Текст книги "Стратегии гениальных женщин"

Автор книги: Валентин Бадрак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Борьба за трон

Но со смертью Друза угроз принципату не поубавилось. Стареющая Ливия незаметно становилась бабушкой империи. Несмотря на окружающую ее роскошь, она вела, пожалуй, даже слишком умеренный образ жизни, без всяких излишеств. Единственное, что она позволяла себе, – дорогую косметику и самые изысканные восточные духи; Ливии хотелось как можно дольше сохранить свою женскую привлекательность. Она уже свыклась со своей ролью, так же как и империя смирилась с положением этой женщины.

Тем временем уже подрастало новое поколение наследников. Стали взрослыми дети Юлии и Агриппы: Гай, Луций и Агриппа Постум. Пока меньше опасений вызывали у Ливии дети Друза – ее родные внуки. Правда, если Клавдий был явно неполноценным и вызывал смешанные чувства, то Германик казался точной копией своего мятежного отца и ее непокорного сына. Она могла прогнозировать, что в далеком будущем этот юноша, так же как и Друз, может проявить себя в ненавистном для нее качестве – яростного защитника республиканских идей. Но пока до этого еще было слишком далеко, и мысли Ливии занимали внуки Марка Агриппы, все больше становившиеся головной болью для мачехи Римской империи.

Поощряемые Августом, они смело делали первые шаги в политике и военном искусстве, вызывая смешанные чувства у Ливии. К этому добавилась еще одна проблема: после недвусмысленных намеков Августа на то, что преемником станет кто-нибудь из прямых наследников, скорее всего Гай или Луций, Тиберий, то ли не желая вступать в кулуарную борьбу с внуками императора, то ли из обиды за такое обхождение, отправился в добровольную ссылку на остров Родос. Кроме того, его отъезд стимулировало откровенно развратное поведение Юлии, которая не стеснялась участвовать в оргиях. Сексуальная свобода жены, естественно, оскорбляла мужское достоинство Тиберия, но, снедаемый бессильной злобой, он ничего не мог предпринять против дочери императора, кроме как дистанцироваться от нее, чтобы сохранить лицо, – ведь, следуя существующим канонам, он должен был привлечь ее к ответственности и даже к публичному суду. Более того, влиятельные любовники Юлии с ее подачи тоже вели борьбу на уничтожение, понимая, какую угрозу трем сыновьям Агриппы представляют Тиберий и его зловещая мамаша. Ливия была возмущена бегством сына, но она никогда не делала ставку дважды на одного и того же человека и, судя по ее поступкам, никогда не испытывала подлинной материнской любви. Тиберий был для нее лишь одной из опор, но далеко не основной надеждой, и в крайней ситуации она так же легко отказалась бы от него, как и от Друза. Другое дело, что Август старел и надо было всерьез позаботиться о преемнике. Поэтому все, что она постаралась сделать после отъезда Тиберия, – это превратить невыгодную ситуацию в козырь. В Риме начался новый виток борьбы за власть, такой же бессмысленный, как и предыдущие.

С подачи Августа два его внука – Гай и Луций – стали консулами в неподобающе юном возрасте, и к тому же в обход существующих законов. Впрочем, к этому также приложила руку и Ливия, позаботившись о формировании противоречивого общественного мнения относительно будущих наследников. Она прекрасно осознавала, что для молодых искателей власти нет ничего более опасного, чем слишком раннее возвышение. Молодость всегда идет дорогой просчетов, оступаясь и с трудом нащупывая верный путь; она же умела превращать мелкие погрешности в фатальные ошибки.

Потом все было, как в обычном сценарии древней сказки: Луций самым непредсказуемым и шокирующим образом умер в Марселе, а ровно через два года после легкого ранения в военном походе в Армению не менее таинственно при лечении раны умер и Гай. Впрочем, римское общество не было оглушено: агенты влияния Ливии сумели скорректировать мнение всех сословий в пользу возвращающегося из изгнания Тиберия. После семилетнего отсутствия сына, сопровождавшегося неизбежным падением его авторитета и политического влияния, Ливия уже видела в нем бо́льшие перспективы, чем в императоре. И дело было вовсе не чувствах, а в жестоком прагматическом расчете. Тиберий был смирен и подавлен, им она могла управлять, как марионеткой из кукольного театра. Просчитывая замену Августа на властном Олимпе, Ливия заботилась в первую очередь о себе, а не об удовлетворении амбиций сына. Если бы существовал другой человек, способный дать ей дирижерскую палочку для незаметного управления римским оркестром в виде сената, она, не задумываясь, сделала бы шаг в его пользу. Но такого человека не было, а Тиберий был сделан из того же жуткого теста, что и она сама. Их связь была основана на вероломстве и жестокости, поэтому они хорошо понимали поступки друг друга, им было легче договориться. Август же был подкошен молодыми смертями, он сдавал позиции, видя теперь в Ливии единственную опору. Молчаливого и скрытного Тиберия он не любил, но с подачи жены пришел к выводу, что в создавшейся ситуации этот угрюмый, словно восставший из могилы человек, внушающий своей суровой рассудительностью страх и уважение одновременно, является единственной гарантией его личной безопасности и спокойствия империи. Он не знал, что Тиберий уже поклялся матери слушать ее до конца своих дней за обещание вернуться в Рим. И вот цель достигнута: в какой-то странной пелене спокойствия, без пышных торжеств и помпезности он стал наследником и вторым лицом империи. Август официально усыновил Тиберия, которому было уже за сорок.

Пролетело еще несколько лет из золотого века правления Августа, когда могущественный государственный деятель вершил судьбы миллионов, усталыми устами озвучивая решения и подрагивающим перстом указывая направления развития общества. За его спиной многие могли разглядеть грандиозную и изящную тень женщины, которая, ведя свою собственную большую игру, продумывала значительную часть этих решений и подсказывала, где и когда их лучше огласить. Она не упивалась властью, подобно мужчинам, слабым и мнительным существам, которые лишь физически превосходят ее, но ничего не могут противопоставить ее не дающему осечек оружию, ее коварной системе, построенной многолетними усилиями, в которой все действуют против всех, принося пользу в основном лишь ей. Возможно, Ливию забавляла эта игра. Чем старше она становилась, тем больше ей хотелось непременно оставаться в зоне внимания общества, но, как и прежде, она бестрепетной рукой убирала все «препятствия» на своем пути.

Впрочем, одна угроза ее деятельности все же появилась. Долгие десятилетия Ливия пользовалась своим исключительным положением, обеспечивающим безнаказанность практически любых действий. Но она позабыла об осторожности и о том, что чующие запах смерти противники могут защищаться. Уничтожая последнего сына Юлии и Агриппы, она едва не стала мишенью для своих собственных внуков. Изгнание юноши по имени Агриппа Постум, хотя и легкомысленного, но беззлобного, было так незадачливо сфабриковано, что участие в нем Ливии впервые было шито белыми нитками. Август не желал этого замечать, а вот заметно возмужавший Германик, по всей видимости, решился на откровенный разговор с императором. Ничего особенного не произошло, но старик вдруг стал опасаться своей загадочной старухи. Через некоторое время он тайно посетил остров, на которым вел одинокое существование его последний из оставшихся в живых родной внук. Среди самых приближенных к владыке мира поползли слухи, что разговор деда и внука был очень душевным, а его возвращение не за горами.

Когда агенты донесли об этом Ливии, она пришла в бешенство. Того, кто сопровождал Августа в тайной высадке на остров, какие-то темные личности изрезали ножами, когда он возвращался домой поздно вечером. Но пока Август искал надежно аргументируемую причину для возвращения внука, другая немилосердная старуха стала настойчиво стучаться к нему в гости. Достоверно не известно, было ли ее лицо лицом Ливии, но Август напряженно ожидал от нее удара. В свои последние часы он не принимал из рук жены ничего съестного. Но было уже поздно…

Ливия и тут сумела продемонстрировать высшее искусство власти. Когда император испустил дух, жена на всякий случай распорядилась распространить слух, что Августу лучше. Агенты Августа летели во все стороны быстрее ветра. В это время она окружила покои тройным кольцом охраны из верных воинов преторианской гвардии, никого не подпуская до тех пор, пока не поспел Тиберий. Ливия инсценировала акт передачи власти своему сыну и лишь после этого объявила о смерти императора. А потом, как всегда, случилось еще одно невероятное совпадение: на одиноком острове в Средиземном море был заколот последний внук Августа Агриппа Постум.

Наступило время абсолютной власти Ливии. Хотя Тиберий приложил руку к тому, чтобы лишить свою матушку эскорта ликторов и возвести алтарь в ее честь, он настолько опасался ее, что в конце концов оставил императорский дворец, перенеся свои владения на остров Капри, словно находился в добровольном изгнании. Ливия не лезла в дела общего государственного управления, оставляя их своему сыну, – это были слишком скучные и неинтересные занятия. Зато все, что было связано с самой властью и угрозами ей, железная старуха пропустить не могла. Так, ее надежные шпионы отравили Германика, ее родного внука, который пользовался гораздо большей популярностью, чем Тиберий. Сын был ужасен в своих помыслах, но управляем, а вот внук, хоть и не жаждал власти, мог бы ее неожиданно получить при малейшей смене политической атмосферы. Этого Ливия допустить не могла…

На старости лет она не изменила своим привычкам – вся именитая молодежь подрастала в ее доме. У нее установился очень тесный контакт с одним из правнуков – Гаем Калигулой. И если применительно к натуре Ливии можно употребить слово «любить», то эта сложная разновидность источаемой Ливией энергии предназначалась именно Калигуле. Быть может, не без ее помощи он в будущем превратился в одно из самых гнусных чудовищ, которое только может дать человеческий род. Что же касается Тиберия, Ливия в конце концов с ним рассорилась. В течение многих лет они почти не встречались, издали отравляя друг другу жизнь досадными выпадами. Но они были одной породы, и дальше отчуждения их взаимная неприязнь не заходила.

Ливия умерла в восемьдесят шесть лет, пережив даже многих внуков. Ее сын Тиберий не пожелал ни проститься с матерью накануне, ни даже посетить похороны. К тому времени ему был настолько ненавистен ее образ, что он презрел даже общественные каноны, вызвав тихое порицание сената и насмешки черни. Пожалуй, Ливия была удовлетворена жизнью: ей удались практически все ее начинания, какими бы омерзительными они ни были. Все они определялись одной-единственной целью – властью во имя безопасности. Эта твердая, как кремень, и в высшей степени странная женщина сумела достичь поистине небывалого для своего времени влияния. Ее рука или мысль присутствовали в подавляющем большинстве решений императора Августа, так что можно оправданно говорить о ее вмешательстве в историю. Но сама она ничего не совершила в течение своей долгой жизни, в ней лишь горело, как и в подавляющем большинстве женщин, страстное желание находиться рядом с сильным и надежным мужчиной. Цель была не просто достигнута: она сама выбрала лучшего из мужчин, сделав затем его необычайно сильным, полностью перекроив его характер. Ее женское начало было полностью удовлетворено. И она ушла…

Агриппина Младшая

Женщина, которая вершила дела Римской державы, отнюдь не побуждаемая разнузданным своеволием, как Мессалина; она держала узду крепко натянутой, как если бы та находилась в мужской руке. На людях она выказывала суровость и еще чаще – высокомерие; в домашней жизни не допускала ни малейших отступлений от строгого семейного уклада, если это не способствовало укреплению власти. Непомерную жадность к золоту она объясняла желанием скопить средства для нужд государства.

Публий Корнелий Тацит

6 декабря 15 года – апрель 59 года сестра римского императора Калигулы (37–41 гг. н. э.), жена римского императора Клавдия (41–54 гг. н. э.), мать римского императора Нерона (54–68 гг. н. э.)

Агриппина Младшая, пожалуй, как никто другой в истории цивилизации, продемонстрировала, сколь могучим и опасным оружием женщины является ее сексуальность. Эта женщина пошла до самого конца в своем обескураживающем общество любого времени эксперименте, посвященном достижению максимального влияния на окружающий мир благодаря эксплуатации сексуальной сферы.

Мотивация и логика Агриппины были достаточно предсказуемы и просты: вожделенная страсть к власти была обусловлена желанием построить и сохранить стабильный мир вокруг себя. Скорее всего, окажись рядом с нею блистательный мужчина, подобный Августу, она бы позаботилась о сохранении очага и сохранении жизни своего избранника. Но среди претендентов на высшую власть таковых не было, и Агриппине приходилось довольствоваться худшими представителями мужского рода. В силу развития этого фактора трансформировалось и ее собственное восприятие действительности – она стала Волчицей Рима, главным обвинителем и первой жертвой его неуклонного низвержения в бездну забвения. Получая атрибуты высшей власти, эта величественная женщина тратила усилия на ее удержание и упрочение, что было тождественно стремлению к банальной выживаемости. В отличие от Ливии, которая часто применяла полученную власть для решения государственных задач различной степени важности, Агриппина упивалась ощущением достигнутой высоты. Конечно, это было всего лишь мнимое ощущение, лишь самоидентификация. Но для Агриппины, рожденной в героической семье наследников императора, во времена беззастенчивых убийств выживаемость была вполне достойным заменителем цели.

Под знаком смерти

Воспитание и окружение в детские годы оказали наибольшее влияние на формирование характера Агриппины. Семью, в которой появилась на свет девочка, если не боготворили, то превозносили все без исключения сословия Вечного города. Эта семья была надеждой империи, а родители Агриппины выражали победоносный и величественный дух республики, который был мощным противовесом принципату Августа и Тиберия. Принадлежность к такой семье давила каждого ее представителя тяжелым бременем ответственности и требовала неимоверных усилий для выживания в условиях жесткой и бескомпромиссной борьбы за власть. Дед Агриппины по отцу – Друз Старший – был первым римским полководцем, который с боями прошел вдоль Рейна до самого Северного моря и считался покорителем Германии, так же как Гай Юлий Цезарь – Франции. Друз был ярым сторонником перехода от установившейся диктатуры цезарей к республиканской власти, что сделало его популярным политиком. Когда он неожиданно погиб в военном походе от гангрены (как полагают некоторые исследователи, не без участия его властолюбивой матери Ливии), такие же надежды стали возлагать на отца Агриппины – Гая Германика, который считался одним самых благородных граждан Рима того времени. Блистательный полководец был, кроме прочего, родным внуком Марка Антония, не менее известного в истории Рима и овеянного славой государственного деятеля. В свое время обольщенный чарами египетской царицы Клеопатры, Антоний сложил голову в гражданской войне против Октавиана. Мать же Агриппины была внучкой императора Октавиана Августа, а ее родной дед – Марк Агриппа – один из наиболее выдающихся полководцев в истории Римской империи, фактически положивший империю к ногам Августа. Семья Германика, таким образом, была более именитой, чем властвовавшие в то время император Тиберий и его мать Ливия, а родиться в такой семье было все равно что находиться на баррикадах.

Происхождение Агриппины является ключевым моментом в появлении у нее четкой мотивации, направленной на власть. Для потенциальных наследников не существовало дилеммы: они должны были либо всяческими ухищрениями добиться высшей власти, гарантировавшей безопасность, либо погибнуть. Мальчики были ориентированы на власть и вели жестокую борьбу на физическое уничтожение конкурентов; девочки по традиции использовались как инструмент достижения власти. Выходя замуж за потенциальных государственных деятелей, они служили разменной монетой в больших и малых политических играх. Но ценность женщин из таких семей неуклонно возрастала с каждой новой смертью наследника. Только женщина знатного рода могла родить наследника, а женщина из императорской семьи практически не имела шансов избежать втягивания в политическое противостояние влиятельных кланов и фамилий.

Каждый ребенок из такой семьи быстро осознавал свою роль, становясь взрослее, коварнее и изворотливее в десятки раз быстрее, чем его сверстники из обычных семей. Неизменный привкус смерти, опасность во всем, с чем соприкасались дети Германика, делали их безжалостными и бесчувственными. Единственной защитой от неминуемой гибели была власть, поэтому стремление к ней приобретало какой-то патологический и фатальный характер.

Когда у Германика и Агриппины Старшей появилась девочка, которой дали имя матери, в семье уже подрастали три наследных принца: Нерон, Друз и Гай. Как было принято, ее оставили в Риме в императорском дворце, где под строгим присмотром не желающей стареть владычицы Ливии взрослели все наследники империи, кроме Гая, которого Агриппина Старшая, необычайно смелая и мужественная женщина, постоянно держала возле себя, неизменно сопровождая мужа в военных походах. И дело было не только в том, что она не доверяла Ливии, ожидая от нее подвоха, но и в стремлении Агриппины разными способами уберечь своих детей. В том числе и от влияния Ливии, коварство которой она вполне осознавала, но могла ему противостоять. Вслед за Агриппиной в семье, где муж и жена действительно любили друг друга, на свет появились еще две девочки – Друзилла и Ливилла. Небезынтересно, что к тому времени, когда Агриппина Старшая обрела материнство, два ее брата-наследника уже были уничтожены, третий находился в безвременной ссылке, а сестра была отправлена в пожизненное изгнание. Казалось бы, интуитивно женщина производила потомство, которое, как в дикой природе, должно было самостоятельно бороться за свое выживание. Наблюдая, как умирают наследники, она осознавала, что ее потомству уготовано тяжелое будущее, но лелеяла надежду, что кто-нибудь из детей все же выживет. Поэтому каждая новая клетка жизни, являвшаяся миру усилиями Агриппины Старшей, была пропитана бесконечным духом борьбы за жизнь; давая жизнь своим детям, мать пыталась привить им иммунитет от изощренной магии умерщвления, ибо им надо было выжить в мире, где естественный отбор неизменно заменяла твердая и безжалостная рука человека.

Все дети обладали хорошим здоровьем, были физически развиты и получили исключительное воспитание и образование, наблюдая между тем за свирепыми нравами римской элиты и слушая рассказы о многочисленных, леденящих воображение способах устранения конкурентов. К тому времени, когда маленькая Агриппина уже могла как-то осмыслить происходящее вокруг себя, насквозь пропитанная ядами императорская семья давно погрязла в многочисленных преступлениях, утопая в бесконечных лужах собственной крови. Из событий, которые могли наложить отпечаток на ее восприятие действительности, было подчеркнуто восторженное отношение населения столицы к ее родителям. Во время победоносного триумфа отца и в ходе бесчисленных религиозных празднеств маленькая девочка интуитивно осознавала свою исключительность и принадлежность к какому-то высшему, казалось бы недосягаемому, сословию. Вместе с этой исключительностью внутри девочки поселился и страх – она с безмолвным ужасом наблюдала, как популярность отца и матери бесит ее могущественную и злобную прабабку Ливию. Агриппине было четыре года, когда ее отец Гай Германик был отравлен в Сирии. Девочка, несмотря на столь ранний возраст, поняла, почему это произошло. Когда ее не ведающая страха мать с прахом отца и в сопровождении ее брата Гая, прозванного солдатами отца Калигулой, и младшей сестры Ливиллы вернулась в Рим, Агриппина была ослеплена популярностью и магическим ореолом своих родителей. Напряжение и смятение царило повсюду, оно охватило даже императора Тиберия и Ливию Августу, которые не рискнули показаться на погребальном шествии. Достаточно было искры, чтобы в столице возникли беспорядки, погромы и даже открытое противостояние принцепсу (естественно, страсти разжигались опытными противниками Тиберия), которого почти открыто винили в смерти ее отца. Об этом говорили повсюду, а охваченная жаждой мести мать Агриппины с гневом и презрением открыто бросила обвинения в лицо Тиберию. Император сдержал плевок, надолго затаив злобу. Да и хитрая Ливия не позволила ему быстро расправиться с непокорной и отважной женщиной – слишком очевидным было бы такое преступление. Ведь кроме того, Агриппина Старшая была единственной внучкой Божественного Августа, находящейся в то время в Риме, и единственной из женщин императорской семьи, действительно пользующейся откровенной любовью и уважением простых римлян.

Противостояние матери императору длилось довольно долго, и быстро взрослеющая Агриппина, естественно, не могла не понимать, что ее участь предрешена. На глазах девочки с поразительной динамичностью разворачивались потрясающие события, и она порой даже удивлялась, как удается выживать Агриппине Старшей так долго. Но целая цепь обстоятельств неожиданно продлили жизнь внучке Августа. На арене появился новый игрок, которого сначала никто не брал в расчет. Начальник преторианской гвардии Элий Сеян после возвышения Тиберием совершил ряд шагов, которые поставили его в один ряд с наследниками и сделали угрозой самому принцепсу. Сеян собрал всю беспрекословно повинующуюся ему гвардию в одном месте и добился любви Ливиллы, сестры Германика, состоящей в то время в браке не с кем-нибудь, а с сыном самого императора Тиберия. Обольщенная молодая женщина помогла любовнику отправить в мир предков своего именитого, но недалекого мужа. В результате Агриппина Старшая с ее тремя сыновьями стала для теряющего контроль Тиберия противовесом Сеяну. У и без того мрачного Тиберия, превратившегося после смерти сына из статного воина в озлобленного мстительного старика, больше не было наследников, зато оказалось много причин объявить таковым брата Агриппины Нерона Цезаря.

Все участники римской сцены играли свою большую игру, в которой Агриппина Младшая едва ли что-нибудь понимала. Зато на примере матери она начала усваивать, что и неприступная твердость камня может быть подточена лестью, хитростью и хорошо спланированной интригой. А использование вечных предателей воли – человеческих инстинктов – может столкнуть силу камня с еще большей силой… Непрекращающаяся цепь смертей вокруг закалила ее и перестала волновать юные чувства, хотя женская интуиция и ранний жизненный опыт уже подсказывали, что причиной всего сущего является власть. Она с удивлением и смутным трепетом взирала на подобострастие сенаторов и знатных людей столицы, приходящих к горделивой аристократке Ливии, старухе с изысканными манерами, царственной осанкой и тонким вкусом, почти бесчувственной в своей власти над миром. Ливия выглядела, пожалуй, даже лучше собственного сына-императора, и девочке казалось, что могущественная и холодная тень железной женщины следует в Вечном городе повсюду, ее удивительная осведомленность изумляла и страшила одновременно, ее решительные действия вызывали неподдельное уважение. Агриппина не могла не восхищаться этой безумной и одновременно величественной старухой, которой пыталась противостоять ее собственная мать. В матери было слишком много благородства и мужественности, но она действовала чересчур прямолинейно и бесхитростно, чем заметно проигрывала пленительному коварству Ливии. Агриппина была старшей из дочерей Германика и легче впитывала основы выживания в доме Августы.

Ключевым моментом в формировании жизненного стержня Агриппины стало низвержение ее матери. Агриппина Старшая, безусловно, была лучшей из женщин своего времени и одним из наиболее ярких женских образов в истории. Ее верность, необычайная энергичность и неистовый напор влюбляли сторонников и порой озадачивали врагов. Но, как и прямолинейное благородство Германика, арсеналы Агриппины Старшей оказались бессильными против изобретательности и коварства двора, испепеляющего все вокруг. Старшая дочь поняла причину уязвимости матери и сделала однозначный выбор в пользу методов борьбы старухи Ливии. Если Агриппина Старшая была схожа со свирепой собакой, прямо и честно бросающейся на врага, то Ливия, безусловно, была удавом, который тихо выжидает жертву, гипнотическим действом усыпляет ее бдительность, а затем молниеносно и невозмутимо с нею расправляется, не оставляя шансов на выживание. Агриппина Младшая, наблюдавшая со стороны за происходящим, отмечала про себя, что не хочет, как мать, уморить себя голодом в далекой темнице лишь для того, чтобы продемонстрировать свое презрение к Тиберию, свое бесконечное мужество и изумляющую даже стойких современников непокорность. Вместе с матерью сложили голову и два старших брата. Наследный принц Нерон Цезарь умер менее мучительной смертью, тогда как Друз, которого по приказу принцепса морили голодом, прежде чем уйти в мир праотцов, в течение девяти дней с остервенением грыз свой матрас, превращаясь на радость старику Тиберию в беснующееся животное, трепыхающееся в своей предсмертной агонии.

Агриппина была даже рада, что пришла в этот мир женщиной, – природа давала ей немало новых шансов выжить, а знания, полученные в доме Ливии Августы, стали первым оружием в борьбе за власть. Девушка поняла: либо она любой ценой будет на вершине власти, либо ее жизнь окажется цепью мучительных душевных и физических пыток, равных которых нет даже в аду.