Текст книги "Стратегии злых гениев"

Автор книги: Валентин Бадрак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Валентин Бадрак
Стратегии злых гениев. Антология деструктивных мотиваций

В каждом человеке есть бог и зверь, скованные вместе.

Сенека

С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше он стремится вверх, к свету, тем глубже уходят корни его в землю, вниз, в мрак и глубину – ко злу.

Фридрих Ницше

Вместо вступления. В поисках границы нормального

Однажды во время посещения генуэзской крепости на Крымском полуострове меня несказанно поразил мальчик лет восьми, который попросил разрешения родителей поучаствовать в театрализованной игре рыцарей и… «отрубить» голову своей младшей сестричке. Я задумался над тем, что на самом деле послужило побудительным моментом для этого мальчика, видевшего рыцарей лишь по телевизору, заставив бессознательно помышлять об убийстве ближнего. Возможно, определенным импульсом стало скопление негативной энергии в этом месте, где когда-то сражались воинственные и неведающие страха люди и проливалась кровь тех, кто видел смысл жизни исключительно в завоевании пространства и его последующей защите. Может быть, пестрые рыцарские одежды и завораживающее бряцание доспехов пробудило в маленьком человеке далекий «зов предков» и стимулировало вулканический «прорыв» внутреннего деструктивного. А может, к этому подталкивали мальчика действия его родителей, которые под цивилизованной моделью поведения тщательно скрывали то, что всегда было заложено, так сказать, генетически запрограммировано в каждом из нас и что тянет нас назад, в прошлое, заставляя чувствовать себя суровым и беспощадным животным, борющимся за лучший кусок и за место под солнцем. Тем более что даже среди животных человек выделяется своей агрессивностью.

Вспомним хотя бы законы волчьей стаи: подчинившийся остается в живых. А вот человек так поступал далеко не всегда и уничтожал побежденных. Да и в большинстве случаев хищник убивает только для того, чтобы добыть себе пропитание, чего не скажешь о людях.

Логична, конструктивна ли вообще природа поступков человека, является ли она следствием его воли и истинных желаний, или мотивация его поведения формируется иными факторами? Не являются ли поведение и поступки людей, воспринимаемые и интерпретируемые как деструктивные, поведением и поступками, свойственными человеческой природе, неискоренимыми и неистребимыми и лишь ограничиваемыми моралью и государством – силой более могучей, чем та, что дремлет внутри каждого из нас? И если это так, то почему только человек представляет собой «род массовых убийц»? «Собственно человеческое и индивидуальное составляет лишь самый верхний слой коллективного бессознательного, который, уходя вниз, достигает уровня животного», – считал Карл Густав Юнг. Но на поверку «человеческое» оказалось даже ниже «животного» (опять вспомним стаю волков). Так в чем же коренится причина этого явления? Это остается, пожалуй, наиболее сложным вопросом для самых дерзких умов современной цивилизации.

Впрочем, нельзя не заметить: хотя в каждом человеке есть деструктивное, люди проявляют его по-разному или могут не проявлять вообще. Кто-то пытается бороться с омерзительными инстинктами в себе с помощью любви, религии, высоких идей. Кто-то живет в рамках определенных государством законов и чрезвычайно чуток к общественному мнению. Но кто-то позволяет демонам выйти наружу. И некоторым из таких людей удается завоевать признание, превратиться в «злых гениев» или вечных демонов. Именно в силу того, что известные деструктивные личности порой оказываются поразительно популярными в массах и неоднозначно оцениваются историей, этому феномену, как и самому появлению «злых гениев», стоит уделять больше внимания.

Удивительно, но у разрушителей, убийц и насильников достаточно «покровителей», и не только в лице биографов и летописцев. И хотя само явление деструктивности не является новым объектом исследований, в настоящей книге усилия направлены на обобщение стратегий «злых гениев», выработку жизненных линий деструктивных личностей и особенно на возникновение и развитие мотиваций разрушения, агрессии и враждебности по отношению к окружающему миру. Представляется, что наибольшей проблемой является проведение границы между конструктивным, положительным мышлением и желанием добиться безоговорочного доминирования, незыблемой власти над всем окружающим – для приведения в исполнение своих тайных разрушительных желаний. Ведь на самом деле, много сходного и в мотивации, и самой деятельности таких известных личностей, как Чингисхан и Александр Великий, Наполеон и Гитлер. Может показаться исторической случайностью тот факт, что Александр нес народам более высокий уровень культуры, демонстрируя не столько страсть к разрушению, сколько жажду государственного преобразования мирового уровня, намерения объединить народы и культуры в единую общность. Тогда как Чингисхану важнее был сам процесс, захват материальных ценностей, демонстрация силы и власти. Но в то же время мало кто сомневается в том, что оба они были разрушителями и завоевателями, которые одинаково легко проявляли жестокость, шли на истребление людей и боролись, прежде всего, за собственное могущество. Можно дискутировать, являлась ли идея Великой Франции для Наполеона фантомом и средством маскировки для достижения власти так же, как для Гитлера идея Великой Германии. Во многом наблюдается удивительное, порой уникальное сходство. И все же для деструктивных личностей наиболее важным является сам процесс властвования и доминирования, все остальное служит средством. Иерархия ценностей у них выстроена таким образом, что цели и средства меняются местами. Разве не был деструктивной личностью Сальвадор Дали, сам описавший свою детскую враждебность к окружающим и хищническое отношение к людям? А насколько оправданы тысячи жизней, «положенные» Бисмарком для усиления Германии? Может быть, тесно переплетенное с огнеупорной логикой, деструктивное этих людей было просто загнано в угол, как дикий зверь в клетку? И может быть, в случае отсутствия границ дозволенного они позволили бы проявиться своей мрачной стороне гораздо больше, чем светлой?

Но почему же тогда их жизнеописания так увлекают обычных людей? И если учесть, что чаще всего на обывателя действуют жесткие рамки управления деструктивным, созданные теми, кто хорошо знал тайны своего деструктивного, но не желал, чтобы демоны каждого члена общества безбоязненно выползали на свет, как тогда быть со свободой, к которой стремится каждый? Ведь если выход из обывательских рамок ведет к свободе и творческой реализации, то расширение внутреннего пространства духа и стремление к полету может при определенных обстоятельствах привести к деструктивной цели, родить новую демоническую личность, ориентированную на уничтожение всего сущего во имя некой мифической цели.

И если уровень «нормальности» – это обыватель, справляющийся со своей сексуальной и агрессивной сферами в рамках выработанных государством, церковью и обществом правил, способный производить и взращивать потомство, то насколько оправдан цикл жизни и деятельности такого универсального биологического робота, созданного в процессе эволюции человечества? И нет ли глубокого противоречия в том, что культурное мировое сообщество, традиционно осуждая любые проявления презрения к установленным нормам, тем не менее питается продуктами деструктивного и творениями, которые рождаются на свет божий преимущественно от ненормальных в социальном и общественном понимании людей?

Наличие такого множества вопросов и противоречий, связанных с процессом взращивания личности, и побудило автора взяться за исследование «злых гениев» – моральных уродов с искаженными представлениями о мироздании, которым, тем не менее, тайно или открыто поклоняется значительная часть современного мира. Как и предыдущие работы, посвященные появлению на свет неординарных личностей, эта книга не является ни научной работой, ни психоаналитическим исследованием. Биографы и историки постарались зафиксировать каждый шаг, каждую минуту жизни этих печально известных людей. Психоаналитики намеревались подвести научную основу под это удручающее явление. Но даже такие глобальные и подробные исследования, каким является, к примеру, «Анатомия человеческой деструктивности» Эриха Фромма, не дают ответов на большую часть вопросов. Даже такие популярные среди читателей начала XXI века советы восточного философа Ошо не могут быть приняты безоговорочно – в силу противоречивости и сложности восприятия современного человека, стремящегося стать кем-то, а не просто наивным созерцателем бытия. Слишком многим мыслящим людям не хочется безропотно следовать за бесконечным потоком жизни, стремительно и неотвратимо несущем каждого от пункта А – его появления – до пункта Я – его неминуемого ухода. Порой слишком грязным становится этот великий жизненный поток, наполненный страстями и чувствами, а само современное общество, несмотря на выдающиеся достижения цивилизации, становится все более больным, разобщенным и дезориентированным. Именно поэтому у автора возникла идея тщательно присмотреться к общим чертам негативного мышления, чтобы лучше понять пути управления деструктивным. Эта книга скорее является попыткой обобщить и подвергнуть новому синтезу все то, что было известно историкам, философам, психоаналитикам о деструктивном и его наиболее известных носителях, оставивших грозный след на вечном песке Истории. И, работая над ней, несмотря ни на что, автор пребывал в уверенности, что подсознательная, или запрограммированная, функция самой Природы состоит в том, чтобы противостоять гигантской разрушительной деятельности Человека, развить инерцию регенерации созидательной энергии, дабы уравновесить силой гармонии дремлющую, как вулкан, аномальность и деструктивность в душе каждого мыслящего существа.

Часть первая Знаменитые деструктивные личности

Калигула Гай Цезарь

Пусть ненавидят, лишь бы боялись.

Слова, которые часто повторял Калигула

(сентябрь 12 года – 24 января 41 года)

Римский император (37–41 гг.), символ разнузданности и разложения человеческой личности под влиянием неограниченной власти

Имя Гая Калигулы достаточно широко известно массовой аудитории: как многие другие деструктивные личности, он множество раз становился объектом исследований психологов, врачей, писателей. И естественно, этот исторический персонаж традиционно приковывает внимание массового читателя, кинозрителя, современника эпохи глобализации… Наверное, если бы Калигула знал, сколько о нем будет написано и сказано, он остался бы доволен – на его примере отчетливо видно, что моральному уродству и исковерканной психике человек по-прежнему уделяет гораздо больше внимания, чем поиску красоты, гармонии и созидательных идей. Что движет человеком, жаждущим анатомического препарирования иррационального? Простое любопытство, названное Фридрихом Ницше одним из трех современных пороков? Тайное страстное желание в визуальном представлении пережить животные ощущения и расшевелить дремлющего в каждом зверя?! Познать природу деструктивного и свою собственную, чтобы постараться впустить в мир нового демона?!

Что представляет собой образ Калигулы в восприятии современного человека? Император, проживший всего двадцать девять лет и бесславно правивший Римом лишь неполные четыре года, он сумел обратить на себя внимание потомков своей крайней жестокостью, диким нравом и развратностью. Убийства, насилие, мотовство и откровенный грабеж ближнего стали при Калигуле нормой жизни римского общества. Но даже не эти чудовищные побуждения звериной натуры императора стали объектом всеобщего внимания и удивления. Его современников и потомков больше всего шокировало потрясающее и обескураживающее незамысловатостью перевоплощение покладистого и терпеливого молодого человека, с дежурной улыбкой на устах сносившего подковырки всемогущего императора Тиберия, в настоящее исчадие ада. Калигула короткой вспышкой животного естества, ужасающей стороны своего второго, до времени тщательно скрываемого «я», открывшегося благодаря неограниченной власти и уверенности в безнаказанности, продемонстрировал мрачную трансформацию личности. Он как будто носил маску и изображал человека, которым никогда не был. И лишь получив право повелевать и удостоверившись в действии этого права, он начал осторожно снимать привлекательный для окружающих камуфляж, пока не обнажил свою страшную суть.

Пожалуй, именно это превращение больше всего интересовало исследователей. Ибо наряду с накопленной веками мудростью человечество со своей эволюцией несет и потоки страшного, уродливого и разрушающего, такого, что способно при определенных обстоятельствах привести к необратимой катастрофе. С развитием цивилизации может появиться возможность расселения людей на иных планетах, создания там защищенных колоний. Но слабости человека, как и его сила, сосредоточены в нем самом, и ему никуда не убежать от самого себя. Именно поэтому стоит попытаться понять, было ли появление Калигулы проявлением неких демонических сил или люди сами позволили выпустить деструктивное наружу через образовавшиеся бреши в душе одного из представителей человеческого рода. И может быть, Калигула был одним из тех зловещих предупреждений человечеству, поучительным намеком и призывом Природы, который должен заставить Человека узнать все о своих деструктивных импульсах и управлять ими.

Детство: калейдоскоп кошмаров

Гай Калигула родился в самой, пожалуй, именитой и популярной семье наследников власти за всю историю императорского Рима. Гай Германик и Агриппина Старшая не только демонстрировали образцовые отношения мужа и жены в начавшем разлагаться римском обществе, но и были надеждой сограждан. Многим казалось, что они сохранили республиканский дух свободы, и в удушливой и пропитанной страхом атмосфере, царящей в империи Тиберия, возник манящий сладкий миф о возможном возрождении прежних традиций. Тиберий, ранее бывший довольно удачливым полководцем и если не популярным, то вполне признанным государственным деятелем, второй сын самой влиятельной женщины Рима Ливии, до получения высшей власти вел себя тихо и достаточно благоразумно. В молчаливой ухмылке живущего в своем странном мире человека мало кто мог рассмотреть будущего тирана и организатора диких оргий. Всемогущая мать после смерти Августа ловко устроила провозглашение Тиберия императором, надеясь на послушание сына. Но очень скоро Тиберий совершенно замкнулся в себе, стал до умопомрачения подозрительным и раздражительным, а власть быстро обнажила его тщательно скрываемые пороки. Чтобы не видеть свою властолюбивую мать, неприязнь к которой с годами все возрастала, император построил свою личную резиденцию на острове Капри, где тихо сходил с ума, находя удовлетворение в безудержном разврате, актах насилия и упоении чужими страданиями. Разум Тиберия все более расстраивался, а Рим с содроганием следил за приступами безумия развращенного властью человека, когда-то внушавшего гражданам империи уважение.

Именно поэтому почти все сословия Вечного города с благоговением взирали на образцовую жизнь Германика и Агриппины Старшей, шестеро детей которых многим римским политикам казались символами возрождения Республики и возвращения к управлению, существовавшему до Юлия Цезаря. Германик, корни которого по матери восходили к Марку Антонию, а по отцу – к Ливии, считался образцом благородства, символом военной славы и олицетворением республиканских взглядов. Агриппина Старшая, в отличие от Тиберия, была родной внучкой и прямой наследницей императора Августа, отцом же ее был один из самых выдающихся полководцев Римской империи и ближайший друг императора Августа Марк Агриппа. Человек, положивший к ногам хилого Октавиана покоренную империю, он фактически сделал его Августом. Вполне естественно, Агриппина понимала, чья кровь течет в ее жилах, и поступала сообразно своему положению. Народ, падкий на героев, искренне гордился этой парой и многими поступками каждого из связанных узами брака наследников. По Риму ходили легенды о том, как Германик усмирил взбунтовавшиеся после смерти Августа легионы, требовавшие, чтобы он принял верховную власть. А о сопровождавшей полководца в походе женщине с нескрываемым восхищением говорили, что однажды она решила исход одного из ключевых сражений, взяв на себя командование отступающими легионерами и не позволив неприятелю окружить супруга с небольшой горсткой воинов. В этой семье очень многие видели противоположность высохшему от злобы и желчи Тиберию, и он, конечно же зная об этом, платил своему наследнику лютой, но тайной ненавистью.

Когда слава римского полководца в Германии стала слишком явным раздражителем для властвующего в Риме Тиберия, он вдруг велел Германику отправиться в Сирию, где услужливый наместник императора вероломно отравил Германика. Но страхи Тиберия со смертью наследника не закончились: он усматривал во всей семье Германика главную угрозу своему существованию. Подозрительный, крайне мстительный и стремительно разлагающийся под влиянием неограниченной власти, Тиберий в этот период уже уничтожал каждого, кто попадал под подозрение.

Груз императорской фамилии с самого рождения давил на сознание маленького Гая невероятной силой. Кажется, Калигула впервые начал осознавать себя, находясь в германском военном лагере своего отца. Его самоидентификация подчеркивалась, с одной стороны, крайне бережным, заботливым и нежным отношением матери (ведь они были в настоящем военном лагере, где смерть всегда рядом), а с другой – скорым осознанием собственной принадлежности к особой касте людей. Он видел своего отца, не слишком сурового по отношению к соратникам, но уверенного в себе сильного воина, великого полководца, которому верили и которого многие боготворили. В силу таких исключительных обстоятельств у маленького мальчика было множество поводов ощутить себя почти богом. Он был единственным ребенком на настоящей войне, к тому же сыном блистательного полководца и потенциальным наследником Тиберия, солдаты и офицеры откровенно баловали его и позволяли делать все, что вздумается, забрасывали его подарками.

В сложной, динамично меняющейся обстановке военного времени Гая, которого в лагере прозвали Калигулой («сапожком»), постоянно оберегали от неприятностей, а Кассий Херея, один из лучших офицеров в легионах Германика, носил его на плечах, как великий символ Рима, еще более священный, чем знамена легионов. Малолетнему Калигуле казалось, что весь мир существует лишь для него, и это убеждение прочно засело в его головке, в которой уже зарождался непостижимый эгоизм и склонность к нарциссизму. Эти ощущения Гая усиливались еще несколькими факторами. Во-первых, он знал, что где-то далеко в Риме у него есть два старших брата, но все равно он оказался самым важным (а значит, самым любимым) для своих родителей, почитаемых и кажущихся всесильными. Во-вторых, легионы Германика несли смерть и разрушения, беспощадно подчиняя разрозненные племена и насаждая свои культурные ценности, продвигаясь вдоль Рейна почти по таким же, как великая река, потокам крови, устилая дорогу костями обороняющихся. Калигула не мог этого не видеть и не ощущать энергетику разрушений и смерти. Необходимость насилия вошла в его жизнь с первых дней осознания себя. Хуже всего было то, что насилие устойчиво ассоциировалось со славой, удачей и признанием в обществе современников. Наряду с глубоким раздражителем в виде желания насилия он с раннего возраста усвоил важное правило: насилие останется безнаказанным и даже может восторженно приниматься обществом, если обществу будет доказано благо этого насилия. Ведь это не Германик двинулся на Рейн по своему желанию; это полководец великой империи стойко стоял на страже ее границ, расширяя их по приказу императора и Рима. Но, по сути, для маленького мальчика ситуация выглядела несколько по-иному: идя по миру с мечом в руках, разрушая чужие устои, убивая непокорных и позволяя (или не воспрещая под страхом смерти) своим солдатам насиловать чужеземных женщин и сжигать их дома, римляне-убийцы возвышались, богатели и делали весь мир доступным для себя. Ощущения превосходства и вседозволенности стали доминирующими для Гая с первых лет сознательной жизни; именно на них он будет опираться в течение всей своей короткой жизни.

Но точно так же с самого детства он понял, что и сам может стать объектом насилия, если потеряет бдительность, не научится обороняться и нападать, а еще лучше – тайно устранять своих конкурентов. Очень скоро он нашел неожиданное подтверждение этому на примере своего отца – после скоропостижной смерти Германика не только воинственно настроенная Агриппина, но и многие приближенные к Калигуле люди твердили, что его великий отец пал от рук завистливого императора. Стремительно взрослеющего мальчика посетила смутная мысль о том, что успешность может быть столь же опасной, сколь и беззащитность. Жизнь с самого детства заставила его вглядываться в окружающий мир настороженно и с опаской.

И то, что он видел дальше, все больше ужасало своей противоречивостью, фальшью масок и декораций. Кажется, именно отсюда берет начало его неуемная любовь к театрализации жизненных актов, ведь с самого детства он должен был постоянно разгадывать, где за дружелюбной улыбкой скрывается смертельная опасность, а где игра просто призвана преобразовать пустоту в сладкую иллюзию.

В обескураживающей смерти отца-полководца, которую он вполне мог осмыслить в свои семь лет, пожалуй, впервые проявился скрытый конфликт отца и сына. Если не в это время, то несколько позже Калигула наверняка задал себе удивительно простой вопрос: отчего победоносный и успешный военачальник, которого несокрушимые германские легионы просили взять верховную власть в свои руки, отказался от нее и заплатил за свое благородство бесславной смертью? Может быть, думал Калигула, не стоит становиться жертвой в заведомо подлом мире, лучше избрать иную тактику, ответить на интригу еще более изысканной интригой, обойти ловушку, притвориться глупым, чтобы потом с улыбкой на устах растоптать обидчика, разорвать его на части и насладиться видом растерзанного и уже бессильного противника. Именно так он будет потом поступать со строптивыми сенаторами, имеющими свое мнение и умеющими убеждать красноречием и логикой. Трагическая судьба отца стала тем клином, который расщепил личность Калигулы. С одной стороны, образ отца давил на него невыносимым грузом ответственности, словно требуя добиться чего-нибудь необычного, прославиться, стать признанным героем; с другой – его смерть внушала мысль о необходимости отказаться от прямолинейности и благородства. «Прикрыться чем угодно, стать ползучим гадом, только бы выжить, а уж затем попытаться что-то сделать» – приблизительно в такую формулу вылилась первая жизненная стратегия Калигулы.

К тому же, будучи еще мальчиком, Калигула понял, почему из трех отпрысков Германика именно он оказался в лагере отца. Когда родились первые два мальчика, его старшие братья, они, по введенному Ливией негласному обычаю, воспитывались во дворце под непосредственным присмотром первой матроны империи. Но за «матерью отечества» уже тянулся большой и темный шлейф ее грехов. Словно тени отправленных Ливией в ад именитых граждан Вечного города своим безмолвным присутствием убеждали Агриппину в необходимости держать при себе хотя бы одного ребенка, и выбор пал на самого младшего из мальчиков – из-за отправки Германика вести военную кампанию. Чтобы забрать других сыновей, нужны были веские аргументы, к тому же это попахивало недоверием к членам своей же семьи. А пребывание младшего сына возле матери хотя и с трудом, но все же вписывалось в канву военного похода, как и того, что она сама сопровождала полководца, что было крайне редким явлением в истории Римской империи. Логика Агриппины опиралась не только на страх перед Ливией, – она была хорошо осведомлена о растущих противоречиях между стареющей матерью и превращающимся в нелюдимого монстра сыном-императором. Более того, чем успешнее оказывался Германик, чем больше симпатий в столице империи вызывала их семья, тем большие волны ненависти и страха поднимались в душе Тиберия. Император был стар и дряхл как телом, так и душой. Он понимал, что не совершил ничего выдающегося и в сравнении с Августом выглядел мелким и мерзким, он, кажется, даже сам не любил себя. Поэтому, чтобы заглушить стоны собственной души, он предавался садизму, словно испытывая пределы собственного падения.

Маленький Гай стал особенно быстро взрослеть после отравления отца. Испытывая ужас от собственной незащищенности и желая мести, он после возвращения из Сирии сумел привязать к себе старуху Ливию. Гай ненавидел старую женщину, которой молва наравне с Тиберием приписывала отравление отца, но одновременно с этим видел в ней защиту, поэтому постарался покладистостью и показной привязанностью усыпить бдительность угасающей «матери отечества». Пока его мать старательно вникала в политику, периодически бесстрашно бросая в лицо Тиберию обвинения в его причастности к гибели мужа, Калигула уже сомневался в необходимости поступать таким образом. Мстительный старик проглотил обвинения, но конец самой Агриппины после этого стал делом времени. Она не только преступила черту, но и быстро превратилась после возвращения в Рим в опасную для императора политическую фигуру. Лишь Ливия, которая надеялась за счет политической активности Агриппины Старшей если не повлиять на сына, то хотя бы досадить ему, стояла на страже ее жизни. Но как только могущественная старуха ушла в мир иной, Тиберий привел в действие механизм карательной машины.

Все эти события происходили на глазах взрослеющего Калигулы, поэтому изворотливость и скрытность стали неотъемлемой частью его формирующейся личности. С одной стороны, его глаза с раннего детства привыкли к сценам смерти и мучений, вид которых вызывал у него приступы трепетного, сладковатого и приторного ужаса; с другой – он ощущал великую опасность и всегда видел рядом край бездонной пропасти. Рим, как оживший вулкан, уже сотрясался от кощунственных обвинений и циничных судилищ. Как отмечал Тацит, многие уважаемые и некогда влиятельные мужи империи добровольно уходили из жизни, чтобы не быть свидетелями человеческого падения и небывалой низости. Болезненная восприимчивость, впечатлительность и ни на миг не оставляющее его ощущение животного страха сделали психику молодого Калигулы неустойчивой, а поступки противоречивыми. Он то впадал в состояние смирения, то, будто соблазненный неуправляемой стихией, совершал мало поддающиеся объяснению непристойности. Принадлежность к обожаемому массами роду, обеспечивающая некий аванс доверия со стороны окружающих, все чаще толкала его на потворство собственным страстям, развивая непреодолимое влечение к насилию и властолюбию. Для большинства римлян семья Германика и сам Калигула выглядели жертвой коварства Тиберия, уцелевший отпрыск великого полководца, по их мнению, непременно должен был унаследовать лучшие черты своих родителей. В самом же юноше тайная тяга к агрессии была вызвана глубинным желанием компенсировать свое двусмысленное положение, из которого он в любой момент мог выйти либо властелином империи, либо стать жертвой изощренных пыток или вероломного убийства. Он убедил себя, что любой ценой переиграет всех злопыхателей, а потом отплатит им сполна. Унаследованные от матери цепкость и воля к жизни укрепили его стремление выжить, актерское же мастерство он – под страхом смерти – усвоил чрезвычайно быстро. Да, решил Калигула для себя, он будет пресмыкаться и раболепствовать, и пусть это навсегда останется в его памяти, чтобы легче было мстить. Потом он повернет реки вспять, и те, кто сегодня насмехается над ним, будут в страхе ожидать его вердикта. Он еще насладится жизнью, единолично даруя или отнимая у других право на жизнь.

Характер будущего властителя Рима под влиянием неблагоприятных обстоятельств сформировался чрезвычайно рано. Еще будучи совсем юным, он пристрастился исподтишка совершать поступки, которые обычно вызывают неприязнь и отвращение. Как избалованный ребенок, он всегда хотел заглянуть в комнату, ключ от которой от детей прячут. Ему все больше хотелось запретного, а отказать себе представитель императорской семьи был не в состоянии. Ведь с детства ему все было дозволено, он вырос под грубые песни солдат о том, что ему уготована небом высшая власть. Поэтому, несмотря на опасности, где-то глубоко юноша ощущал себя властителем, наделенным богами безграничными полномочиями, которые хотят отобрать какие-то злые люди.

Калигула начал свой путь безумца с, казалось бы, безобидных для юноши своего времени поступков. Он, как пишет Светоний, «с жадным любопытством присутствовал при пытках и казнях истязаемых, по ночам в накладных волосах и длинном платье бродил по кабакам и притонам, с великим удовольствием плясал и пел на сцене». Он позволял своим безудержным низменным желаниям выплескиваться наружу; его завораживала обжигающая мгла жизни, ее дно, на котором все дозволено. Кажется, историк-беллетрист Роберт Грейвз недалек от истины, описывая истинное лицо юного Калигулы: когда его покровительница прабабка Ливия была при смерти, он злорадно смеялся над нею и ее беспомощностью. После долгих лет пресмыкательства и показной любви он позволил этой женщине увидеть настоящего Калигулу. А потом, во время пышной панихиды, он лицемерно произнес проникновенную речь, которую многие назвали блестящей. Особенно оценили ее тайные противники Тиберия, ибо на фоне отсутствия самого Тиберия эта речь расценивалась ими как недвусмысленный знак претендента на власть. Играя со смертью, Калигула оказался весьма расчетливым и ничуть не напоминал человека с больным разумом. Прошло еще немного времени, и напористый отрок превзошел самого Юпитера: если тот сожительствовал только с одной своей сестрой Юноной, то Калигула совратил всех троих. Разврат захватил его, но на людях он еще сдерживался и вел себя пристойно, между тем вынашивая такие планы, от которых помутилось бы в глазах у самого Тиберия, прознай он о намерениях тихого юноши.