Текст книги "Тоха (СИ)"
Автор книги: Валентина Ad
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Я даже боялся допустить напрашивающуюся мысль, а тем более произнести вслух.
– Да ладно тебе, Тоха. Расслабься. Загоняется Ника. Меня весь ее детский сад уже достал. Пусть что хочет то и делает. Мне пофиг. Вот честно. – Степень безразличия в голосе Быкова сводила с ума.
Руслан уставился в монитор, а я среагировал по-своему.
Не могу сказать, что я хотел того, что произошло дальше, и тем более не планировал, но рука сама по себе взметнулась вверх иии…
– Черт, Тоха, ты дебил?! – в следующую секунду мой лучший друг валялся в паре со своим компьютерным стулом, хватаясь за разбитую губу, растирая по роже кровь.
– Это ты, дебил.
Быстро сунув записку в карман джинсов, я пулей вылетел из квартиры Быкова. Руслан не пропадет, а вот Ника…
Я знал, я чувствовал, я ощущал седьмым, восьмым, девятым чувством, что в этих нескольких спешно нацарапанных строчках заключена жизнь – ЕЁ жизнь…
18
Где искать Нику я не знал. Я не знал ее адреса, но вспомнил что Быков как-то дал мне ее номер, которым я ни разу не воспользовался. Видно, пришло время.
Я нервно листал список контактов. Один вызов, другой, пятый и ничего. С экрана телефона на меня смотрела солнечная девушка посыпающая себя осенними золотом и я был уверен, что сейчас от ее лучезарной улыбки не осталось и следа.
Где искать Нику, я понятия не имел, меня вело шестое чувство.
Я прошелся по нашему району, заглядывая в разные его уголки: школьная спортивная площадка, детский сад, беседки, кафешки, Ники нигде не было. Раздавленный и нервный, я готов был снова навестить своего друга Быкова, что б узнать у него домашний адрес Златовласки, но что-то невидимое и необъяснимое заставило меня поднять голову вверх. На крыше хрущевки находившейся в нескольких домах от моего, я увидел ЕЁ.
Я не мог видеть лица Ники, но мне хорошо был знаком ее нежно-голубой пуховик. Голубой, один из оттенков ее глаз, цвет, который преобладал в ее гардеробе.
Девушка стояла на краю крыши и я знал, что она сделает то, зачем она туда забралась. Времени подниматься по ступенькам на крышу дома у меня не было. Кричать и умолять что б она не делала последний шаг, было бесполезно. Я знал, она не из тех, кто побоится довести начатое до конца. Просто знал.
Первым делом я позвонил в скорую, если я это сделаю после, может оказаться слишком поздно. Пробки и водители, которые не спешат уступать дорогу медицинским машинам, часто играли с людьми злые шутки. Я не мог этого допустить.
В голове все смешалось. В панике я бросился стаскивать к предполагаемому месту падения ангела все, что могло хоть как-то смягчить его. Я притащил ото всех парадных мусорные баки и вывернул их содержимое на тротуар. Я выдирал с корнями попадавшиеся на пути кустарники, цветы, и практически догола «раздел» две несчастные туи растущие на углах дома. Я принялся обламывать липу и клен, растущие через дорогу, когда из подъездов повалили бабушки с душераздирающими криками.
– Подлец!
– Сволочь!
– Ты посмотри на это хулиганье, вообще что ли страх потеряли!
– Вот я сейчас в милицию позвоню, они на тебя быстро управу найдут. Посмотрите только, люди добрые, какой беспредел этот сопляк устроил!
– Бандит!
– Хулиганье малолетнее!
Со всех подъездов словно крысы со своих нор выныривали пенсионерки, ответственно следившие за порядком у собственного дома. Это была естественная реакция на тот беспредел, который я устроил, но выбора у меня не было. Обозленные бабули меня абсолютно не пугали, мной управлял другой страх. Я молча продолжал делать свое дело, никак не реагируя на полетевшие в мою сторону пару костылей, и поток матерных слов.
– Ты что, глухой что ли? Прекрати хулиганить! – Не унимались старушки, а из крайнего парадного подтягивались два дедушки. – Коля, звони участко…
Бабуля с противным голосом моментально заткнулась. У ее ног в неестественной позе распласталось юное девичье тело. Бабушка упала рядом. Часть возмущенных пенсионерок застыла на месте, а самые смелые ринулись к лежавшим в куче мусора телам.
Я пулей подбежал к Нике. Старушка меня мало волновала.
– Ника, Ника, детка… – Златовласка дышала и несколько секунд после падения порадовала меня синевой своих глаз, в которых еще искрилась жизнь. – Ника, только не отключайся, не отключайся… Дыши, детка, дыши…
Вероника Любимова, моя Златовласка, лежала на перине из отвратно вонявших объедков, использованных целлофановых пакетов, картофельных очистков и прочего дерьма. Даже сквозь всю эту вонь я чувствовал запах персиков и солнца. Она недолго порадовала меня сознанием и устало прикрыла глаза, после чего все посторонние запахи с силой ударили мне в нос. Я переставал улавливать аромат лета. Я начинал осознавать, что теряю ее.
– Ника, пожалуйста, Ни-ка…
Только после того как она закрыла глаза, я увидел ее целиком: обе ноги неестественно вывернутые, одна рука лежала под спиной, вторая была задрана выше головы, максимально вывернутой вправо будто пластилиновая, само туловище лежало ровно. Из головы или шеи, я не понимал, сочилась кровь. Джинсы были разодраны в нескольких местах, а там где находились колени, очень быстро появлялись бурые мокрые пятна. Золотые волосы были перепачканы непонятным мусором вперемешку с быстро запекающейся кровью.
Я не сдерживал себя. Пацаны не плачут, плачут человеческие души и сердца. В этот момент я был просто несчастным человеком, который отчаянно пытался высвободить из лап смерти не безразличного мне человека. Мне никогда и ничего в жизни не хотелось так сильно, как заставить это юное тело дышать, жить, улыбаться. Я желал только одного – что б запах солнца и персиков никогда не покидал меня. Я нежно сжимал руку Ники в дрожащей собственной, а затем достал из внутреннего кармана своей куртки ее фото, которое всегда носил у сердца. Я не спеша прочел ей те слова, что лились из меня в тот день, когда я имел возможность наслаждаться ею почти открыто. Слова, которые родились во мне глядя на отливающиеся на солнце волосы и соблазнительную шею, когда Ника, в песочнице моего двора, полностью была погружена в чтение. Тогда эти слова были нужны мне, сейчас – ей.
Я не знаю, слышала ли меня Вероника, но она должна была чувствовать мое присутствие и физически ощущать сумасшедшие удары постороннего сердца через пульс на руке, сжимавшей ее ладонь. В этот самый миг я поклялся сам себе – если Вероника… Если сегодня был последний день когда я видел синеву ее глаз и ощущал ее аромат, Быков проживет не многим дольше ее. В том, что произошло, виноват и я тоже, но себя мне не жалко. Собственная участь предрешена. Если бы не моя трусость… Если бы я признался Руслану что Вероника Любимова должна быть моей… Если бы я только рискнул заговорить с ней… Но теперь сожалеть глупо и бесполезно. Все, что могло случиться, случилось и глядя на окровавленное тело Ники, меня больше не пугало собственное разбитое сердце.
Скорая приехала достаточно быстро. Медицинские работники заставили меня посторониться и принялись выполнять свои прямые обязанности. Нику аккуратно погрузили на носилки, буквально одним профессиональным и отработанным движением. Ей сделали несколько уколов и захлопнув дверцу, поспешили покинуть место происшествия.
Бабульку они откачали с помощью нашатыря, измерили давление, что-то еще, и оставили на попечении у подруг. Я просился сопроводить Нику, но доктора велели оставаться на месте до приезда полиции, которую они уже вызвали.
Время будто остановилось. Мне казалось приезда полиции я ждал не десять минут, а целую вечность. Крышу срывало. Мозг закипал. Я просто не мог находиться здесь и сейчас в то время как моя Златовласка, где-то там, борется за жизнь. Сомнения на счет того, что она будет выбаривать у смерти второй шанс душили словно многотонный удав. Она решила свести счеты с жизнью и вряд ли передумала. Я знал что ей нужна поддержка и слова надежды, а мне было что ей сказать.
С полицейскими я на долго не задержался. Все, что они смогли от меня услышать это то, что я просто прогуливался и случайно заметил на крыше человека. Кроме девушки я никого не видел. Из парадного никто не выбегал и никто никого не толкал, хотя шагнула она сама или оступилась, я не видел. Я честно признался, что знаком с Вероникой, но не очень близко, что она учится в моей школе и что является девушкой моего лучшего друга. Есть ли у нее враги, я не знал, как и о том, были ли у нее какие-то проблемы. Я знал, что это глупые вопросы, но все же послушно и честно ответил на них. О записке я не сказал ни слова, пусть сами разбираются кто виновен в случившемся, по закону. Мой же личный приговор зависел только от того будет ли продолжать дышать Ника долго и счастливо, или…
На вопрос «почему я бросился наводить этот беспорядок и как до этого вообще догадался?», я ответил просто «А вы бы что, прошли мимо?». Вопросов больше не было, но, на всякий случай, люди в погонах записали мой номер и отпустили, продолжая заниматься расследованием случившегося.
19
В больнице меня не пустили к Веронике находившейся в реанимационном отделении. За ее жизнь отчаянно боролись, как меня уверяли, лучшие специалисты. Время тянулось бесконечно. Доктора еще не вышли из операционной, когда в белоснежном больничном коридоре появилась дико кричавшая женщина.
Накрывая голову руками, я отчаянно качался взад вперед в большом потертом кресле холла. Мимо меня пронеслась незнакомая женщина неся с собой до боли знакомый запах персиков и солнца. Обоняние привело меня в чувства и я взглянул на истерично рыдавшую незнакомку с золотыми волосами.
Мне не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять кто это был. От рыданий этой женщины мое сердце разрывалось на миллион кусочков. Она колотила кулаками несчастную ни в чем не повинную медсестру и умоляла пустить ее к дочке. Но ни через минуту, ни через десять, никто не дал ей добра на посещение операционной.
Какое-то время я молча наблюдал за взрослой копией Вероники. Еще чуть-чуть и ее мама, казалось, сойдет с ума от отчаяния. Она была безутешна.
– Она обязательно выкарабкается.
Это были слова, которые не могли унять мать, но хотя бы давали понять, что она не одинока в своем горе. Я продолжал сидеть в кресле все в той же позе, боясь подходить к старшей Златовласке. Мне реально было страшно смотреть в ее глаза и представлять, что Вероника просто может не дожить до первых морщинок и первых седых волос. А все из-за меня!
Мама Вероники на секунду остановилась. Она прекратила всхлипывать и кричать, хотя слезы продолжали струиться по ее бледным щекам. Женщина с безумно красивыми небесного цвета глазами с надеждой смотрела прямо мне в лицо:
– Вы уверены?
Ей нужны были гарантии, и я охотно давал их, потому что мне они тоже были нужны.
– Да. Я уверен.
Смахивая слезы, оставив в покое медсестру, мама Ники быстро шагала в мою сторону. Она упала на соседнее кресло не сводя с меня глаз доводивших меня до еще большего отчаяния. Я вновь ощутил запах персиков.
– Вы знали Нику? – всхлипывая, но гораздо спокойнее, женщина механично растирала по щекам влагу.
– Да. Немного. – Я не лгал, хотя мне безумно хотелось сказать что я не просто знал ее, я жил ею последние несколько месяцев.
– А что с ней случилось, знаете?
– Не больше вашего.
– Но мне известно только что она в реанимации, а больше ничего. Полицейский, позвонивший мне на мобильный, едва успел договорить что Ника в этой больнице со страшными травмами, и я не стала выслушивать его дальше. Я бросила трубку и помчала… Так вы знаете, что с ней произошло, а то ведь я с ума сойду, пока от компетентных органов все услышу.
Я зажал свои руки между колен и, не выпрямляя спину, немного повернул голову на соседнее кресло.
– Она упала с крыши дома. – Это все, что я мог сказать маме.
– Как упала?
Смотреть на искреннее непонимание в небесно-голубых глазах я больше не мог. Я продолжал разговор дальше, спрятав лицо в ладонях.
– Я не знаю. Спросите у полиции. Я просто стал случайным свидетелем ни больше, ни меньше.
Женщина расплакалась с новой силой, видно, представила как ее дочь камнем летит с большой высоты. Мое собственное душевное состояние было не лучше, спрятав от посторонних глаз собственное лицо, я тоже тихонечко плакал. В те минуты мне было плевать, что ПАЦАНЫ не плачут.
– А ее парня, Руслана, вы тоже знаете?
Вопрос прозвучал для меня более неожиданно, чем гром среди ясного неба.
– Да. – Чуть слышно проговорил я.
– Думаю, ему тоже стоит сообщить о случившемся. Ника, когда придет в себя, захочет увидеть своего Руслана.
Я не обернулся на голос, продолжая укрываться. Я не думал, я знал – Быков последний, кого бы хотелось увидеть Нике придя в сознание.
– Не стоит. Мне кажется ей бы не хотелось, чтоб Руслан видел ее в таком состоянии, – это первое, что пришло мне в голову, и реально было похоже на правду.
– Может и так…
Женщина продолжала тихо всхлипывать. Я мысленно обращался к Богу в которого никогда не верил и никогда не нуждался в его призрачной помощи. Сегодня я просил не за себя. Если понадобится я готов упасть и к ногам самого Дьявола, только бы Златовласка жила.
– Вы мама девочки?
Прозвучавший совсем рядом грубый мужской голос заставил меня вздрогнуть и буквально вскочить с места. У кресла Вероникиной мамы стоял седой пожилой мужчина в белом халате.
– Да, – поднимаясь, робко, с надеждой в голосе прошептала заплаканная женщина.
– Мы сделали все, что могли, – эти слова никогда не несли с собой ничего хорошего, насколько я мог судить о подобном из многочисленных фильмов. Мое сердце замерло. – Дальше все зависит от вашей девочки.
Обессиленная от нервных переживаний женщина просто свалилась обратно в объятия кресла. Страшно даже представить, что в этот момент творилось в ее душе и в материнском сердце.
– С ней правда все будет в порядке? – синие глаза пристально смотрели на врача.
– Думаю да. Она молодая и крепкая. Вот только реабилитационный период однозначно будет долгим. У девочки сломаны обе ноги и левая рука. С шеей тоже есть проблемы, но позвоночник цел, а это главное. Все закончилось бы плачевно, приземлись она на асфальт или даже землю. Так что вам стоит поблагодарить не безразличного парня, который быстро соображает.
– Это вы о чем?
Мама Ники непонимающе уставилась на доктора. Я прикинулся невидимкой. Мне не нужны ничьи дифирамбы все, что мне было нужно, я уже услышал.
– Мне рассказали что какой-то парень, по счастливой случайности оказавшийся рядом, позаботился о ней. Ваша девочка упала в вывернутый им из мусорных баков хлам и ветки деревьев, которые он успел постелить на землю. Побольше бы таких внимательных людей и нам гораздо реже приходилось бы сообщать родственникам слишком печальные новости. – Доктор печально выдохнул. – У вашей дочки отличный ангел-хранитель, так что все у нее будет в порядке.
– Спасибо, – прошептала мама Вероники и благодарно обняла доктора. – А мне можно к ней?
– К сожалению, пока нет. Но уже завтра, думаю, вы сможете ее навестить. Действие наркоза еще не прошло и она продолжает крепко спать, так что в вашем посещении нет смысла.
Услышав все, что меня интересовало, я тоже решил ждать «завтра» в больничных коридорах. Доктор продолжал вести с мамой Златовласки разговор, а я незаметно удалился. Я понимал, вопрос «тем парнем был ты?», возникнет сразу же, как исчезнет седовласый мужчина. Но слушать благодарности осознавая, что если б не мои загоны, всего этого могло бы и не быть, мне не хотелось. Я и без того был противен сам себе.
20
В больнице я провел остаток дня и долгую бессонную ночь, предварительно отзвонившись маме. Я было хотел сказать что заночую у Боброва, но она опередила меня сообщив что они с отцом задержатся на ночь у бабушки. Одной проблемой стало меньше.
Кроме родителей я никому не звонил и не писал, хотя мой телефон не прекращал вибрировать и орать, пока я его не вырубил. Мне не хотелось омрачать абсолютное счастье Бори этой гнусной историей, а с Быковым разговаривать мне больше было не о чем. Этой ночью я принял два важных решения – дружбе с Быковым пришел конец, мы стали слишком разными; я сделаю все, чтобы вернуть на лицо Вероники Любимовой улыбку, в глаза счастливый блеск, в душу солнце.
– Это были вы, ведь так?
Вопрос прозвучал слишком неожиданно. Я всю ночь старательно избегал малейшей возможности пересечься с мамой Вероники, но случай решил все за меня. Мы встретились ранним утром у кофейного аппарата. Я как раз наклонился за своим стаканчиком кофеина, когда за спиной раздался уже знакомый женский голос.
Обернувшись, я старался не смотреть в глаза уставшей женщины, используя в качестве спасательного круга свой напиток. Я активно дул в стаканчик и пытался вытащить из него невидимые соринки.
– Вы о чем?
– Вы знаете о чем. Тем парнем, который спас жизнь моей Нике, были вы.
Это уже не был вопрос, это было утверждение. Деваться было некуда. Я отвечал дрожащим голосом, хотя изо всех сил пытался унять эту дрожь.
– Да. – «И не только. А еще и загнал ее на карниз этого дома тоже Я», хотелось добавить, но я не смог. Слишком много всего пришлось бы объяснять и не факт, что женщина, которая едва не лишилась своей девочки, смогла бы понять меня, а тем более простить.
– Спасибо. – Теплые женские руки нежно обвились вокруг моей шеи, а потом легонько сжали мою голову и немного наклонили к своим губам.
Мама Вероники нежно поцеловала меня в лоб, точь в точь, как это всегда делала моя собственная. Я с трудом проглотил подкативший к горлу ком.
– Я еще вчера хотела поблагодарить вас, но вы исчезли. – С едва уловимой улыбкой мама Ники отдалилась от меня. – Не знаю, чем я так провинилась перед Богом, но я бы не пережила если бы…
Женщине было трудно говорить. Я видел это. Чтоб сдержать подкатывающие слезы она замолчала, занявшись кофейным аппаратом. Я чувствовал себя отвратно, неловко, и гадко, но сбежать не мог.
– Может, я не правильно воспитываю своих детей, не знаю. Не знаю почему Ника пошла по пути своего брата и только надеюсь, что придя в себя, она скажет что ее вина заключается лишь в том, что она забралась на эту крышу. Я боюсь услышать что она не просто оступилась а… а… Два года назад ее старший брат из-за проблем с девочкой решил укоротить себе век и выпрыгнул прямо из окна собственной комнаты. Поэтому мы и переехали, как только это стало возможным. Этот его поступок потряс Веронику. Она упрекала больного брата в слабохарактерности и клялась мне, что никогда бы не решилась на подобный поступок. Тем более из-за неразделенной любви. Но что бы она ни говорила, прыжок Вадика отразился и на ней. Она стала меняться на глазах. Ежедневно имея возможность наблюдать до чего может довести реальная любовь, Ника стала отгораживаться от настоящего мира утопая в книгах. Она зачитывается классикой и восхищается былыми временами когда ради руки и сердца женщины мужчины стрелялись на дуэлях, совершали открытия и писали прекрасные поэмы. Она презирает нынешний образ жизни, осуждает своих сверстниц за легкодоступность, а парней за отсутствие в них благородства и уважения к женскому полу. Поэтому у нее и нет друзей. Я, наверное, миллион раз слышала от нее мечты о машине времени. «Если бы кто только изобрел подобный агрегат, я бы не задумываясь, отправилась в прошлое в семнадцатый-восемнадцатый век. Тогда умели любить. Тогда женская честь что-то значила. Тогда мужчины были мужчинами, а не сопливыми сказочниками, мечтающими только о том, как бы затащить побольше девушек к себе в постель». В ее голове давно выстроен идеальный мир в котором она и пытается жить не обращая внимания на реальность. Когда я узнала что у нее появился парень не из семнадцатого столетия, как было уже неоднократно, моей радости не было границ. – Женщина иронично ухмыльнулась. – Она часто сообщала мне о своем новом увлечении из очередного романа. Так вот, когда она сообщила, что в новой школе у нее появился настоящий парень из плоти и крови, я не могла нарадоваться. Ника все время твердила будто он сошел со страниц ее романов – обходительный, внимательный, романтичный, добрый, смелый. А какая мать не будет рада подобному кавалеру? И все у них, вроде, было хорошо… И вот, на тебе…
Мама Вероники замолчала. Прекратив размешивать сахар в своем стаканчике, она сделала несколько глотков, а я за это время попытался переварить неперевариваемое.
В моей голове давно не было такой каши, но я попытался в кратчайшие сроки разложить все по местам. Информация полученная только что из первых уст, многое проясняла.
Я однажды слышал от Быкова о наличии у Вероники брата-инвалида, но это было лишь единожды, и я не придал этому никакого значения. Подобное известие резало по живому. После признания этой несчастной женщины я почувствовал себя еще большим уродом, а Быкова готов был закатать в асфальт. Я возненавидел себя и Быкова, да и все НАС, настоящих ПАЦАНОВ, так как уверен – брат Вероники пострадал по одной простой причине: какой-то козел, успел прилично нагадить в душу девушки, а она отыгралась на нем. Отвечаем на уже привычный вопрос – кто в этом виноват?
То, что Ника жила в придуманном мире не стало для меня новостью. Я с первой секунды понял что она особенная. Единственное что поразило – как она не смогла за долгие недели общения с Быковым обнаружить его фальшь? Как она могла видеть в нем героя своего романа? Как умная и начитанная девушка повелась на пустую болтовню и наигранные ахи вздохи?
Мне хотелось утешить маму Ники, хоть немного развеять ее опасения. Пусть я знаю всю правду, но ей от этой правды легче не станет.
– Вы не думайте о ней плохо. Скорее всего, Ника действительно просто оступилась.
Женщина с благодарностью посмотрела на меня:
– Спасибо вам, добрый юноша. Вот если бы кто-то позаботился и о падении Вадика, возможно сейчас он бы не был прикован к постели. Наверно, я просто плохая мать, раз не замечаю проблем собственных детей.
Я ничего не ответил. Мне не хотелось льстить и сыпать необоснованными словами «что вы, не наговаривайте на себя, вы прекрасная мама». Это звучало бы по меньшей мере фальшиво. Я был уверен в том, что дело не в воспитании, тем более женщина, стоявшая в шаге от меня, в принципе не могла быть плохой мамой.
– Думаю, все у вас будет хорошо. Ника сильная. Она обязательно выкарабкается. Простите, но я должен вас покинуть.
– Да, конечно. Но обещайте что будете навещать Нику, она должна знать в лицо того самого рыцаря, которыми бредит.
– Я буду навещать ее даже чаще, чем вы думаете и не потому что пообещал.
– Простите, юноша, но в этой суматохе я вообще забыла об элементарном воспитании и культуре общения. Как ваше имя? А то Ника очнется, спросит, кем является ее рыцарь, а я даже имени вашего не знаю. Меня, кстати говоря, можете называть тетей Надей или Надеждой Васильевной, как вам больше нравится.
– Меня Антон зовут, но не думаю что мое имя о чем-то скажет Веронике.
– Но все же. Приятно познакомиться, Антон. Знайте, вы всегда будете желанным гостем не только здесь, а и в нашем доме.
Если бы не Никина мама, я бы не покинул больницу так скоро и дождался бы пока она придет в себя. Мне безумно хотелось увидеть синеву ее глаз и лишний раз убедиться что с ней теперь будет все в порядке. Я бы не уходил из больницы и неделю и две, сколько было бы нужно. Но, во-первых – меня никто к ней пустит так как я не являюсь родственником; а во-вторых – рядом с благодарной Надеждой Васильевной, я чувствовал себя таким подонком, которых еще стоит поискать. С каждым ее «спасибо» я обливался холодным потом зная что причиной всему дурацкие игры в МАЧО, а не плохое воспитание.
21
В школе о происшествии узнали быстро, но друзей среди одноклассников Ника не успела завести, так что ее падение было просто очередной темой для обсуждения, не больше.
Заходя на школьный двор, я издалека заметил Быкова на нашем обычном месте. Он с кем-то болтал по телефону. Сначала я решил полностью игнорировать его, как будто бы он стал невидимкой. Но с каждым шагом приближаясь к нему и не видя на его лице даже намека на боль или хотя-бы тревогу, я понимал что будет трудно не замечать вполне себе счастливой рожи.
С каждым шагом сокращающим между нами расстояние я чувствовал как в моем теле нарастает гнев. Мое сердце начало биться учащенно и с такой силой, будто передо мной стояла Златовласка, а не Быков. Я каждой клеточкой ощущал прилив адреналина, меня просто накрыло волной ярости.
Сам не понимая как это произошло, в следующее мгновенье я уже сидел верхом на Руслане и что есть силы рихтовал ему лицо. Я видел ужас в его глазах, видел как его смазливая рожа превращается в кровавую кашу, но не мог остановиться. В голове яркими вспышками возникала картинка лежащей в куче мусора девушки с переломанными ногами и поломанной судьбой. Сила моих ударов росла с каждой новой вспышкой.
Окровавленное лицо Руслана Быкова не вызывало во мне никаких эмоций кроме желания изуродовать его до такой степени, что б ни одна, даже самая тупая телка, не повелась на этого урода. Мне хотелось вырвать его язык, что б он онемел и не смог больше произнести ни единого лживого слова. Я бы с удовольствием лишил его глаз, что б они больше никого не смогли заворожить своей фальшивой красотой. Моя ненависть к бывшему другу была такой сильной, что и представить страшно, чем бы это все могло закончиться.
Не знаю кто именно стащил меня с Руслана, знаю только что это был не один человек, а три. Дальше были разборки в кабинете директора, вызов родителей в школу, угрозы о передаче моего личного дела в кабинет полиции. Было много пустого трепа, но все обошлось.
На этом наша с Быковым многолетняя дружба прекратила свое существование.
Каждый день перед школой и после, я навещал Веронику. Хотя «навещал» это, наверное, не совсем подходящее слово. Я приходил в больницу, разыскивал дежурную медсестру, а если везло, то лечащего врача, и наводил все нужные справки. Через неделю ее из реанимационного отделения перевели в обычное и стали пускать всех желающий.
– Антон, ты бы зашел к Любимовой, а то все тайком да тайком, – как-то заботливо предложила пожилая медсестра Тамара Петровна, бабушка – божий одуванчик. – О тебе уже легенды среди нас ходют – ухажер – не ухажер, а каждый божий день часы по тебе сверять можно.
– Нет, Тамара Петровна, я пока не решил с чем идти к ней.
– А чего ж тут думать. Любишь ты девку, разве не понятно. – Бабуля удивленно развела руками. – Вот с этим иди. Вряд ли ей чего большего надо.
– Мне надо это большее.
Я реально сходил с ума, не имея возможности видеть Златовласку. Несколько раз я решился было, но у ее палатной двери давал задний ход. Я часто видел Надежду Васильевну в больничных коридорах, но всегда издалека, старательно избегая личной встречи. Я знал что Ника сказала маме будто хотела просто сделать панорамное фото и оступилась. Вопроса «а где же твой фотоаппарат», ни у кого не возникло. Ее падение никак не связано с любовной историей, это то, что хотела услышать мама и Ника произнесла именно это.
Я знал что первое время Ника не спешила выздоравливать пребывая в депрессивном психическом состоянии, но это длилось пару недель, а потом она ожила. Медсестры сообщили мне что выздоравливать ей помогают книги, много книг. Еще мне сказали что кроме меня и Надежды Васильевны ее навещало всего пару-тройку человек и то по одному разу.
Быков порывался сходить к ней, о чем я случайно узнал от одноклассников. Я культурно предупредил – если он осмелится перешагнуть порог больницы, он там же и поселится; если повезет и после того что я с ним сделаю он не окажется в соседнем заведении – морге. Он, естественно очень сильно возмущался, обозвал меня предателем, но соваться в больницу не стал. Подобным заявлением я поставил в нашей с ним дружбе жирную точку, будто и не было этих двенадцати лет. Быков просто умер для меня. Мужская дружба это святое, но у всего есть предел. Ничего общего с человеком для которого чужая жизнь не имеет никакой ценности, мне иметь не хотелось.
Боря хотел, но не решился показываться на глаза Нике, опасаясь неумышленно растревожить память о Быкове.
То, что случилось с Никой, искоренило мой страх и любые опасения по поводу ее отказа. Один мой страх убил другой – оказаться на похоронах Ники было намного страшнее, чем просто быть посланным ею. Я больше ничего не боялся, но выжидал удобного случая. Больница, не самое удачное место для начала отношений. Тем более причиной ее нахождения здесь были именно отношения, пусть и с другим.
Я знал, Нике нужно какое-то время чтобы заново научиться верить людям, не говоря уже о парнях. Я дал ей это время, да и себе тоже. Но это просто отсрочка, не более того. Я больше не трушу. Самое страшное это не успеть сказать, в этом я теперь уверен.
Иногда местные медсестры служили мне почтовыми голубями. На обычных тетрадных листах, без тупых плюшевых мишек и раздражающего розового, я писал Нике стихи. Если бы мне кто несколько месяцев назад сказал, что я променяю свой рэп на поэзию, я бы однозначно по этому поводу позагонялся, поржал. Но так подействовала на меня Ника. На уроках, в трамвае, в беседке, посреди ночи, слова сами складывались в строки самым странным образом рифмуясь и переплетаясь друг с другом. Первые пару писем она порвала не читая, как мне потом рассказывали. Только когда узнала, что их поставляет не «высокий брюнет с карими глазами», а далеко не брюнет, не имеющий ничего общего с карим цветом, она сменила гнев на милость.
***
– Это был ты?
Я впервые за долгое время услышал самый нежный на свете голос. Это было неожиданно, но я едва сдерживал себя, что б от радости не наброситься на его обладательницу.
Это произошло в больнице. Ника уже передвигалась самостоятельно, хоть и с помощью кресла. Я в очередной раз стоял у ее палаты размышляя «быть или не быть», когда дверь распахнулась.
Она была еще прекраснее, чем я ее запомнил. Запах лета ворвался в больничные коридоры поглощая все на своем пути. В ее глазах я видел блеск, ее губы были такими же желанными для меня, как и в первую встречу. Все в ней было идеальным, кроме кресла. Нет, с точки зрения внешнего вида оно было нормальным, вот только одним своим присутствием напоминало мне о том, какой жестокой может быть любовь и какими скотами могут быть люди.
– Ты о чем?
– Ты знаешь о чем.
– Я много чего знаю. – Ответ прозвучал слишком заносчиво и я тут же поспешил исправиться. – В смысле, у меня в голове куча вариантов, не знаю, что именно тебя интересует.
Я спрятал руки в карманы и неловко переминался с ноги на ногу. От моей уверенности не осталось и следа. Рядом с Никой я превращался в робкого неуверенного в себе подростка. А еще этот ее пристальный взгляд…
