Текст книги "Блуд на крови. Книга первая"

Автор книги: Валентин Лавров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ПРЕКРАСНАЯ НЕЗНАКОМКА

Жизнь отставного надворного советника стала сплошным праздником. Не жалея ни денег, ни здоровья, он закатывал кутежи в ресторанах, поил друзей и незнакомых.

– Какой ты прекрасный человек, фон Зон! – говорили приятели. – Богатство тебя нисколько не испортило.

– И не испортит! – куражно соглашался тот. – Эй, человек, еще шампанского. Полдюжины, меньше не приемлем!

Седьмого ноября 1869 года фон Зон нанял извозчика и направился в Благородное собрание. Недолго покутив там с друзьями, он в восьмом часу вечера решил навестить заболевшего сослуживца по Департаменту законов.

При выходе из собрания фон Зон едва не столкнулся с юным очаровательным существом.

– Пардон, мадам! – Он галантно приподнял шляпу. – Простите мою неловкость.

Барышня смущенно улыбнулась.

Фон Зон после шампанского всегда становился с прекрасным полом особенно храбрым. Со всем жаром сердца он предложил:

– Если вы позволите, я с превеликим удовольствием отвезу вас куда прикажете. Мой экипаж в вашем распоряжении.

Девица еще раз улыбнулась, на этот раз менее робко. Ее темные глаза безотрывно и маняще смотрели на него. Она проговорила:

– Если вы хочите, отвезите меня в «Эльдорадо». Там меня братец дожидаются.

– С превеликим удовольствием! Извозчик хрипло гикнул:

– Ээй, шалая, пошла! Ух, я тебя! По-осторо-нись!

По дороге фон Зон гладил руку, а затем целовал шейку новой знакомой и вообще проявлял все более возраставшую смелость. Та хихикала и слабо сопротивлялась.

Когда извозчик остановился возле «Эльдорадо», то фон Зон пребывал уже во вполне раскаленном состоянии.

– Поехали со мной в номера, – сделал предложение совсем осмелевший ухажер. – Я тебе десять, нет, двадцать рублей подарю. Я тебя люблю!

Девица согласно пожала ему руку и быстро произнесла:

– Я не такая, как вы думаете. Но вы мне, дяденька, очень нравитесь. Ждите, я сичас к вам вернусь!

«ЭЛЬДОРАДО»

Оставшийся в экипаже фон Зон нетерпеливо стучал перчатками по колену и соображал, в какие номера лучше отправиться. Скоро вернулась юная очаровательница и шепнула:

– Меня братец не пускает с незнакомым человеком. Вы познакомьтесь с ним, он добрый, глядишь, и отпустит!

Фон Зон ощутил нерешительность. Знакомство с «братцем» не входило в его план. Но девушка дернула его за рукав пальто и требовательно сказала:

– Ну что же вы, дяденька?

Он расплатился с извозчиком и прошел в широкие дубовые двери ресторана. Здесь собиралась разношерстная публика. Вопреки полицейскому запрету, в кабинетах шла азартная игра. Воздух был прокурен. Зал заполнен битком.

Швейцар принял дорогое английское пальто гостя. Услужливый метрдотель подвел его к столику, где можно было сесть двоим.

– Тебя как зовут? – обратился фон Зон к спутнице.

– Еленой Дмитриевой кличут.

– Стало быть, Алена. Красивое имя! А меня зови Николаем Христиановичем. Будем теперь дружить. Ты не пожалеешь, Алена!

Вскоре к их столику подошел молодой человек в тужурке, которые обычно надевали рабочие по праздничным дням.

– Это мой братец, – кивнула на него Алена. – А это Николай Христианович.

Невысокий, тщедушный человек с приподнятым правым плечом протянул влажную ладонь, представился:

– Максим Иванов!

– Ради приятного знакомства следует выпить! – предложил фон Зон.

Мужчины выпили водки, а девица шартрезу. Старавшийся казаться развязанным, Максим с налетом важности произнес:

– Вижу, что вы человек благородный. Однако моя сестрица по своей юной неопытности имеет к вам сильные чувства. А ей, между прочим, негоже находиться в таком месте, как «Эльдорадо».

– Я готов пригласить…

– Извиняйте, но это нетактично. Мы приглашаем вас к себе.

– Весьма рад! Официант, получи, – и фон Зон швырнул, не считая, деньги. – И вызови какой-нибудь экипаж. Мы едем, так сказать, знакомиться.

Все двинулись к выходу. Фон Зон ступал весьма нетвердо: нынче было выпито с излишком.

ДОМ РАЗВРАТА

Едва опустившись на сиденье экипажа, фон Зон тут же крепко уснул. Пробудился он, лишь когда его спускали по небольшой, но крутой лестнице какого-то дома.

Его провели в довольно просторную комнату, уставленную мебелью в пыльных чехлах, фикусами и геранью. В углу, возле обшарпанного пианино, стояла толстая пальма в кадке. Окна были плотно зашторены цветастыми занавесками. В комнате было несколько человек: девиц и юношей. Все с интересом разглядывали гостя – слишком резко контрастировал его аристократический вид с убогой обстановкой.

Гостя усадили за стол. Его тут же окружили девицы. Одна гладила ему щеку, другая поцеловала в макушку, третья подливала вина.

Но фон Зон вдруг проявил потрясающее постоянство. Он обвел взором помещение и твердо сказал:

– Кыш, гетеры! Я люблю лишь Алену. Где она?

– Братец не может доверить вам ее невинность.

– Что такое? Где Максим?

Явился Максим, прогнал девиц, сел рядом с гостем и строго сказал:

– Моя сестра Елена – девственница. Но если вы готовы возместить нравственный ущерб…совсем задаром… пятьдесят рублей.

– Готов!

– Вы у нее первый. Поздравляю! Давайте отметим событие, – и Максим протянул ему металлическую рюмку с вином.

Фон Зон пригубил едва напиток, как с отвращением поставил рюмку на стол:

– Что здесь за дрянь? Вы, любезный, желаете меня отравить? Да за такие проделки – Сибирь… Я ухожу от вас. Вы – обманщик.

Фон Зон едва приподнялся из-за стола, как его облепили девицы, стали щекотать, дергать, тормошить.

Но он вырвался из их объятий, нашел в передней пальто и, не поддаваясь на уговоры Максима, вышел из дома. Кругом царил ночной мрак. Извозчика нигде не было видно. Да и что ему делать в каком-то глухом месте? Фон Зон пригляделся к табличке одного из домов, разобрал, чиркнул спичкой: «Спасский пер., Адмиралтейской части».

– Эк меня занесло! – проговорил он вслух и направился в сторону набережной Фонтанки, вышел на Сенную площадь. Вдруг его осенила мысль: «На месте ли портмоне?» Он стал шарить по карманам – портмоне нигде не было. «Вот жулье! У меня там тысячи полторы, не меньше!

Следует вернуться? Нет, лучше поеду домой. Вон, кстати, извозчик!»

Фон Зон не успел окликнуть его, как на площадь выскочил человек, в котором он тотчас узнал Максима Иванова, замахавшего руками:

– Николай Христианович, вы забыли портмоне! Алена хочет вам вернуть его лично. Вы ушли, а она все время плачет… Вернемся лишь на минутку, а потом проводим вас.

Фон Зону стало стыдно за свои плохие мысли об этих людях. Он с чувством пожал руку Максиму и сказал:

– Согласен! Пошли к Алене.

Когда они подходили к дому, им навстречу поспешил молодой человек, с которым фон Зон познакомился в доме Максима и который запомнился ему своим спокойным приятным лицом. Александр Иванов, как он представился, взволнованно, произнес:

– Николай Христианович, вот ваш портмоне… Уходите, уже поздний час.

Фон Зон возразил:

– Благодарю, но я очень желаю видеть Алену.

Максим озлобленно ответил Александру:

– Не лезь не в свое дело! Пошли к Алене…

Фон Зон шагнул на лестницу, ведшую в полуподвальное помещение. Ему оставалось жить всего несколько минут.

ЭПИЛОГ

На следующее утро госпожа фон Зон, урожденная Зурова, заявила в полицию, что ее муж не ночевал дома: такого прежде никогда не случалось.

Начались розыски. Но они ничего не дали. Отставной надворный советник как в воду канул. Лишь спустя полтора месяца, 20 декабря в сыскную полицию Петербурга пришел 20-летний ремесленник Александр Иванов. Он заявил:

– В ночь на 8 ноября в моем присутствии был убит господин по фамилии фон Зон. Это в доме Тура по Спасскому переулку, в квартире моего однофамильца – мещанина Максима Иванова. Последний уже полгода содержал что-то вроде притона. С этой целью у него на квартире постоянно жили девицы Елена Дмитриева, Дарья Турбина и Александра Авдеева. Иванов давно задумал травить клиентов, приходивших к этим барышням. Он произвел опыты на кошках и собаках, подсыпал им в пищу раствор ляписа и синеродистого калия. Первым человеком, которого Иванов с Еленой Дмитриевой отравили, был фон Зон.

– Расскажите, как это случилось?

– Все было просто. Максим Иванов насыпал яд в рюмку с вином, а Елена уговорила фон Зона отраву выпить. Но яд слабо подействовал, фон Зон упал на диван и стал громко кричать: «Отравили, меня отравили!» Тогда все барышни навалились на него и силком вылили в разжатый стамеской рот фон Зона еще полстакана отравленного вина.

Но фон Зон, думаю, был очень крепким человеком. Он снова вырвался. Девицы повисли у него на руках и ногах, повалили на пол. Фон Зон стал звать на помощь. Девица Авдеева бросилась к пианино и, чтобы заглушить крики, стала кулаком колотить по клавишам – играть она не умела. Тем временем Максим с девицами ремнем задушили жертву.

Убитого барышни сразу раздели и с нашей помощью засунули в сундук. Утром вместе с Ивановым я отвез труп на станцию и отправил багажом в Москву. Мне Иванов угрожал расправой, я действовал под страхом. Но муки совести заставили меня прийти к вам.

…В тот же день все преступники были арестованы. Во время следствия Максим Иванов в тюремной камере удавился на простыне. Елена была сослана в каторжные работы на 12 лет, ее подруги на 10 лет каждая. Александр Иванов был приговорен к 4 годам работы в рудниках.

Модест Корф, узнав о печальной кончине бывшего своего сотрудника, горько вздохнул:

– Беспутная жизнь всегда кончается плохо! Следует думать не о барышнях (барон выразился крепче), а о службе!

СМЕРТЬ РОСТОВЩИКА

ВЛАДИМИРУ БРЮХОВЕЦКОМУ

История эта может исторгнуть слезу. Для нее более всего подходит меткое выражение «Бес попутал…»

ЗАГАДКА ВСКРЫТОГО СЕЙФА

30 мая 1879 года Гродненскую улицу Петербурга огласил истошный крик:

– Караул! Мертвое тело!…

Орал маляр, красивший стену на третьем этаже дома под № 14.

На место происшествия, покинув свою будку, прибыл городовой. Он отправил на попутном извозчике в полицейскую часть владельца дома Хребтуновича – с устным донесением, дворника поставил возле парадного с приказом: «Никого не впускать и не выпускать!»

Сам полицейский развалился в кресле, которое вынесли ему жильцы первого этажа. Рядом собрались зеваки. Строили различные предположения, гадали: «Кого убили? Кто убил?»

Проживавший в доме счетовод Кислянский объяснял полицейскому:

– Надворный советник Власов имеет жительство в той квартире. Женщина? С длинными волосами, говорите? Ясно: это его кухарка, Семенидова. У них амурное дело, весь квартал знает. И то сказать: человек Власов зажиточный, одинокий, еще не очень старый. Под венец с ней не пойдешь – хоть и молода, да не ровня ему. В разговор вмешалась госпожа Кислянская:

– Дело ясное, как Божий день: Власов страстный ревнивец, сколько раз он устраивал Семенидовой сцены! Вгорячах, поди, прирезал. А сам сбежал. Я его, почитай, дней пять не вижу! Он мне на прошлой неделе говорил, что снял дачу. Там небось и прячется.

– Возможно, – сказал ее муж. – Всякое случается! Только Семенидовой там нет.

– Почему? – быстро повернулся к нему полицейский.

– Да потому, что она ушла на богомолье в Сергиев Посад. Сама говорила мне, что собирается туда к Троицыну дню.

И добавил:

– А вообще-то Власов человек смутный. Из толпы послышались голоса:

– Власов, конечно, смутный. Он могит пырнуть.

Надворного советника не любили за то, что он был зажиточным и давал деньги в рост. За то, что не курил, и не пил, и компаний с соседями не водил, держался особняком.

В этот момент, подняв столбом пыль, у дома остановились две пролетки. На место происшествия прибыли полицейский пристав в чине майора, стряпчий – еще совсем молодой человек, недавно окончивший юридический факультет и месяца полтора назад занявший вакантную должность.

Его предшественник, возвращаясь из гостей через Неву, провалился под лед. Теперь стряпчий получил первое серьезное дело и весьма жаждал отличиться. Также прибыли врач с помощником и полицейский чиновник.

– Кто желает в понятые? – пристав строгим взглядом обвел толпу. Заметив, что чета Кислян-ских отодвигается назад, не имея большой охоты идти в понятые, пристав пригласил именно их:

– Вот вы и поможете следствию!

По отвратительно скрипевшим ступеням поднялись на третий этаж. Двери квартиры Власова были закрыты на ключ снаружи.

– Взломать! – распорядился пристав. Дворник принес ломик и без особых усилий

отжал замок.

Едва распахнулась дверь, как в нос шибанул невыносимый запах разлагающегося трупа. Посредине гостиной на дощатом крашеном полу, широко раскинув руки, лицом вниз лежала мертвая женщина. На ее затылке и спине виднелись множественные колотые раны. В русых волосах запеклись черные сгустки крови.

– А это зачем? – негромким голосом обратился пристав к коллегам.

Под головой убитой лежала большая, аккуратно взбитая подушка.

– Да-с, – задумчиво протянул врач. – Похоже, убийца нежно беспокоился об удобствах своей жертвы…

– Странная ситуация! – согласно кивнул головой стряпчий. – Пусть для опознания войдут понятые.

Супруги Кислянские, бледнея от ужаса, вошли в гостиную.

– Опознать можете? – поинтересовался пристав.

Госпожа Кислянская потеряла дар речи, а ее муж прошептал:

– Это она, Семенидова. Значит, Власов… Весь пол был в кровавых пятнах. Следы вели

к раковине и дверям. Особенно много крови засохло возле раскрытого сейфа и на кожаном портфеле Власова, в котором, как позже выяснилось, хранились разные документы, заемные расписки, векселя и 14 тысяч рублей процентными бумагами.

Теперь портфель был пуст.

– Нет, убийца не Власов, – произнес чиновник, до того все время молчавший.

Пристав возразил:

– Власов вгорячах мог убить, а потом решил скрыться. Вот и забрал все свои капиталы. Логично?

– Возможно! – согласился пристав. – Но зачем убийца под голову положил подушку? Хотел, чтоб жертва с некоторыми удобствами отошла в мир иной?

Вдруг помещение огласилось диким, раздирающим душу воплем:

– Ааа!… Мертвец!

Это госпожа Кислянская без разрешения начальства, лишь в силу женского любопытства, заглянула в спальню.

Действительно, на ковре, возле широкой застланной постели, лежал труп немолодого мужчины. На груди зияло несколько глубоких ран. Белая сорочка потемнела от кровяных подтеков.

– Вот и сам Власов! – произнес стряпчий. – Теперь ясно – мы имеем дело с ограблением.

Кто же тогда совершил убийство и очистил сейф? Этот вопрос читался на лицах присутствовавших.

Тем временем врач со своим помощником приступили к наружному осмотру тел.

Чиновник, Смахнув пыль со стола, писал под диктовку пристава протокол.

У стряпчего созревал план действий.

ХИТРЫЙ ПЛАН

Трупы были отправлены в анатомический театр университета для вскрытия. Оно показало, что смерть наступила пятью днями раньше вследствие множественных ран, нанесенных острым режущим предметом, видимо, ножом.

На совещании в полицейском участке юный стряпчий вдруг выступил с неожиданным предложением:

– Как явствует из опроса соседей, Власов был осторожным и подозрительным. Вряд ли он мог впустить к себе в квартиру людей незнакомых. Вот и надо на похороны Власова собрать как можно больше людей, его знавших.

– Ну и что из этого получится? – лениво полюбопытствовал пристав, пожилой человек, сильно припадавший при ходьбе на левую ногу, ибо четверть века назад получил ранение в перестрелке с разбойниками.

Стряпчий горячился:

– А вы, господин майор, не понимаете? Мы путем предварительного опроса выявим весь круг знакомств Власова и сравним его с теми лицами, кои явятся на Волково кладбище. Тут два варианта. Первый: убийца постарается на кладбище не ходить, и тогда мы его тут же вычислим по списку. Вариант другой: убийца ради любопытства или чтобы не вызвать подозрений придет на похороны. Мы, замешавшись в толпе, будем наблюдать за лицами – ив церкви во время панихиды, и во время погребения.

Пристав устало кивнул головой:

– План оригинальный. Но как вы хотите оповестить всех тех, кто захочет (или не захочет) явиться на погребение? Разослать именные приглашения?

Стряпчий даже подпрыгнул на стуле от нетерпения:

– Неужели не догадались? Мы во всех газетах распубликуем некрологи, вот каждый и узнает.

– И явится орда нищих…

– Это не помешает. Нищие, вы сами, господин майор, знаете, никогда с чистой публикой не мешаются.

Пристав вздохнул:

– Хорошо, действуйте! Только позвольте задать вам вопрос: вы сейчас можете сказать что-нибудь о физических данных убийцы?

Стряпчий неопределенно хмыкнул:

– Ну, понятно, что он, видимо, знаком был со стариком или его кухаркой… Что в преступлениях он неопытен – об этом говорит та неловкость, с какой убийца наносил удары ножом.

– Но вы о другом. Я говорю о физических данных?

– Этого пока никто не знает!

– Ан нет, я знаю. Могу сказать, что убийца действовал в одиночку и был высокого роста – поболее вас вершка на два, и был весьма силен. И еще: не исключено, что это высокообразованный человек.

Стряпчий посмотрел на старшего товарища с недоверием:

– Невероятно! И как вы это узнали?…

– Из осмотра места происшествия. – И не без колкости добавил: – Там, между прочим, и вы были. О том, из чего я это вывел, скажу позже – когда задержим убийцу. Кстати, тогда же вы сможете убедиться в справедливости моих умозаключений. Ну а теперь пора действовать. Похороны ведь послезавтра!

НЕОЖИДАННЫЕ СВИДЕТЕЛИ

Уже на следующий день в нескольких петербургских газетах появились некрологи. Стряпчий, взяв в помощники полицейского чиновника, устанавливал круг знакомых Власова.

Соседи говорили, что в гости к убитому частенько наведывался мужчина высокого роста в офицерской форме. Ни рода войск, ни фамилии офицера назвать никто не умел.

Заглянули и в нарядную, с мытой зеркальной вывеской аптеку, что возле Каменного моста. И тут случилась приятная неожиданность.

Провизор Фридлендер, высокий добродушный немец, почесывая нависший над верхней губой большой мясистый нос, задумчиво произнес:

– Власов есть мне известен. Он имел геморрой. Я делал ему свечи. Вот рецепт – 15 май. Вам это не есть интересно?

Стоявшая возле притолоки супруга провизора, могучей корпуленции дама, пробасила:

– Фридрих, господам полицейским, может, надо знать про офицера? Про того, что приходил к нам делать перевязку? Он, такое несчастье, весь пол кровью залил. Знаете, такой глубокий рана на ладони. Перерезана артерия. Много терял крови, весь бледный.

Стряпчий нетерпеливо перебил:

– Офицер высокого роста? Супруги дружно удивились:

– Так вы знаете? Очень есть милый человек, такой высокого роста. Он зер гут говорить по-немецки.

Провизор поднял руку над головой супруги:

– Вы не поверить! Но он во-от на столько превосходить моей Герды. А это есть не часто. Офицер имеет чин прапорщика. Он загт, что резался о свой шпаг, когда вставлять в ножны.

– Офицер в какой форме был?

– Саперный войск! Я хорошо знай.

– Когда это было?

В разговор вновь вступила Герда:

– Как раз моя кузина уехать в Дрезден – 25 мая.

ВМЕСТО СВАДЬБЫ – В ОСТРОГ

Командир лейб-гвардии саперного батальона объяснил:

– Я что-то подозревал плохое. Дело было так. Утром 26 мая ко мне явился подполковник Карл Ландсберг. Он выглядел неважно. Был бледен, нервничал. Свое состояние объяснил тем, что получил телеграмму от матери. Она, дескать, серьезно больна. Очень просил отпустить его на неделю домой. Рука? Да, ладонь была завязана.

– Где живет мать?

– Она помещица Шавельского уезда Ковенской губернии. Но влачит трудное существование. Насколько мне известно, ее покойный муж промотал все состояние. Карл отправляет ей каждый месяц переводы из своего жалованья. Но деньги у него все же водятся, особенно последнее время.

– Откуда? Ведь в полку обычно все известно, все на виду.

– Это так, но наблюдать за средствами своих офицеров считаю нескромным. Карл вел трезвый образ жизни, в карты не играл – стало быть, доходов с этой стороны быть не могло. А деньги ему ой как нужны сейчас. Ведь Карл обручен с графиней-красавицей… – батальонный командир назвал одну из самых громких в России фамилий. – Невеста – наследница богатейшего состояния. Вот Карл и вынужден корчить из себя богача: шьет новые мундиры, несколько раз устраивал пышные ужины. А вообще-то он прекрасный офицер! Хорошо образован, умен, исполнителен. Кстати, 6 июня у него свадьба.

– Боюсь, что со свадьбой придется несколько повременить. Где Ландсберг теперь?

– Еще не вернулся от матери, хотя отпуск истек.

…Через час телеграфист отстукивал: «Карла Ландсберга арестовать тчк доставить спешно СПБ» (СПБ – это Санкт-Петербург).

6 июня Ландсберг был арестован. Вместо брачного ложа он отправился на тюремные нары.

По осмотру, произведенному тюремным доктором, у задержанного были найдены резаные раны: глубокая поперечная на правой ладони и два свежих рубца на левой.

– Это я неосторожно шпагу в ножны вставлял, – твердил Карл.

9 июня бывший гвардейский офицер был доставлен в Петербург и помещен в одиночную камеру. Известные нам стряпчий и пристав были свидетелями того, как этого гиганта (уже в наручниках) водили на допрос сразу четыре (!) конвоира – боялись побега.