жизнью канцелярской мышкой служила. Слышали такое слово – атавизм? Возвращение к предкам… – Наряд уговорам не внял. Наташка провезла упирающуюся Деньку на лапах по коридору назад и закинула в дверь, напоследок проорав: – Сидеть!!!

Милиционеры вновь вернулись на ранее завоеванные позиции. Я вежливо с ними поздоровалась и улыбнулась. Двое из этих трех человек вчера дважды нас навещали.

– Старший оперуполномоченный Селезнев Сергей Алексеич, – представился мне, видимо, главный среди них. – Вы тоже утверждаете, что не звонили в нашу дежурную часть? – сурово спросил милиционер.

– Нет, – погасив улыбку, ответила я. – Мы спали.

– Чему вы так удивляетесь? – возмутилась Наташка, заметив ироничную усмешку старшего оперуполномоченного.

– Ну что вы, – успокоил он ее. – Ничего удивительного нет. Все понятно. Гуляете вы на балконе в той квартире, – оперативник махнул в сторону моей двери, – а спать отправляетесь сюда, к собаке. Нормально. Еще в наличии кто-нибудь из соседей есть?

– Нет, – вместе ответили мы с Наташкой, но она быстро перехватила инициативу в свои руки: – Соседи из однокомнатной уехали насовсем на три дня. А четыреста вторая вообще пустует. Хозяйка, когда приезжает, обязательно дает о себе знать…

Договорить она не успела. В четыреста второй квартире что-то грохнуло. Подруга, взвизгнув, замолчала. Я вытянулась по стойке «смирно» и застыла, загородив милиции проход. Двое оперативников ловко переместили меня в сторону и рванулись к Светкиной квартире. Один, значительно старше по возрасту, остался на выходе.

– Откройте, милиция! – требовательно заявил Селезнев, в то время как второй, наверное младший опер, трезвонил в дверь.

Она медленно, с противным скрипом распахнулась, и милиционеры ворвались внутрь. Дверь легонько ударилась о стенку. Срикошетив, простонала и прикрылась, оставив маленькую щель. Я, не оглядываясь, задом шагнула к Наташке и намертво вцепилась в ее руку. Подруга попыталась оказать слабое сопротивление, но смирилась. Мы молча ожидали развития событий в нужном нам направлении. Но они так развиваться не хотели. Через слегка приоткрытую дверь слышался спокойный разговор. Сосед-самозванец что-то монотонно бубнил. Потом дверь, не забыв отвратительно скрипнуть, распахнулась. В дверном проеме показался господин Селезнев:

– Ну ты, Геннадий Иваныч, даешь! Прекрасно проводишь время при исполнении, так сказать, – ухмыльнулся он, глядя в нашу сторону.

Я невольно оглянулась и поняла, что мертвой хваткой держу за руку третьего стража порядка. С другой стороны на нем повисла Наталья. И если я тут же разжала руку, то подруга отцепляться явно не собиралась.

– Ногу свело! – морщась, пожаловалась она. – На нервной почве, наверное.

– Геннадий Иваныч, проводи женщину домой. У нас, кажется, все в порядке. Едем в отделение, кое-что уточним. У мужика дверца шкафа в коридоре отвалилась, когда он туда сумку ставил. Отсюда и грохот. Ваша соседка Светлана Юрьевна, – старший оперуполномоченный обратился ко мне, – разрешила брату мужа пожить недельку в ее квартире. У него семейные неурядицы. Проверим это обстоятельство и, если все подтвердится, отпустим его восвояси. Вы уж не пугайтесь, если он вернется. У него и так неприятности.

Такого поворота я не ожидала. Подруга – тоже. За компанию у нее свело и вторую ногу. Геннадий Иванович с трудом доволок Наташку до квартиры. Я открыла дверь, и он аккуратно усадил хозяйку квартиры на табуретку. Деньки уже не испугался. Подруга выразительно посмотрела на меня, а затем стрельнула глазами на дверь. Я ее тут же закрыла – прямо перед носом Геннадия Ивановича.

– Простите, вы давно знаете своих коллег? – Вопрос Наташка задала почти шепотом, тем не менее Геннадия Ивановича как громом поразило.

– Вас что-то обеспокоило? – удивился он. Мы молчали – милиционер не ответил на наш вопрос. – Нет оснований им не доверять. Можете быть спокойны. Так что вас обеспокоило?

У Геннадия Ивановича было хорошее лицо. Именно такие лица называют располагающими.

– Почему они вас не взяли с собой в квартиру? – игнорируя его вопрос, спросила Наталья.

– Таков порядок, – коротко пояснил он. – Именно это послужило поводом к недоверию?

– Нет, – тихо ответила я. – Дело в том, что у Германа, мужа нашей соседки Светланы, больше нет брата. Три года назад его единственный брат погиб в автомобильной катастрофе.

– Разберемся, – нахмурился Геннадий Иванович. – Вот привезем вашего соседа в отделение и разберемся. Спасибо за информацию.

Он повернулся, я предусмотрительно распахнула дверь, и она резво саданула в плечо старшего оперуполномоченного, намеревавшегося звонить нам в поисках задержавшегося коллеги.

– Здравствуйте! – брякнула я от неожиданности. И тут же поправилась: – То есть до свидания… В смысле – извините…

Милиционер только крякнул, потирая ушибленное плечо. Дверь на лестничную клетку была открыта. У лифта шел мирный разговор двух мужчин, но разглядеть самозванца мне опять не удалось. Единственное, что я увидела, – часть коричневого кожаного рукава. Незнакомец, что-то объясняя, размахивал рукой.

Наташку сдуло с табуретки, несмотря на сведенные судорогой нижние конечности, сразу же после того, как вышел Геннадий Иванович.

– Надо проследить, посадят ли этого козла-соседа в машину? А что, если сразу отпустят?

– Не отпустят. Не понимаю, чего ты так разволновалась?

– А тебе не показалось странным, что опера тянули время? Им бы сразу вломиться в закрытую дверь, а они в коридоре с нами лясы точили!

Я призадумалась. Потом выскочила вслед за Натальей на лестничную клетку. Она уже открыла фрамугу, и мы неловко высунулись в окно. В милицейскую машину село четверо мужчин…

– Еще неизвестно, – проворчала Наташка, – кто туда загрузился. Могли соседа и подменить.

– Может, тебе врача вызвать? – невинно поинтересовалась я.

– Какого врача?

– Как какого? Терапевта, естественно. – Я почувствовала, что перегибаю палку, и пожалела подругу: – Ноги-то больные…

– Терапевт, – поучительно заметила Наташка, – конечно, все знает, но в отличие от хирурга ничего не умеет. Зато хирург все умеет, но, увы, ничего не знает. Вот патологоанатом – тот все знает и все умеет, только уже поздно! Не волнуйся. В моем случае медицина бессильна. Просто потому, что пока ничего не болит. Неужели не могла сообразить, что ноги – это трюк?

Я скромно промолчала.

Возвращаясь назад, услышали отчаянные трели телефона из моей квартиры. И именно тогда, когда я схватила трубку, в ней раздались короткие гудки. На всякий случай перезвонила мужу. Димка находился на операции. Мобильник дочери был отключен. Значит, шли занятия. Звонок к свекрови тоже ничего не прояснил, кроме того, что к соседке приехала племянница – чудесная девочка. Славику просто жизненно необходимо с ней познакомиться. Только ему ничего не следует об этом говорить.

Сын – частый гость у бабушки. Нет, скорее, частый гость в нашем доме. Когда время от времени она начинает сватать ему невест, он на пару недель укрывается в родных стенах, несмотря на то что до института, то бишь ныне университета, ехать ему на час больше. От бабушки и ехать не надо. Следует только перейти дорогу в положенном месте.

Принимая во внимание, что сын свой мобильник на днях забыл у бабушки, родные люди разыскивать меня по телефону не собирались. Стало немного обидно, но я тут же вспомнила о возможном «жучке» в аппарате, и сразу полегчало. Но ненадолго. Нарастало раздражение против Антона и компании, бесцеремонно вмешивающихся в мою жизнь. Отбивая мясо подаренным мне Димкой металлическим топориком со специальным набалдашником, я и не заметила, как изрешетила кусок до состояния марли. Посмотрев сквозь него на белый свет в окне, я поняла, что мне еще больше похужело. Не иначе как поэтому со злости тяпнула топориком по висевшему на стене телефону. Он как-то жалобно звякнул и сорвался вниз, где и рассыпался на части.

Оплакивала я его хотя и без слез, но долго. Сидя на полу у развалин своего звонаря, гладила безмолвные останки и ругала себя за бездушие. За этим делом меня и застала подруга, открывшая дверь своим ключом.

– Наконец-то додумался свалиться! – обрадовалась Наташка. – Сколько еще можно терпеть агрегат, самовольно и, заметь, исключительно из собственного упрямства отключающий звук звонка! И учти: в последние дни он уже работал на вражеское окружение. И у тебя есть радиотелефон. Минут через десять явится Лешик. Он все сделает. Кстати, ты не знаешь, как выглядит подслушивающее устройство?

– Нет. – Я растерянно поворошила останки. Речь подруги слегка успокоила. – Да и не все ли равно, если я грохнула телефон. Жучок, скорее всего, умер вместе с ним. Столько смертей за последнее время! – И тут мне пришла в голову мысль, от которой стало неуютно. – Наталья! Кажется, я сделала большую ошибку… Если «жучок» перестанет давать информацию, Антон решит, что я его обнаружила и изъяла. Следовательно, не так проста моя роль во всей этой истории…

– Точно! Этот козел не осел. Но он, как я понимаю, невысокого мнения о твоих умственных способностях. Надо только как следует продумать вескую причину, по которой разбился аппарат. Ты и выкинула его… вместе с насекомым. – На несколько минут мы задумались. – Да-а-а, – протянула Наталья. – Легче придумать причину, по которой разбился телевизор, нежели аппарат… Придумала! Только придется что-нибудь соврать Лешке. Но это я беру на себя. Значит, так! Разбивать телефон нельзя. А вдруг и вправду решит, что ты нашла «жучок» и придумала вариант с кончиной аппарата! Пойдем другим путем. У тебя сегодня юбилей…

– Какой?

– «Какой, какой…» Никакой. Такой, достоверность которого нельзя проверить. Ты когда познакомилась с Димкой?

– Одиннадцатого декабря. В бассейне «Москва». На святом месте. Там теперь храм Христа Спасителя…

– Ясное дело! Свято место пусто не бывает. Замечательно! Будем считать эту дату великим праздником. Соответственно я, как родная подруга, дарю тебе сегодня новый телефонный аппарат. На словах, конечно. Обойдешься своим радиотелефоном. А старый – вроде как он целый и невредимый – ты даришь пенсионерке Анастасии Ивановне. Попрошу Лешика временно поселить «жучка» у нее. Пусть этот Антон побалдеет от разговоров пенсионеров и почувствует, как тяжело жить на одну пенсию. Олигарх несчастный! А ты, если он как-нибудь коснется данной темы, ему о своей благотворительности и сообщишь. Убъем двух зайцев: от паразита избавимся и прежней дурой набитой останешься. Я имею в виду, в глазах Антона, – поправилась подруга.

– Да, но одиннадцатое декабря когда еще будет…

– Ну и что? Ты против того, чтобы я подарила тебе подарок заранее? А вдруг бы он не понравился? Нет уж, лучше я с тобой его заранее согласую, чтобы была возможность поменять… О чем это я? Что ты меня постоянно путаешь?

– Все это, конечно, хорошо. Только вот какое мы имеем право…

– Ты о нормах морали? Заткни свой внутренний голос совести и слушай мой, внешний. Анастас Иваныч вместе с супругом своими безобидными разговорами послужат родине. Может быть, на наше счастье и в целях ее процветания этого… нехорошего человека упекут за решетку. И потом всего на пару дней… – Она прислушалась: – Лешик пришел! Не вздумай ему хоть что-нибудь ляпнуть! Сама все объясню. И дай мне запасные ключи от квартиры Анастас Иваныча…

– А если Лешик ничего не понимает в «жучках» и прочем мошенничестве?

– Не смей унижать моего сына! Он инженер-электронщик. Сейчас я его накормлю и притащу. Ничего не трогай!

В полной растерянности я старательно доколотила все мясо и приготовила льезон, а проще говоря, смесь из яиц, муки и приправ. В поисках пакета с сухарями облазила все полки и нашла его почему-то в мойке. И окончательно решила быть более собранной, извлекая из холодильника топорик.

5

К моему удивлению, Лешик вопросов не задавал. Мурлыкая что-то себе под нос, быстро наладил городскую телефонную связь, а затем долго возился с останками телефона, приговаривая: «Интересно… гм, интересно…» Выудив из общей кучки какую-то легкомысленную фигушечку, заявил, что это прошлый век, устаревшая модель. Я посмотрела на него с искренним уважением. Лицо подруги светилось гордостью. Взяв ключи от квартиры Анастаса Ивановича, они ушли, а я, подавив очередной всплеск совести, принялась за уборку и готовку, размышляя, что Наталья ухитрилась насочинять сыну?

– Мамуль! Не сердись, что не позвонила. Опять забыла зарядить телефон, – защебетала Алена сразу с порога. – И у меня «молния» у пальто разъехалась с зубчиками. И съезжаться желанием не горит. А самое главное – в нашем доме вчера какого-то бомжа убили. Ты не слышала? Может, врут?

Я честно призналась, что про убитого бомжа вообще в первый раз слышу, но дочь уже понеслась к телефону кому-то звонить.

– О! Фига себе? А где?.. Все понятно. Старый телефонный аппарат у нас спер бомж, а ты его догнала и шлепнула!

– Со смертью не шутят, – сухо осадила я дочь. – А телефон упал со стены и разбился.

Входная дверь опять распахнулась и впустила мужа и сына.

– А запах! – восхищенно заявил Славка, шумно втягивая носом воздух. Муж на запахи не реагировал. Такое очень редко, но бывает. Очевидно, операция прошла неудачно. – Ленка, убирай свою кошку! А то я голодный! И почему ты брату тарелку не дала? Да что вы все какие-то пришлепнутые? Ну отец, понятное дело, вымотался… Ленка! Что такое «рация Вивьенды»? Всю дорогу повторял – имя девицы понравилось.

– Зря старался. Скорее всего, это латинское выражение «ratio vivendi» – «смысл жизни».

– Ну так бы и говорили. Дурной народ – медики! И зачем им латынь? Напустят туману, наведут латинскую тень на рядовой плетень диагноза и балдеют от сознания того, что их никто не понимает… Ма! Мне побольше! Ну что вы все молчите?

– Садись и не вякай! Демагог, – осекла братика Алена. – У нас поминки. – Славка оторопел и шлепнулся на табуретку. – Наш телефон покончил жизнь самоубийством, – пояснила она, не меняя горестной интонации. – Добровольно откинул детали, вечная ему память!

Сын фыркнул:

– Надо же! Свершилось! Пусть помойка ему будет пухом! А я уж и вправду решил, что убитый фирмач имеет к нам какое-то отношение.

Славик и не подозревал, насколько прав…

Между детьми разгорелась перепалка по поводу общественного статуса покойного. Каждому нравилась своя версия. Я не стала принимать участия в обсуждении и поплелась жалеть Димку.

Вообще-то жалость на мужа действует, как красная тряпка на быка. Вот я, например: уловив соболезнование окружающих, начинаю чувствовать себя в десять раз несчастнее, но мне это одностороннее ощущение быстро надоедает, в результате начинаю жалеть людей, вынужденных жалеть меня. Ведь им тоже несладко. Сострадание рождает сопереживание. Коллективно переживать легче, чем одному. Поневоле отвлекаешься от себя, любимой. Жаль, не всем это удается. Димка любит страдать в одиночку. Душевно, не физически. Но если ему не мешать – потом не отмоешься от сравнения с забытой на месяц горбушкой черного хлеба.

Я вошла в спальню, освещенную слабым светом ночника. Вопреки твердо установленным правилам, непереодевшийся муж сидел на кровати. Сгорбившись и обхватив голову руками, он неотрывно смотрел на свои носки. Тихонько села рядом. За тюлевой занавеской были видны освещенные окна последних этажей соседнего дома. Там, за окнами, своя жизнь. И никому до нас нет дела. Мы чужие. Как же нам надо беречь свой маленький семейный мирок, дорожить тем ничтожно малым временем, которое отпущено каждому! Не будет кого-нибудь из нас, и этот, кажущийся незыблемым, а порой и слегка поднадоевшим уклад рухнет, сжав тебя в ледяных тисках одиночества. А напротив по-прежнему будут равнодушно светиться окна чужих людей…

Сидели мы долго. Несколько раз открывались и закрывались двери комнаты – дети выясняли обстановку. Наконец Димкина нога в черном носке, опираясь на пятку, стала вырисовывать на ковре подобие веера. Верный признак того, что скоро заговорит. Так оно и вышло:

– У Петровича дочь замуж выскочила…

– Надо же, какое несчастье! – на всякий случай сказала я. Хотя особого несчастья в этом не видела. Рано или поздно, но большая часть дочерей выходит замуж. А некоторые и не по одному заходу.

– У Петровича предынфарктное состояние…

– Ну прямо одно за другим! – Это известие я восприняла гораздо хуже, но подробностей не спросила. Нельзя перебивать мужа, когда он в таком настроении.

Петрович – первоклассный анестезиолог и Димкина правая рука. Только вот никак не разберу: предынфарктное состояние – это от счастья или наоборот. Скорее всего, наоборот. Петрович не очень обрадовался замужеству дочери, иначе бы мое первое восклицание Димка воспринял по-другому. Непонятно, почему такая запоздалая реакция? Целых полгода Юлька собиралась замуж, а до Петровича это дошло лишь сегодня.

– Людмилу тоже госпитализировали. Она не в лучшем состоянии. Он в реанимации, а ей, в порядке исключения, выделили бокс. По большому счету, надо бы и жениха положить. Его родители-то держатся. А у парня явный нервный срыв…

«Опс! Коллективный психоз! – решила я. – А еще говорят, что с ума люди в одиночку сходят…»

– На послезавтра намечено бракосочетание, а сегодня утром Юлька улетела в Швецию. Вместе с каким-то шведом. Все бросила – институт, родителей, жениха, родителей жениха… Ее Людмила к обеду ждала, а она из Стокгольма звонит и сообщает, что задерживается на неопределенное время, поскольку вышла замуж с опережением графика на неделю. И за другого жениха, которого любит больше. Людмила по дурости Петровичу перезвонила, за пятнадцать минут до второй операции поймала и с рыданиями сообщила, что свадьбы уже не будет, потому что Юленьки нет. Он это по-своему понял. В том плане, что Юлька случайно погибла. Так на месте и осел. Боль-то в области сердца дикая. Людка в трубку продолжает вопить, Осипов – медбрат – возьми и брякни ей, что Петрович, кажется, умирает. Она и успокоилась – сразу затихла. До сих пор молчит. Никак из состояния ступора не выведем. Еще повезло, что живут рядом с больницей, и мать жениха рядом была…

– Да-а-а-а… – только и могла сказать я. – Какие же мы, родители, самоуверенные. Кажется, знаешь своего ребенка как пять пальцев, ан – нет тебе! А все потому, что придумываем детям определенный маршрут, которым им следует идти по жизни, а они порой взбрыкивают и, очертя голову, несутся своим путем. Да, собственно, и мы такими же были, только забыли об этом. Насколько мне известно, семья Петровича находилась в тесных соседских и дружеских отношениях с семьей Юленькиного жениха. И он был определен ей в мужья чуть ли не с рождения. Дай Бог им всем здоровья!

– И что теперь будем без Петровича делать? Ума не приложу. Ряд срочных операций под угрозой.

Дверь спальни опять открылась, и с подносом в руке показалась Алена.

– Спасибо, солнышко. Честное слово, кусок в горло не идет… – Димка был растроган.

– А мы его на маленькие кусочки порежем. Славка, давай табуретку! И Эльке хвост не прищеми. Он у нее немного подзадержался в холле.

Глаза у мужа подозрительно заблестели.

– Да что вы, ребята! Я же не тяжелобольной. Все! Встаю и иду на кухню. Аленка, а в вашем университете, насколько мне известно, иностранцы тоже учатся?

– Еще как! На первых двух курсах нам их в пример приводили – люди так стремятся к знаниям, что спать некогда. Великий и могучий русский язык отнимает последние силы и минуты отдыха. Ну да лучше уж так, чем всю жизнь сидеть на пальме и бросаться кокосовыми орехами в обезьян. Те ведь и сдачу дать могут.

Настроение у Димки явно улучшилось. Он вскочил и принялся переодеваться. Вся процессия – впереди сын с табуреткой, за ним Алена с подносом, следом я – торжественно покинула спальню. Элька, внимательно посмотрев на нас, а затем на натягивающего футболку Димку, пару раз медленно качнула хвостом, как опахалом, и с достоинством последовала за нами.