Текст книги "Дорога цветов"
Автор книги: Валентин Катаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Т а н я. Бабушка, у тебя есть деньги? Я знаю, ты от пенсии откладываешь.
Б а б у ш к а. Ага! Пришла коза до воза и сказала: "Мэ". Ишь ты какая! Профершпилила получку, а теперь к бабушке. Небось знаешь, что у старухи в сундучке деньжата водятся! Ну ладно! Сказывай, сколько тебе надо?
Т а н я. Четыреста тридцать пять рублей.
Б а б у ш к а. Чего это? Сколько? Я не слышу!
Т а н я. Четыреста тридцать пять.
Б а б у ш к а. Христос с тобой! Христос с тобой! Что ты, что ты! Да я и в глаза никогда таких сумм не видела. Что ты! Я думала, тебе рублей восемь десять. Четыреста тридцать пять!! (Долго смеется, утирая рукавом слезы.) Ох, Танька! Четыреста тридцать пять! Ох, не смеши ты меня, Христа ради, а то я помру. Четыреста тридцать пять! Ох... ох...
Т а н я. Что ж ты смеешься, бабушка?
Б а б у ш к а. Да, милая... да если меня целиком продать, со всем моим барахлом и потрохами, то больше, чем рублей сорок восемь, не выручишь. Верно! А ты говоришь – четыреста тридцать пять. Ну и насмешила! Вот озорная! (Смеется.)
Т а н я. Бабушка! Ты не смейся. Мне очень нужно. Я пропасть могу.
Б а б у ш к а (испуганно). Что ты! Что ты! Танька!.. Вот тебе святой, истинный крест. Двенадцать рублей всех моих дивидендов. Святой крест! Двенадцать рублей кровных. От пенсии откладывала. Да еще шесть пятьдесят мне Потаповна, Морозовская, должна. Она давеча на сметану брала. Да на что тебе столько денег? Что случилось?
Т а н я. Не спрашивай.
ЯВЛЕНИЕ XVII
Входит мать.
М а т ь. Хорош гусь! Нет, вы обратите внимание, товарищи: он меня просто умиляет! (Рассматривает гуся.)
Т а н я. Мама... Мама... (Рыдает.) Я пропала!
М а т ь. Что такое?
Т а н я (рыдает, ничего не может сказать). М... ма...
М а т ь. Что? Что?
Т а н я. Я потратила общественные деньги.
М а т ь. Сколько?
Т а н я. Четыреста тридцать пять рублей. Если завтра утром не внесу крышка!
М а т ь. Ты?
Т а н я. Я сама не понимаю. Я – нечаянно. Честное слово! Абсолютно нечаянно. Я собирала на ширпотреб. И должна была внести в кооперацию. И у меня еще были свои. И я не внесла. И все перепуталось, свои деньги и общественные деньги. Одним словом, я стала покупать. И все так дорого... Я думала, Ваня получит – и тогда все уладится... Почему ты ничего не говоришь? Мать! Говори что-нибудь. Не молчи. Ради бога, только не молчи. Ну, стукни меня, стукни, мать!
М а т ь. Ты растратила общественные, трудовые деньги?!
Т а н я. Мамочка... Завтра вопрос стоит у нас на бюро ячейки. Будет общественный суд. Я пропала!..
М а т ь. Дочь старого члена партии Евдокии Резчиковой и героя гражданской войны, расстрелянного колчаковцами уральского рабочего товарища Резчикова, член ленинского комсомола, Татьяна Резчикова – воровка?!
Т а н я. Я не воровка. Нет, нет! Что угодно, но только не воровка! Мать!.. Спаси меня! Я больше никогда не сделаю, никогда!
М а т ь. Пальцем не пошевельну.
Т а н я. Мамочка!.. Четыреста тридцать пять рублей... Пойми! Всего четыреста тридцать пять рублей!
М а т ь. Всего четыреста тридцать пять рублей! Как ты легко швыряешься трудовыми деньгами! Всего! Да если не четыреста тридцать пять, а пять копеек... всего пять копеек... Понимаешь: пять копеек!
Т а н я. Меня будут судить. И все придут! И все будут показывать на меня пальцем. Весь завод! Конец! Это конец. Ой, пойми! Конец...
М а т ь. Правильно! Пусть тебя судит весь пролетариат завода. И пусть тебя вышвырнут из ленинского комсомола и дадут десять лет, чтоб другим неповадно было воровать трудовые деньги!
Т а н я. Десять лет!
М а т ь. Мало десять лет! Мало! Я б тебя... Я б тебя собственной рукой... Танька! Дочь! Дура! Что ж ты натворила? Что ты наделала? Такие деньги?! Легко сказать... У меня ни копейки. Ни одной копейки! Я за два месяца вперед позабирала... Может быть, продать что-нибудь? Пальто... За него ничего не дадут. Видишь – какое. Один только вид, что подкладка, и ваты ничего нет. Еле держится. И ничего больше нет!
Т а н я. Я еще раз... Ване скажу...
М а т ь. Не сметь! Не сметь! Слышишь? Да я со стыда сгорю перед чужим человеком. Ох, дура! Погоди... Может быть, у соседей... у товарищей... Пойду... Пойду по квартирам. По квартирам пойду. По десятке. По пятерке. Не ради тебя! Не ради тебя, дуры, имей в виду! Ради честного имени пролетария Резчикова. Ради светлой памяти отца твоего пойду. Мать, где мой платок?
Б а б у ш к а. Где там! Ох, где там! Во всем доме ни у кого больше трех рублей не найдешь фактически. Все поистратились совершенно. К нам занимать ходят. Легко сказать! Ах, боже мой, грех-то какой! Происшествие какое!
М а т ь (Тане). Сиди.
Мать и бабушка уходят.
ЯВЛЕНИЕ XVIII
Таня одна. Ее трясет озноб. Большая пауза.
ЯВЛЕНИЕ XIX
Входит Завьялов.
З а в ь я л о в. Ну, что, Танюха? Чего ты такая кислая? Ну, здравствуй! Давай мириться. Хочешь, я тебя поцелую нежненько-нежненько? Впрочем, я уже тебя, кажется, сегодня целовал нежненько-нежненько. Ну, это не важно. Фантастическая рассеянность. Почему у тебя глаза красные? Что такое? В чем дело? Слезы? Ты меня извини, но вот это уж совсем не остроумно и становится скучным.
Т а н я. Я сойду с ума.
ЯВЛЕНИЕ XX
Входит бабушка.
Б а б у ш к а. Иван Васильевич! Милый человек! Пожалей бабу! Ведь у тебя нынче получка, полный бумажник. Дай денег!
Т а н я. Бабушка!
З а в ь я л о в. Я не понимаю...
Б а б у ш к а (Тане). Молчи! (Завьялову.) И понимать тут нечего, чувствовать надо. Погляди – на ней лица нет. Иван Васильевич... Ванечка... Дорогой внучек... (Обнимает его, дышит ему в лицо.) Дай денег, не обеднеешь!
Т а н я. Бабушка!
З а в ь я л о в (отшатывается от бабушки). Что такое? От нее водкой пахнет. Позвольте... Вы просто пьяная!
Б а б у ш к а. Не пьяная, а выпивши. Это разница! И то – не я выпила, а привычка моя выпила. Проклятая моя привычка старого режима! Я ведь, милый мой молодой человек, тридцать лет у станка простояла ткачихой. А ты видел такую ткачиху, чтобы она не позволяла себе рюмочки? Это надо снисходительно уважать, молодой человек!
З а в ь я л о в. Позвольте...
Т а н я. Бабушка!
Б а б у ш к а (Тане). Молчи, молчи! (Завьялову.) Иван Васильевич, имей снисхождение. Не за себя прошу, за деточку нашу прошу. Ведь ей под суд идти, в тюрьму, деточке нашей. В тюрьму – ты подумай! (Становится на колени.) Не откажи! Дай денег!
З а в ь я л о в. Я не понимаю... Что это происходит?
Б а б у ш к а. Она деньги чужие потратила – четыреста тридцать пять рублей. Вот что! (Тане.) Проси, дура, он даст. Проси!
З а в ь я л о в. Что? Это правда?
Т а н я. Правда. Я сама не понимаю. Я – нечаянно. Честное слово! Свои деньги и общественные деньги... лежали вместе. Честное слово! И все так дорого, ужас! Ты понимаешь... Цветочки... Продукты... Простыней целых не было... Я стеснялась перед тобой.
З а в ь я л о в. Общественные деньги?
Т а н я. Когда у тебя не было, ведь я тебе ничего не говорила. Я только хотела, чтоб тебе было здесь, у нас, хорошо и уютно, как в будущем... А теперь у тебя есть, и вот...
З а в ь я л о в. Ах, вот что! Я же и виноват! Что это? Шантаж?! Какая гадость, какая мерзость! Мне здесь душно. Здесь воздух отравлен алкоголем и... и сапогами. Удушливый воздух старого мира! Я буквально задыхаюсь.
Т а н я. Ванюша!
З а в ь я л о в. Оставьте меня! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ XXI
Те же, без Завьялова.
Т а н я. Что ты сделала, бабушка! (Идет к двери, куда ушел Завьялов. Останавливается. Хочет постучать. Рука бессильно падает.)
Пауза. Бабушка крестится мелко и часто.
ЯВЛЕНИЕ XXII
Входит мать.
Т а н я (быстро оборачивается к ней, с надеждой). Ну?
Пауза.
Мать безнадежно машет рукой, уходит. Пауза.
Бабушка совсем по-старушечьи плетется за матерью,
утирая нос кончиком платка или полы кофты.
ЯВЛЕНИЕ XXIII
Таня одна. Она бежит следом за ними. Потом
останавливается, поворачивается и идет к двери
Завьялова. Останавливается. Хочет опять постучать.
Опускает руки. Стоит. Пауза. Поворачивается. Идет к
кровати. Ложится. Встает. Опять ложится. Достает
рукой сундучок матери. Встает. Открывает сундучок.
Вынимает из сундучка наган, осматривает барабан.
Слышно, как поет бабушка: "Как в субботу, день
ненастный..." Закрывает дверь в коридор. Ходит на
цыпочках. Достает лист бумаги. Ищет карандаш. Не
находит. Комкает бумагу. Прикладывает револьвер к
сердцу, опускает. Крутит барабан. Отходит в угол.
Зажмуривается. Пауза.
ЯВЛЕНИЕ XXIV
Врывается Женя.
Ж е н я. Танька!
Т а н я (испуганно). Ах!
Ж е н я. Брось! Сию минуту брось! Отдай наган! Отдай сейчас же! А то как двину в ухо!
Тихая борьба. Он вырывает у нее из рук револьвер.
Дура!
Т а н я (шепотом). Тише! Не кричи! Отдай!
Ж е н я (подчиняясь, шепотом). Ты что, с ума сошла?!
Т а н я (шепотом). Зачем?
Ж е н я (шепотом). А вот за тем самым. Все известно! (Вынимает сберегательную книжку.) Сберкнижка. Четыреста пятьдесят рублей. Открыта до двенадцати ночи.
Дальнейший разговор весь шепотом.
Т а н я. Да.
Ж е н я. Одевайся.
Т а н я. Да. Сейчас... (Одевается поспешно.)
Ж е н я. В два счета!
Т а н я. Ты... ты... Спасибо! Дай я тебя поцелую. Дружок!
Ж е н я. Потом. Скорей!
Пауза.
А он?
Т а н я. Эх! Идем!
Пауза.
А велосипед?
Ж е н я. Черт с ним! Пойду в Крым пешком.
Уходят.
ЯВЛЕНИЕ XXV
Завьялов входит.
З а в ь я л о в. Это чудовищно!
ЯВЛЕНИЕ XXVI
Входит Вера Газгольдер. Она весьма пикантна и
прелестно одета, по самой последней моде.
З а в ь я л о в. Что вам угодно?
В е р а Г а з г о л ь д е р. Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету. (Протягивает ему руку.) Вера Газгольдер.
Завьялов долго смотрит на нее. Она улыбается. Потом
он воровато оглядывается. Запирает дверь. Она
бросается к нему в объятия. Долгий поцелуй.
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Комната в квартире Веры Газгольдер. Все
интеллигентно. Беспорядок. Открытый чемодан. Цветы.
Вечер. Телефон.
ЯВЛЕНИЕ I
Вера Газгольдер одна.
В е р а Г а з г о л ь д е р (разговаривает по телефону). Будьте любезны, портье "Метрополя". Мерси! Это портье? С вами говорит Вера Федоровна Газгольдер. Газгольдер. А вы припомните! Я у вас бываю в ресторане под каждый выходной день. Да, да. Под прошлый выходной на мне была котиковая шубка и белый беретик. Я была со своим первым мужем, инженером Воскобойниковым. Нет, нет! Вы ошибаетесь, Николай Борисович Грудинский – это как раз второй муж. Я с ним уже давно ничего общего не имею. А это был как раз Воскобойников. У меня с ним до сих пор самые дружеские отношения. Еще в фойе был скандал. А я как раз сидела на диванчике с Воскобойниковым. Теперь припоминаете? Ну, это не важно. Одним словом, у меня к вам просьба. У вас есть свободные машины на совзнаки? Для меня всегда? Вы очень любезны. Но это не важно. В таком случае, пожалуйста, пришлите мне через полчаса линкольн по адресу: Новинский бульвар, пятнадцать, квартира шесть; мне надо на вокзал. Через полчаса будет? Мерси! Я как раз уезжаю недели на две в Крым. Мерси, мерси! Так я буду ждать. (Кладет трубку. Укладывается. Смотрит на часы. Суетится. Напевает.)
Звонок телефона.
Алло! Сента? Здравствуй, Сента! Представь себе, уезжаю в Крым. Через полчаса. С Завьяловым... Так и случилось. Муж? Он еще ничего не знает... Нет, он в театре. Я ему оставлю записку. А ты думаешь, мне не жалко? Ужасно жалко, ужасно! Но что ж делать? Сердце не камень. Это выше моих сил. Да, да, сильна, как смерть. Ничего не могу с собой поделать. Совершенно верно: сошла с ума. Ничего не соображаю. С первого взгляда. Можешь мне не верить, но я сама себя не узнаю. Вот и сейчас с тобой разговариваю, а щеки так и горят, так и горят. Я даже думаю, что у меня повышенная температура. Нет, серьезно. Наверно, тридцать семь и шесть. С ума сойти. В первый раз я встречаю такого человека: новый до мозга костей, смелый, солнечный, такой современный-современный. В нем ничего мещанского, ничего банального! Нет, нет, это уже в последний раз: всерьез и надолго... навсегда! Ты себе представить не можешь, до чего я счастлива! Ну да, ну да! В Крым, в международном. Потом на Кавказ: в Батум, на Зеленый Мыс... Ты себе представляешь? Еще бы!.. Что? Патефон? Обязательно! Конечно. Разумеется! Пятнадцать пластинок... Вертинского? Конечно, нет! Вертинский – это уже стало банально. Дурной тон. Я вчера украла у Воскобойникова две замечательные, только что из-за границы. Еще ни у кого нет. Совершенно новые! Подожди, не отходи от телефона, я тебе сейчас поставлю одну. (Пускает патефон, прикладывает к нему телефонную трубку; изредка произносит в трубку реплики восхищения.) Ну, что ты скажешь? Правда, замечательно? Слушай, слушай! Сейчас будет изумительное место. Ты думаешь, это оркестр? Нет. Это поют в джазе... Вот, вот! Ну, как тебе нравится?
Звонок входной двери.
Он! Сенточка, прощай, до свидания! Я тебе буду писать. Целую, обнимаю. Через две недели увидимся. На вокзал не надо. Пока, пока! Он! (Вешает трубку.)
Патефон продолжает играть.
ЯВЛЕНИЕ II
Входит Завьялов с маленьким чемоданчиком. В руках
букет мимоз.
В е р а. Мимозы! Какая прелесть!
З а в ь я л о в. Тебе.
В е р а. Мне? Это мне? Как ты мил! Мерси! А билеты?
З а в ь я л о в. Есть.
В е р а. В международном?
З а в ь я л о в. Конечно.
В е р а. Первой категории?
З а в ь я л о в. Да.
В е р а. Покажи.
З а в ь я л о в. Вот.
В е р а. Правильно! Розовые. За скорость, за мягкость. Все в порядке. Ты очень мил.
З а в ь я л о в. Мы не опоздаем?
В е р а. У нас сорок минут времени. Я вызвала машину. Это весь твой багаж?
З а в ь я л о в. Пара белья, зубная щетка, полотенце. А что еще нужно человеку?
В е р а. Ты чудный! Легкий, свободный, новый! Вот именно за это я тебя обожаю. А ты меня?
З а в ь я л о в. До сих пор я был слеп.
В е р а. А теперь?
З а в ь я л о в. Я искал тебя всю жизнь. Ты была нужна мне, как воздух. Именно ты.
В е р а. Говори, говори!
З а в ь я л о в. Да что же говорить! Мне кажется, что мы самой природой созданы друг для друга. Это, может быть, банально, но я не боюсь банальности, если это правда.
В е р а. Верно. Нет ничего банальнее, чем бояться банальностей. (Обнимает его.) Мой?
З а в ь я л о в. Твой.
В е р а. Навсегда?
З а в ь я л о в. Навсегда.
Поцелуй.
В е р а. Пардон! Пластинка кончается. (Быстро идет к патефону и останавливает. В продолжение следующих сцен иногда подходит и пускает патефон и потом останавливает, всегда вовремя.) Между прочим, я беру с собой патефон. Ты не возражаешь?
З а в ь я л о в. Напротив! Цветы и музыка...
В е р а. И любовь... и свобода...
З а в ь я л о в. Это – будущее.
В е р а. Будущее.
Поцелуй.
З а в ь я л о в. Да! Виноват. Самое главное! Я совсем забыл! Поздравь меня. Вышел "Человек будущего". (Вынимает из кармана книжку.)
В е р а. Что ты говоришь! Какая прелесть!
З а в ь я л о в. Первый экземпляр. Тебе.
В е р а. Мне? Первый экземпляр – мне? Родной мой!.. Какой подарок! Мы будем целый день сидеть, обнявшись, в купе и читать, читать, читать!
З а в ь я л о в. Между прочим, не пора ли нам ехать?
В е р а. У нас еще полчаса. Странно, что до сих пор нет машины. Когда ты сюда шел, внизу не было линкольна?
З а в ь я л о в. Кажется, нет.
В е р а. Странно! Не хватает, чтоб муж сейчас пришел из театра.
З а в ь я л о в. Муж? Ах да, твой муж... Надеюсь, он уже знает?
В е р а. Знает. То есть он еще не знает, но это не имеет значения. Пусть это тебя не тревожит. Он не мещанин.
З а в ь я л о в. Но все-таки надо было предупредить. Как-то неудобно.
В е р а. Ничего. Я ему оставлю записку. Или, даже лучше всего, мы ему звякнем с вокзала или черкнем с дороги открытку.
Сигнал автомобиля.
Машина. Это за нами.
Звонок.
З а в ь я л о в. Кажется, звонили?
В е р а. Разве? Вот это будет номер! (Подходит к двери, слушает.) Он.
З а в ь я л о в. Да?
В е р а. Факт! (Слушает.) Раздевается.
З а в ь я л о в. Надеюсь... надеюсь, мы не будем разыгрывать пошлого фарса?
В е р а. Я тебе повторяю: он не мещанин.
З а в ь я л о в. Но все же! Надо прямо.
Легкий стук в дверь.
ЯВЛЕНИЕ III
Входит муж.
М у ж. К тебе можно?
В е р а. Входи, входи. Я не одна. У меня Завьялов. Вы не знакомы? Иван Васильевич Завьялов.
З а в ь я л о в. Завьялов.
М у ж. Газгольдер.
В е р а. Дмитрий Александрович.
З а в ь я л о в. Очень приятно.
М у ж. Я вам не помешал?
В е р а. Нисколько. Ты что, не досидел до конца?
М у ж. Нет, до конца. Коротенький спектакль.
В е р а. Ты весь мокрый, на бороде вода.
М у ж. Да, что-то чудовищное. Представьте себе – вдруг опять снег! И главное – какой снег? Пополам с дождем! Вот вам московская весна.
З а в ь я л о в. Да, безобразно! И холодно?
М у ж. Не то чтобы холодно, а как-то пронизывающе.
В е р а. Ты лучше сними ботинки.
М у ж. Нет. Ноги, представь себе, совершенно сухие. К счастью, выходя из дому, я надел калоши. Ну-с! Я очень рад, что вы наконец-таки собрались к нам. Вера мне столько о вас говорила!
В е р а. Надеюсь, Иван Васильевич достаточно известен и без моей рекомендации.
М у ж. Ну, разумеется! Разумеется! Читал. Слышал. Знаю. И сам, так сказать, глубокий поклонник. Садитесь, пожалуйста. Очень, очень рад вас видеть у себя в доме.
З а в ь я л о в. Благодарю вас. Я тоже.
Пауза.
М у ж. Ты бы нам, Верочка, чаю поставила, что ли? Как вы насчет чайку, Иван Васильевич?
З а в ь я л о в. Чайку? Пожалуй. Но стоит ли затруднять хозяйку?
М у ж. Пустяки! Никаких затруднений. У нас электрический чайник. Штепсель – и через восемь минут кипит. Замечательно удобно! Веруся, а?
В е р а. Сейчас. (Ставит чайник.)
Пауза. Настойчивый сигнал автомобиля. Вера и Завьялов
молниеносно переглядываются. Завьялов украдкой
смотрит на часы.
М у ж (мечтательно). Ах, друзья мои, только что я наслаждался в Художественном театре...
З а в ь я л о в. Что вы смотрели?
М у ж. "У врат царства".
З а в ь я л о в. Прекрасная пьеса!
М у ж. И прекрасный театр, прибавьте.
З а в ь я л о в. Да. И театр прекрасный.
М у ж. Прекрасный театр! Прекрасная пьеса! Я ее смотрю в четвертый раз. И прекрасная игра актеров, прибавьте. Ах, как они играют, как играют! Божественно играют! Один Качалов чего стоит! Я его еще помню до революции. Предельное обаяние. Голос, фигура! Такая, знаете, благородная простота. Да не только в Качалове дело. Какой ансамбль! Боже мой, какой у них ансамбль! То есть буквально забываешь, что сидишь в театре. Жизнь, сама жизнь!
В е р а (бледно). Дмитрий Александрович – ужасный театрал.
М у ж. Сама жизнь, сама жизнь! Совершенно потрясающе. Одни занавески в первом акте чего стоят! Ветер колышет занавески, и светит солнце. Настоящее солнце. А графин? Вы обратите внимание на графин. Настоящий графин с настоящей водой. В него бьет солнце, и, знаете ли, на скатерти – звезда. До чего тонко! До чего художественно! Совершенно как в жизни. Совершенно! Солнечная звезда на скатерти. Ведь это же гениально! Неужели вы не находите, что это гениально?
З а в ь я л о в. Да. Это гениально.
М у ж. Именно гениально! Друзья мои! Я отдыхаю в Художественном театре. Это единственный уголок, где в полном смысле слова отдыхаешь душой. Художественный театр. Вы не находите?
З а в ь я л о в. Конечно.
М у ж. Ах, друзья мои, после Художественного театра у меня всегда какое-то такое... такое умиротворенное настроение. Подумайте, как хорошо: сидят люди в теплой комнате, интеллигентные люди, и говорят об искусстве; а за окном – вьюга, мокрый снег, темнота, непогода; а в комнате уютно; тихо бурлит вода в чайнике, тикают часы... А за окном ночь.
Сигнал автомобиля. Пауза. Завьялов нервно смотрит на
часы.
З а в ь я л о в. Да.
В е р а. Дмитрий, я должна сказать... Я знаю, тебе будет больно. Мне самой очень больно и тяжело. Но я уверена, что ты меня поймешь и простишь. Я люблю Ивана Васильевича.
М у ж. Как?
З а в ь я л о в. Дмитрий Александрович! Мы не мещане. Было бы недостойно интеллигентных людей притворяться и лгать. Я люблю Веру...
В е р а. Федоровну.
З а в ь я л о в. Веру Федоровну.
В е р а. Мы уезжаем в Крым.
Пауза.
М у ж. Когда?
В е р а. Сейчас.
М у ж. Вера!
В е р а. Так надо.
М у ж. Вы шутите! Это правда?
В е р а. Да.
М у ж. Вера! Опомнись!
В е р а. Прости меня, Дмитрий, но это выше моих сил. Прости и забудь. Мы опоздаем на поезд. Я хочу, чтобы мы все расстались друзьями. Прощай!
М у ж. Так. Я это предчувствовал. Ну что ж!.. (Всхлипывает.) Простите меня! Простите эти неприличные слезы. Но мне так тяжело, так страшно тяжело... Это сейчас... пройдет... Ничего! Это пройдет. Ах!.. Ну вот... Ну вот... прошло... Я уже взял себя в руки. Так внезапно!.. Иван Васильевич...
В е р а. Да, да! Подайте друг другу руки. Я хочу, чтоб мы расстались друзьями. Скорей подайте друг другу руки, а то я разревусь, как девочка. Я больше не могу. У меня нервы не выдержат.
З а в ь я л о в. Дмитрий Александрович! Мы не мещане. (Протягивает мужу руку.)
Потрясающее рукопожатие.
М у ж. Иван Васильевич! Вы у меня отнимаете самое дорогое на свете. Любите же ее, берегите, умоляю вас! И... и... дай бог, чтоб она вас всегда так же сильно любила, как я ее люблю и всегда буду любить. Ну вот и все... Теперь что же? Теперь, значит, опять один. Опять один – со своими книгами, со своими добрыми, верными друзьями. Один со своими мыслями. (Всхлипывает.) И впереди – одинокая старость...
В е р а. Дмитрий, умоляю тебя, возьми себя в руки! Ты расстраиваешь меня. Останемся друзьями.
Завьялов берет вещи.
М у ж. Прощай, Верочка! Не вспоминай обо мне дурно. Прости, если что было. Ну... Позволь же мне в последний раз послужить тебе. (Подает ей шубку.) Так внезапно! Мог ли я думать, когда дарил тебе эту милую шубку, что не пройдет и года... как... (Всхлипывает.)
З а в ь я л о в. Дмитрий Александрович, не надо. Не надо шубы. Вера, сними. Я не хочу. Ты пришла к Дмитрию Александровичу без шубки и должна от него уйти тоже без шубки.
В е р а. Ты думаешь?
З а в ь я л о в. Я настаиваю.
В е р а (снимает шубку). Да?
М у ж. Верочка! Ради бога! Ты схватишь воспаление легких. Разве можно в такую погоду...
З а в ь я л о в. В Крыму тепло. А до вокзала в закрытой машине.
М у ж. А вдруг в Крыму тоже холода?
З а в ь я л о в. Тогда я куплю Вере Федоровне другую в Севастополе.
М у ж. Но это ужасно! Вы можете в Севастополе не достать. Умоляю вас, возьмите!
З а в ь я л о в. Это невозможно! Я никогда на это не соглашусь.
М у ж. Верочка, умоляю тебя!
В е р а. Завьялов, но почему же?
З а в ь я л о в. Нет, нет! Ни за что! Шуба представляет определенную товарную ценность. Я хочу, чтобы ты шла за мной с чистой совестью и ничем не была обязанной многоуважаемому Дмитрию Александровичу. Я не хочу, чтобы между нами легла вещь. Вещь превращает свободного человека в раба.
В е р а. Да. Но действительно холодно.
М у ж. Я умоляю вас!
З а в ь я л о в. В крайнем случае, если вы так настаиваете, извольте: я покупаю у вас эту шубу!
М у ж. Иван Васильевич, вы меня просто обижаете!
З а в ь я л о в. Нет, нет! Повторяю: шуба представляет определенную материальную ценность, и позвольте вам... (Вынимает из бумажника пачку денег, считает и дает мужу.) Позвольте вам...
М у ж (автоматически беря деньги). Честное слово, Иван Васильевич... Вы меня обижаете... Право!
В е р а. Иван Васильевич совершенно прав. Эта шуба в конце концов принадлежит тебе. Ты ее покупал. Ты не так богат. (Надевает шубку.) И я не хочу быть обязанной. Это неделикатно – настаивать.
М у ж (покорно). Хорошо. (Бегло подсчитывает деньги.) Хорошо...
Сигнал автомобиля.
В е р а. Прощай!
З а в ь я л о в. Прощайте!
М у ж. Простите... сколько тут?
З а в ь я л о в. Четыреста пятьдесят рублей.
М у ж. За эту шубку четыреста пятьдесят рублей?! Вы меня просто смешите. В прошлом году я за нее заплатил восемьсот сорок.
В е р а. Восемьсот шестьдесят.
М у ж. Видите! Даже восемьсот шестьдесят.
З а в ь я л о в. Так это и было в прошлом году.
М у ж. Да, но не забывайте, что в прошлом году все стоило дешевле.
З а в ь я л о в. Что стоило дешевле?
М у ж. Да все, что хотите.
З а в ь я л о в. Именно?
М у ж. Да боже мой! Да все, что хотите. Да любой предмет первой необходимости.
З а в ь я л о в. Во-первых, шуба не есть предмет первой необходимости.
В е р а. Ну, это как сказать!
З а в ь я л о в. А во-вторых, я в первый раз слышу, чтобы в прошлом году все было дешевле. Наоборот, дороже!
М у ж. Иван Васильевич! Все знают, что жизнь с каждым годом становится все дороже и дороже. Да не только у нас, и за границей то же. И во всем мире.
З а в ь я л о в. Но именно? Именно? Назовите мне хоть какой-нибудь предмет, который бы стал по сравнению с прошлым годом дороже.
М у ж. Пожалуйста! Спички. В прошлом году коробка спичек стоила три копейки, а в этом году пять копеек.
З а в ь я л о в. Интересно знать, где это вы платите за коробку спичек пять копеек?
М у ж. Да где угодно! Да у любого мальчишки на улице.
З а в ь я л о в. Позвольте! Дмитрий Александрович! Побойтесь бога! Кто же вас заставляет покупать спички у мальчишки на улице, по спекулятивным ценам, когда в любом кооперативе спички стоят тридцать копеек пачка, то есть ровно три копейки коробка!
В е р а. Господа, я не понимаю, о чем вы спорите: то – спички, а то шуба... Даже странно! Мы опоздаем.
З а в ь я л о в. Погоди. Это все равно. Шуба – товар, и спички – товар. Надо читать Маркса. Итак, мы установили, что цены не повысились.
М у ж. Нет, повысились. Спички – это еще не факт.
З а в ь я л о в. Это дела не меняет. Она большего не стоит.
М у ж. Как же не стоит, когда я вам повторяю, что за нее заплачено ровно восемьсот шестьдесят рублей, по случаю!
З а в ь я л о в. Да, но год тому назад.
М у ж. Да, но подчеркиваю: по слу-ча-ю.
З а в ь я л о в. А я покупаю не по случаю.
М у ж. Но не за четыреста же пятьдесят.
З а в ь я л о в. Да, но не восемьсот же шестьдесят!
М у ж. Да, но ведь по случаю.
З а в ь я л о в. Да, но ведь год тому назад!
М у ж. Как угодно.
З а в ь я л о в. Пожалуйста!
В е р а. Я не понимаю. Так как же?..
З а в ь я л о в. Погоди. Не вмешивайся. Наконец, Дмитрий Александрович, ведь вы, кажется, только что предлагали эту шубу, так сказать, вообще...
М у ж. Вот предлагал "вообще", а теперь не предлагаю. Теперь я понял. Она представляет определенную товарную ценность, и я не хочу терять. За что купил, за то и продал. Восемьсот шестьдесят рублей – и ни копейки.
З а в ь я л о в. Как угодно!
М у ж. Пожалуйста.
Очень настойчивый сигнал автомобиля.
В е р а. Однако...
М у ж. Вера! Не вмешивайся! Ради бога! Только, Иван Васильевич, я вас предупреждаю: такой шубы за эти деньги вы нигде не достанете.
З а в ь я л о в. Такой шубы?
М у ж. Такой шубы.
З а в ь я л о в. Нигде не достану?
М у ж. Не достанете.
З а в ь я л о в. У вас просто преувеличенное представление о своей шубе.
М у ж. Нисколько не преувеличенное! Прекрасная шуба.
З а в ь я л о в. Может быть, год тому назад она и была прекрасна. А теперь, вы меня извините, это обыкновенное немодное и довольно-таки потертое пальто.
В е р а. Вы с ума сошли! Пальто?! Если это немодное, то я в таком случае не знаю, что у вас называется модное!
М у ж. Вера!
В е р а. Потертое! Где оно потертое?
З а в ь я л о в. Где потертое? Пожалуйста! (Ищет.)
В е р а. Ну, где? Где? Где?
М у ж. Действительно, очень интересно: где это потертое? (Надевает пенсне.)
З а в ь я л о в. Вот.
В е р а. Это не потертое.
З а в ь я л о в. А что же это?
В е р а. Это так и было.
З а в ь я л о в. Может быть, так и было. Но это снижает цену. А вот еще. И вот. И вот.
В е р а. Где? Где?
М у ж. Действительно, где? Я что-то не вижу.
З а в ь я л о в. Не видите, потому что вы слепой, а здесь темно. Подойдемте же поближе к источнику света. (Подходит к лампе.) Вера, сними абажур. Вот-с! И вот. И вот. Теперь видите?
В е р а. Однако не знала, что вы такой наблюдательный.
З а в ь я л о в. Наблюдательный не наблюдательный, а четыреста пятьдесят рублей – красная цена.
М у ж. Ни за что!
В е р а. Ни за что!
З а в ь я л о в. В таком случае как угодно.
В е р а. Четыреста пятьдесят рублей?! Пф! Да вы знаете, что теперь приличные туфли на заказ стоят четыреста? (Вынимает туфли.) Видите эти туфли?
М у ж. Да. Видите эти туфли? Я за них третьего дня заплатил четыреста двадцать пять, и я не намерен...
З а в ь я л о в. Туфли? Хорошо. Пожалуйста! Я их беру! (Демонстративно забирает коробку с туфлями под мышку.)
М у ж. А шубу?
З а в ь я л о в. Шубу не беру.
М у ж. Почему?
З а в ь я л о в. Потому что дорого.
М у ж. Как же дорого, когда дешево?
З а в ь я л о в. Она просто не стоит этих денег.
М у ж. Как же не стоит, когда фунт масла в коммерческом магазине повышенного типа – двадцать рублей!
З а в ь я л о в. Отлично. Будем ее считать на коммерческое масло повышенного типа.
В е р а. Кого ее?
М у ж. Шубу на масло.
З а в ь я л о в. Позвольте! (Быстро пишет.) Четыреста пятьдесят на двадцать. Дважды два – четыре, сносим пять; дважды два – четыре: четыре из пяти – один; сносим ноль. Двадцать два и пять десятых.
М у ж. Чего?
З а в ь я л о в. Фунта.
М у ж. Что вы делаете?
З а в ь я л о в. Перевожу шубу на коммерческое масло повышенного типа.
М у ж. Так-так-так-так!
В е р а. Таким образом, получается, что наша шуба содержит двадцать два с половиной фунта коммерческого масла?
З а в ь я л о в. А что, может быть, мало?
В е р а. Конечно!
З а в ь я л о в. Да вы уясните себе, Вера Федоровна, что такое в наших условиях двадцать два фунта хорошего, коммерческого масла повышенного типа? Это полпуда. Вдумайтесь в это: полпуда!
В е р а. Дмитрий! Этот человек над нами просто издевается.
М у ж. Помолчи, ради бога. Не кричи под руку. Ты видишь, я считаю. Пятью шесть – тридцать. Ноль пишу, три замечаю...
З а в ь я л о в. Что вы делаете?
М у ж. Не мешайте. Проверяю. Дважды шесть – двенадцать, да три пятнадцать; пять пишу, один замечаю... Перевожу масло.
В е р а. Куда?
З а в ь я л о в. В шубу.
В е р а. Вас не спрашивают.
М у ж. Перевожу масло обратно в шубу. (Считает.) Итого – одна тысяча триста пятьдесят.
В е р а. Одна тысяча триста пятьдесят рублей. Вот видите! А вы говорите – четыреста пятьдесят. Маленькая разница!
З а в ь я л о в. Тысяча триста пятьдесят рублей? Не может быть этого! Виноват... Тут что-то не так.
В е р а. Так, так! Не беспокойтесь, мы знаем арифметику не хуже вас.
М у ж. Тысяча триста пятьдесят! Факт!
З а в ь я л о в. Позвольте! Позвольте! Действительно, одна тысяча триста пятьдесят, но не рублей, а копеек. Копеек!
В е р а. Почему копеек? Что это значит?
З а в ь я л о в. Это значит, что ваша шуба в переводе на коммерческое масло повышенного типа стоит тринадцать рублей пятьдесят копеек.
В е р а. Моя шуба – тринадцать рублей пятьдесят копеек?! Да вы просто маниак!
З а в ь я л о в. В масло! В масло! Если перевести в масло!
В е р а. Все равно. Хоть в швейцарский сыр! Моя шуба – тринадцать рублей пятьдесят копеек?! Вы слышали когда-нибудь подобную наглость?! Тринадцать рублей пятьдесят копеек! (Легкий истерический смех.)
