Текст книги "Если исчезает след..."

Автор книги: Валентин Кутейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Лучевой переулок. Приехали, – Макеев распахнул дверцу и выбрался на шоссе. Вслед за ним вылез Руднев. Огляделся. Макеев прошел вдоль шеренги молоденьких лип и остановился возле колонки. – Здесь машина стояла. А бежали они туда, – он махнул рукой в направлении поля, перегороженного высоким забором, за которым начинался совхозный сад. Дальше виднелась проселочная дорога. По дороге вдоль стены соснового леса пылил автобус.

– Давай пройдем по следу, – предложил Руднев. – В схеме твоей я что-то не совсем разобрался.

Макеев пересек дорогу и остановился у края.

– Отсюда они съехали вниз, оставив полосу примятой травы. Съехали вон к той терраске, – Макеев показал на глинистый, без травы, неширокий выступ. – Там и следы их виднелись. Как на подносе. – Он спустился на терраску и дождался Руднева. – Потом один след потянулся отсюда вон к той дыре в заборе, слева, а второй... – Макеев перебрался еще ниже, к ограде, уперся рукой в доски. – А второй след вел прямо сюда, к забору. А потом вправо. И через калитку в сад.

– А почему же все-таки вправо? – Руднев тоже спустился к ограде. – Ведь калитка отсюда дальше, чем дыра. Нелогично.

– Какая тут логика? Мчались напролом.

– Нет, здесь другое.

Осмотрев дыру в заборе и калитку, Руднев вернулся на терраску, долгим взглядом окинул забор.

– Так и есть, – обрадованно сказал он. – С площадки дыра в заборе хорошо видна, а вот калитка совсем не просматривается. Кустами закрыта.

– Ну и что?

– А вот что. Тот, кто побежал прямо на глухой забор, этой дыры отсюда не видел. Потому и ринулся очертя голову на забор, а потом побежал не к ближнему лазу, а в противоположном направлении, вправо, к дальней калитке, на которую наткнулся совершенно случайно. И кто это был?

– Тот, второй. В очках. Зурин-то видит хорошо.

– Верно, второй. Но не в очках. А уже без очков. Но он их не снимал. Он потерял их или разбил, понимаешь?

Макеев тоже поднялся на площадку, остановился около Руднева, оглядел забор.

– Пожалуй, так. Молодец! – похвалил он следователя.

– Это меня твоя схема надоумила. Почему, думаю, они в разные щели полезли. – Один в ближнюю, как положено, а другой – в дальнюю? Тут я про очки и вспомнил. Упал он, видно, и очки потерял. Пока искал, упустил Зурина из виду. И кинулся сослепу не за ним, а сам по себе, на стену. И нам помог.

– Ну что же, – предложил Макеев, – может, перекурим сначала, а потом – искать?

– Можно, – Руднев достал сигареты. Подошли понятые, двое заводских парней. Тоже потянулись к пачке, с уважением поглядывая на Руднева.

Покурив, Руднев и Макеев начали поиск. Долго они ползали по густой траве на участке между шоссе и глинистой площадкой, но ничего не нашли. Начинало смеркаться.

– Осечка, – сказал Руднев, вытирая рукавом пот со лба. – Выходит, очки он подобрал. Но ведь он должен был разбить их вдребезги, коли ничего не видел.

– Должен.

– А тут ни стеклышка, не то что очки. Может, он их ниже хлопнул?

– Может, и ниже. О-ох... – Макеев, с трудом распрямив спину, тер ладонью поясницу, – годы не те. Еле разогнулся. Устали, ребята? – окликнул он понятых, присевших на взгорке.

– Ничего, ничего.

– Ну что ж, отложим до завтра, – сказал Руднев. – Завтра с утра приедем, весь участок перевернем. Внизу, возле камней поищем. Не забрал же он с собой осколки.

Они стали подниматься в гору. Перед выходом на шоссе Макеев вдруг остановился и замер. Руднев повернул к нему голову: он тоже услышал, как под сапогом Макеева что-то хрустнуло.

– Не шевелись! – Руднев шагнул к нему, нагнулся, всматриваясь в траву. – Ну-ка, ну-ка... – Он слегка шлепнул ладонью по голенищу сапога. Макеев осторожно приподнял и переставил ногу.

– Раздавил...

– Да ну?! – Макеев виновато хмыкнул, чертыхнулся. Нагнувшись, он тоже стал всматриваться в землю и увидел еле приметный в траве щербатый серый камень. Подошли понятые.

Руднев не дыша осторожно извлекал из земли горбатую стекляшку.

– Не все раздавил. Кое-что оставил, – иронически похвалил он Макеева.

Распрямившись, он повертел перед глазами выпуклый стеклянный осколок величиной с двухкопеечную монету, вгляделся. – Линза вроде. Возможно, от очков. Экспертиза покажет.

Руднев высказался осторожно, словно боялся спугнуть возможную, хоть и маленькую, удачу, в которую хотелось верить обоим. Если найденное стеклышко – осколок от очков, то это уже ниточка в их руках. Бережно упаковав стеклышко, они еще долго, до полной темноты шарили ладонями вокруг камня. Но осколков больше не попалось.

* * *

Заключение экспертизы, полученное на следующий день, трудно было переоценить. Поиск становился конкретным. Маленькое, неприметное стеклышко, найденное на месте происшествия, резко сузило и четко определило круг лиц, в котором находился разыскиваемый. Тот, второй.

Получив заключение, Руднев позвонил Макееву.

– Зацепка есть, – сказал он. – Линза от очков. Минус 4,75. Близорукость. Такие редко кто носит.

– Понятно, – Макеев удовлетворенно кашлянул. – Потому и на забор полез.

– Надо срочно поискать по всем аптекам и поликлиникам. Выяснить, не заказывал ли кто такие линзы начиная с 8-го числа. Но главное, по-моему, – поднять все ранние заказы, независимо от времени. И выявить через окулистов максимум лиц, носящих такие очки.

– Хорошо.

Макеев зашел к вечеру. Устало присел на стул, вытер платком вспотевший лоб и шею.

– Ну? – нетерпеливо спросил Руднев.

– После воскресенья таких заказов не было. А с прошлыми заказами история долгая. Надо копаться. И не везде сохраняются записи. Кроме того, оптики говорят, что такие очки можно купить в аптеке и без заказа. В общем пока ничего. Ищут.

– Подождем.

– Поскольку очки бывают в продаже, – продолжил Макеев, – все аптеки предупреждены: если кто будет спрашивать такие очки, срочно оповещать нас. Хоть им и известен примерный словесный портрет разыскиваемого, не исключено, что за очками может обратиться подставное лицо. Пока, с понедельника, никто не обращался. На связь выделен Стогов.

– Ну спасибо.

Макеев ушел. И хотя он не сообщил ничего утешительного, Руднев не очень огорчился. Конечно, ход расследования несколько застопорился. Но Руднев не сомневался, что разыскиваемый будет найден. Теперь это вопрос времени. И, как он предполагал, не столь отдаленного. Но и не столь близкого, как оказалось...

Утром в четверг в кабинет вошел Стогов и буднично сказал:

– Нашел я его, товарищ майор.

Руднев молча кивнул и, показав глазами на стул, снова склонился над бумагами. Некоторое время он продолжал что-то записывать, потом внезапно поднял голову:

– Кого нашел?

– Гусева.

– Какого Гусева?

– Ну того самого. Второго, что в машине сидел, – широко улыбнулся сержант.

– Второго?! Так бы сразу и сказал, – обрадовался Руднев. – Где нашел? Когда? Да ты садись.

– Получилось так, – Стогов сел, снял с головы фуражку. – Вчера вечером стало известно, что найдены два старых заказа на минус 4,75. Выяснилось это через центральную мастерскую, где изготовляют очки. Один заказ сделан в городской аптеке, другой в поликлинике строителей. Я с утра на разведку. В аптеке сразу не то: девушка заказывала. Я в поликлинику. Нашли историю болезни того, кто заказывал. Опросил сестру. Описала – вроде тот: пухленький, прыщавый, лысый, лет тридцати. Я записал, где живет, где работает. Потом решил: дай, думаю, незаметно посмотрю в натуре. И увидел, когда тот из дому выходил. Еле успел. Одет только по-другому. Тогда-то он был в сереньком пиджачке, а сейчас в коричневом. И очки другие – старые, дужки проволочкой скреплены.

– Где работает?

– В комиссионном магазине. Приемщиком.

– А почему в поликлинике строителей оказался?

– Мать у него там прикреплена, пенсионерка.

– Он что, холостой?

– Да. Живет вдвоем с матерью.

– Молодец, Стогов! Все узнал, – Руднев вышел из-за стола, похлопал сержанта по плечу. – Молодец! Только, – он улыбнулся, – вдруг и этот тебя признавать не захочет? Впрочем, это от него и не требуется.

– Признает! – Стогов тоже встал и виновато посмотрел на Руднева. – В общем прошел я мимо него. Задел плечом. Вроде случайно. Он как увидел меня, так глазами заюлил. Признал, значит. С тем и разошлись, он – в свою контору, я – сюда.

– Вот это зря, – заметил с порога Макеев. – Я тебя не учил преждевременно открываться (входя, он слышал последние слова сержанта и догадался, в чем дело).

– Никуда он не денется. Я там кое-кого неподалеку оставил.

– Это другое дело, – Макеев взглянул на Руднева. – С хорошей новостью, товарищ майор! Теперь очная ставка его с Зуриным – и все. Или нет?

– Хорошо бы, если все, – вздохнул Руднев. – Сейчас посмотрим, что за птица этот Гусев.

* * *

На работу Гусев опоздал. Он чувствовал себя совершенно разбитым. «Может, обознался, – мучительно раздумывал он, машинально доставая из ящика стола бумаги. – Ведь не первый раз мне этот милиционер чудится. Черт меня дернул в эту машину лезть...»

Вскоре Гусева позвали к директору.

«Вот оно», – подумал он и на ватных ногах вышел из комнаты. Предчувствие не обмануло его. В кабинете директора сидел хмурый усатый милиционер. Он сурово взглянул на вошедшего.

– Вас вызывают в милицию, – сказал директор. – Сейчас.

– Зачем? – независимо спросил Гусев и почувствовал, как по спине поползли мурашки.

– Там узнаете, – пояснил милиционер. – Вот повестка. К следователю Рудневу. Прошу.

«Значит, не обознался, – с тоской подумал Гусев, подходя к зданию горотдела. – Тот был милиционер. Откуда он только взялся? Дьявол...»

Он шел как в тумане. Не помнил, как очутился в кабинете Руднева, сел на стул, машинально отвечал на первые общие вопросы. Страх заволакивал сознание.

– Подпишитесь. В соответствии со статьями 181 и 182 Уголовного кодекса РСФСР вы предупреждаетесь об ответственности за отказ или уклонение от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний.

Гусев потянулся к столу, приподнявшись над стулом, взял ручку. «Если продашь, из-под земли достану, – снова услышал он хриплый голос Зурина, дрожащей рукой выводя фамилию. – Смотри, сволочь...»

– Догадываетесь, зачем вызваны?

Руднев внимательно смотрел на обвислые, как у мопса, щеки Гусева, на посеревшее от напряжения лицо. На розовой лысине дрожал солнечный зайчик.

– Нет...

Положив ручку, Гусев опустился на стул. Солнечный зайчик спрыгнул с головы на пол.

– Вам знакома фамилия Зурин?

– Нет.

– А что вы делали в воскресенье?

– Был за городом. Весь день.

– Понятно... – Руднев вспомнил разговор с Макеевым и усмехнулся: «Какая уж тут очная ставка, если он его не знает? И все воскресенье был за городом?». – И сержанта не узнали? – с иронией спросил Руднев.

– Нет.

Гусев не понимал иронии. Логика его позиции диктовала ему нелепые ответы, выдававшие его с головой. Но это его не беспокоило: он знал, что ему не верят. Знал, что раз его нашли и он очутился здесь, то у следователя есть и другие, помимо показаний сержанта, доказательства пребывания его в машине Зурина. Но сам он ничего не скажет. Он будет все отрицать. Вопреки логике и смыслу. Потому что ему страшен не уголовный кодекс, а Зурин, его дружки, которым ничего не стоит ради любопытства воткнуть ему «перо» в спину.

Руднев вздохнул, закурил. Все ясно. Дальше можно не продолжать. Начинался «диалог со стенкой» – так Руднев называл допрос, когда свидетель все механически отрицал или замыкался в себе. Чтобы двинуться дальше, нужно обязательно установить причину такого поведения и устранить помехи. То есть переключиться на родственников, друзей, знакомых, воздействуя уже через них. А это время...

– Глупо ведете себя, Гусев, – покачал он головой, – очень глупо. Для начала придется вызвать мать. Может, она знает Зурина.

Сказав это, Руднев и не подозревал, что нечаянно угодил в самую точку.

Гусев побледнел. Да, мать видела в тот день их втроем: его, Зурина и Веронику. Она не будет скрывать, она скажет все. И тогда ему конец. Все равно конец.

– Я, действительно, знаю Зурина, – глухо произнес он. – Немного.

– Давно бы так, – заметил Руднев.

– Но я ничего не помню. Я был сильно пьян. Я не помню, как очутился дома.

– Это беспредметный разговор, – Руднев интуитивно почувствовал, что нащупал вдруг слабое место Гусева. – Ну что же, тогда спросим мать и выясним, насколько вы были пьяны. И все остальное.

– Не надо, – попросил Гусев. – Она очень больна. Я расскажу. Только без протокола. Можно? Мать не переживет, если со мной что-нибудь случится. Вы не знаете Зурина. Я боюсь его...

Руднев помолчал, неопределенно пожал плечами.

– Я ничего не могу обещать вам заранее. Возможно, мы и учтем ваше заявление. Не в ущерб интересам следствия, разумеется.

Гусев благодарно закивал. Перед ним снова забрезжила хоть какая-то надежда.

– Так ваша мать знает Зурина? – Руднев хотел проверить свою догадку о причине неожиданного поворота в поведении Гусева.

– Да.

– Он что, переодевался у вас?

– Нет. Просто она видела его утром.

– Ау кого он переоделся?

– У Куркиной.

Руднев разложил перед Гусевым пачку фотографий, изъятых при обыске у Зурина.

– Здесь ее нет?

– Вот она, – Гусев показал на фото блондинки в пляжном костюме.

– Как ее зовут, адрес, где работает?

– Вероника. Отчества не знаю. Живет на Строительной, дом 7. Работает в парикмахерской на Гоголевской.

– Кто-нибудь еще видел вас у Куркиной?

– Утром, когда мы приехали на машине, видела соседка. Ее дом рядом. А потом, когда Зурин переоделся, никто не видел.

Руднев позвонил Макееву и сообщил только что полученные данные.

– Понятно, выезжаю.

Руднев положил трубку и посмотрел на Гусева.

– Так как это произошло? Расскажите по порядку.

Гусев сосредоточенно наморщил лоб.

– Я зашел к нему утром, часов в десять. Мы немного посидели, выпили. Потом сели в машину и поехали в клуб швейников, купили билеты в кино. Зурин позвонил своей бывшей жене, позвал ее. Она отказалась. И тут мы встретили Веронику. Денег уже не было. Зашли ко мне. Я взял деньги у матери. Мы купили водки и поехали к Веронике. Выпили. Зурину показалось мало. Он решил съездить еще. Тут как раз подошла соседка. Потом мы поехали и на скорости завернули в переулок... Когда сержант взял документы и ушел куда-то, мы убежали. На откосе я поскользнулся и разбил очки. Бежал вслепую. Потом Зурин нашел меня, и мы лесом вышли к дому Куркиной. Почистились. Вероника дала Зурину одежду мужа.

– А муж ее где?

– В тюрьме. Зурин сказал, что нам крупно повезло, в смысле алиби. Он решил пойти к жене и показать ей билеты в кино. Будто он пришел из клуба. Вроде, чтобы получить свидетеля. А утром пойти в милицию и разыграть там потерпевшего, у которого угнали машину с документами. Тут он пригрозил мне, что если не буду молчать...

– Разговор шел при Куркиной?

– Да.

Вошел Макеев.

– Куркину привез.

– Хорошо, – поблагодарил Руднев. – Я скоро. Как Зурин был одет, когда сидел за рулем? – снова спросил он Гусева.

– Фиолетовый костюм, штиблеты.

– Где сейчас его одежда?

– Была в сарае у Куркиной. Теперь уничтожена.

– Кем?

– Куркиной. Зурин велел сжечь все.

Зазвонил телефон. Руднев снял трубку.

– Давай-давай! Молодец! – Повесив трубку, он взглянул на Макеева: – Стогов. Везет старушку. Проводи его, – кивнул он на Гусева. – Чтобы Куркина не видела.

– Понятно. А ее – сюда?

– Нет, подождем старушку. Куркину в коридоре усади. Пусть на старушку посмотрит, подумает.

Стогов появился вскоре. Рядом с ним семенила миниатюрная старушка в белом платочке.

– Правильная бабушка, товарищ майор, – шепнул Стогов. – Пенсионерка, врать не будет. Зять – летчик, дочь – инженер. Зовут Марфа Петровна Шутова.

Руднев улыбнулся, покачал головой.

– Извините, Марфа Петровна, что пришлось побеспокоить.

– Ничего, ничего.

– Вы Куркину знаете?

– Верку-то? – старушка махнула рукой. – Да вон она в коридоре сидит.

– Вы не помните, Марфа Петровна, в воскресенье, седьмого числа, никто не приезжал к ней?

– Помню, как же. Приезжали. Двое. На машине. Один такой... волосатый, другой поменьше, лысый такой... Они и прежде ездили.

– А как были одеты, не заметили?

– Заметила. Верка в сарафане была. Весь на вырезах сарафан-то. Одни лямки висят. И больше ничего. Срамота.

– Нет-нет, – улыбнулся Руднев, – меня интересуют ее гости.

– A-а, эти-то. Маленький в костюмчике был, в сереньком будто. А волосатый... в фиолетовом. Ботинки новые, светлые...

– Когда они уехали, помните?

– Все помню. Ко мне аккурат зять пришел, а хлеба нет. Магазин как раз закрыт был, 12 часов. Я – к Верке. Хлеба попросила. Они все около машины стояли. И винищем ото всех разит. Дала она мне хлеба. Черствого... Я к себе побегла, а они поехали. А потом, часа через два, опять объявились. Я уже зятя с дочкой проводила, сижу одна. Смотрю – эти крадутся. Грязные, как черти, прости господи. Потом ушли. Волосатый в другой форме. Уже не в костюмчике, а в рубашечке пестренькой. Это я из-за занавески все видела. Видишь как... – Шутова помолчала, глядя на Руднева, склонившегося над протоколом.

Отпустив Шутову, Руднев вызвал Куркину.

Куркина оказалась вертлявой девицей неопределенного возраста. В ее зеленых кошачьих глазах сквозило беспокойство.

Быстро покончив с формальностями, Руднев подошел к главному.

– Узнаете? – Он показал Куркиной ее фотографию. – Это найдено при обыске у Зурина. Когда вы видели его в последний раз?

– В воскресенье. «Вот идиот, – со злобой подумала она о Зурине. – Сам попался и на меня навел. Значит, не Гусь продал».

– Кто был второй, сидевший в машине рядом с Зуриным?

– Гусь. Гусев то есть, – поправилась Куркина.

– Как зовут, где живет?

– Толик зовут. Адреса не знаю. Была один раз...

– Узнаем, – Руднев сделал пометку и весело переглянулся с Макеевым. – Шутова видела, как Зурин выходил от вас переодетым. Где его одежда?

Выйдя, наконец, на человека, который один мог ответить на главный вопрос, волновавший его с самого начала расследования, Руднев не тешил себя иллюзиями. Достоверность заявления Гусева об уничтожении одежды Зурина не вызывала сомнений. Но не спросить об этом Руднев не мог. И вот теперь, задав этот вопрос, Руднев со все возрастающим удивлением смотрел на Куркину. Она, не мигая, тоже смотрела на следователя и молчала. А в ушах ее звучал голос Зурина: «Костюм и ботинки сожги. Для верности. Сегодня же. Поняла? Смотри...» Но она не выполнила приказа: костюм продала по дешевке мужу сослуживицы, а ботинки, которые ему не подошли, забрала домой, решив в воскресенье отнести в скупку, на рынок. «Вот и отнесла. Ботинки-то в сарае стоят. Обыск сделают – сразу найдут. Плохо дело».

– Костюм продала. Знакомой. На работе.

– А ботинки? – Руднев затаил дыхание.

– Дома стоят.

* * *

Зурин вошел в кабинет. Плюхнувшись на стул, потянулся за сигаретой.

– Ничего нового сказать не надумали? – поинтересовался для начала Руднев. В смысле алиби? И вообще...

Зурин посмотрел на следователя. Из щелей глубоко запавших водянистых глаз плеснуло застоявшейся злобой.

– Чего мне думать? Пусть лошадь думает. У нее голова большая.

– А не получается у вас алиби, никак. Хотя мы установили, что вы действительно в тот день были у женщины.

Зурин насторожился.

– У Куркиной.

– Ну и что? Показания что ль дала? Так это слова. А от слов всегда отказаться можно. Даже пришитых к делу...

– Я это учел. Насчет слов, – Руднев вдруг встал и подошел к встроенному в стену шкафу, – подойдите сюда.

Зурин нехотя поднялся, медленно раздавил в пепельнице сигарету, подошел.

Руднев открыл дверцы шкафа, в котором, радужно переливаясь, висел фиолетовый костюм Зурина. На полу стояли узконосые бежевые штиблеты.

– Это не слова. Это вещественные доказательства. От них отказываться бесполезно, – Руднев перевел взгляд на побелевшее лицо Зурина. – Да, они не уничтожены, как вам казалось. Куркина подвела вас. Принадлежность костюма и ботинок соответствующим образом подтверждена и оформлена на случай, если вы станете отказываться вдруг и от них. Показания сержанта, увидевшего вас в этом костюме на месте преступления, подтвердили свидетели, которых он не мог знать и видеть раньше. Посмотрите внимательней на ботинки. Следы, обнаруженные на месте преступления, полностью совпадают со следами этих ботинок. Вплоть до выбоинки на подошве левого ботинка. В деле, разумеется, есть соответствующее заключение экспертизы, – Руднев поставил на пол ботинок. – А теперь поговорим по существу. Садитесь.

Зурин не реагировал. Он стоял молча, неподвижно. В глазах у него застыло смешанное выражение растерянности, злобы и страха.

Случай в Александровке

На место происшествия Белов выехал утром, как только поступило сообщение из милиции. А вернулся в прокуратуру к вечеру, хмурый, озабоченный. И сразу же направился в кабинет прокурора Елагина. Елагин, худощавый мужчина лет пятидесяти с живыми пытливыми глазами, некоторое время молча смотрел на следователя. С преступлением, совершенным сегодня на рассвете на участке строительной бригады, возле поселка Александровка, он был знаком в общих чертах и поэтому с нетерпением ждал первых результатов. По виду Белова он понял, что дела не блестящи. В руках следователь держал тонкую синюю папку.

Петр Саввич достал носовой платок и протер очки, искоса поглядывая на Белова. Белов был самым молодым следователем прокуратуры, еще недавно ходившим в стажерах. Но прокурор не раз ловил себя на мысли, что, хотя Белову и не хватало практических навыков, имевшихся у других следователей, с ним работалось интересней. Белов самозабвенно любил свое дело. Смекалистый и вдумчивый, он все понимал с полуслова и мог, как и сам прокурор, работать, забыв про сон и усталость. Действовал и принимал решения оперативно, без суеты. Поэтому, несмотря на молодость Белова, Петр Саввич спокойно мог доверить ему любое сложное, запутанное дело, наподобие этого.

– Садись, – кивнул, наконец, Елагин на стул возле себя. – Показывай, что принес.

– Да почти ничего, Петр Саввич, – Белов положил перед прокурором папку с делом. – Крайне непонятная история. Получается, что на жизнь одного рабочего бригады, Мухина, покушался другой рабочий, Шубин, его родственник, который находился с Мухиным в прекрасных отношениях. Вот прочтите показания бригадира, Седова, – Белов открыл нужную страницу. – Тут завязка.

– Так... – Прокурор надел очки, склонился над папкой и начал читать показания Седова: «...Вечером в контору приехал начальник управления, собрал бригадиров. Из конторы я вышел часов в девять. До вагончиков бригады, установленных в поле возле Александровки, было километров семь. Небо заволокло тучами, шел дождь. Дорога проходила через лес. Минут через сорок хлынул ливень, промочил до нитки. Потом, когда дождь утих, я разжег костер, высушил одежду, согрелся и двинулся дальше. Шел часа два, но поле с вагончиками все не показывалось. Я понял, что заблудился. Ночь стояла темная. Я долго плутал по лесу, пока не наткнулся на заколоченную старую избушку лесника. Эта избушка находится от наших вагончиков примерно в десяти километрах. Но от избушки идет просека прямо к нашему полю. Часа через два я вышел из лесу к участку бригады. До вагончиков оставалось метров триста. В этот момент в разрыве туч появилась луна и я увидел, что к вагончику, в котором находился Мухин, из кустов крадучись вышел человек, поднялся по ступенькам, открыл дверь. Вскоре человек появился на пороге, сбежал по ступенькам и бросился обратно в кусты. Мне показалось, что это Шубин, но он не мог быть здесь, так как вчера я перевел его на другой, дальний участок. Я побежал к вагончику, вошел в приоткрытую дверь, зажег спичку и увидел Мухина. Он лежал на койке, под серым одеялом, головой к двери. На полу, у самого порога, растекалось кровавое пятно. Из-под одеяла свисала его рука. Я выбежал из вагончика и увидел плотника Фокина. «С Мухиным неладно! – крикнул я. – Беги скорей за фельдшером и участковым». Фокин убежал, а я кинулся в кусты за человеком. Но луна скрылась, стало темно, и я вернулся к вагончику. Первым пришел из поселка фельдшер. Он живет совсем недалеко от наших вагончиков, за оврагом. Фельдшер осмотрел Мухина, сказал, что он сильно ранен в голову, но еще жив. Из глубокой вмятины на лбу Мухина, возле виска, сочилась кровь. В это время в вагончике собралась вся бригада. «Его счастье, что не в висок, – сказал фельдшер. – А то бы сразу кончился. Камнем ударили либо топором». Фельдшер сделал Мухину перевязку и повез его в больницу. Потом пришел участковый».

– Да, случай... – прочитав показания бригадира, Петр Саввич перевел взгляд на Белова. Помолчав, спросил: – Значит, Мухин и Шубин родственники?

– Двоюродные братья.

– А кто этот Фокин?

– Рабочий той же бригады.

– У пострадавшего ничего не взято?

– Судя по показаниям, ничего.

– Кроме бригадира, никто больше не видел человека, входившего в вагончик Мухина?

– Нет. Фокин не видел, появился позже. Остальные спали.

– Когда это произошло?

– В 4 часа утра.

– Самый крепкий сон... Преступник и бригадир появились одновременно. И именно в этот час.

– Именно в этот момент. Совпадение редкое. И произошло через 7 часов после выхода Седова из конторы, хотя он должен был быть на месте приблизительно через полтора часа. Он говорит, что заблудился, – Белов помолчал, задумчиво потер ладонью лоб.

– А что он делал в действительности и где находился все это время, мы не знаем.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто обращаю внимание.

– Тогда пошли дальше. Итак, основных действующих лиц у нас четверо: Мухин, Шубин, Седов и Фокин. Что известно об их взаимоотношениях?

– Из бесед с Фокиным и Седовым, а также с другими членами бригады удалось выяснить следующее. Отношения между братьями, как я уже говорил, нормальные. Жили дружно. Частенько вместе выпивали. Заводила – Шубин. Он агрессивен, груб. Мухин поспокойней. Шубин, кстати, трижды был судим за кражи и хулиганство. Судим, между прочим, и бригадир за кражу.

– Бригадира я немного знаю, – заметил Петр Саввич. – Судим он давно, когда еще пацаном был. Дело пустяковое: мед утащил с колхозной пасеки. После отбытия срока в колхоз не вернулся, на стройку ушел.

Белов знал, что Петр Саввич давно работает в прокуратуре. Начинал он рядовым следователем и, обладая хорошей памятью, помнит дела многих в районе, в разное время совершивших преступления и осужденных.

– Так вот, – продолжил Белов. – Мухина и Шубина бригадир особенно не жаловал: они любили пошуметь, а то и подраться, от работы увильнуть, а Седов требовал порядка, иногда с помощью кулаков.

В последнее время столкновения между ними участились. Для примера приведу случай, когда Шубин пьяным ввалился в вагончик, согнал с койки тщедушного Фокина и улегся в грязных сапогах и ватнике на чистое одеяло. Вернувшийся откуда-то Седов, увидев это, молча подошел к Шубину, сгреб его в охапку и вышвырнул за порог, в грязную лужу. А на днях Мухин и Шубин не вышли на работу, так как накануне много выпили. За это Седов вчера отправил Шубина на другой, отдаленный строительный участок, в самое болотистое, комариное место. А вот сегодня на рассвете произошла уже известная нам история, – Белов помолчал. – Вот так внешне выглядят их взаимоотношения. И я не исключаю, что в их основе лежит не только любовь бригадира к порядку.

– Шубина еще не допросил? – спросил Петр Саввич.

Белов посмотрел в окно. Во дворе монотонно шумел осенний дождь и качались на ветру молоденькие березки.

– Дождь. Дороги развезло. Я добраться не смог. За ним участковый отправился. Завтра будет здесь.

– Ясно. А почему Фокин оказался тоже возле вагончика? И именно в то время? Тут нет никакой связи?

– Трудно сказать. Свое присутствие Фокин объясняет тем, что ждал бригадира, так как Шубин проводил бригадира злым взглядом, когда тот объявил о его отправке на дальний участок. Говорит, что весь день думал об этом, а ночью не мог заснуть. И едва заслышав шаги вернувшегося бригадира, сразу же вышел на улицу. А вообще поведение Фокина способно вызвать подозрение. Явно выгораживает бригадира. Шубина он ненавидит. А Седов нередко заступался за Фокина, когда Шубин его обижал. Уже после допроса он вдруг сообщил, что месяца полтора назад случайно подслушал разговор пьяных братьев и что Шубин якобы грозился убить бригадира. Жизни, мол, больше от него нет.

– Это интересно, – Петр Саввич побарабанил пальцами по столу. – Но надо иметь в виду, что кроме Седова на месте происшествия оказался Фокин. Если бы он хотел выгородить бригадира, как тебе показалось, он мог бы просто сказать, что не видел его. Бригадиру, при таком хорошем отношении к нему Фокина, ничего бы не стоило уговорить его молчать. И мы бы ничего не узнали.

– Но на шум подошли другие. Когда Седов закричал.

– Тоже верно. Хотя он мог и не кричать, – Петр Саввич поднялся с кресла, прошелся, раздумывая, по кабинету. – А как насчет следов, улик? – закурив, спросил он.

– Следов никаких. Точнее, слишком много. Пока Мухина вытаскивали, наследили так, что разобраться было просто невозможно. Но... – Белов сделал паузу, – есть одна деталь. Весьма и весьма странная. На месте происшествия в углу вагончика, среди инструментов Мухина обнаружен охотничий топорик. На обухе выпукло выделяется треугольное клеймо. На лбу Мухина чуть заметно проступает треугольный отпечаток, по размеру и конфигурации совпадающий с клеймом. А на обухе топора никаких следов – ни крови, ни волос.

– Чей это топорик?

– Мухина.

– Так. Дальше.

– На топорище ровный несвежий слой пыли, который не мог образоваться за несколько часов, прошедших с момента происшествия.

– Значит, топор этот не трогали и у кого-то есть точно такой же?

– Есть.

– Ну-ну, – нетерпеливо спросил Петр Саввич, – у кого же?

– У Шубина. Седов показал, и другие подтвердили, что у Мухина и Шубина были одинаковые охотничьи топорики с одинаковым клеймом. Их продал им знакомый кузнец, когда они «шабашили» по колхозам. Я сделал снимки. Вот, – Белов перевернул несколько страниц дела, остановившись на вкладыше с фотоснимками, – фотографии отметины на лбу Мухина и клейма на обухе топора совпадают полностью. И по конфигурации, и по размерам.

– Ну и что ты думаешь по этому поводу? – спросил Петр Саввич, разглядывая фотоснимки. Бесспорно, налицо была существенная и веская улика. Верней, была бы. Если бы она не противоречила логике жизни, логике взаимоотношений Шубина и Мухина.

– Думаю, что есть и третий такой же топор. Или кто-то почему-либо воспользовался топором Шубина.

– Возможно, – согласился Петр Саввич. – Хорошо бы разыскать кузнеца. Он-то знает, сколько было таких топоров.

– Кузнец умер. Жил бобылем. Дом и кузницу его снесли.

– Понятно, – Петр Саввич захлопнул папку с делом, посмотрел на следователя. – У тебя все?

– Все.

– Тогда давай подведем итоги. Итак, Шубин и Мухин – родственники. Жили весело, души друг в друге не чаяли. Значит, Шубин отпадает. У потерпевшего ничего не похищено. Нападение с целью ограбления, даже случайное, тоже исключается. Врагов у Мухина нет.