Текст книги "Сыщик с плохим характером"

Автор книги: Валентин Ховенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Этажи закончились, и я очутился перед обитой железом дверью, на которой еще читалась облупившаяся надпись: «Чердак № 3». Дверь была прикрыта, но, как и следовало ожидать, замка не наблюдалось. «Сковырнули!» – мелькнуло у меня. И как бы в подтверждение догадки я увидел на полу ржавый мамок со сломанной дужкой.

Было важно, чтобы дверь открылась бесшумно. Я подумал, что, если открывать постепенно, эта сволочь обязательно заскрипит. Пришлось рискнуть – распахнуть ее коротким сильным рывком. Дверь отвратительно хрюкнула и отворилась. В нос шибанул запах мышиного помета и застарелой пыли.

Я прислушался. На чердаке было тихо. Оглянувшись зачем-то на лестничную площадку, я скользнул вовнутрь.

Здесь оказалось темно, как в гробу. Но чердаке некоторое время мои глаза стали различить крохотные лучики света, то тут, то там пробивающиеся из щелей прохудившейся кровли. В дальнем конце помещения света было побольше, и я понял, что там открыт замок, ведущий на крышу.

Постояв пару минут, я осторожно двинул в сторону люка. На полу валялись обрезки досок, битое стекло, пушистая от вековой пыли кровля. Нужно было следить, куда ставишь ноги.

Сделав в темноте несколько шагов, я было не въехал лбом в гигантскую балку, пересекавшую чердак. Переживая свою встречу с балкой, я приостановился.

Над головой раздался внятный хруст железной кровли. По крыше ходили. Я усмехнулся: дядя Миша делал свое черное дело, не подозревая, что час расплаты близок. И тут же уловил приглушенный смех, голоса. Алкаш был не один. Мне это не особенно понравилось. Но, поразмыслив, я пришел к выводу что слежку нужно продолжать.

Я решительно пошел к люку. Даже слишком решительно, потому что тут же наткнулся ногой на какой-то порожний бидончик для молока, и он, громыхая, покатился по полу.

Я замер.

Голоса и смех наверху оборвались. Преступники насторожились. По идее, теперь они должны были спуститься с крыши и заглянуть на чердак, чтобы узнать, в чем дело. Я дернул в самый темный угол и притаился за балкой.

Но время шло, а никто не появлялся. Больше того, разговоры на крыше возобновились. Пронесло, подумал я.

Я осторожно подобрался к люку. В четырехугольнике пронзительно голубого неба медленно плыли белые купеческие облака. В них весело кувыркалась стайка домашних голубей.

На крышу вела небольшая деревянная лесенка. Правда, лесенка не доставала до пола и, чтобы попасть на нее, нужно было встать на ужасно шаткий ящик из-под фруктов.

Когда я высунулся наружу, все во мне замерло от восторга.

Подсвеченные осенним солнцем крыши домов – красные, серые, зеленые, коричневые – нестройно, с перепадами, уходили вдаль. Кое-где сверкали золотые головки церквей. И на самом горизонте угадывалось и дымке плечистое здание сталинской высотки со шпилем. Внизу монотонно гудел город.

Внезапно позади меня захрустела и завибрировала кровля. Кто-то сюда шел. От взора бандита мою голову скрывала отброшенная крышка люка.

Я быстро пригнулся. И как раз вовремя! Человек подошел и громко захлопнул крышку.

От испуга я выпустил из рук перекладину лесенки – и загремел вниз. Левая моя нога проломила фруктовый ящик. С ящиком на ноге я упал навзничь и затих.

Наверху повозились с замком. Потом опять раздался грохот шагов – бандит уходил.

Я перевел дух. Сел и стал вытаскивать ногу из чертова ящика.

Нужно было выбираться отсюда. Уже не таясь, я пошел на выход. Нога саднила.

Когда я потянул на себя железную дверь, та не поддалась. Я похолодел. Отвлекшись на ящик, я проморгал момент, когда кто-то из воров запер дверь снаружи.

Меня охватила паника. Изо всех сил я задергал ручку двери. Но все было впустую. Я очутился в ловушке. Охотник сам стал дичью. Впрочем, я не был уверен, что преступники знали об этом. Возможно, они меня даже не заметили.

Я сел на пол, прямо в толстую мохнатую пыль, и заплакал.

Потом я уснул.

Когда я проснулся, свет сквозь щели уже не пробивался. Я догадался, что наступил вечер.

Подергав опять проклятую дверь, я принялся бесцельно бродить по чердаку.

Положение мое было отчаянным. Я мог сколько угодно колотить в дверь, звать на помощь, но никто не услышал бы: верхние этажи уже выселены, а нижние – далеко.

Я попробовал было выбить крышку люка, чтобы попасть на кровлю и уже оттуда поорать людям. Но эта зараза держалась так крепко, что минут через двадцать я спекся и решил зря не расходовать силы: они мне еще понадобятся.

Неизвестно, когда сюда заглянут люди. Может быть, завтра. А может, через неделю, месяц или год. Хорошо, если обворованные дядей Мишей жильцы заявят в милицию. Придет следователь, захочет посмотреть, откуда грабитель спускался по веревке, – и меня, наконец, обнаружат. Но, если хозяева в отъезде или просто наплюют на милицию, мне конец. В каком-то дурацком журнале я прочитал, что без пищи человек может обходиться самое большее две недели, а без воды – считанные дни. Мне стало жаль себя. И мать, и отец уже наверняка вернулись с работы. Бабушка накрыла на стол. Они сидят на кухне и журчат про то, какие сложные операции были сегодня в больнице: родители оба пахали хирургами, но в разных отделениях. Про меня никто даже не вспоминает. Думают, что я забурился где-то с ребятами. Ближе к ночи все, конечно, забегают как ошпаренные. Кинутся звонить моим друзьям, теребить милицию, обшаривать морги. Но все будет тщетно! В это время их сын будет тихо угасать на грязном чердаке. И лишь равнодушные ко всему мыши будут знать, где он нашел свой последний приют.

Я сидел в темноте на полу. Рука моя машинально шарила в пыли. Пальцы наткнулись вдруг на какой-то округлый предмет. Ощупав его, я понял: будильник. Стекло отсутствовало, но ушко для завода звонка было на месте. От нечего делать я завел его и встряхнул – будильник бойко затрещал. Трещал он долго, минуты две. «Молодец!» – похвалил я будильник и завел снова. Он снова заверещал. На третий раз внутри него что-то смачно хрястнуло – и будильник умолк. На чердаке сделалось как-то особенно тихо.

И тут я уловил голос Юрки. Брат как будто с кем-то спорил. Это, конечно, была фигня: Юрка находился в Саратове. Я понял, что у меня уже едет крыша.

Потом мне показалось, что дверь заскрипела и чердак осветился. Кто-то Юркиным голосом крикнул:

– Ау, Дима! Ты здесь?

На всякий случай я отозвался:

– Я здесь, Юра!

Получилось так глухо, словно меня душили подушкой.

Кто-то, похожий на Стаса, засмеялся:

– Голос из подполья!

Я оглянулся.

Юрка и Стас стояли в двери с фонариками в руках.

– Ты что здесь делаешь, придурок? – спросил брат. – Мать уже с ума сходит!

От радости из моих глаз брызнули слезы. Чтобы скрыть их, я наклонился и сделал вид, будто отряхиваю пыль со штанины.

– Тебе что, по морде дать? – рявкнул Юрка.

– Да?! – вскинулся я. – Меня здесь заперли, понял? С утра тут сижу!

Брат и его приятель как-то странно смотрели на меня.

– Ты чего, Димка? – улыбнулся Стас. – Дверь не была на замке. Мы сразу взяли и открыли. Ты просто толкал ее не в ту сторону!

Я остолбенел.

…Втроем мы сидели в нашей комнате. Вымытый и накормленный, я рассказывал Юрке и Стасу свои приключения – с того самого момента, когда Светка сообщила о пропаже звезды. Правда, я опустил все, что было связано с вороном Степой: мне не улыбалось нарваться на их насмешки. Когда я закончил, брат решительно поднялся.

– Пошли!

– Куда? – удивился я.

– К твоему алкашу! Надо с ним разобраться.

Стас заметил:

– Полдвенадцатого ночи, Юрка.

Тот сжал губы:

– Тем лучше!

Я подхватил:

– Точно! Нагрянем – пока он еще не до конца спустил награбленное.

Окна в квартире дяди Миши еще светились. Юрка надавил своей огромной ладонью на замурзанную кнопку звонка. Дверь распахнулась.

– О! – обрадовался дядя Миша. – Интеллигенция хочет выпить.

Он был в черных трусах до колен и грязных Полых валенках с отрезанными голенищами.

– Спортсмены не пьют! – сурово заявил Юрка. – Поговорить надо.

Мы вошли в квартиру и поговорили.

Выяснилось, что у алкаша есть зять, бригадир грузчиков. Бригада подрядилась перевезти рояль доценту консерватории: со старой квартиры на новую. Инструмент не пролез в двери. Пришлось извлекать его через балкон с помощью лебедки, колесико которой крепилось на крыше. Дядя Миша подшустрил и заработал на две бутылки.

Про звезду с бриллиантами мы даже не заикнулись: было ясно, что алкаш здесь ни причем.

Когда мы оказались во дворе, Юрка задрал голову и спросил:

– Где конкретно тут грабили?

Я показал ему кривулинское окно. Там уже было темно – Сережка вовсю дрых.

Стас начал прощаться: ему еще предстояло пилить домой через пол-Москвы. Мы с Юркой проводили его до метро. Напоследок они ото шли в сторонку и стали о чем-то жарко шептаться. Брат что-то требовал. Друг не соглашался. Сколько я помнил себя, эта парочка вечно спорила. Долговязый Юрка быстро заводился, но был отходчивым. Стас, маленький и настырный, любил довести его до белого каления, а потом вдруг взять и полностью признать Юркину правоту. На обратном пути я спросил:

– Ну, как прошли сборы? Ты уже поплыл на мастера?

Брат небрежно кивнул.

– Поздравляю, Юрка!

– На тренировке – не в счет, – отмахнулся он. – Результат нужно давать на соревнованиях. Через неделю поедем в Венгрию на юношескую Европу. Вот там и посмотрим, чего я стою!

Это было вполне в Юркином духе: о том, что его включили наконец в сборную страны, сообщить как бы между прочим.

Мы не спеша шагали по ночной улице. Кое-где в подворотнях мелькали подозрительные тени. Но я был спокоен. Рядом был Юрка. Пару раз мой локоть как бы невзначай коснулся мощной руки брата.

На перекрестке два амбала в одинаковых кожаных пиджаках лениво, через губу, попросили у нас закурить. Юрка хладнокровно сообщил, что мы не курим. Пиджаки оживились и хотели было возникнуть, но, покосившись на широченные плечи брата, передумали.

Уже лежа в постели, я спохватился:

– Слушай! А как ты допер, что я сижу на этом чердаке?

– Нам позвонили, – отозвался Юрка сонным голосом. – Только я приехал с вокзала, а тут…

– Позвонили? – изумился я. – Кто?

– Откуда я знаю! Какая-то девчонка. То ли Нина, то ли Зина.

– Сима! – воскликнул я.

– Ну да, Сима. Сказала, что ты застрял на чердаке. Продиктовала адрес. Давай спать, Димка!

Я не отставал:

– А как Сима узнала, где я?

– Отвяжись, а? Мне в шесть утра вставать на тренировку, кретин!

Через минуту брат уже спал. Утром я позвонил Симе.

– Привет! – как всегда, обрадовалась она. – Я думала, ты еще вчера позвонишь.

Я спросил про чердак.

– Это Степа! – засмеялась девочка. – Он все о тебе знает: где ты находишься и что делаешь.

– Он что, следит за мной?

Она возразила:

– «Следит» плохое слово. Он просто опекает тебя. Да, Дима! А что там у тебя все время звенело? Степа слышал с крыши! Будильник, что ли?

– Послушай, – нахмурился я. – А чего это наш Шерлок Холмс все время прячется? По-прежнему жены боится? Мне нужно кое-что рассказать ему.

– Хорошо, я передам.

Мы помолчали.

– А брат твой Степе совсем не понравился! – сообщила Сима. – Говорит, сразу чувствуется, что у него плохой характер.

– Ни фига себе! – хмыкнул я. – Характер хуже, чем у ворона, поискать! А туда же: критикует других.

Она засмеялась, а потом сказала:

– Дима, вот еще что! Степа надеется, что ты помнишь: о нем никому ни слова. Даже брату!

Я ответил, что помню.

Последним уроком была литература. Нам раздали проверенные сочинения на тему «Русь! Куда же несешься ты?» Ошибок я сделал, как обычно, вагон и маленькую тележку. За грамотность – пара. Зато тема была раскрыта на трояк. Общая оценка – трояк с двумя минусами. У Маслова оказалось два пятерика. Федька провернул свой коронный финт: нафигачил «Русь» в стихах. Это всегда действовало безотказно. Жаль, сокрушался толстяк, что нельзя в стихах решать задачки по алгебре.

Он вдруг сказал:

– Смотри, какая ворона интересная! Сидит себе и сидит. На людей – ноль внимания. Я повернулся.

За нашим окном примостился на ветке Степа. Для отвода глаз сыщик держал в клюве пустую коробочку из-под йогурта. Ворон делал вид, будто целиком поглощен драгоценной добычей. Наконец он поднял голову и встретился со мной глазами. Как бы в нечаянном испуге Степа выронил свою коробочку и, взмахнув крыльями, плавно ушел в сторону парка. Намек я понял. Отделавшись на крыльце школы от Маслова, я направился в парк.

По дороге я зашел в какой-то задрипанный магазинчик и попросил взвесить триста граммов ветчины.

Плотная, похожая на Шварценеггера, продавщица читала роман. Не поднимая глаз от книги, тетка сообщила задумчиво:

– Она – зеленая.

– Отлично! Беру!

Шварценеггерша продолжала читать. Я нетерпеливо постучал монеткой по прилавку.

– Пожалуйста, триста ветчины!

По-прежнему не отрываясь от романа, она спросила:

– Для собаки, что ли?

– Ну да! Такая зануда: не ест свежее.

Продавщица вздохнула, заложила книгу сторублевкой и бросила на весы заветренный шмат ветчины. Цвет у него был не зеленый, а скорее, серый.

– Похуже ничего нету? Знаете, чтоб с запашком!

Она покосилась на меня:

– Разыгрываешь, небось?

Я вздохнул:

– Если честно, это не собака.

– А кто?

– Крокодил. Вот такой длины!

– Гена? – прищурилась она.

– Почему Гена? Гоша! На птичьем рынке приобрели.

Женщина убрала ветчину и опять уселась за роман.

– Иди, мальчик, уроки делай!

Я пожал плечами и вышел.

…Степа переспросил:

– Значит, воет волк, а потом – отбой?

– Ну! И никто ничего не говорит. Ни слова.

– Очень интересно. Ты понимаешь, что это значит?

– Конечно! Он не хочет, чтобы я узнал голос. Это кто-то из своих. Но кто? Трухнов и Беляев отпадают. Федька Маслов тоже. Кривулина ты сам отмазал. Мартышка, что ли?

– О Вите Мартынове я справлялся, – заметил ворон. – Он не способен спуститься с крыши по веревке. У парня страх высоты. Именно поэтому Мартышкин дедушка застеклил лоджию: внук боялся выходить на нее.

– Ты подслушал разговоры во дворе? – догадался я.

Он кивнул.

– А вчера я летал в Саратов.

Я опешил.

– Зачем?

– Твоего брата проверял.

– Ты в своем уме? – возмутился я.

– Это для тебя он брат, а для меня – такой же подозреваемый, как и все. В принципе он мог бы на один день смотаться из Саратова в Москву и ограбить квартиру. Но оказалось, все в порядке. Юра с соревнований не отлучался.

– Саратов – это же бог знает где! На Волге!

– Я летал на самолете, – сказал Степа.

Я засмеялся.

– Пожалуй, мне пора! – засобирался сыщик. – Хочу проверить еще одну любопытную версию.

– Какую?

Он промолчал.

– А мне что делать, Степа? Продолжать трепаться во дворе про звезду? Всех уже тошнит от нее!

Ворон внушительно проскрипел:

– Ты делаешь важное дело, Дима. Очень важное. Если ты думаешь, что расследование преступлений – это сплошные погони, перестрелки и все такое, то ошибаешься. Девяносто процентов усилий сыщика уходит на кропотливую скучную работу. Без нее никак не обойтись.

Я заметил в траве полуистлевший прошлогодний окурок. С нарочитой брезгливостью поднял его двумя пальцами и отправил в карман куртки.

– Потом в урну выброшу!

Степа промолчал. Решив, что почва подготовлена, я спросил:

– А как ты вообще заделался сыщиком, Степа? Ведь не с бухты-барахты?

Ворон наклонил голову и оценивающе посмотрел на меня, как бы прикидывая, стоит ли рассказывать, а потом проронил сдержанно:

– У меня был хороший наставник.

– Сыщик?

– Майор Московского уголовного розыска.

– Человек? – удивился я.

– Естественно. Воронам воинских званий пока еще не присваивают. Николая Даниловича оболгали и уволили из органов. А у него – два ордена Красной Звезды! Он страшно переживал. А тут подвернулся я – ну, и…

– Как это, подвернулся?

Степа помрачнел.

– Знаешь, что такое дачный сортир?

– Кто же не знает! Будка с таким сердечком. А в полу – круглая дыра. Спускаешь штаны, присаживаешься – и вперед.

– Вот-вот, – сухо подтвердил он. – Когда мне от роду было три месяца, я попал в выгребную яму под сортиром. Мальчишки швырнули.

– Сволочи! – вырвалось у меня.

– Выбраться я не мог и стал уже захлебываться в вонючей жиже. А Николай Данилович меня вытащил. Принес домой, отмыл. От меня потом еще месяц пахло. Он был холостяк, и я стал жить у него. Майор всему меня научил: говорить по-человечьи, летать и многому другому. В сыскном деле он был гений! Со временем мы с ним нашли того, кто его подставил, и вывели на чистую воду. В тюрьме сейчас. Жуткий тип. Полковник, между прочим. К сожалению, в отставке здоровье Николая Даниловича пошатнулось – прошлой весной он умер.

– Неужели ничем нельзя было помочь?

Степа вздохнул:

– Застарелая язва желудка. Светлый был человек, редкая умница.

– Жаль, что мы раньше с тобой не встретились! – воскликнул я. – У меня отец – отпадный хирург. Он бы ее вырезал, язву – и все!

Ворон печально тюкнул клювом по ветке.

– Конечно, жаль. Правда, Николая Даниловича оперировали в лучшей клинике города Франкфурта. Это в Германии. Я организовал. Но, видно, не судьба.

– Организовал? Ты? – поразился я. – А как же виза, заграничный паспорт, деньги?

– Это была не проблема. – Степа, разминаясь, потрещал сначала одним крылом, потом другим. – Не забывай, что я могу проникнуть практически куда угодно: и в банк, и в посольство.

Я стоял с открытым ртом и обалдело смотрел на него.

– Когда будешь покидать парк, не забудь про окурок! – усмехнулся ворон.

…Расположившись на Юркином диване, мы со Светкой резались в подкидного. Когда брата не было дома, я всегда занимал его диван, хотя у меня имелся точно такой же. Юркин почему-то казался уютнее.

Светка вдруг спросила:

– Дима, а что там с моей звездой не в порядке? Ты ребятам рассказываешь…

Я сделал таинственное лицо:

– Секрет.

Но Алябьева тащила и тащила из меня жилы, и я объяснил:

– Это просто приманка! Вор должен забеспокоиться – и выйти на меня, чтобы узнать, что да как.

Зазвонил телефон. «Волк!» – мелькнуло у меня. Я осторожно поднял трубку.

– Алло!

Глухой и далекий, как со дна океана, голе проговорил:

– Через десять минут будь в кафе «Ромашка». Один!

Кафе «Ромашка» было через дорогу.

– А кто это? – спросил я.

Голос ответил:

– Это по поводу цацки со стекляшками. Приходи один, понял?

И трубку повесили.

Светка вопросительно смотрела на меня.

– Насчет долга, – небрежно сказал я. – Один парнишка хочет баксы отдать. Посиди! Я туда и сразу обратно.

Она надула губки.

– Я с тобой, Дима.

– Нет! – отрезал я. – Ему не нужны лишние свидетели.

Алябьева сделала квадратные глаза:

– А почему?

– Из тюрьмы смылся!

Я сунул ей в руки журнал «Футбол».

Если бы Светка увязалась за мной, наверное, не произошло бы то, что произошло.

Застегивая на ходу куртку, я вошел в лифт и стал вспоминать, где я слышал этот голос. Говорили явно через платок или через перчатку, но голос все-таки показался мне знакомым! Спустившись на первый этаж, я шагнул из глубины – и вдруг что-то с силой обрушилось меня сзади. В глазах потемнело. Я вырубился.

…Очнулся я оттого, что кто-то хлестал меня рукой по щекам. Я открыл глаза – отец.

– Тебе плохо, Дима?

Он стоял на коленях и тревожно всматривался в мое лицо. Я повел глазами – подъезд.

– Не шевелись!

Отец нащупал у меня пульс.

– Тебя не тошнит, сынок?

– Нет, – прошептал я. – Голова…

Он взял меня на руки. Кабина лифта все еще оставалась открытой.

Мы поехали вверх. Я обнимал отца за шею. От него резко пахло больницей. Перед глазами у меня все кружилось, и я их закрыл.

Проспал я до утра.

Когда стало светать, я ощутил в комнате какое-то движение.

Юрка стоял у окна, затылком ко мне, и, стараясь не шуметь, работал с гантелями.

Я смотрел на его широкую, сбитую из мышц спину. Закончив качаться, брат обернулся. Мы встретились взглядами.

– Ну, как ты?

– Нормально. Кто-то шмякнул меня по башке!

Юрка нахмурился и присел ко мне на постель.

– Кто это был?

– Не знаю.

Он мягко положил ладонь на мое плечо.

– Может, это из-за того ордена, Димка?

Я кивнул.

– Знаешь, ты бы завязывал со своим расследованием! Для этого милиция есть.

– Милиция, – поморщился я.

– Тебе что, больше всех нужно? Подумаешь, звезда! Дрянь с бриллиантами. К тому же бракованная. Кончай с этим, а? Если мать узнает, что у тебя был не просто обморок… Я не сказал ей. Еще чего!

Брат встал.

– Поигрался в сыщики – и хватит, Димка! Ты же видишь: это не шутки. За кражей не пацаны стоят, а кто-то посолиднее. С этого дня не выходи один из квартиры! Пойдешь в школу – я с тобой, понял?

– Ладно.

– Правда, десятого я в Будапешт отчаливаю.

Мне стало грустно.

– Надолго?

– На четыре дня.

Он пошел принимать душ. Я позвонил Симе и рассказал, что стряслось. Она обещала передать Степе. Мы помолчали.

– Дим, ты хочешь выйти из игры, да?

Интуиция у нее была, конечно, потрясная.

– Не знаю, – пробормотал я. – Пока не решил. А ты как считаешь? Надо?

Поскольку дело касалось Светки, я был уверен: она ответит, что надо. Но Сима сказала:

– Понимаешь, принять решение должен ты сам! Я знаю, ты смелый мальчик. Но все оказалось серьезнее, чем мы думали. Если ты оставишь поиски звезды, никто тебя не упрекнет. Даже Степа.

В школу я, конечно, не пошел, хотя голова почти не болела. Валялся в постели и мучился: чей же вчера был голос?

Зашла бабушка. Проверила, пью ли я лекарство, и предупредила, что выйдет ненадолго в магазин.

Я заснул.

Мне снилось, будто мы с кем-то играем в футбол. Я бью пенальти. Разбегаюсь, щелкаю «щечкой» – и мяч позорно проходит мимо ворот. Вдруг я замечаю, что, оказывается, вратарем был дядя Миша в обрезанных валенках. Он смеется. А голос Степы говорит откуда-то сверху:

– Ширяев, тебе бы в защите играть! На большее ты не способен. Алябьева почему бросила тебя ради Кривулина? Потому что ты бьешь пенальти левой ногой!

Я злюсь. Хватаю с земли палку и швыряю ею в ворона. Но это, оказывается, не палка, а змея. Она начинает извиваться в полете и, зацепившись за ветку дерева, повисает на ней вареной макарониной. Сыщик сердито стучит клювом по коре – сыплется труха.

Я проснулся.

Степа стоял на моем столе и заглядывал одним глазом в стакан с микстурой.

– Фу, какая гадость! Терпеть не могу лекарств.

– Привет! – сказал я. – Ты как здесь очутился?

Взглянув на распахнутую форточку, я засмеялся:

– Тебе бы шпионом быть, Степа! Выкрадывать секретные документы и так далее.

Ворон почистил клюв об угол тумбочки.

– Мне предлагали.

– Серьезно? – удивился я. – Ну, и?..

– Скучно, Дима. И потом, жена не советовала: длительные заграничные командировки. Я, говорит, и так редко тебя дома вижу. А у нас дети. В этом году четверо.

– Ого!

Он заметил на тарелке недоеденный бутерброд с сыром и вопросительно посмотрел на меня.

– Ешь! – кивнул я. – Если мало, я еще принесу.

Его зверская манера расправляться с пищей всегда поражала меня. Склевав сыр, Степа проговорил:

– Ну, выкладывай!

Я стал рассказывать. Когда я дошел до того момента, когда отец внес меня в лифт, ворон вдруг прислушался.

– Кажется, вернулась бабка!

– Я ничего такого не слышал.

Он взлетел на форточку.

– Завтра в восемь на том же месте. Прихвати полкило сыра!

– У меня строгий постельный режим, Степа! Мне даже в туалет вставать нельзя. И потом…

Я отвел глаза.

– Честно говоря, я еще не решил: буду продолжать расследование или нет.

Ворон пристально, не мигая, смотрел на меня.

Я осторожно потрогал руками голову и, прикрыв глаза, откинулся на подушку.

Скрипнула дверь. В комнату заглянула бабушка. Решив, что я сплю, она испарилась.

Я взглянул на форточку: пусто.

После школы пришли проведать Федька, Сашка и Колян. Они почему-то решили, что я сломал ногу. Эта нога меня особенно возмутила. Я пытался выяснить, кто пустил слух, но ничего не добился: каждый валил на другого. Когда они отчалили, позвонила Светка. Похоронным тоном она сообщила, что деда завтра выписывают.

Я промямлил:

– Извини, что так и не нашел твою звезду. Не получилось. Я уже наступал этому гаду на пятки, но, видишь, меня вывели из строя!

Она заметила, что с самого начала знала: ничего у меня не выйдет, но молчала.

Повесив трубку, я обнаружил, что испытываю огромное облегчение. Я вдруг до конца понял смысл поговорки «гора свалилась с плеч». Народная мудрость – это вещь! С наслаждением я вперился в свой детектив.

Притащился с тренировки брат. Не глядя на меня, он швырнул в угол сумку и сел за учебники.

Опять поворот не заладился, подумал я. Поворот был у Юрки слабым местом. Когда пловец проходит кусок дистанции и, отталкиваясь от стенки бассейна, поворачивает, теряется куча времени. Брат давно бился над техникой поворота: у него то получалось, то опять заклинивало.

Потом объявился Стас.

Они расставили шахматы.

Я сидел рядом и советовал Юрке, как ходить. Он шуганул меня:

– У тебя с головой и раньше было не очень-то! А теперь… Тебе велели лежать – значит, лежи, следователь несчастный!

Стас вдруг возник:

– Что вы все из него мимозу делаете? Подумаешь, по башке дали!

Он поднял рубашку – на животе был рваный белый рубец.

– Видали?

– Что это? – спросил я.

– Два года назад ножом на катке пырнули. И ничего! А вы тут развели…

Юрка процедил сквозь зубы:

– Ходи, Стас!

Подмораживало. В лужах пробовали свои силы робкие слюдяные льдинки.

Я стоял у ворот парка и старательно озирался: не идет ли кто за мной? Никто не шел. Я прошмыгнул в парк.

Вчера вечером, когда я уже засыпал, опять прорезалась Алябьева. Она выпалила, что звонили из госпиталя: у деда поднялось давление, решено задержать его на два дня.

– Понятно, – кисло пробормотал я.

– Что понятно? – рассердилась она. – У нас на звезду есть еще два дня!

Я промолчал.

– Ты неважно себя чувствуешь, Дима?

– Голова немного болит.

– Может, таблетки какие-нибудь занести?

– Не надо. У меня врачами вся квартира набита.

– Значит, ты понял? Имеется целых два дня! Нужно их полноценно использовать.

– Полноценно – это как? – подколол я ее.

Светка озадаченно молчала.

– Послушай! А почему Сережка Кривулин не ищет тебе эту звезду, а? Он ее проворонил – вот пусть и…

Она тихо проронила:

– А сам ты не догадываешься почему?

И Алябьева повесила трубку.

Я не был уверен, что ворон меня ждет. После вчерашнего Степа запросто мог махнуть на все рукой.

Но он был на месте, нахохлившийся и хмурый.

– Рябины на ветках много! – заискивающе сказал я. – Значит, зима будет холодной.

Степа не отреагировал.

Я развернул пакет с сыром и призывно положил на пенек. Он не шелохнулся.

– Степа! – с жаром проговорил я. – Не бери в голову! Я, конечно, буду стоять до конца. Просто вчера обидно стало: ищем эту дурацкую звезду уже лет сто, а результат: ноль целых, ноль десятых.

Ворон молча слетел к пеньку и стал колошматить сыр. Я понял, что прощен.

Внезапно за моей спиной заржала лошадь. Степа подпрыгнул от испуга, но не улетел. На полянку выехала парочка на чистеньких гнедых лошадках. Он, лет пятнадцати, с цыганскими кудрями, в кожаной безрукавке, и она, в серебряном комбинезоне, тоненькая, как рябина. Влюбленные разговаривали, глядя друг на друга, и не заметили ни меня, ни ворона. Я подумал, что мы со Светкой тоже хорошо смотрелись бы на таких лошадках. Жаль только, нет у меня кожаной безрукавки!

Ворон, заканчивая завтрак, проскрипел:

– Вспомни! Когда ты говорил во дворе с кем-то о звезде, не было ли каких-нибудь странностей? Может, какие-то расспросы? Подозрительные замечания?

Я зажмурился и стал вспоминать.

Подбирая остатки сыра, Степа ожесточенно шуршал на пеньке бумагой.

– Нет, – вздохнул я. – Ничего такого. Чтоб она провалилась, эта звезда! Дрянь бракованная.

Он вдруг замер. Поднял голову. У основания клюва сидела крупная сырная крошка.

– Что ты сказал?

Я пожал плечами.

– Ничего.

Ворон сверлил меня взглядом.

– Повтори то, что ты только что произнес, Дима!

– Я сказал: «проклятая звезда».

– А потом?

Я подумал.

– «Дрянь бракованная»!

Степа просиял:

– Вот!

Ничего не понимая, я уставился на сыщика.

– Где ты это слышал: «дрянь бракованная»?

– Не знаю. А что?

Он взлетел на ветку и в волнении пробежался по ней вперед-назад.

– Помнишь, я осматривал комнату Сергея Кривулина?

– Ну, да.

– Ты еще все время спрашивал, что я там нашел!

– Помню, конечно.

Так вот! Я нашел там маленький бриллиантик. Под стол закатился. Наверное, грабитель уронил звезду на пол и впопыхах не заметил, что при падении один камешек от нее отскочил.

– Ух, ты! А где сейчас этот бриллиантик?

– Я спрятал его в дупле, – ответил Степа. – Место надежное! Уверен, когда преступник принес трофей домой и как следует разглядел звезду, он решил, что она ему так и досталась – без одного бриллианта. Не исключено, вор сверился с каталогом: у маршальской звезды шесть бриллиантов. Значит, одного нету. Пока не вставишь недостающий камешек, звезду по хорошей цене не продашь. Досадно! Вот откуда – «дрянь бракованная».

– Блеск! – обрадовался я. – Теперь надо вспомнить, кто говорил мне эти слова, – и дело в шляпе. Это и есть бандит.

– Именно!

Я задумался.

Сыщик ждал, глядя на меня во все глаза.

– Послушай, Степа. Знаешь, что? Пожалуйста, полетай где-нибудь минут пятнадцать. А то ты меня собой смущаешь.

Ворон с готовностью улетел.

Мне всегда лучше думается, когда я хожу.

Я начал делать вокруг ясеня концентрические круги. Льдинки в лужах хрустели под ногами. Через пару минут я уже знал имя вора.

Когда Степа вернулся и увидел мое ошарашенное лицо, он хмыкнул:

– Даже так?

Я проговорил жалобно:

– Но он же находился в Саратове! Ты сам проверял.

Степа пояснил:

– Юра не воровал звезду. Он был наводчиком. Непосредственный исполнитель – Стас. Тот еще приятель!

Я продолжал сопротивляться:

– Но зачем это Юрке?

– Долги! – объяснил ворон. – И Юра, и Стас должны были одному типу кучу денег.

– Какому типу?

– Массажисту, который с пловцами работает. Я его видел: темная личность. Они взяли у него в долг, но вовремя не отдали. Наросли проценты…

– А, – сказал я.

– Массажист угрожал все рассказать их родителям и потребовать долг. От такой суммы, я думаю, ваши хирурги хлопнулись бы в обморок! И Стас придумал: ограбить какую-нибудь квартиру. Твой брат долго не соглашался, но… Стас слышал, что за границей хорошо идут иконы, и давил на Юру: подбери квартиру с иконами.

Степа прогулялся по ветке.

– Мне сразу не понравилось, что у вас дома имеется бинокль. Почти половина квартирных краж совершается с предварительным осмотром объекта через окуляры бинокля. Квартира Кривулиных оказалась идеальным вариантом. Я проверял: иконы можно было заметить через окно. Думаю, твой брат поставил Стасу условие: ограбление должно произойти тогда, когда он будет в отъезде. Юра считал, что так для него безопаснее. Кстати, оба могли ничего не знать о маршальской звезде. Она стала, так сказать, приятным сюрпризом. Правда, звезда же их и погубила!

Я судорожно сглотнул:

– Мне надо срочно поговорить с Юркой!

– Поговоришь. Но вначале мы заберем звезду и вернем ее Светлане Алябьевой. Адрес Стаса знаешь?