Текст книги "Варшавского гетто больше не существует"

Автор книги: Валентин Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

КАК ВОЗНИКЛО ВАРШАВСКОЕ ГЕТТО

Как приятно получить, наконец, возможность добраться до шкуры еврея! Евреи должны почувствовать, что мы здесь…

Из выступления генерал-губернатора Ганса Франка на совещании 25 ноября 1939 г.

Одним из основных элементов идеологии гитлеровской Национал-социалистической рабочей партии с первых дней ее существования был воинствующий антисемитизм. Это евреи, по утверждению гитлеровцев, давно и небезуспешно добиваются господства над миром, это они развязали мировую войну с целью уничтожить Германию – страну, где, благодаря гениальной прозорливости фюрера, их коварные планы были разоблачены.

Захватив Польшу, немецкие фашисты принялись деятельно «спасать арийское население от еврейского засилья». На евреев надели опознавательные знаки, они были уволены из всех государственных и общественных учреждений, им запретили пользоваться библиотеками, посещать театры и кино, учить своих детей в школах вместе с детьми «арийцев», т. е. неевреев. «Арийским» фирмам было запрещено принимать на работу еврейских рабочих и служащих, еврейские предприниматели должны были уволить работавших у них неевреев. Одно за другим издавались распоряжения, запрещавшие евреям заниматься каким-либо видом ремесла или торговли, лишавшие все новые и новые слои населения средств к существованию. В частности, путем ряда ограничений евреям практически было запрещено заниматься производством и торговлей текстильными и кожевенными товарами, между тем именно в этих отраслях традиционно было занято особенно много еврейских предпринимателей и рабочих. Под корень подсекало еврейскую торговлю запрещение евреям пользоваться поездами, автобусами и трамваями.

Еще 6 сентября 1939 г., в первые дни оккупации, немецкие власти запретили какие бы то ни было сделки в отношении еврейского имущества; в начале октября того же года евреям было предложено сдать все свои наличные деньги, оставив не более 2000 злотых на человека. Вслед за тем по всей стране было проведено штемпелевание денег, так что евреям, утаившим свою наличность, пришлось обращаться к «арийцам», которые брали за услугу десять, а потом и до семидесяти пяти процентов врученной для штемпелевания суммы.

Привлекая с первых же дней оккупации жителей столицы к разного рода принудительным работам, немцы особенно грубо и жестоко обращались с евреями. Они хватали на улицах прохожих-евреев, заставляли их работать на очистке города от развалин и баррикад, перетаскивать тяжести, мыть автомашины, выполнять земляные работы. При облавах немцы старались задерживать в первую очередь хорошо одетых людей, а во время работ всячески издевались над схваченными – приказывали хором кричать: «Мы виноваты в войне», снимать на морозе перчатки и рукавицы и работать голыми руками, бегать наперегонки на четвереньках, подгоняли работающих бичами.

При появлении немецких грузовиков улицы еврейских районов Варшавы мгновенно пустели, и немцы стали подстерегать евреев в подворотнях, хватать на квартирах, на рынках, вытаскивать из трамваев (пока еще этот вид транспорта не был запрещен для евреев), ловили их во время посещения кладбища, врывались в молельни. Чтобы избежать облав, юденрат обязался регулярно посылать немецким властям нужное им количество еврейской рабочей силы.

В колоннах сформированного таким образом «трудового батальона» ежедневно выходило на трудповинность около 5-10 тысяч человек. Более половины из них не получали от немцев никакой платы, зато люди побогаче могли нанимать вместо себя «заместителей» из бедноты.

Бесчеловечность гитлеровцев, их способность попрать элементарные принципы справедливости не сразу и не целиком доходили до сознания их жертв. В начале 1940 г. кто-то, сводя личные счеты, убил в доме 54 на улице Налевки «синего» полицейского. Немцы арестовали 54 жильца дома, в том числе и детей, как «сознательных пособников убийства». Когда следствие не дало результатов, нацисты усмотрели в этом доказательство злой воли арестованных, упорно не желающих открыть истину немецким правдоискателям. Все арестованные были расстреляны, о чем было дано сообщение в печати. В те времена родственники и знакомые погибших отказывались верить, что такое возможно. Слухи о том, что немцы нарочно пугают, что все арестованные, конечно, живы, прекратились лишь с наступлением весны, когда немецкие власти распорядились извлечь казненных, зарытых в неглубоком рве, и закопать поглубже.

В трамваях и поездах немцы развешивали плакаты, изображавшие еврейских ремесленников и мелких торговцев в самом неприглядном виде: вот еврей добавляет к мясному фаршу пропущенную через мясорубку крысу, вот он грязными ногами месит тесто. Большие буквы предупреждали прохожих и пассажиров: «Евреи – вши – тиф!»

Антисемитская пропаганда не ослабевала во все время оккупации. После июня 1941 г. появились плакаты, на которых евреи гонят на фронт измученных солдат и рабочих; на других плакатах рядом с надписью «Евреи правят миром» изображался дьявол, пришпоривший земной шар.

«Еврей – твой единственный враг!» – кричали плакаты.

– А, единственный!.. – восклицали поляки, сдирая эти плакаты со стен.

Однако надо признать, что эта пропаганда подчас падала на благоприятную почву. Антисемитизм в Польше издавна был силен, особенно среди мелкой буржуазии. Он еще более усилился в кризисные тридцатые годы, когда разорявшиеся лавочники и потерявшие заработок интеллигенты мечтали поправить свои дела за счет еврейских конкурентов. Правые политические группировки – при попустительстве, а то и подстрекательстве со стороны правительства – организовывали травлю евреев в широком масштабе.

Попытка проследить в деталях исторические корни антисемитизма в Польше увела бы нас чересчур далеко от основной темы. Отметим лишь основные моменты.

Недоброжелательность и ненависть к неизвестному, непонятному, чужому уходит корнями в далекое прошлое, когда для первобытной орды пределы человечества совпадали с ее собственными рамками. Первобытные люди только членов своего коллектива считали за людей, все остальные не отличались в их глазах от диких зверей. «Чужой» означал врага, его надо было убивать при первой же встрече или бежать от него. В современную эпоху такие традиции в наибольшей степени удерживаются именно в мещанской среде с ее ограниченным кругом интересов, вкусов, знаний и представлений.

Звериное отношение отдельных групп человечества друг к другу ослабевало в ходе исторического развития очень неравномерно и во времени и в пространстве. Даже в нашем ХХ веке оказались возможными дикие вспышки ненависти, сопровождавшиеся истреблением миллионов беспомощных «чужаков». Евреи не раз оказывались в этом отношении в особенно неблагоприятной ситуации. В средневековье, когда происходило сплочение народов Европы в современные нации, евреи жили рассеянно в разных странах, повсюду составляя меньшинство, повсюду резко отличаясь от основной массы населения характером своих занятий, бытом, языком и – что было особенно важно в то время – религией. Повсюду и для всех они были чужими, проклятыми Богом иноверцами. Обитателей средневековой Европы, на взгляды, нравы, быт которых наложило отпечаток натуральное хозяйство, многое отталкивало в образе жизни, внешнем облике и манерах поведения людей, принесших с собой непривычные для большинства денежные отношения и смотревших, в свою очередь, с неприязнью и высокомерием на грубых и глупых варваров. В других частях света и в другие эпохи подобное отчуждение испытывали армяне в некоторых странах Ближнего Востока, индийцы в Восточной Африке, китайцы в Индонезии и Малайе.

Во время крестовых походов евреи, напуганные усилением христианского фанатизма, хлынули из Германии в Польшу. Польские короли приняли их сравнительно хорошо, так как отсталой сельскохозяйственной стране наплыв торговцев и ремесленников с экономически развитого Запада приносил значительную пользу. В то время как немецкие горожане селились в Западной Польше, евреи заполнили города и местечки восточных районов, а также Украины и Белоруссии.

В средние века город повсеместно экономически эксплуатировал деревню, продавая свой товар втридорога, покупая у крестьян втридешева. В восточных областях Речи Посполитой крестьянину – поляку, украинцу, белорусу – противостоял горожанин-еврей. Экономический антагонизм приобретал национальную и религиозную окраску. Враждебное отношение мелкого производителя ко всему чужому было помножено на ненависть крестьянина к обирающему его горожанину. Отсюда – погромы времен Б.Хмельницкого и М.Железняка. Конечно, еврейское население городов не состояло из одних эксплуататоров, – нищета в еврейских местечках ни в чем не уступала бедности деревни. Но кого это интересовало? Крестьянин видел и чувствовал на своей шкуре корчмаря, арендатора, торговца, ростовщика, скупщика, и именно они олицетворяли в его глазах жида.

В ХIХ в., особенно во второй его половине, по всей Восточной Европе бурно развивается капитализм. В конкурентной борьбе новые промышленники и торговцы с раздражением убеждались, что издавна подвизавшиеся на этом поприще еврейские коллеги зачастую превосходят их опытом, связями, оборотливостью. В борьбе все средства хороши: новые, ломившиеся на первый план экономической жизни предприниматели стремились мобилизовать против конкурентов национальные чувства, ненависть широких масс. В период общенациональных экономических трудностей такая борьба может стать особенно ожесточенной: пожирание конкурентов представляется необходимостью.

И последнее – по счету, но отнюдь не по важности – обстоятельство: с конца XIX в., когда по всей Европе развернулось могучее рабочее и социалистическое движение, антисемитизм сделался излюбленным пропагандистским орудием капиталистов, стремившихся расколоть трудящихся, натравить их друг на друга.

В условиях экономического и политического кризиса баварские лавочники пошли за Гитлером; подобная обстановка складывалась в тридцатые годы и в Польше.

Общенародное несчастье сблизило в конце 1939 г. евреев и поляков, однако притихший на время антисемитизм стал после поражения Польши вновь поднимать голову. Антисемиты помогали немцам вылавливать евреев, уклоняющихся от принудительных работ, показывали жаждавшим пограбить немецким солдатами и чиновникам квартиры и магазины состоятельных евреев. Немцы же, в свою очередь, не стеснялись ворваться в еврейскую квартиру и, выбрав лучшее из утвари, заставить хозяина вынести все это на собственных плечах в ожидавшую у подъезда машину. На прощание от него требовали адрес какого-нибудь другого зажиточного еврея.

Услужливые доносчики показывали пальцами на евреев, осмелившихся, несмотря на запрет, сесть в поезд. Хулиганы вламывались в дома, охотились на улицах за евреями, носившими по традиции бороды и пейсы, и приводили этих несчастных к немцам, которые под гиканье и хохот собравшегося сброда срезали евреям волосы ножом, часто вместе с кожей и мясом. Матерые антисемиты, бежавшие с территорий, занятых Красной Армией, рассказывали повсюду о «еврейско-большевистских зверствах» и громко выражали надежду на то, что Гитлер отомстит евреям за все.

В феврале 1940 г. толпа в несколько сотен человек с криками: «Покончить с евреями!», «Да здравствует вольная Польша без жидов!» принялась громить и грабить еврейские жилища. На углу улиц Францишканской и Валовой евреи стали защищать ворота с ломами в руках. Один погромщик и два еврея были при этом убиты. В погроме, который продолжался несколько дней, приняли участие несколько немецких летчиков, вооруженных пистолетами.

Хулиганские выходки участились в марте 1940 г. во время Пасхи. Шайки подростков окружали прохожих-евреев и избивали их камнями и палками. Немцы по большей части не вмешивались, но иногда разгоняли хулиганов, тогда как другие немцы фотографировали всю сцену. Останавливая хулиганов-антисемитов, немцы опасались, как бы дело не зашло дальше еврейских погромов. Немецкая пропаганда представляла все это так, что якобы антиобщественное паразитическое поведение евреев вызывает вполне понятное возмущение польских народных масс. Однако из-за дикости поляков, рассуждали далее гитлеровцы, их протест против еврейского засилья приобретает слишком необузданный, разбойный характер. Вот тут и оказывается необходим носитель порядка, прирожденный культуртрегер немец, призванный организованно покончить с еврейской эксплуатацией, не допуская при этом польского буйства.

Надо сказать, что в первые месяцы оккупации гитлеровцы порой хотели выглядеть всеобщими благодетелями. Варшавскому населению, в частности, раздавали с автомобилей, принадлежавших ведомству национал-социалистической благотворительности, бесплатные суп и хлеб, средства на которые, впрочем, брались из кассы варшавского городского самоуправления. Иногда в очередь выстраивали и евреев, чтобы заснять трогательную сцену на кинопленку, а затем разогнать ненужных более статистов. Как правило же, евреев изгоняли из очередей за супом и хлебом и даже из очередей у водоразборных колонок (когда в Варшаве были перебои с водой). В Люблине фашистские пропагандисты, откровенно презирая здравый смысл своих соотечественников, не стеснялись инсценировать для киносъемок даже «избиение евреями немцев».

Первое время, когда польское движение Сопротивления только еще становилось на ноги, случаи противодействия антисемитам были редки. В предместье Варшавы Праге один вагоновожатый, хотя ему приставили к затылку пистолет, отказался переехать положенного фашистами на рельсы еврея. На Банковской площади в Варшаве старуха-полька сказала погромщикам, что они позорят Польшу и действуют на руку немцам. Ее слова были встречены хохотом. Чаще всего поляки-доброжелатели ограничивались тем, что потихоньку предупреждали евреев о грозящей опасности со стороны погромщиков.

«Никто, – писал незадолго до гибели еврейский историк и общественный деятель Эмануэль Рингельблюм, – никто не будет винить польский народ за эти беспрерывные эксцессы и погромы еврейского населения. Значительное большинство нации и ее сознательный рабочий класс, трудящаяся интеллигенция несомненно осуждали эти эксцессы, видя в них немецкий инструмент ослабления сплоченности общества, сотрудничество с немцами. Наш упрек, однако, заключается в том, что не было отмежевания – ни в устном слове (проповеди в церквах и т. п.), ни в печатном – от сотрудничающей с немцами антисемитской бестии, что не было эффективного противодействия беспрестанным эксцессам, что ничего не было сделано для ослабления впечатления, будто все польское население, все его слои поддерживали выходки польских антисемитов. Пассивность подпольной Польши перед лицом грязной волны антисемитизма – вот что было большой ошибкой в период до возникновения гетто, ошибкой, которая будет мстить за себя на последующих этапах войны».

И среди немцев были те, кто не одобрял действия гитлеровских фанатиков-расистов в оккупированной Польше. Известны случаи, когда германские солдаты по собственной инициативе раздавали хлеб голодающим евреям, когда раненые солдаты защищали от жандармов еврейских детей, просивших хлеб возле госпиталя. Педагог, ученый и литератор, погибший, как и многие, многие другие во время оккупации, Хаим Каплан рассказывает в своей хронике о немецком офицере, утешавшем мальчика-торговца, которому солдат растоптал товар. Офицер дал мальчику двадцать злотых. Упоминает Каплан и о немецких солдатах, совершенно по-товарищески игравших в футбол с еврейскими юношами, о немецком солдате, который говорил еврею: «Не бойся меня, я не заражен антисемитизмом».

Такие эпизоды, вероятно, были нечасты, потому-то они и обращали на себя внимание. Но, во всяком случае, генерал Кюлер, командующий дислоцировавшейся на территории Польши 18-й армией, вынужден был предупредить 22 июля 1940 г. солдат и особенно офицеров, чтобы они воздерживались от критики проводимой в Генерал-губернаторстве политики в отношении поляков, евреев и церкви. Кюлер выражал опасение, что среди немецких солдат может распространиться ложное мнение о целях «вековой борьбы германского народа на его восточных границах». Он предлагал солдатам держаться подальше от мероприятий, которые партия и государство доверили в связи с этой борьбой «специальным формированиям».

Даже на верхних ступенях гитлеровской иерархии возникали подобные настроения. Советник посольства фон Хассель (впоследствии казненный гитлеровцами) в конце 1939 г. писал в дневнике о «постыдных делах, творимых СС в первую очередь в Польше… Расстрелы невинных евреев сотнями, по конвейеру». А главнокомандующий немецкими войсками на Востоке генерал-полковник Бласковиц счел нужным подать Гитлеру меморандум о том, что «перебить несколько десятков тысяч евреев и поляков, как это делается в данный момент, означает стать на неверный путь. Этим не убить в массе населения идею польского государства и не устранить евреев. Напротив, метод бойни приносит больше вреда, усложняет проблему и делает ее намного более опасной, чем это было бы при продуманных и целенаправленных действиях». В числе отрицательных последствий гитлеровской политики генерал видел, в частности, перспективу объединения поляков и евреев против палачей. Бласковиц опасался также морального разложения среди немцев. Понятно без лишних слов, что вся эта аргументация ни в малейшей степени не подействовала на главарей гитлеровского режима.

«Я знаю о критике многих мероприятий, которые ныне проводятся в отношении евреев, – говорил 16 декабря 1941 г. генерал-губернатор Франк на заседании своего «правительства". – Все снова и снова, притом сознательно – это вытекает из донесений, – говорят о жестокости, твердости и т. д. Я просил бы вас согласиться со мной предварительно в следующем: сочувствие мы в принципе можем иметь только в отношении немецкого народа и более никого в мире. Другие ведь тоже не жалели нас…" В начале 1944 г., когда почти все польские евреи были истреблены, Франк еще раз громогласно обличил тех «сердобольных немцев», которые, как он выразился, «со слезами на глазах и ужасаясь» взирают на судьбу евреев.

Не следует забывать, что от критики гитлеровских преступлений по частностям, как бы широко она ни была распространена, было еще очень далеко до решительного отрицания нацистской идеологии и политики в целом, до разрыва с гитлеризмом. Солдат или офицер, сочувствовавший в том или ином конкретном случае жертвам гитлеровского террора, продолжал, как правило, подчиняться военной и государственной дисциплине и верил в то, что сражается «за родину». Нацистские фанатики, как бы омерзительны ни были отдельные их поступки, оставались для него «нашими». Он поддерживал и защищал их как соотечественников и товарищей по оружию от посягательств «врагов», тем самым обеспечивая им возможность безнаказанно предаваться патологической вакханалии зверств. Начальник отдела труда при правительстве генерал-губернатора оберштурмбанфюрер СС Макс Фрауэндорфер, признавшийся фон Хасселю в конце 1942 г. в «безграничном отчаянии по поводу того, что он переживает ежедневно и ежечасно в Польше (…беспрерывные, невыразимые убийства евреев!), говорил, что он больше не выдержит и хочет идти простым солдатом на фронт» – т. е., по сути дела, с оружием в руках отстаивать право своих коллег по СС продолжать их дело в тылу.

21 сентября 1939 г. начальник имперской службы безопасности Рейнхард Гейдрих распорядился приступить к очистке западных областей оккупированной Польши от евреев под предлогом их участия в грабежах и партизанских нападениях. Отметив, что вопрос о дальнейшей судьбе евреев пока не решен, Гейдрих приказал в порядке предварительной меры концентрировать их в немногих расположенных близ крупных железнодорожных станций местах. Перед войной польские евреи обитали более чем в тысяче городов, местечек и деревень. К 1942 г. они были согнаны в 54 города. Предполагалось со временем переместить всех евреев как Польши, так и других оккупированных гитлеровцами стран на территорию между Вислой и Бугом. «Мы хотим, чтобы от половины до трех четвертей всех евреев оказалось к востоку от Вислы, – говорил Франк на совещании 25 ноября 1939 г. – Этих евреев мы будем прижимать всюду, где только сможем».

Одно время гитлеровцы намеревались перебросить всех евреев (после того, как они будут обобраны) из оккупированной Польши в СССР, и пока демаркационная линия между советской и германской армиями еще не определилась, еврейское население массами перегоняли на советскую территорию.

Переселенцам зачастую не позволяли брать с собой даже одеяла и посуду, их не кормили в дороге. После многодневного переезда в запертых и не отапливаемых в мороз вагонах они прибывали к месту назначения совершенно беспомощными, обессилевшими, без средств к существованию.

Немецкая администрация Генерал-губернаторства без особой радости отнеслась к этому массовому наплыву, ссылаясь на возможность возникновения эпидемий, трудности с питанием, на неизбежность волнений. Франк говорил, что вполне отдает себе отчет в неимоверных трудностях, возникающих с переездом людей без имущества, без возможности начать новую жизнь, однако подчеркивал: исходить следует только из государственно-политических соображений. «Всякое критиканство в отношении подобных мероприятий из-за каких-то пережитков гуманности или по соображениям целесообразности должно быть полностью исключено. Вселение должно состояться. Генерал-губернаторство должно принять этих людей, ибо в этом заключается одна из больших задач, поставленных фюрером перед Генерал-губернаторством».

Еще до войны гитлеровцы поговаривали о переселении евреев куда-нибудь к экватору. Летом 1940 г., после разгрома Франции, они готовы были остановиться на Мадагаскаре. Дополнительным «плюсом» такого варианта явилось бы то обстоятельство, что при подобных насильственных и поголовных перебросках больших масс населения в непривычные экономические и климатические условия значительная часть переселенцев неизбежно погибает в пути или вскоре после переезда. К тому же даже там, на другом конце света, евреи должны были остаться в пределах досягаемости Третьей империи, так как побережье Мадагаскара предназначалось для немецких военно-морских баз, внутренние же районы, выделяемые для евреев, должны были попасть под верховное управление ведомства Гиммлера.

Ход военных действий показал, что Германии еще рано думать об освоении французских колоний, в том числе и Мадагаскара. Пугали и технические трудности предлагаемой перевозки десяти миллионов человек при острой нехватке морских судов. Пришлось отказаться и от насильственной отправки евреев в Палестину (это делалось накануне войны в 1938–1939 гг.). Гитлеровские главари стали искать способ решения «еврейского вопроса» на месте. Гиммлер, со своей стороны, всегда утверждал, что всякое выселение на периферию зоны германского владычества или за ее пределы не решит проблему, но лишь отодвинет решение до того времени, когда Германия завоюет мир.

На польских землях евреям в местах концентрации сначала запретили появляться на главных улицах, потом позволили выходить из дома только на работу или на рынок, причем на рынок разрешалось ходить определенное число раз в неделю, потом – только в течение одного дня, потом – в течение лишь двух часов, потом – одного часа. Наконец евреям вообще стали запрещать встречаться с «арийцами». Возникли изолированные районы для проживания евреев – гетто. Первое такое гетто было создано 1 декабря 1939 г. в Петрокове.

Причины создания гетто гитлеровская пропаганда объясняла по-разному. Если Гейдрих приказал ссылаться на якобы широкое участие евреев в партизанских действиях против немецкой армии и в грабежах, то в других случаях заявлялось, что евреи настраивают поляков против Германии. Говорилось также, что евреев приходится изолировать и держать под строгим контролем, так как они не хотят соблюдать установленный национал-социализмом справедливый принцип распределения материальных благ. Ссылались и на то, что евреи, в сущности, всегда стремились обособиться от окружающего населения. Чаще же всего нацисты кричали, что евреи разносят заразные болезни и что только их изоляция может спасти «арийское население» от эпидемий. На самом же деле как раз переселение миллионов евреев в гетто и явилось главной причиной распространения болезней среди скученной и страдающей от недостатка пищи, топлива и одежды массы людей. Заявляя на рабочем заседании своего «правительства» 12 апреля 1940 г. о намерении очистить как можно скорее Краков от евреев, Франк отметил попросту: «Это совершенно непереносимо, что в городе, получившем от фюрера великую честь стать местом пребывания высшей имперской администрации, бродят по улицам и проживают в квартирах тысячи и тысячи евреев…»

В Варшаве городские районы с особенно высоким процентом еврейского населения (от 55 до 90 %) еще в марте 1940 г. были объявлены карантинной зоной. Местами велось возведение стен с целью затруднить сообщение этой зоны с остальной Варшавой. Предполагалось переселить затем евреев отсюда за Вислу, в район Праги. Городское управление возражало, ссылаясь на ущерб, который понесет экономика города, и отмечало, в частности, что 80 % всех варшавских ремесленников – евреи. Однако в августе последовало распоряжение поспешить и организовать гетто до наступления зимы. Не желая терять времени, гитлеровские власти остановили выбор на территории «карантинной зоны». Здесь и начали создавать гетто для «защиты арийского населения от евреев», как выражался впоследствии немецкий генерал Штрооп. 113 000 поляков и 700 фольксдойчей, проживавших до того в «карантинной зоне», выселили и на их место пригнали из других районов Варшавы 138 000 евреев. 2 октября 1940 г. губернатор Варшавы Людвиг Фишер издал специальный приказ о создании гетто; 15 ноября под страхом тюремного заключения был запрещен самовольный вход и выход из гетто. 16 ноября начальник переселенческого отдела при варшавском губернаторе Вальдемар Шен прочесал с войсками Варшаву и силой привел в гетто еще 11 130 евреев. Было опечатано 3870 еврейских магазинов и лавок.

Несколько дней перед окончательным прекращением доступа в гетто его улицы были заполнены тысячами поляков, пришедших в последний раз навестить своих еврейских друзей и знакомых. Обнимались и целовались, передавали продукты и деньги. Поляки – рабочие шоколадной фабрики «Альфа» устроили складчину для еврейского коллеги, отправляемого в гетто. Впрочем, многие польские буржуа воспользовались событиями для того, чтобы ограбить еврейских собратьев по классу. Принимая от состоятельных евреев на хранение ценности или покупая у них дома, торговые и промышленные предприятия и т. п., «арийские» компаньоны и контрагенты в 95 % случаев, как утверждал Рингельблюм, присваивали доверенное им имущество, умышленно затягивали выплату денег, нередко доносили на своих еврейских кредиторов в гестапо.

Самовольное оставление гетто каралось вначале девятью месяцами тюрьмы. Иногда нарушителей отправляли прямо в Освенцим. Евреев, обнаруженных вне гетто, при аресте нередко избивали до потери сознания. Правда, Шен заявил «правительству» Франка, что подобные меры наказания недостаточно эффективны и для надлежащего устрашающего воздействия необходимо применение смертной казни. Франк согласился с Шеном. С ноября 1941 г. немцы стали расстреливать за уход из гетто без разрешения. 8 ноября были казнены первые два нарушителя, 17 декабря – еще восемь человек, в том числе шесть женщин (одна из которых была беременна). Около 1300 задержанных ожидали своей участи в тюрьме.

Заместитель варшавского губернатора доктор Герберт Гуммель сетовал при этом на заседании «правительства» Генерал-губернаторства в Кракове, что смертные приговоры приводятся в исполнение недостаточно быстро да и выносятся не сразу после поимки нарушителей. Судебную процедуру надо освободить от излишнего формализма, говорил он. Франк просил его не горячиться, не спешить с выводами, так как грандиозная задача ликвидации евреев будет выполнена другими методами…